Текст книги "Приключения мальчика с собакой"
Автор книги: Надежда Остроменцкая
Соавторы: Наталья Бромлей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Глава 5. Клеон побеждает в споре с самим собой
По вечерам на горы спускались облака, окутывая пастбище сырой мглой. С каждой ночью темнота становилась все гуще. Несколько раз Долговязый предлагал сменить Клеона. Сицилиец отказывался.
Как-то, сидя у костра, Клеон думал о том, что вот уж и лето кончается, а сын вилика так ни разу и не пришел на пастбище. Забыл, видно, о своем обещании! И вилик о Клеоне позабыл… Ну, вилику сейчас не до него, у вилика – уборка винограда. Удивительно, что Мардоний носу не показывает! С той поры, как был он с виликом на пастбище, прошло больше недели, а старший ни разу к ним не заглянул. Раб с сыроварни тоже не приезжает… Может быть, и его на уборку винограда забрали…
Как бывало весело в эти дни дома! Вся деревня высыпала на виноградники, целыми семьями. Дети срывали низко висящие сладкие гроздья и ели их сколько хотели. Клеон и Пас-сион таскали корзины с виноградом в давильню, где мужчины, стоя в ряд и держась за протянутый поперек чана шест, топтали гроздья, и ноги их выше щиколоток были красны от виноградного сока. Ох, если бы можно было убежать домой!
С пастбища убежать нетрудно. Вот только как быть со Львом! Раб с сыроварни прав: Лев сразу выдаст Клеона. А уйти без Льва он и подумать не может. Но и на пастбище оставаться после ссоры с Мардонием нельзя… Хоть бы вилик скорее приехал!
Лев поднял голову и заворчал. Послышался стук лошадиных копыт. Из темноты выехал к костру Мардоний и сердито спросил:
– Кого это ты подманиваешь? Такое пламя разжег, что с дороги видно. Долговязый спит?
– Да… Сегодня моя очередь стеречь овец.
– Странно: когда бы я ни приехал, все твоя очередь! – Мардоний покачал головой. – Разбуди его! Да держи своего пса. Ишь, зубы оскалил!
– Тихо, Лев! – прикрикнул Клеон. – Не бойся, – обратился он к Мардонию, – Лев не тронет тебя.
Но Мардоний предпочел не сходить с лошади и, сидя в седле, ожидал, пока Долговязый подойдет к нему.
– Никто чужой на пастбище не был? – отрывисто спросил он.
– Нет, – зевая, отвечал Долговязый.
– Чуть свет уходите подальше от дороги, – распорядился Мардоний. – Остановишься у того леса, где пас прошлой осенью… А ты, – обратился он к Клеону, – смотри, чтобы собака не подпускала к овцам чужих… – Он снова повернулся к Долговязому: – Если придут к вам легионеры и скажут, что они сражаются под начальством Публия Вариния, дай молока им сколько попросят. А если захотят купить овцу, пошли их ко мне. Укажи им самый короткий путь на виллу. Если же явятся мятежники, натравите на них собаку.
Мардоний повернул коня и еще раз приказал:
– Собирайтесь немедленно! Чтобы на рассвете и духа вашего здесь не было!
– Да уж сказано, чего твердить об одном и том же, – проворчал Долговязый.
– Поди-ка сюда, – позвал Мардоний, медленно отъезжая в сторону.
И, когда Долговязый подошел, старший пастух наклонился к нему и, потрясая кулаком, стал что-то говорить.
«Бранится, – подумал Клеон. – Видно, и Долговязый ему уж не угодил».
Как только лошадь Мардония вышла из круга, освещенного костром, она и всадник слились с мраком ночи, словно растаяли.
Долговязый, подождав, пока смолк стук копыт, вернулся к костру.
– Он говорит, что возле виллы Помпония уже второй день идет бой…
– С кем? – спросил Клеон, стараясь скрыть волнение.
– С какими-то рабами… Я ничего не разобрал… – Долговязый потянулся и зевнул. – Нечего торопиться… И на рассвете успеем сложить колья и плетенки. Что в темноте копаться! Ты уж тут посиди до рассвета, а я пойду досыпать. На новом пастбище обязательно по очереди сторожить будем… А сейчас… – он сладко зевнул, – последняя ночь… Не страшно тебе? Вилла Помпония далеко, никто сюда не придет.
– А где эта вилла? – спросил Клеон, делая вид, будто встревожен близостью боя.
Долговязый неопределенно махнул рукой:
– Там… В случае чего, покричи… Да ничего не случится. И Лев с тобой. Чего тебе бояться?
Он забрался в шалаш и моментально заснул. А Клеон долго сидел у костра, глядя в огонь. Глаза его блестели: то ли оттого, что в них отражалось пламя костра, то ли от волнения.
Вот он, счастливый случай, о котором говорил Галл: Спартак здесь, рядом. Все рабы, конечно, бежали к нему, потому никто и не приходит. Клеону в дороге не грозят никакие встречи: те, кто не сражается, сидят по домам и дрожат, как бы их случайно не убили. Вон стоит огромный кедр в той стороне, куда указал Долговязый. На этот кедр и будет идти Клеон и придет в конце концов к вилле Помпония, возле которой сражаются… Вот только как бы Долговязому не досталось за его бегство… «Но он ведь не приставлен ко мне сторожем, – возразил себе Клеон. – Надо только уйти так, чтобы он не видел… А вдруг ему не поверят?… Но он мог бы и сам со мной уйти, а не ушел же! Он скажет, что спал. Он имеет право спать: Мардоний приказал нам сторожить овец по очереди… Вот только как он, бедняга, сотню один будет перегонять на новое пастбище?…»
Летние ночи коротки, а спор с самим собой бесконечен. Пламя костра припало к земле. Почувствовав предутреннюю прохладу, Клеон вздрогнул: надо уходить; еще несколько часов – и будет поздно.
Клеон подбросил в костер сухих веток, чтобы яркое пламя отпугивало диких зверей; обошел все загоны, проверяя, хорошо ли они заперты, и, шепнув Льву: «Тихо!» – зашагал по опушке в ту сторону, где возвышался старый кедр.
На душе у Клеона было легко, словно, приняв решение уйти, он уже стал свободным. Лев был в восторге от прогулки и бежал впереди, помахивая хвостом и поминутно останавливаясь, чтобы убедиться, здесь ли Клеон. Он весело прыгал в высокой траве и совал нос в каждый куст на дороге, фыркая от брызг, сыпавшихся с влажных листьев. Ноги Клеона и шерсть собаки были мокры от росы.
Небо становилось все прозрачнее. С земли навстречу солнцу поднимался туман. В лесу зачирикали птицы.
Вдруг Лев остановился, вытянул морду, нюхая воздух, и с лаем бросился в гущу деревьев.
– Лев!.. Куда?! Лев!
Из чащи послышался визг Льва и голос Мардония:
– Держите мальчишку!.. – Потом громче и ближе: – Добей собаку!..
В первую очередь Клеон хотел броситься на помощь Льву, но, услышав слова Мардония, во весь дух пустился бежать. Его подгонял страх, какого он еще ни разу в жизни не испытывал, даже в тот день, когда его схватили пираты. Он слышал за собой топот нескольких человек и ликующий голос Мардония:
– Попался!.. Я так и знал, что он удерет к гладиаторам!.. Стой!.. В голову не бросай!.. Целься в ноги!..
Клеон метнулся в сторону. Копье пролетело мимо. Клеон свернул в лес: до Спартака все равно ему не добежать. Да и нет, наверное, никакого сражения возле виллы Помпония. Теперь ему было ясно: это Мардоний все придумал, чтобы устроить ловушку. Но Клеон так легко ему в лапы не дастся! Он скроется в лесу… Еще минута – и преследователи потеряют его из виду…
Камень, пущенный из пращи, ударил Клеона по ногам, и он упал.
Глава 6. Суд господина
В деревне Луций просыпался с зарей и уходил в сад. Он бродил среди полян, засаженных пурпуровыми, белыми, огненными розами, амарантами, разноцветным маком и черными ирисами. Он срывал то один цветок, то другой, любуясь изяществом и тонкостью его очертаний, наслаждаясь его ароматом… а затем, задумавшись, ронял сорванный цветок на дорожку и, не замечая, втаптывал в золотистый песок.
Перед утренней молитвой Лару – покровителю дома – в цветнике появлялась Фульвия, окруженная толпой рабынь, которые по ее указанию рвали цветы для букетов и гирлянд. Луций спешил уйти подальше от матери и ее крикливых помощниц туда, где сад переходил в рощу, где искусная рука садовника не уродовала природу, а помогала ей. Здесь не было ни карликовых кипарисов, ни пихт и лавров, имеющих форму верблюдов и коз; у ручьев стояли тополя, а благоухающие мирты окружали поросшие мхом скамьи. Тут Луций любил размышлять об удивительных явлениях природы: из зерен, столь малых, что их даже трудно разглядеть, вырастают высокие деревья, идущие на мачты для кораблей и на тараны, пробивающие стены! И еще более удивительно, что это могучее дерево в его зародыше – зерне – может пожрать такая малая тварь, как муравей!
Луций останавливался перед привитыми деревьями, и его охватывал восторг: не уподобляется ли человек богам, когда по его желанию на ветках одного и того же дерева созревают разные плоды – орехи, груши, айва, смоква, виноград и гранаты?… Но кто же бог? Раб-садовник, создающий это чудо, или Гней Станиен, по чьему приказанию раб это делает?
Иногда он сталкивался в саду с Гаем и Александром. Как он и предсказывал, малыш забыл Клеона и Льва. Поплакал, покапризничал несколько дней и утешился. Теперь его развлекал сын вилика, обучая разным мальчишеским играм. Луций с удовольствием смотрел на загорелое личико брата, окрепшего на деревенском воздухе: «Пожалуй, еще вырастет настоящим мужчиной!»
В это утро он увидел мальчиков на гипподроме. Высоко поднимая ноги и наклонив голову набок, Александр скакал по огромной зеленой арене. Гай сидел верхом на его плечах и визжал от удовольствия, когда сын вилика, подражая норовистому жеребцу, начинал ржать и брыкаться.
По ту сторону поля сидели няньки. Вдруг одна из них, оглянувшись, вскрикнула и бросилась к Гаю. Александр тоже что-то увидел и внезапно остановился. От толчка Гай чуть не упал и в испуге заплакал.
Несколько рабов в темных туниках несли тело, привязанное к двум палкам, прогибавшимся так, что оно почти волочилось по земле.
«Шайка гладиаторов!» Луций выхватил кинжал, с которым, по настоянию Хризостома, теперь не расставался… но тут же вложил его в ножны и пошел навстречу рабам, увидев среди них Мардония.
– Что случилось?
Рабы остановились и опустили носилки на дорожку. Александр, передав Гая нянькам, подошел к ним. Испуганные женщины стояли поодаль.
– Поймали беглеца, господин, – доложил Мардоний, почтительно кланяясь Луцию.
– Так он не мертвый?
– Нет, он просто притворяется, господин. Мы его немного помяли, когда ловили, – добавил старший пастух, видя, что Луций рассматривает окровавленное лицо Клеона. – Отчаянный мальчишка, едва с ним справились. Бежал к Спартаку!
Луций сделал вид, будто имя вождя рабов ему незнакомо:
– К кому?
– К Спартаку, господин… К презренному гладиатору, войско которого сражается с Публием Варинием…
Луций поднял брови:
– Войско?… Шайка, хотел ты сказать?
– Да, господин, шайка…
– Раз он бежал, – строго сказал Луций, – его надо заключить в эргастул и бичевать.
Александр, который уже давно узнал Клеона, решил прийти к нему на помощь:
– Он никуда не бежал, господин, я знаю. Он шел на виллу. Мой отец приказал ему прийти сегодня. Я слышал, как он хвалил его за усердную службу. Это Клеон, господин.
– Какой Клеон? – Луций холодно взглянул на Александра. – Отойди подальше. Ты играешь с Гаем, тебе нельзя общаться с грязными рабами.
– Это Клеон, пастух, – повторил Александр, делая шаг назад. – Помнишь, господин, ты еще велел выкупать его собаку в день твоего приезда?… Ее зовут Лев…
Клеон открыл глаза. Няньки подошли ближе и вытянули шеи, заглядывая ему в лицо.
– Льва убили, – прошептал Клеон. – Старший пастух убил Льва.
– Мою лошадь?! – пронзительно закричал Гай. – Он убил мою лошадь?! Пусти!.. – Гай вырывался и колотил рабыню ногами.
– Собака набросилась на нас, господин, мы защищались, – сказал Мардоний.
Из глаз Клеона потекли слезы.
– Лев мешал ему воровать. Вот почему он убил Льва…
Мардоний пнул Клеона ногой:
– Лжешь!.. Встань, когда разговариваешь с господином! Ишь, разлегся!
Клеон со стоном приподнялся. Ветки, к которым он был привязан, мешали ему подняться на ноги.
– Ох, господин… Ты помнишь, какой Лев был добрый и ласковый, – обратился он к Гаю. – Он возил тебя по дому и ни разу не зарычал, хотя у него на шее была рана…
Гай вырвался из рук зазевавшихся нянек и обнял Клеона:
– Не плачь! Я скажу отцу, чтобы он приказал распять этого старика.
Луций сердито сдвинул брови:
– Отойди, Гай… Возьмите же его! – обернулся он к нянькам.
– Но это мой раб! – закричал Гай. – Отец подарил его мне!
– Не годится виснуть на шее раба, да еще такого грязного, хотя бы он и был твоим рабом… Немедленно выкупать маленького господина, – приказал Луций нянькам. – А ты, Гай, не беспокойся: я пойду с ними к отцу и постараюсь, чтобы справедливость восторжествовала… Развяжите его, – обратился он к надсмотрщикам, – и следуйте за мной!
Клеона развязали. Он уже не плакал. Уставившись в землю и закусив губы, чтобы не стонать от боли, он шел, окруженный надсмотрщиками. Мардоний шагал сзади. Александр присоединился к ним. Вопли Гая огласили луг. Он требовал, чтобы его тоже взяли к отцу, но неумолимые няньки потащили его купаться.
Прямо из сада Луций и рабы вошли в спальню Гнея Станиена. В деревенской вилле спальня сенатора была больше, чем в городском доме, но, как и в городе, темная – окно ее выходило на галерею для прогулок, которая огибала дом. После залитого солнцем сада трудно было что-нибудь разглядеть в зеленоватом сумраке, и вошедшие не сразу заметили Станиена, еще нежившегося в постели. Луций направился к кровати:
– Этого мальчика, отец, старший пастух изловил на дороге и уверяет, что он бежал к мятежным гладиаторам. А сын вилика говорит, что Сильвин вызвал этого мальчика к себе, чтобы наградить за усердную службу. Сам же мальчик ничего не говорит, а только плачет, что его собаку убили.
Станиен поднялся на локте и оглядел Клеона:
– Не следовало вводить в спальню такого грязного раба. Не понимаю, почему вилик награждает раба, которым распоряжается старший пастух!.. Жаль, что вилик уехал на дальние пастбища и нельзя его спросить… Что это за раб вообще?… Откуда он взялся?
– Он приехал со мной, отец. Ты купил его на форуме накануне моего отъезда на виллу.
– Ах, это тот… – протянул Станиен. – До приезда вилика прикажи заключить его в эргастул.
– Господин, вилик ничего не говорил мне о награде, – смиренно нагнув голову, вмешался в разговор Мардоний. – Это нерадивый раб. А его собака пожирала ягнят. Я не знал, что она принадлежит маленькому господину…
– Неправда! – перебил его Клеон. – Я говорил тебе.
– Молчать! – крикнул Станиен. – Как ты смеешь возвышать голос в присутствии господина?… Говори, Мардоний.
– Разреши, господин, рассказать тебе, как все было…
– Ты утверждаешь, что он бежал к этим… в эту шайку? – перебил его сенатор.
– Да, господин. Если бы он шел к вилику, он шел бы сюда, а не в ту сторону, где идет сражение.
– В таком случае, сейчас же заключить его в эргастул и, когда рабы поужинают, бичевать!
Александр, стараясь, чтобы старый Станиен его не заметил, дернул Луция за край туники:
– Господин!.. Мардоний врет, клянусь моим богом-покровителем… И не забудь: он убил собаку маленького господина. Ты обещал Гаю…
– Отец, мы должны быть справедливы к рабам. Теперь особенно! – многозначительно сказал Луций. – Подождем возвращения вилика, прошу тебя. Тебя просит об этом Гай, – поспешил добавить он, видя, что отец поморщился. – Гай рыдает оттого, что старший пастух убил собаку, которую ты ему подарил. Гай рыдает, отец! Это может вредно отразиться на его здоровье!
– Мы защищались…
Луций высокомерно взглянул на Мардония:
– Молчи, когда говорит господин! О отец!.. Эта собака возила Гая по дому и была послушна и ласкова. Гай требует, чтобы ты наказал убийцу его коня.
Мардоний умоляюще протянул руки к сенатору:
– Господин…
Станиен брезгливо от него отмахнулся:
– Молчи! Каждый, кто виновен, понесет наказание: пусть старший пастух бичует мальчишку, а потом, если мальчишка останется жив, пусть он бичует Мардония. А пока, – сенатор указал пухлым пальцем на Клеона, – заковать его и запереть до вечера.
– Отец…
– Вон! – вдруг взвизгнул сенатор. – Я все сказал. Не желаю больше ничего слушать!.. Вон!..
Махнув рукой, Луций выбежал из спальни.
Глава 7. Александр и Береника
– Вот тебе задаток! – Мардоний ударил Клеона по лицу, как только они вышли из господского дома.
По губе Клеона потекли красные струйки, оставляя полосы на коже, покрытой пылью и запекшейся кровью. Сжав зубы, он молча продолжал шагать между двумя надсмотрщиками. Александр шел позади.
Как жалел теперь Александр, что, по целым дням забавляя Гая, не улучил часа пойти на пастбище! «Юпитер Величайший! – молился про себя сын вилика. – Порази стрелой Мардония… старшего пастуха, – добавил он, чтобы Юпитер по ошибке не послал свою молнию в какого-нибудь другого Мардония. – Обрати в прах моего хозяина Гнея Станиена!.. Спаси пастуха Клеона из Сицилии! Выполни мою просьбу, и, клянусь, я никогда больше не буду забывать друзей! А тебе в дар принесу гирлянду из роз, как только мне удастся нарвать их в господском саду».
Александр в отчаянии смотрел, как закрылась дверь эргастулума за Клеоном и как Гефест пронес туда цепи. Всем распоряжался Мардоний. Должность эргастулария – тюремщика – была на летнее время упразднена по настоянию Луция. Александр жалел, что уехал его отец: недавно он так хвалил Клеона! Если бы он был здесь, он заступился бы за сицилийца. А теперь к отцу и до заката не добежать. Неужели, кроме молитвы, ничем нельзя помочь? Надеяться на Луция бесполезно – он уже обещал, что Мардония по справедливости накажут. А что он сделал? Вот так справедливость! Если сицилиец выживет, он будет бичевать Мардония… Да разве после того, как господин это сказал, Мардоний оставит Клеона живым?… Нет, Луций ничего не сделал и не сделает. Если бы не Александр, он забыл бы даже рассказать, что Мардоний убил собаку Гая. Самое лучшее, если бы удалось Клеону убежать и спрятаться в лесу. Александр носил бы ему еду, а когда господа уедут в Рим, Клеон мог бы вернуться на виллу…
Дверь подвала открылась. Из нее вышли кузнец и старший пастух.
– Эй, Александр! – окликнул Мардоний мальчика. – Где вилика, не знаешь?
– Откуда же мне знать, я с утра не был дома. А что?
Не удостоив его ответом, старший пастух отправился искать Билитис. Мальчик последовал за ним. Мардоний пошел в самый дальний конец черного двора, на кухню, где распоряжалась Калос: она всегда знала, где находится мать. Калос сообщила Мардонию, что вилика лечит заболевшего раба, и Мардоний направился к чулану, который Билитис превратила в больничку. Александр пошел за ним.
– Что это ты за мной как привязанный ходишь? – с неудовольствием спросил Мардоний.
– Ищу мать, – коротко ответил Александр.
Мардоний пожал плечами, но промолчал: сын имеет право идти к матери, даже если она вилика и нужна кому-нибудь по делу.
Больница Билитис помещалась еще дальше, чем кухня, – на задворках, в маленьком чулане. Станиен считал, что нечего баловать больных рабов: дай только им поблажку – все скажутся больными. Поэтому и помещение и пища больных были вдвое хуже, чем у здоровых. Но Билитис как могла старалась сделать больничку уютней: повесила на крохотное оконце занавеску, чтобы солнце и мухи не донимали больных, чисто выскребла пол и стены и следила, чтобы солома, на которой отлеживались больные, почаще менялась. В ту минуту, когда вошли Мардоний и Александр, Билитис не спеша (хотя у нее была тысяча дел) отмывала грязь с лица и рук своего единственного больного, пока остывал отвар из горьких трав, приготовленный для него.
– Да дай же мне поговорить с виликой! – рассердился Мардоний, видя, что Александр вошел вслед за ним. – Постой минуту за дверью.
Александр остался за порогом, но дверь прикрыл неплотно. О чем говорил старший пастух, Александр не расслышал, потому что Мардоний, таясь от больного, говорил шепотом. Но зато Александр видел, как Мардоний передал вилике ключ от эргастулума. Мальчик огорченно выпятил губы: теперь она ни за что не выпустит из рук этот ключ, пока сам Мардоний его не возьмет. Если бы экзекуция была отложена на завтра, Александр мог бы ночью, когда мать уснет, взять у нее ключ и открыть Клеону дверь эргастулума. Но как быть теперь?…
Отчаявшись найти какое-нибудь решение, он не стал дожидаться, пока выйдет старший пастух, а побежал к Беренике за советом. Он ворвался к ней с криком:
– Ох, помоги!
Испуганная девушка остановила ткацкий станок, за которым работала.
– Что случилось?… Ты ушиб маленького господина?
– Хуже! – Александр передал сестре происшествия сегодняшнего утра.
Береника слушала нахмурившись, придумывая, чем бы помочь сицилийцу. Наконец, горестно вздохнув, сказала:
– Мне кажется, прежде всего надо его накормить. Мать мне это разрешит.
– И ты дашь ключ мне?
Береника отрицательно покачала головой.
– Ты выпустишь Клеона сама?
– Нет. Я только накормлю его. А ты попытайся добежать к отцу.
– Да ведь я дойду туда только к ночи! Пока мы с отцом вернемся, Клеона убьют.
– Поезжай на лошади.
– Все лошади на работе. А господскую мне никто не даст.
– А ты пойди в кузницу к Германику. Туда выслана петорита для Хризостома. Возьми одну лошадь из упряжки. А в крайнем случае кто-нибудь из тех, что остановились для починки повозки, одолжит тебе свою лошадь.
– До кузницы тоже не близко. Лучше бы ты помогла Клеону бежать.
– Может быть, – согласилась Береника. – Но не стану же я подводить под плети мать, чтобы спасти чужого мальчика! Я очень хочу помочь твоему другу, но сделать для него могу только то, что сказала.
– Попробую добежать до Германика, – вздохнул Александр.
