Старая сказка. Стихотворения
Текст книги "Старая сказка. Стихотворения"
Автор книги: Надежда Львова
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
НАДЕЖДА ЛЬВОВА. СТАРАЯ СКАЗКА. СТИХОТВОРЕНИЯ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Первое издание этой книги вышло осенью 1913 года. Тогда казалось, что дарование молодого автора сулит ему счастливую литературную будущность. Однако, судьбе угодно было иное, и вот, настоящее второе издание является уже посмертным.
Биография Надежды Григорьевны Львовой коротка, как коротка была ее жизнь. Она родилась 8 августа 1891 года в гор. Подольске, Московской губ. В 1908 г. с золотой медалью окончила в Москве курс Елисаветинской гимназии. 24 ноября 1913 года она скончалась.
Стихи Надежда Григорьевна, по собственным ее словам, начала писать очень недавно. Если не ошибаемся, первые опыты ее относятся к 1910 году; по крайней мере в бумагах ее более ранних стихов не нашлось.
Её дарование быстро крепло. Уже в 1911 году стихи Львовой печатаются в «Русской Мысли». Впоследствии они помещались в альманахе «Жатва», в журналах «Женское Дело», «Мезонин Поэзии», «Новая Жизнь». Конечно, как большинство молодых поэтов, Надежда Григорьевна более была известна в литературных кругах, нежели в широких кругах читающей публики.
В жизни Львовой не было значительных внешних событий. Тем примечательнее та напряженность лирического подъема, которым отмечена ее поэзия. В ваши дни, когда умение писать безукоризненные по форме стихи мало-помалу становится достоянием улицы, Надежда Григорьевна резко выделялась из толпы литературных своих сверстников редким, но ей несомненно присущим даром: внутренним правом на звание и труд поэта.
Голосом порой робким и срывчатым, говорила она о том, что действительно волновало ее. Не умение пользоваться теми или иными литературными приемами, а подлинная глубина и острота переживания подчас делали стихи ее выразительными и меткими. Мы не обидим, но почтим ее память, если скажем, что талант жить был в ней выше и замечательнее таланта литературного. Быть может, это и было причиной того, что волнения, скопившегося в ее душе, нашли себе разрешение не в поэтическом творчестве, а в трагической смерти.
* * *
Это издание «Старой сказки», которой суждено было быть первой и последней книгой Н. Г. Львовой, мы решились дополнить стихами, написанными после выхода первого издания, а также некоторыми стихотворениями, ранее не вошедшими в книгу по причине той несколько преувеличенной строгости, с какой Надежда Григорьевна относилась к своей поэзии.
Даты, поставленные под стихами, определены частью по сохранившимся рукописям, частью же (там, где указан лишь год и месяц) установлены по воспоминаниям друзей.
«Альциона».
СТАРАЯ СКАЗКА
Es isf alte Geschichte
H.Heine
Старая сказка
Сказка! Старая сказка – с ее огнецветными далями!
Сказка! Старая сказка: в задумчиво-темном бору
С нашей детскою радостью, с нашими снами-печалями,
Мы куда-то бредем, мы куда-то скользим поутру.
Далеко-далеко, за глухими, пустыми полянами
Обагренное солнце на землю не смеет взглянуть…
Мы стоим пред какими – еще неоткрытыми странами?
И направо, налево, иль прямо змеится наш путь?
Если вправо – один не вернется из леса сурового.
Если влево – другому навеки закроют глаза…
Ну так прямо! Пусть вихрем нежданного, вечного, нового,
Над обоими вспыхнет, обоих закружить гроза!
В эту даль! В эту мглу, где мы склонимся оба, пронзенные
Яркой молнией с крыльев невиданных нами Жар-Птиц…
Сказка! Старая сказка! Зачем же спешим мы, смущенные,
Если все уж известно из строк перечтенных страниц!
ЗОРИ
Ты помнишь первую любовь
И зори, зори, зори?
А. Блок
«Я оденусь невестой – в атласное белое платье …»
Я оденусь невестой – в атласное белое платье,
Серебристой фатой обовью темноту моих кос,
И кому-то, во мглу, протяну безнадежно объятья,
И покорно отдамся потоку стремительных грез.
Прислоняясь к окну, залитая сиянием лунным,
Буду ждать, буду звать в безысходной ночной тишине.
И аккордом усталым, печальным, томительным, струнным,
Пронесется мой зов к недостижной, холодной луне.
И луна мне шепнет, что бесцельно мое ожиданье,
Что надолго-надолго—навыки! мой сказочный плен,
Что напрасен порыв к неразгаданной тайне свиданья…
Я одна навсегда в многогранном кольце перемен.
На устах утомленных, не вспыхнув, погаснуть проклятья.
Бледный день, разгораясь, глаза мне начнет целовать.
…Ночью снова надену атласное белое платье
И кого-то во мгле буду ждать, буду ждать, буду ждать…
«Загорелись, заблестели яркой радугой снега…»
Загорелись, заблестели яркой радугой снега.
Заиграли, зазвенели в переливах жемчуга.
В легкой дымке онемели полусонно берега.
Кем-то брошены на щеки лепестки багряных роз.
В отдалении, за нами, цепь серебряных берез.
Нить неведомых мечтаний протянул, смеясь, мороз.
Руки вместе, взоры вместе, быстро-быстро мы скользим…
Что мы можем? Что мы смеем? Что так жадно мы хотим?
Над какой угрюмой бездной с нашей тайной мы летим?
Дальше! Дальше! Все забыто. Только взгляд горит тоской.
Только смех звучит так жутко. Только смех – совсем чужой.
В этот миг нас только двое. В этот миг – лишь ты со мной.
В чуждых далях распустился яркий рдеющий цветок.
Кто-то понял чей-то робкий, нежно брошенный намек.
Знаю, знаю, нас не минет страсти яростный поток!
Но пока, еще свободны, быстро мчимся в царстве грез.
След на льду змеится лентой. На щеках мерцанье роз.
И смеется еле слышно над бегущими мороз.
«Гаснут дни тревожные тающей зимы…»
Гаснут дни тревожные тающей зимы…
Грезы невозможны е! Снова вместе мы!
Снова плачем радостно, снова дерзко спорим.
Снова верим благостно предвесенним зорям.
И, сквозь мглу туманную призрачных ночей,
Видим долгожданную лестницу лучей.
Льются, раскаленные, яркими ручьями…
Мы скользим, пронзенные вечными мечами.
В высоте иль в бездне мы? В небе ль мы летим?
Над путями звездными вьется сказки дым.
Вьется, расстилается лаской влаги зыбкой…
Сладостно мечтается… плачется – с улыбкой.
Сердце беспокойное! В бездны загляни!
Слушай хоры стройные. Солнц впивай огни.
Трепещи томительно, счастья ожидая:
Вспыхнуть ослепительно сны святого рая!
«За каждый вздох безмерной радости…»
За каждый вздох безмерной радости
Готова месть.
Так краток миг кристальной сладости,
А слез – не счесть!
Как будто кто-то, злобно мстительный,
Глядит из туч…
Что это, Лук звенит губительный?
Иль счастья луч?
О, луч блаженства, сказка жгучая,
Ты рай даришь…
Но вот уже, стрелой певучею,
Меня разишь.
И я – в пыли… Я – раб склонившийся…
Чернеет тень.
А где-то день… В веках приснившийся
Безбрежный день!
«Вечер нежный, вечер грустный, странно-одинокий…»
Вечер нежный, вечер грустный, странно-одинокий,
Заглянул, с укором робким в мертвый взор Судьбе…
– Друг желанный, незабытый, друг, теперь далёкий!
Я боюсь в тиши вечерней думать о тебе!
Вечер плачет, затеняя яркие ступени.
Вечер бледными штрихами чертит чей-то лик…
– Я плету венок из хрупких детских сновидений.
Я люблю тебя, как прежде, в этот зыбкий миг.
Вечер гасить тихим плачем пламенным розы,
Утомленно надвигает синий дым теней…
– Наша страсть была, как листья трепетной мимозы:
Не завяла, но закрылась, чуть коснулись к ней.
Друг желанный, незабытый! Пусть в немые дали
Донесется зов мой страстный, мой последний зов!
Но звенят рыданья ночи, полные печали…
Нам не сбросить, нам не сбросить тягостных оков!
«Мгла обняла крылом усталым…»
Мгла обняла крылом усталым
Хрусталь забывшейся реки.
Простор, небес румянец алым
Поет прозрачный гимн тоски.
И выплывает в синем дыме
Полузабытый милый взор,
И кто-то близкий и незримый
Мне шепчет жалящий укор.
Слов оправданья, слов забвенья
Сплетают тающий венок,
Но без пощады, без прощенья
Дрожит рыдающий упрек.
…Ночь скрыла все вуалью черной.
Печальный гимн зари погас.
И только взор горит упорный
Полузабытых скорбных глаз.
НАД ВЕЧНЫМ ПОКОЕМ
«Над вечным покоем, над вечным молчаньем…»
Над вечным покоем, над вечным молчаньем,
Недвижное небо. Томительным зноем
Сжигает все солнце. И с тихим страданьем
Лес никнет надгробным, немым изваяньем
Над вечным покоем.
А где-то сверкающим, ярким прибоем
Безумное море летит с ликованьем
На берег. И волны, разбившимся строем,
Зовут к неизведанным, вечным исканьям.
Но зов замирает бессильным рыданьем.
Но солнце сжигает безжалостным зноем…
Всё дышит предсмертным, томящим молчаньем
Над вечным покоем.
«Напрасно я моей весны ждала!..»
Напрасно я моей весны ждала!
Снега кругом лежат – мертвы и безучастны,
И синяя томительная мгла
С высот спокойных строго снизошла,
Кольцом сомкнула путь – недвижна и бесстрастна.
И страшно мне… Я многое могла,
Но блещущих оков зимы разбить не властна.
Алмазной ночью я так долго шла
Напрасно!
Сверканья дня, куда мечта звала,
Мне не увидеть, нет! Я падаю, безгласна…
О, солнце, солнце! Я тебя ждала
Напрасно!
«Весенней радостью дышу устало…»
Весенней радостью дышу устало,
Бессильно отдаюсь тоске весенней…
В прозрачной мгле меня коснулось жало
Навеки промелькнувших сновидений.
Как много их – и как безумно мало!
Встают, плывут задумчивые тени
С улыбкой примиренья запоздалой…
Но не вернуть пройденные ступени!
И дружбы зов, солгавший мне невольно,
И зов любви, несмелой и невластной, —
Все ранит сердце слишком, слишком больно…
И кажется мне жизнь такой напрасной,
Что в этот вечер радостный и ясный,
Мне хочется ей закричать: «Довольно!»
«Как весна – непонятная, как луна – утомленная…»
Как весна – непонятная, как луна – утомленная,
Тишина предзакатная, тишина полусонная
Подошла, как невеста смущенная.
Уронила, несмелая, покрывало узорное.
Сердцу мило все белое. Сердце стало покорное.
Ласка веет над ним – необорная.
Веет сумрачно-нежная ласка дня догоревшего,
Как любовь безнадежная, сказка сердца истлевшего,
Ничего, ничего не посмевшего.
И следящего радостно тусклый миг угасания,
И твердящего благостно гимн навеки прощания –
Тихий гимн темноты и страдания.
«В храме весеннем – в лесу белоствольном…»
В храме весеннем – в лесу белоствольном –
Сладко забыться под куполом синим…
Сердце уснуло в смиреньи безбольном,
Дума устала бродить по пустыням.
Помнятся дали – мятежны и знойны.
Помнятся молний узоры по тучам…
Все уплывает… Я – тихо спокойна.
Я засыпаю под ветром пахучим.
И никого в этот миг не люблю я.
Сердце безмолвно, и воля уснула.
Вечно б лежать – не томясь, не тоскуя,
В мягких объятьях весеннего гула!
BERCEUSE [1]1
Колыбельная (фр.).
[Закрыть]
Все безнадежные усните без боли:
Где-то есть нежные просторы воли.
Счастье – не здешнее. Солнце – не жгучее.
Духи безгрешные любят – не мучая.
Сладкою ласкою забвение веет.
Вечною сказкою мгновение реет.
Тихо прощается всем ненавидящим.
Все забывается сердцем невидящим.
Радость безбрежная бесстрастья и воли…
Все безнадежные усните без боли!
НЕПОНЯТНЫЕ СТРАНЫ
«Я была в каких-то непонятных странах…»
Я была в каких-то непонятных странах:
В небесах, быть может. Может быть, в аду.
Я одна блуждала в голубых туманах
И была бессильна… В жизни – как в бреду.
Колыхались звоны… Я не помню звуков.
Голоса дрожали… Я не помню слов.
Сохранились только перебои стуков
Разбивавших сердце острых молотков.
Кто-то плакал страстно. Кто-то к небу рвался.
Я – была покорна. Я – не помню дней.
Лунный луч склонялся. Лунный плач смеялся,
Заплетая нежно кружево теней.
Мертвенная ласка душу убивала,
Убивая чары радости земной…
Но теперь мне в безднах солнце засверкало.
Солнце! Солнце! Снова! Снова – ты со мной!
«Весенний вечер, веющий забвеньем…»
Весенний вечер, веющий забвеньем,
Покрыл, печально, плачущее поле.
И влажный ветер робким дуновеньем
Нам говорит о счастья и о воле.
Вся отдаюсь томительным мгновеньям,
Мятежно верю зову вечной Воли:
Хочу, чтоб ты горел моим гореньем!
Хочу иной тоски и новой боли!
Немеет ветра вздох. Уснуло поле,
Грустя над чьим-то скорбным заблужденьем,
Пророча муки, тихий дождь струится…
Но сладко ждать конца ночной неволи
Под плач дождя: слепительным виденьем
Наш новый день мятежно загорится!
«Я больше не хочу мучительных видений!..»
Я больше не хочу мучительных видений!
Смеясь весеннему дрожащему лучу,
Я слышу яркий зов порывистых мгновений
И, восьмилистые лиловые сирени
В венок сплетая, – радостно молчу.
За мной еще ползут тоскующие тени,
Но шлю привет былому-палачу,
И проклинать – во мгле пройденные ступени—
Я больше не хочу!
Мне внятен легкий шаг весенних приближений…
Кому же я венок застенчиво вручу?
Кому же я шепну, что прежних сновидений
Я больше не хочу?
«Мы шли усталые. Мы шли безвольные….»
Мы шли усталые. Мы шли безвольные.
Мы шли притихшие – рука с рукой.
Закат рыдал вдали, и колокольные
Неслись призывы к нам – с такой тоской!
С такою жаждою сна бесконечного,
Полетов трепетных к престолам дня.
С таким отчаяньем пред ликом вечного,
Пред ликом страшного, как смерть, огня.
Мы шли покорные, шли молчаливые
На голос пламенный, на зов Судьбы,
В своем безмолвии – еще счастливые,
В своем стремлении – уже рабы.
А тени вечера сплетались, властные,
Смотрелись, алчные, в померкший взор…
Такие робкие – такие страстные! –
На вечно-жертвенный мы шли костер.
«О, этот вечер – осенний, беззвездный…»
О, этот вечер – осенний, беззвездный,
Дышащий шорох пожелтевших ветвей!
Снова мы вместе – и снова над бездной,
Над бледной бездной идущих дней.
В сердце вонзается прежнее жало,
Прежняя боль – нежит опять…
Весна ль миновавшая вновь постучала?
Новых ли весен нам должно ждать?
В безнадежности слов отчаянье муки,
Но страстная нежность в оттенках лица.
Чей это шепот? Близкой разлуки?
Или блаженства – навсегда, без конца?
О, этот вечер – осенний, беззвездный,
Широко раскрывший грозящую пасть!
На крыльях, на крыльях дрожим мы над бездной…
В бездну ли, в небо ли, скорей бы упасть!
В ПЛЕНУ
ГАЗЕЛЛА
То алых уст, то черных глаз мы днем и ночью пленники.
Сомкнулся мир кольцом для нас. Мы днем и ночью пленники.
Мы узы рвем, но страшно нам, что узы те – последние,
И тщетен страх: как в первый раз, мы днем и ночью пленники.
Как сладкий яд, впиваем мы то алых уст касания,
То черных глаз немой приказ… Мы днем и ночью пленники.
В сверканьи солнц, в дрожаньи тьмы, в забвеньи упоения,
Предвечных снов храня алмаз, – мы днем и ночью пленники.
О, нежный плен! О, радость мук, что каждый миг безжалостней!
Вся жизнь, вся жизнь – одни экстаз! Мы днем и ночью пленники.
И мы в плену – навек, навек… Не ждем освобождения.
Не нам пробьет заветный час: мы днем и ночью пленники.
«Я покорно принимаю всё, что ты даёшь…»
Я покорно принимаю всё, что ты даёшь:
Боль страданья, муки счастья и молчанье-ложь.
Не спрошу я, что скрывает сумрак этих глаз:
Всё равно я знаю, знаю: счастье – не для нас.
Знаю ж, что в чарах ночи и в улыбке дня
Ты – покорный, ты – влюблённый, любишь не меня.
Разрывая наши цепи, возвращаясь вновь,
Ты несмело любишь нашу первую любовь.
Чем она пылает ярче, тем бледнее я…
Не со мною, не со мною – с ней! мечта твоя.
Я, как призрак ночи, таю, падаю любя,
Но тоска моей улыбки жалит не тебя.
Ты не видишь, ты не знаешь долгих, тёмных мук,
Мой таинственный, неверный, мой далёкий друг.
Ты не знаешь перекрёстков всех дорог любви…
Как мне больно. Как мне страшно. Где ты? Позови.
«О, пусть будет больно, мучительно больно!..»
О, пусть будет больно, мучительно больно!
Улыбкою счастья встречаю все муки.
Покорная, падаю ниц богомольно
Пред реющим призраком вечной разлуки.
Я знаю: она в нашем сне улыбнется.
Она – беспощадна. Она – безнадежна.
Безмерно жестоко к устам прикоснется –
Так страстно, так больно… И все-таки нежно.
И я принимаю страданье, как ласки,
Покорная, падаю молча, безвольно…
О, скорбная радость невспыхнувшей сказки!
О, грустное счастье!
…Мне больно, мне больно.
«Ты проходишь мимо, обманувший…»
Ты проходишь мимо, обманувший,
Обманувший, не желая лгать…
В этот вечер, сумрачный и душный,
Вспоминая наш восторг минувший,
Я тебя не в силах проклинать.
Может быть, и я лгала невольно:
Все мы лжем в объятьях темноты.
Все мы лжем улыбкой богомольной,
Цепью ласк мы давим слишком больно
Нашей грезы хрупкие цветы.
Так простимся нежно, без упреков,
Будем ждать и верить: впереди
Много разгадаем мы намёков,
Много новых вспыхнет нам востоков,
Много солнц зажжется нам… Прости!
«Не проклинай меня за медленные муки…»
Непостижимость судьбы:
расстаться, страдать и любить.
Бальмонт
Не проклинай меня за медленные муки,
За длинный свиток дней без солнца и огня,
За то, что и теперь, в преддвериях разлуки,
Я так же свято жду невспыхнувшего дня!
Я помню: гасли дни и гасли жизни стуки.
Ты уходил и вновь ты приходил, кляня…
За то, что слёз моих вонзались в сердце звуки,
Не проклинай меня!
В последний раз к тебе тяну с мольбою руки…
За то, что к вечным снам томительно маня,
Я, так любя, сама сковала цепь разлуки,
Не проклинай меня!
«Только миг один с тобой мы были вместе…»
«Только миг один с тобой мы были вместе,
Только яркий миг на тусклом фоне лет…
Будешь ли ты верен сказочной невесте?
Сохранишь ли свято рыцарский обет?»
– Беглый миг, как вечность, нас вознес над бездной.
Все, что будет после, будет только миг
В радуге алмазной и во мгле беззвездной
Навсегда с тобой далекий твой жених.
Навсегда с тобой… О, счастье вечной муки!
Мы в страданьи властно скованы Судьбой.
В звеньях неразрывных призрачной разлуки
Ты – моя навеки. Я – навеки твой.
«Только миг один с тобой мы были вместе,
Только яркий миг на тусклом фоне лет…
Будь же, будь же верен сказочной невесте,
Сохрани свой строгий рыцарский обет».
ПЕРЕКРЕСТКИ
«Со всех сторон протянуты к нам руки!..»
Со всех сторон протянуты к нам руки!
Со всех сторон слышна жестокая мольба,
И на кресте извечном страстной муки
Распять нас могут все, как римляне – раба!
Все правы, все! взглянуть в глаза – и грезы,
Желанием своим коснуться душ – и тел…
Что можем мы, надломленные розы?
Быть распинаемой – позорный наш удел.
Но, против воли, мы, клонясь, как стебель гибкий,
На каждый знойный зов бросаем отзыв свой.
И всем мы отдаем лобзанья и улыбки,
Не в силах устоять пред жаждою – чужой…
О, если бы порвать кошмар наш упоенный,
Отдаться лишь любви, как нежащей волне!
И бросить ваше «нет!» желаний тьме бездонной,
И бросить наше «да!» лазурной вышине.
«Минувшие дни в моем сердце, как розы завялые…»
Минувшие дни в моем сердце, как розы завялые,
Как нежные розы, помятые ранней грозой.
Но чужды мне новые розы – цветы запоздалые:
Я рву их небрежно, холодной, жестокой рукой.
Я рву их безжалостно… Мщу ли я снам неразгаданным,
Себе ли я мщу, обрывая, топча лепестки,—
Но жадно дышу я их запахом – мертвенным ладаном,
Ложащимся нежно над днями любви и тоски.
Пусть кружатся в запахе душном мечты опьяневшие —
В бреду моем чуждого имени не назову.
И, в сердце тая прежних роз лепестки облетевшие,
Я новые розы зачем-то безжалостно рву.
«Сверканье люстр хрустальных…»
Сверканье люстр хрустальных,
Назойливых, как день,
И женских глаз печальных
Ласкающая лень.
И глаз мужских улыбки,
Дрожанье голосов,
И нежный, томный, зыбкий,
Как волны – скрипок зов.
И плач их утомленный…
И, как прибои впотьмах,
Шаг страсти окрыленный
По розам на столах.
И кто-то близко, рядом,
Склонившийся ко мне.
Под чьим-то знойным взглядом
Я грежу в полусне.
Дрожат слова влюблённо,
Как бред, горят цветы…
А сердце исступленно
Стучит: «не ты! не ты!»
«У тебя в петлице белая ромашка…»
У тебя в петлице белая ромашка.
У меня букетик пламенных гвоздик…
– Помнишь скат пологий сонного овражка,
Где поет прозрачно плещущий родник?
Нынче день весенний… Солнце нежно ярко…
Будь со мной, как прежде, в этот зыбкий миг!
– Помнишь сон тревожный сумрачного парка,
Где к моим губам ты в первый раз приник!
Как тогда нежданно – вдруг – весна настала!
Помнишь в дымке вишен задремавшей сад?
– А потом, внезапно, шум и гул вокзала,
Из окна вагона мой прощальный взгляд…
Нет! не надо помнить. Помнить слишком больно.
Почему ты бледен? Почему молчишь?
– Не для нас смеется, ласково и вольно,
Предвесенней тайной веющая тишь…
Не для нас… Не надо… Грустные, несмело,
Входим мы в ревущий уличный поток.
– У меня гвоздика ярче заалела,
У тебя в петлице, словно снег, цветок.
«…Не только пред тобою – и предо мной оне…»
Вот они – скорбные, гордые тени…
В. Брюсов
Не только пред тобою – и предо мной оне:
Их взоры я ловлю,
Их шаг замедленный в тревожной тишине,
Их голос слышу я, когда, склонясь ко мне,
Ты говоришь «люблю».
Оне всегда с тобой, поникшие в борьбе…
Всех вижу их – чужих!..
Я знаю столько губ, склонявшихся к тебе,
И столько страстных слов, не отданных судьбе
И вкованных в твой стих!
И если близко ты, иглу бесцельных мук
Вонзает кто-то в грудь:
«Как! Столько было снов – и все забылись вдруг?»
«Нет! – слышу я во мгле чьего-то смеха звук. –
Он наш – не позабудь!»
О, не забуду я твоих забытых снов,
Твоих погасших дней…
В словах томительных – лишь отзвук прежних слов,
И в зове тающем – мне слышен скорбный зов
Тоскующих теней.
Навеки мы с тобой в их сомкнутом кольце!
Мне их – не победить.
В сияньи прошлого, в немеркнущем венце
Оне скользят вокруг, с усмешкой на лице,
И не дадут любить.
«И оба – с крыльями! А я лететь не смею!..»
Но оба – с крыльями…
Пушкин
И оба – с крыльями! А я лететь не смею!
Боюсь ли бездны я? Иль неба я боюсь?
Каких миров мечты задумчиво лелею?
Зачем, бессильная, томительно немею,
Как будто не решив еще—пред кем склонюсь?
Но не склониться мне! Звучать слова запрета —
Неведомой Судьбы таинственный завет:
На грани вечной тьмы с волной лазурной света,
В их яростной борьба – я зритель без ответа.
И нет спасенья мне, как им – победы нет!
На грани двух миров я прохожу ступени…
Напрасно рвется в даль мечта, мой вечный враг.
В полумраке иду, впивая вздохи, пени,
И – оба с крыльями – два призрака, две тени,
Покорно стерегут мой каждый робкий шаг.
