Текст книги "100 великих картин (с репродукциями)"

Автор книги: Надежда Ионина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

ЧЕТЫРЕ АПОСТОЛА
Альбрехт Дюрер

Его считают знаменитейшим и самым блестящим живописцем Германии. Воспитанный в мастерской серебряных дел мастера, Альбрехт Дюрер был не только удивительным художником и гравером, но (подобно Микеланджело) он занимался еще архитектурой, скульптурой, музыкой и словесностью.

Уже первая картина А. Дюрера «Орфей» принесла ему известность, а потом стала распространяться и его слава гравера. Знаменитый итальянский гравер Марк Антоний Раймонди, желая сделать себе богатство, принялся подделывать гравюры немецкого художника, даже стал ставить его монограмму. Узнав об этом, А. Дюрер предпринял путешествие из родного Нюрнберга в Венецию. По его жалобе венецианский сенат сжег все подделки Раймонди, которого впоследствии заключили в тюрьму. В Венеции А. Дюрер написал свою знаменитую картину «Мучение святого Варфоломея», которую ему заказали для собора Святого Марка. Картина эта вызвала такое удивление у австрийского императора Рудольфа II, что он повелел приобрести ее за какую бы то ни было цену и на руках принести к нему в Прагу.

Альбрехт Дюрер жил в драматическую пору истории Германии, был свидетелем движения Реформации и великой крестьянской войны – взлета надежд и горького крушения всех народных чаяний. Это была эпоха, когда поистине «распалась связь времен». С одной стороны – это еще живое, реальное средневековье с его суевериями и жестокостью, которая перестала уже не только возмущать, но даже удивлять людей. Костры, на которых сжигали людей, и казни на городских площадях стали бытовым явлением. С другой стороны, начинались бурное пробуждение человеческого разума, стремление к знаниям и свободе мысли.

Некоторые исследователи творчества А. Дюрера считали художника бесспорным сторонником Реформации, однако его отношение к ней не было столь прямолинейным. Когда движение за реформу католической церкви только еще разгоралось, большинство сторонников Реформации считали себя добрыми католиками. Среди жаждавших реформ были люди, которых устраивали и самые незначительные изменения в литургии. Радикалы же требовали самых коренных изменений – вплоть до пересмотра Священного писания. К тому же Реформация быстро превратилась в социально-политическое движение, в котором крестьяне и городские низы требовали отмены десятины и возврата к «примитивной религии». Альбрехт Дюрер примкнул к лютеровскому движению с момента первых выступлений реформатора, но впоследствии разочаровался в Реформации, как и многие другие художники. К тому же его, зажиточного и высокочтимого бюргера, пугали народные выступления. Многочисленные изображения крестьян у Дюрера тоже далеко не однородны: иногда они полны симпатии к сословию-кормильцу, а в другой раз в них сквозит пренебрежение к грязным и грубым мужикам. Открыто А. Дюрер опасался высказываться по вопросам Реформации и революции, некоторые усматривают в этом тот факт, что художник остался равнодушным к борьбе религиозных страстей своего времени. Но его Гений и его произведения являются точным отражением той бурной эпохи.

Около 1525 года Альбрехт Дюрер начал работать над последней своей картиной «Четыре апостола», на которой изобразил Иоанна, Петра, Марка и Павла и которая подводит итог всей его творческой деятельности, является своеобразным завещанием великого художника грядущим поколениям. Так картина воспринимается и поныне. Она написана на двух узких вертикальных досках, скрепленных между собой. Апостолы изображены в одном пространстве и композиционно тесно спаяны между собой, духовно кажутся абсолютно едиными. Никогда еще художественный стиль Дюрера не достигал такого отточенного языка, таких монументальных, исполненных величия и красоты форм, как в этом произведении. Создавая своих апостолов, А. Дюрер стремился показать совершенные человеческие характеры и умы, устремленные в высокие сферы духа. Именно такие характеры выковывались в эпоху Реформации и Великой крестьянской войны в Германии – время, предназначенное не для слабых душ. Осенью 1526 года Альбрехт Дюрер преподнес обе доски городскому совету Нюрнберга со словами: «Я никого не считаю более достойным сохранить на память мою картину, на которую я потратил больше труда, чем на какие-либо другие, нежели вашу мудрость».

Каллиграф И. Нейдерфер, друг и соратник А. Дюрера, писал, что в образах апостолов художник хотел изобразить четыре темперамента. Молодой и спокойный Иоанн персонифицирует темперамент сангвинический; Петр, старый и усталый, – флегматический; свирепого вида, сверкающий белками глаз Марк – типичный холерик; настороженный и злой Павел – меланхолик. Темпераменты подчинялись влиянию небесных светил и означали наклонность и способность человека к тем или иным занятиям. По дюреровской картине можно даже проследить иерархию темпераментов. На каждой из досок выдвинута на первый план и выделена цветом одна из фигур. На левой доске – Иоанн в зеленой одежде и красном плаще на желтой подкладке; на правой – Павел в плаще холодного бело-голубого оттенка. Они представляют самый счастливый темперамент – сангвинический и меланхолический, в глазах Дюрера и его современников – темперамент гениальных людей. Апостол Петр, которого римские папы считали своим покровителем, отодвинут на картине на второй план.

Картина «Четыре апостола» вызывала и по сей день вызывает большие споры среди искусствоведов. Неясно, является ли она фрагментом триптиха или самостоятельным, законченным произведением. Разъединенные по отдельности, они производят впечатление незаконченное и неспокойное. Именно поэтому Шпрингер выдвинул гипотезу, что посередине должно быть Распятие. Однако тут возникает вот какое препятствие: на левой доске уже изображен апостол Иоанн, присутствие которого у креста по иконографии обязательно. Но на алтаре он не может быть изображен дважды. Если предположить, что в центре должна быть Мадонна, то и эта гипотеза не может быть приемлемой в виду ясно выраженного протестантского духа «Четырех апостолов» и надписей под ними.

Картина не очень хорошо сохранилась, во многих местах видны следы поправок. Одну из них выполнил сам А. Дюрер еще во время работы над картиной. Сотрудник Мюнхенской пинакотеки Фолль указывал на очевидные значительные pentimenti, в результате которых, возможно, фигура Филиппа была превращена в Павла. На голове Павла, посередине лба апостола, идет линия, которая является границей первоначального варианта лба. Вся передняя часть лба и конец носа приписаны художником позднее. Таким образом, апостол Павел раньше стоял совершенно в профиль и, должно быть, глаз его был направлен иначе.

Под изображениями апостолов И. Нейдерфер начертал строки из евангелий апостолов, содержащие предостережения от соблазнительных слов лжепророков: высказывание апостола Петра, предостерегающее от «ложных пророков», которые «ради жадности будут к вам приступать с вымышленными словами; слова Иоанна о том же, цитаты из евангелий апостолов Павла и Марка еще конкретнее: «В последние времена наступят ужасные дни. Будут люди, которые опираются только на себя, жадные, гордые, надменные, нечестивые, родителям непослушные, неблагодарные, всем мешающие, насильники, нецеломудренные, недобрые, дикие, предатели, кощунственники, самодовольные».

Сам А. Дюрер так подписал картину: «Все мирские правители в эти опасные времена пусть остерегаются, чтобы не принять за божественное слово человеческие заблуждения». Эти слова были как нельзя более актуальны, ведь годом ранее Нюрнберг официально принял Реформацию, и в его стенах стали проповедовать свои учения люди разных направлений новой веры. И именно подпись под картиной напоминает о верности слову и внутренней стойкости в тех случаях, когда лжепророки проповедуют социальный и религиозный радикализм, грозящий опрокинуть весь строй духовной и материальной культуры. Только в Библии, где ни слова ни убавить, ни прибавить, Альбрехт Дюрер видит твердую основу, на которую следует опираться. Потому он и послал к нам своих современников – людей мятежа и преобразования, мыслителей и борцов, сознающих высшее назначение своего существования. Грубая мужицкая сила органично соединяется здесь с тончайшими проявлениями ума и силой страсти. Курфюрст Максимилиан, в чьи руки впоследствии попала картина «Четыре апостола», понял точный смысл надписи художника и велел отпилить ее. Но божественное слово истины всегда выше тиранов и лжепророков.

ГРУППОВОЙ ПОРТРЕТ СТРЕЛКОВ РОТЫ СВЯТОГО АДРИАНА
Франс Хальс Старший

В XVI веке искусство Голландии (в отличие от Испании, Италии и Франции) развивалось не в придворных центрах и великосветских салонах, а в маленьких провинциальных городках. Заказчиками художников выступали купцы, врачи, учителя, проповедники, ювелиры, граверы, мелкие ремесленники и даже крестьяне. Мужья заказывали портреты жен, жены – портреты мужей, счастливые родители – портреты детей, молодожены – супружеские портреты, гильдии – большие групповые портреты. От таких произведений требовали не величественности и парадности, а глубокой правдивости и бросающегося в глаза сходства.

В одном из таких городков – Гарлеме – почти безвыездно жил и работал до самой смерти художник Франс Хальс Старший, в портретах которого и отразился один из самых совершенных образцов реалистического искусства. Его портреты были самые разные: частные, интимные, совсем маленькие (предназначенные для гравирования) и большие заказные (в том числе групповые). У современников его искусство не получило особенно широкого признания. Впрочем, как показывают некоторые факты его биографии, Хальс к этому не особенно и стремился. И тем не менее он стал фигурой всеевропейского значения: он показал, что можно стать великим художником, будучи портретистом преимущественно одного слоя голландского общества – бюргерства.

Хальс Старший стал блестящим мастером портрета потому, что заменил мелочную передачу сходства острым и обобщенным изображением основных, наиболее характерных черт людей. Модели у него предстают в живом движении и конкретном душевном состоянии. При этом достигается поразительное внешнее сходство, а верность рисунка и мягкая смелая кисть ставят его имя в ряд со знаменитыми художниками той эпохи. По меткой характеристике изображенных лиц, в выражении добродушного, веселого юмора Франс Хальс просто неподражаем.

Групповые портреты являются наиболее значительными творениями в живописном наследии Хальса Старшего. В Голландии, где фресковая живопись почти не применялась, именно групповой портрет стал единственным видом монументального искусства, предназначенным для украшения общественных зданий. Проникшись сознанием собственного достоинства, почтенные голландские бюргеры стремились увековечить себя не просто в изображениях, а в портретах, свидетельствующих об их воинской славе или гражданских добродетелях. Такие портреты заказывали лучшим голландским живописцам, и они до сих пор являются гордостью музеев Гааги, Амстердама и Гарлема. Отрадно и то, что эти национальные творения (за немногими исключениями) не покинули своей родины.

Наиболее полное выражение эта направленность творчества Франса Хальса получила в портретах, написанных в 1627 году. Свободно располагая людей вокруг стола, художник показывает их в разнообразных аспектах и положениях. Некоторые сидят, разговаривая друг с другом; другие – стоят, третьи, запоздав и запыхавшись, только входят в зал, вызывая упреки ожидающих. Настроение веселого праздника объединяет всех, и оно находит свое отражение у Хальса и в мимике людей, и в радостном звучании красок... Любой из изображенных – яркий жизненный тип. Например, в «Групповом портрете стрелков гильдии святого Адриана» (1627) в центре стола расположился капитан. Держа в правой руке нож, он повернулся в сторону стоящего слева от него человека и, видимо, что-то объясняет ему. Обрамленное шляпой лицо его выражает самоуверенность. Собеседник – небольшой, плотный человек с маленькими глазками и хитрым выражением лица – полон предвкушения радости от веселого пира. Стоящий у края стола рядом с почтенным полковником нарядный щеголь – знаменосец. Он пристально смотрит на зрителя, так же как сидящий впереди капитан с приятным открытым лицом. За ними симпатичный лейтенант держит бокал, будто только и ждет момента, чтобы поднять его за здоровье присутствующих.

В ранних групповых портретах Хальс во многом еще следует старой традиции: строит композицию в виде спокойной горизонтали, в расстановке фигур у него еще относительно мало разнообразия и т.д. В «Групповом портрете стрелков гильдии святого Адриана» традиционная горизонталь композиции окончательно ломается. Часть персонажей сидит за столом, некоторые только чуть привстали, другие стоят во весь рост. Благодаря этому контур группы получился волнообразным, что и придает всему полотну динамичность. В основу данного группового портрета положена продуманная до мелочей композиция, поэтому каждый из персонажей, выступая как деятельный участник общей сцены, обладает в то же время полной свободой движения. Кроме расположения людей, свободно сгруппированных вокруг стола в самых разнообразных позах и поворотах (в фас, профиль, три четверти), Хальс подчеркивает движение всеми имеющимися художественными средствами. Если ранее в подобных композициях господствовала изокефалия (равноголовие), то теперь от нее не осталось и следа.

Хальсу удалось добиться впечатления удивительной непосредственности и радости жизни. Черные костюмы и широкополые шляпы, белые воротники, перекинутые через плечо оранжевые и красные ленты, трехцветные знамена, зелень пейзажа – все это вносит в групповые портреты радостное красочное звучание. Жизнь на полотнах Хальса бьет через край, да и сам гарлемский художник любил веселую жизнь и общество.

В «Групповом портрете стрелков роты святого Адриана» в центре образуется пространственный интервал, а влево и вправо композиция нарастает в высоту. И вся группа распадается на две почти симметричные подгруппы. Чтобы избегнуть этой ненавистной ему симметрии, которая обычно делает картины статичными и уравновешенными, Хальс отодвигает фигуру одного из расположившихся за столом офицеров вправо, заполняя образовавшийся просвет стрелком в широкополой шляпе. Именно этот стрелок стал связующим звеном между двумя подгруппами, полными того живописного беспорядка, который был художественным идеалом Хальса.

Придавая динамику фигуре, Хальс придавал ее и лицу. И здесь излюбленным приемом художника была улыбка. В тысячах нюансов передал Хальс эту улыбку – от едва заметной усмешки до раскатистого смеха. Но улыбка для Хальса была не только средством оживления лиц, она имела для него и глубокий психологический смысл. Это было своего рода выражение оптимизма, пользовавшееся колоссальным успехом у современников. Благодаря такой улыбке все на портретах выглядели здоровыми, крепкими и жизнерадостными. А еще в «Групповом портрете стрелков роты святого Адриана» присутствовала совершенно особая нотка добродушия и патриархальности, присущая лучшим голландским портретам.

ДАНАЯ
Корреджо

Долгое время жизнь этого великого художника была малоизвестна, а потому наполнена такими неправдоподобными и противоположными друг другу вымыслами, что даже что-то среднее между ними избрать было нельзя. Считалось, что он не учился живописи и даже вообще не думал быть живописцем. Но однажды, увидев в Болонье картину Рафаэля «Святая Цецилия», Корреджо будто бы воскликнул «Anch'io sono pittore» («И я живописец»). С этого момента он и начал ревностно заниматься рисовальным искусством. Другие историки отвергают этот случай как басню и утверждают, что Корреджо учился у Бианки. По их словам, он не покидал родного местечка Корреджио (откуда и произошло его имя) близ Модены, не был ни в Риме, ни в Венеции, ни в Болонье. Правда, и этот факт подлежит сомнению, ибо в картинах художника видно глубокое изучение антиков и великих картин, которых тогда еще не было в Модене. Третьи рассказывают, что Корреджо был так беден и так мало ему платили за его произведения, что однажды, получив в Парме всего 200 медных франков, он так торопился доставить их своему семейству, что по дороге домой от изнеможения умер. Однако в своих записках Орланди свидетельствует, что Корреджо «был человек не бедный и принадлежал к хорошей фамилии, получил хорошее воспитание, в молодости основательно учился музыке, поэзии, живописи и скульптуре»

Таковы противоречивые сведения о Корреджо – художнике, чьи произведения отмечены печатью гения необыкновенного, а прелесть и нежность его кисти просто изумительны. Мало кто превзошел его в таинствах светотени, своим разделением света он производит непостижимое действие, привлекая зрителя сначала к главному предмету, а потом заставляя его отдыхать на обстановке. Дивная кисть Корреджо невольно заставляет забывать и не видеть те недостатки, которые и заметны-то только специалистам (например, они отмечают у художника несоблюдение единства времени и места, некоторое отступление от законов искусства, драпировку его считают по большей части неестественной). Но в картинах Корреджо всегда царит радостное возбуждение, которое постоянно сопровождает игру его творческого воображения и пленяет зрителя.

Когда художник обращается к изображению обнаженного женского тела, его произведения становятся настоящим гимном женской красоте и грации. В эстетическом лексиконе Возрождения «грация» – очень емкое понятие, со множеством всевозможных смысловых оттенков. «Грация» – это не просто то, что в обиходе называется «изяществом». Она лишь отчасти является синонимом «красоты», хотя и очень тесно связана с ней. Как писал Марсилио Фачино, «красота есть некая прелесть (grazia), живая и духовная, влитая сияющим лучом Бога сначала в ангела, затем в души людей, в формы тел и звуки. Она услаждает наши души и воспламеняет их горячей любовью». Граф Б Кастильоне, друг и покровитель великого Рафаэля, понимал «грацию» как врожденное, дарованное небом чувство изящного и способность поступать в соответствии с этим чувством.

Именно к числу таких «грациозных» произведений и относится картина Корреджо «Даная», которая уже давно пользуется мировой известностью. Сюжет для картины художник заимствовал из греческой мифологии. У аргосского царя Акрисия была дочь Даная, славившаяся своей неземной красотой. Акрисию было предсказано оракулом, что он погибнет от руки сына Данаи. Чтобы избежать такой судьбы, Акрисий построил глубоко под землей из бронзы и камня обширные покои и там заключил свою дочь. Но громовержец Зевс полюбил ее, проник в подземные покои Данаи в виде золотого дождя, и стала дочь Акрисия женой Зевса...

Корреджо заменил традиционный золотой дождь светящимся облаком, опускающимся на ложе Данаи. На фоне простынь и темных драпировок выделяется прекрасное, «грациозное», осязательно живое тело юной красавицы. Крылатый Амур подготавливает Данаю к прибытию Зевса. Здесь же восхитительные маленькие путти, которые с детской непосредственностью пишут на дощечке наконечниками своих золотых стрел имя возлюбленной Зевса. Залиты золотистым светом заката комната и виднеющийся в окно гористый пейзаж с развалинами замка и далеким горизонтом под высоким спокойным небом. Море света, равномерно рассеянного по всему полотну, объединяет оттенки цветов в единую гамму золотисто-коричневого тона.

Корреджо, как Прометей, похитивший священный огонь с Олимпа, первым признал существеннейшей частью картины льющийся волнами свет – всюду проникающий и все оживляющий, окружающий всякий предмет и делающий его видимым. Глядя на его «Данаю», так и кажется, что художник сам поднимался к небу, чтобы увидеть божественный свет, так гениально передал он его божественную сущность. Ложе «Данаи» можно сравнить с волнующимся от ветра озером, по глади которого скользит солнце и вокруг которого, подобно берегам, легли густые тени фона. Нежно холодный цвет тела «Данаи» в сочетании с яркой белизной постели дает картине главный светлый тон. Прекрасное женское тело Корреджо окружил воздушным покровом, и оно словно уходит в высшие сферы.

Картина была написана в 1530 году по заказу мантуанского герцога Ф. Гонзага и подарена им Карлу V во время коронации последнего в Болонье. После длительных странствий, побывав в разных коллекциях, картина в 1827 году была куплена Камилло Боргезе в Париже за 285 фунтов стерлингов и с тех пор является одним из украшений Галереи.