Текст книги "100 великих узников"

Автор книги: Надежда Ионина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Анна Болейн

Из всех жен английского короля Генриха VIII Анна Болейн пользуется наибольшей известностью. Она заворожила короля более 500 лет назад, но до сих пор личность ее подвергается различным характеристикам и кривотолкам. Ее называли шлюхой и разрушительницей семейного очага, бездушной интриганкой и мужичкой, которая все использовала для собственного продвижения, не имея при этом никаких собственных убеждений.

Красавицей Анну Болейн называли редко, но даже самые заклятые недруги признавали ее чаровницей. Король был побежден одним ее взглядом, одной только улыбкой. Прелестное личико, живой ум, скромный, но веселый взгляд, смуглость и черные волосы – все придавало ей «экзотический» вид в том окружении, которое привыкло видеть красоту в молочной бледности. Особенно поражали глаза Анны Болейн – «черные и прекрасные», как у газели. Король влюбился так быстро и так пылко, что окружавшие приписали его любовь действию волшебных чар.

Годами защищалась Анна Болейн от настойчивых домогательств Генриха VIII, отказываясь стать его любовницей, и сумела превратить его вожделение в орудие собственной власти. Сначала Анна флиртовала с королем, думая, что подобный флирт для нее безопасен. Ей совсем не хотелось вступать в близкие отношения, но Генриху VIII, конечно же, хотелось большего. Анна упрямилась, так как ей хотелось брака, к которому ее всегда готовили – респектабельного, добропорядочного брака с достойным дворянином Она удалилась от двора и не хотела туда возвращаться даже в сопровождении матери, но и Генрих VIII не ослаблял напора. Анна могла бы сослаться на свое желание сохранить честь и целомудрие, но король не чтил эти добродетели. Она надеялась, что он рано или поздно переключится на другую фрейлину, но и этого не произошло. Ей не оставалось ни малейшей возможности удачно выйти замуж, так как любой потенциальный избранник знал об отношении к ней короля.

В начале мая 1527 года в Англию приехали французские послы для переговоров по поводу замужества подрастающей принцессы Марии, и Генрих VIII решил устроить праздник в честь гостей. После неизменного в таких случаях турнира и следовавшего за ним маскарада король, к несказанному изумлению послов, вышел на пир не со своей законной супругой, а с молодой черноглазой женщиной. Он и раньше танцевал с нею на различных праздниках, но в этот раз впервые появился официально, а через две недели предпринял первые, еще тайные, шаги для достижения своей цели – добиваться законного брака с Анной Болейн. Генрих VIII думал, что убедить римского папу в необходимости своего нового брака будет легко, и потому не особенно волновался по этому поводу. Анна же беспокоилась гораздо больше, ведь не все подданные и даже придворные могли полностью поддержать своего короля. Предполагалось, что как глава государства король неукоснительно соблюдает правила поведения и руководствуется моральными принципами, что бы в действительности ни творилось за закрытыми дверями королевских покоев. Но как только будет известно о браке, поднимется такое общественное волнение, которое трудно будет унять, к тому же осложнится и международная ситуация.

Генрих VIII поговаривал о разводе: королю нужен был сын, и единственный путь к этому лежал через развод с королевой Екатериной Арагонской. Если бы королева согласилась уйти в монастырь, то супруги могли бы вполне официально развестись, и тогда Генрих VIII мог бы взять себе новую супругу на законном основании. Для Екатерины Арагонской этот шаг не был жертвой, так как в те времена существовали монастыри, в которых люди благородного происхождения вели уединенную жизнь, отдыхая от светской суеты и не особо обременяя себя соблюдением устава монастырской жизни. Им даже позволяли окружать себя роскошью, недоступной для рядовых монахов, и пользоваться почти полной свободой. Такое решение могло бы устроить всех, и король даже решил дать бывшей жене ценную награду и оставить за ее дочерью право наследовать трон, если у новой королевы не будет сыновей.

В народе к Анне Болейн относились настороженно, а то и откровенно враждебно. Неужели их король и в самом деле собирается оставить свою законную жену ради нее? Ведь известно, что она долгое время жила во Франции – этой порочной и враждебной Англии стране, и потому не заслуживает иного названия, кроме как «французская шлюха». Ситуация для Анны складывалась хуже некуда: подданные ненавидели ее еще до того, как она стала их королевой. Король мог бы жениться на Анне Болейн, если бы папа Климент VII счел его брак с Екатериной Арагонской незаконным. Но верховный понтифик при решении этого вопроса явно тянул время, а Генрих сгорал от нетерпения.

Брак между Генрихом VIII и Екатериной Арагонской должен был кто-то официальным образом расторгнуть. Это было сделано по решению церковного суда, который заседал в монастыре города Данстебл. А 28 мая 1527 года Анна Болейн официально стала английской королевой. Генрих VIII приложил все усилия, чтобы коронация Анны стала праздничным событием, но рождение принцессы Елизаветы явилось для короля тяжелым ударом, ведь придворные астрологи в один голос твердили, что у него родится сын. Король уже заготовил речь и отдал распоряжение об организации турнира, которым должно было бы быть отпраздновано рождение наследника. Турнир были отменен, а празднества урезали до уровня, приличествующего рождению девочки. Однако крестины прошли с подобающей торжественностью.

Страсть Генриха VIII после этого ничуть не угасла. Они были с Анной не только любовниками, но и союзниками в борьбе против Екатерины Арагонской и против папы римского. Но смерть нерожденного сына положила конец этой всепоглощающей страсти. Те самые черты, которыми Анна когда-то пленила и заворожила короля, теперь пресытили его, и он стал увлекаться другими женщинами. А потом наступил день, когда новое увлечение Генриха VIII оказалось не случайной интрижкой. Король решил, что он вновь влюблен – влюблен в Джейн Сеймур, разительно отличавшуюся от Анны. Как и в начале ухаживаний за Анной, король и на этот раз пока не помышлял о женитьбе: его подданные еще уповали на то, что он оставит Анну Болейн и вернется к Екатерине Арагонской. Но отвергнуть Анну и жениться еще раз – это могло вызвать уже не просто скандал, но и гражданскую войну. К тому же и сам он мог стать посмешищем для всей Европы.

После смерти Екатерины Арагонской у Анны оставалась единственная надежда, но это была величайшая надежда: она снова ждала ребенка. Какими бы любовными интригами не тешился король, она будет в безопасности, если родит ему наследника. Но и на этот раз ребенок не родился… Анна не способна подарить ему сына, значит, и она, как Екатерина Арагонская, – не «настоящая» жена. И Генрих VIII решает избавиться от нее и жениться на Джейн Сеймур.

Эдвард Сеймур, брат новой королевской фаворитки, сблизился со сторонниками принцессы Марии (дочери Екатерины Арагонской) и живо втянулся в заговор против Анны. Но она не признавала незаконности своего брака с Генрихом VIII, как не признавала его и Екатерина Арагонская. Не признает она и объявления своей дочери незаконнорожденной: раз сына нет, трон унаследует принцесса Елизавета. Эдвард Сеймур и его сообщники давали Джейн указания, как ей следует держаться с королем, и та послушно следовала их советам.

Заговор расширялся, и Томасу Кромвелю, графу Эссекскому, следовало быстро изыскать нечто такое, что явилось бы оправданием ненависти Генриха VIII к Анне и легко заставило бы его податливую совесть склониться к вынесению смертного приговора. Кромвель решил, что в данном случае может сгодиться прелюбодейство. Само по себе оно, конечно, не карается казнью, но в случае с королем все может обстоять иначе: если у королевы окажется любовник, значит, она мечтает выйти за него замуж.

А сделать это можно будет только в случае смерти короля; но ведь надеяться на смерть короля – это уже преступление, это уже измена и заговор. Однако и здесь надо быть начеку: начнут сравнивать достоинства соперников, и если предполагаемый любовник окажется молод и красив, значит, королева отвернулась от бессильного старика. Если же любовник окажется стар и непривлекателен, выйдет еще смешнее: королю наставило рога какое-то пугало огородное. Хорошо было бы уличить Анну в связи с одним из слуг, которые чаще всего находятся при ней. А еще лучше, если у королевы окажется не один любовник, чтобы она предстала в своей ненасытной и противоестественной страсти настоящим чудовищем. Тогда никто не осмелится винить короля, ведь его околдовала женщина, чья порочность сродни сатанизму.

Однажды Анна Болейн беседовала с королевским грумом Генри Норрисом, который входил в число ее друзей. Он давно уже был помолвлен с одной из ее фрейлин, и Анна спросила, почему же он все не женится. Генри Норрис ответил, что подождет еще немного, но Анне показалось, что он не торопится жениться на фрейлине потому, что положение самой королевы весьма непрочно. И она обрушилась на него с обвинениями, будто он решил жениться… на ней самой. Норрис был ошарашен и принялся доказывать, что даже не помышлял ни о чем подобном. Между Анной и им на глазах у всех произошла шумная ссора. Только успокоившись, королева поняла, что она натворила – ведь свидетели могли подумать о близких отношениях между ними! И она повелела Норрису идти к Д. Скипу – королевскому управляющему по раздаче милостыней – и «поклясться, что королева – женщина благопорядочная». На беду обоих Норрис согласился.

Т. Кромвель между тем продолжал свои поиски и вскоре обнаружил еще одну подходящую жертву – придворного музыканта Марка Смитона, явно влюбленного в Анну и вздыхавшего, что она недосягаема и представляет для него только поэтическую мечту. Но однажды музыкант сказал, что ему достаточно только видеть королеву, и это немедленно было занесено Т. Кромвелем в список улик против Анны. Смитона схватили и доставили в дом Т. Кромвеля, где допрашивали целые сутки: «Откуда у него такие красивые одежды? Давала ли ему королева деньги? Оставались ли они наедине в ее покоях? Договаривались ли они убить короля?» Поговаривали, что признание вырвали у Смитона под пытками, ведь он и раньше не отличался стойкостью, а теперь и вовсе лишился духа, особенно после того как Т. Кромвель призвал «двух крепких молодцов», и они то затягивали, то ослабляли веревку на его шее. А может быть, музыканту просто пригрозили смертью предателя: не повесят, так заживо выпотрошат. Люди знатного рода обычно избегали подобной участи, а осужденным из сословия М. Смитона, которых признавали в измене, полагалось наказание «по полной программе». И придворный музыкант рассказал следователям все, что они хотели услышать: да, он плотски познал королеву, и она за это платила ему деньги. После этого его заточили в Тауэр и заковали в кандалы.

Через некоторое время в прелюбодеянии с Анной обвинили Норриса. Изумленный придворный принялся отрицать столь явную нелепость, но тоже очутился в Тауэре. Спустя несколько часов арестовали и Анну Болейн, обвинив ее в прелюбодеянии с Норрисом, Смитоном и еще одним мужчиной, имя которого до нас не дошло. Король приказал заточить ее в Тауэр – в те самые покои, где она провела ночь перед коронацией. Ее тюремщик свидетельствовал, что сначала Анна упала на колени и стала плакать, «и пребывая в таковой скорби, то и дело разражалась громким смехом».

Но вскоре Анна поняла, что обречена. «Мистер Кингстон, – обратилась она к тюремщику, – неужели я умру без правосудия?» На это он чопорно ответил, что «и нижайшему из подданных королевских даровано бывает правосудие». Но Анна в ответ только расхохоталась: ей ли не знать, каково правосудие Генриха!

А король между тем колебался. Он желал развода с Анной, но готов был дозволить ей мирно влачить свою жизнь, если она во всем признается. Однако королева написала следующее:

Государь! Недовольство Вашего Величества и мой арест до того странны, что я не знаю… в чем мне виниться. Я тотчас поняла смысл Вашего предложения о помиловании, ибо передал мне его мой старый заклятый враг. Если, по Вашим словам, чистосердечное признание может обеспечить мою безопасность, то я готова исполнить Ваше приказание. Но не думайте, что Ваша жена когда-нибудь и в чем-нибудь будет вынуждена признать себя виновной в преступлении, о котором она никогда и не мыслила. По истинной правде, ни у одного государя не было такой верной, преданной и любящей жены, какую вы нашли в Анне Болейн, и она таковой осталась бы навеки, если было бы угодно Богу и Вам…

Вы избрали меня, Вашу верноподданную, в королевы и подруги Вашей жизни, чего я не желала и не была достойна. Если Вы со своей стороны нашли меня достойной такой чести, то не откажите мне в Вашей королевской милости… не дозвольте, чтобы незаслуженное пятно омрачило добрую славу Вашей верной жены и малолетней принцессы, Вашей дочери. Отдайте меня под суд, добрый король, но пусть суд будет законный, и не дозвольте моим врагам быть моими обвинителями и судьями…

Это смелое требование законного и открытого суда смутило врагов Анны, ведь у них не было ни одной прямой улики против нее, и шансы раздобыть их были невелики. К ней приставили четырех женщин. Все они были ее врагами. Но в этом-то и заключался замысел Т. Кромвеля, рассчитывавшего, что они обо всем будут докладывать тюремщику; тот, в свою очередь, будет наушничать ему, а уж он нашепчет королю о том, что сочтет нужным.

Отец Анны Болейн не был арестован и даже ни в чем не обвинялся, но он так испугался самой возможности ареста, что не посмел ни о чем просить короля, справедливо рассудив: чем меньше будут вспоминать о нем, тем лучше. А дочь? Что же: если она не сумела удержаться на вершине власти, значит, сама виновата в случившемся. Другие придворные тем более не стали вступаться за Анну, и скорбел о ней только Томас Крэнмер, архиепископ Кентерберийский. Он даже намекнул королю, что, быть может, тот совершает ошибку: «Я в такой растерянности, что ум мой пребывает в смущении, ибо ни о ком из женщин не придерживался я мнения лучшего, нежели о ней, каковое побуждает меня думать, что она невиновна». Но Генрих VIII желал верить в виновность Анны, и архиепископ не отважился на большее, чтобы его самого не признали сторонником королевы. Король позаботился и о том, чтобы друзья Анны не докучали ему просьбами или какими-либо сведениями о ней, которые могли бы заставить его передумать.

Суд проходил в королевском зале Тауэра, куда набились 2000 зрителей. Анна вошла, сохраняя спокойствие и хладнокровие в течение всего времени, пока Т. Кромвель зачитывал обвинение. Королеву обвинили в прелюбодеянии и измене, будто она соблазняла мужчин «посредством бесстыдных речей, подарков и прочих дел», и они «по причине подлейшего подстрекательства и приманивания помянутой королевы поддались и склонились на уговоры». Впоследствии же королева и ее любовники «помышляли и раздумывали о смерти короля», после чего она пообещала выйти замуж за одного из них, как только Генрих VIII умрет. А выкидыши у нее случались оттого, что королева удовлетворяла свою похоть во время беременности. Анну обвиняли даже в том, что король, узнав о ее распутстве, сильно огорчился, и эта печаль доставила ему телесные повреждения[15]15
  Неизвестно, шла ли речь о падении Генриха VIII с коня во время турнира или о беспокоившей короля язве на ноге.


[Закрыть] [Неизвестно, шла ли речь о падении Генриха VIII с коня во время турнира или о беспокоившей короля язве на ноге].

Ее обвинили также в том, будто она отравила королеву Екатерину Арагонскую и замышляла отравить ее дочь Марию. На это Анна отвечала категоричным «Нет!» Многие зрители, пришедшие на суд, чтобы потешиться над падением королевы, и не сомневавшиеся в ее распутстве, уже тогда были тронуты явно нелепыми обвинениями в ее адрес и несправедливостью суда. Но суд и присяжные заседатели все равно сочли ее виновной и приговорили к смерти через сожжение или обезглавливание – «на королевское усмотрение».

Настроение Анны в оставшиеся ей дни часто менялось: то ей казалось, что Генрих VIII отменит приговор и отправит ее в монастырь, то она начинала представлять картину своей смерти, а то заливалась смехом и уверяла, что ее новое прозвище «Anna Sans Tete» («Анна без головы»). Много времени проводила она за молитвой, находя утешение в религии, которая всегда много значила для нее. Тюремщик Кингстон свидетельствовал: «Мне довелось видеть множество мужчин, да и женщин, в ожидании казни, и они печалились и скорбели. Эта же дама находит смерть радостной и приятной». Последние часы, отпущенные ей для земной жизни, Анна провела перед распятием. Она очень ослабела и часто падала в обморок. Но когда узнала, что король все равно решился ее казнить, – виновата она или нет – мужество вновь вернулось к ней.

Смерть пришла за Анной 19 мая 1536 года. Тюремщик мягко объяснил ей, что смерть будет безболезненной, так как король призвал палача с мечом, и меч быстрее сделает свое дело, чем топор. Анна провела руками по шее и рассмеялась: «Я слыхала, что палач – искусник, а шея у меня тонкая».

Т. Кромвель и некоторые его сторонники желали тайной казни, но, несмотря на принятые меры, народ все же собрался. Королева была одета в серое платье, отороченное мехом горностая; волосы, убранные под сетку, обнажали ее белую шею. Эшафот специально сделали таким низким, чтобы люди не могли видеть казнь во всех подробностях, но двум женщинам позволили остаться при Анне до последней ее минуты. Она попросила прощения у всех, кого когда-либо обидела; и сама прощала всем – даже убийцам, предававшим ее смерти. Она очень жалела короля, но ни в чем не упрекала его. Отблеск солнца блеснул на лезвии поднятого меча, – и голова Анны Болейн покатилась в сторону от плахи…

«Неисправимый» Мигель Сервет

В первой половине XVI века Европа переживала бурное время. Народы многих стран, изнывавшие под гнетом феодалов, поднялись на борьбу, а вместе с феодализмом зашаталось и могущество церкви, которая защищала его устои. Люди не отказывались от религии и веры, но требовали создания новой церкви и обращались к первым векам христианства, когда все верующие были равны перед Богом. Поэтому неудивительно, что в годы, когда в Европе во всю ширь развернулось движение Реформации, религиозные вопросы стали волновать людей как никогда. Не миновали они и пылкого Мигеля Сервета.

Он родился в 1511 году в Испании – в семье нотариуса, ревностного католика. Отец М. Сервета был достаточно образованным человеком и стал первым учителем для сына, а потом отдал его в школу. Учителя высоко оценивали способности подростка, который выделялся среди других учеников необыкновенной памятью (он овладел латынью, греческим и еврейским языками), живостью воображения и сердечностью. Когда Мигелю исполнилось 15 лет, отец отправил сына в Тулузский университет, чтобы тот приобрел там профессию юриста. Сервет был пытливым, старательным и упорным студентом, именитые профессора замечали его усердие и прочили ему успех в будущем, однако обстоятельства сложились иначе.

В Тулузе студент М. Сервет познакомился с Хуаном Кинтаной – духовником и секретарем испанского короля Карла V, и тот стал покровительствовать духовной карьере юноши. Тулузский университет в первой половине XVI века был не только научным центром, но и ареной острой идеологической борьбы между католиками и протестантами, хотя о свободной полемике не могло быть и речи. Строгий надзор инквизиции не создавал даже видимости свободы, но именно в этом университете Сервету удалось познакомиться с учениями различных направлений христианства. Знание языков позволяло ему читать Ветхий и Новый заветы в оригинале и сравнивать различные переводы.

Сервет читал книги гуманистов, речи Мартина Лютера, трактаты по истории церкви, общался с писателями и учеными, богословами и общественными деятелями, скромными ремесленниками и крестьянами, много путешествовал и много видел. Он ощущал огромную пропасть между ранним и современным ему христианством, поэтому его сильно волновали споры между католиками и протестантами. Кто прав в этих спорах? Справедливы ли те, кто критикует церковь за отступление от истин? Чтобы разобраться во всем этом, М. Сервет обращается к религиозным книгам, изучает историю христианства, римской церкви и, конечно, Библию, ведь в своих спорах католики и протестанты ссылались, прежде всего, на эту книгу. В своих обвинениях против католиков протестанты отыскивали в Библии свидетельства о забвении римской церковью основ христианских заповедей. В свою очередь, католические богословы тоже ссылались на Библию, находя в ней нужные для себя тексты.

При самом усердном изучении Библии М. Сервет пришел к совершенно неожиданному для себя открытию: чем больше вчитывался он в тексты Священного Писания, тем отчетливее видел, что все, чему он раньше свято верил, рассеивается как туман. Он боялся признаться себе, что теряет веру в божественное происхождение Библии. Сомнения одолевали юношу и терзали его сердце. Умолчать о них и пойти против своей совести? Всей душой он был на стороне М. Лютера, У. Цвингли и других реформаторов церкви, но быть вместе с ними не мог, потому что видел и их заблуждения. Не довольствуясь устными высказываниями, Сервет решил открыто и откровенно написать о том, о чем думал… В 1531 году он опубликовал трактат «Об ошибках учения о Троице», и уже одного названия хватило бы, чтобы отправить автора на костер. И строгие католики, и ревностные протестанты восприняли эту книгу как произведение весьма вредное, сам же Сервет в предисловии писал, что берется восстановить апостольское учение в его первоначальной чистоте и освободить главный догмат христианства от того, что было, на его взгляд, выдумкой схоластов и только запутывало существо вопроса. Суждения его основывались на тщательном изучении оригинальных текстов Священного Писания, где нет упоминаний о Святой Троице, божественных ипостасях и соотношении лиц в Боге. В своем трактате Сервет утверждал, что Иисус Христос рожден во времени от Бога и Девы: он – Бог по благодати, то есть человек – носитель божественной мудрости. Бог по природе своей – один, Он – единая субстанция, в которой существуют два соотношения – Дух и Слово. Сам в себе Бог непостижим, и постичь его можно только через Слово – Иисуса Христа. Слово – глас Божий, известный порядок в Боге, посредством которого Богу угодно открывать тайны своей божественности. Слово сделалось плотью, то есть Бог открыл свои предначертания. Святой Дух – не есть сам по себе какое-либо существо, но Бог есть дух, когда освящает нас, когда дает нам свой дух. Святой Дух просвещает и освящает человеческое сердце через слово Христа.

После выхода в свет книги «Об ошибках Троицы» Сервет вынужден был покинуть Испанию. В 1532 году под именем Михаила Вилланова он появился в парижском колледже Кальви. Но, изменив имя, Сервет не изменил своим убеждениям. В Париже он сосредоточил свои интересы на изучении естественных наук, математики и медицины; не пропускал ни одной лекции знаменитых профессоров, изучал труды древних мыслителей и современных ему естествоиспытателей, участвовал в ученых диспутах. Но нужда не давала ему возможности всерьез заняться наукой, и тогда он решил найти работу, чтобы сносно существовать и заняться любимым делом.

Работа нашлась в Лионе, где Сервета приняли корректором в типографию, издававшую самые различные научные труды. Читая корректуры этих изданий, он познакомился с произведениями древних и современных ему авторов; случалось, что ему поручали составить комментарии к научным изданиям, и тогда он получал возможность высказать собственные мысли и блеснуть своими знаниями. Так, например, к изданию трудов Птолемея он составил примечания, которые поразили читателей глубиной и последовательностью научного анализа.

Через год после первого трактата Сервет издал сочинение «Два диалога о природе и четыре главы о справедливости царства Христова», которое отличается от его предыдущей книги. Не отходя от своих принципиальных позиций, ученый делает значительный шаг в сторону пантеизма: в этом труде образ христианского Бога-Отца у него постепенно расплывается, превращается в нечто бесконечное, неведомое и непознаваемое. Произнося при сотворении мира слова «Да будет!», Бог произвел как бы дуновение, и только с этим дуновением явился Дух Божий, но не прежде. Слово (или Сын) – есть образ, в котором мы постигаем Бога: первый раз слово явилось в творении, второй раз воплотилось в Иисусе Христе.

Сервет даже не предполагал, какой переполох вызовут его сочинения в среде духовенства. Подумать только! Дерзкий юнец осмелился замахнуться на догмат о Святой Троице и поднял свой голос против троичности Бога! Трактат возмутил и католиков, и протестантов, и кальвинистов, и они потребовали, чтобы нечестивца подвергли самому суровому наказанию. Книги Сервета были преданы огню, вольнодумца шельмовали на диспутах, а потом и вовсе отлучили от церкви.

В Лионе Сервет серьезно увлекся медициной, и интерес к этой науке зашел у него так далеко, что он снова решил перебраться в Париж с его богатейшими библиотеками. Теперь он мог себе это позволить, так как скопил достаточно денег, чтобы некоторое время заниматься тем, чем желал, и не думать каждый день о куске хлеба.

Свои занятия Сервет начал в ломбардской коллегии университета, усиленно занимался анатомией, встречался с А. Везалием – известным ученым эпохи Возрождения, и за короткое время достиг таких успехов, что знаменитый в то время профессор Винтер предложил ему стать его ассистентом. Через несколько лет учебы в университете М. Вилланову были присуждены сразу две степени – доктора медицины и магистра искусств. Старейшие профессора поздравляли своего нового коллегу, а он думал лишь о том, что наконец-то обретет независимость и будет читать лекции, заниматься собственными исследованиями и писать.

Однако в действительности перспективы оказались не такими радужными. Сервет стал читать лекции по географии, математике и астрономии, но стоило ему отойти от установленных традиций и высказать собственные представления по тому или иному вопросу, как это вызвало резкое недовольство университетского начальства. Сервету предложили оставить подобные вольности и излагать учение, одобренное церковью. От магистра и доктора ждали смирения, а он выпустил язвительный памфлет, в котором обрушился на невежд в науке, назвав их «заразой мира». Парижский парламент потребовал изъять памфлет М. Виллановы, а от него самого – публично извиниться за свое дерзкое сочинение. Но Сервет не стал извиняться, и потому ему пришлось покинуть Париж.

Он поселился в небольшом городке Шалье, расположенном неподалеку от Лиона, а потом перебрался во Вьенн, где ему была предоставлена частная практика. В этом городе Сервет прожил 12 лет, и десять из них были отданы работе над сочинением «Восстановление христианства», в котором он развил идеи своего юношеского трактата «Об ошибках учения о Троице». Он категорически отрицал учение о Святой Троице, обличал протестантов, которые оправдывали веру, не связанную с добрыми делами; славил «милосердие, поднимающее человека до божества – вечное по своему характеру и способствующее достижению будущего века». Что же касается споров между католиками и протестантами, то они беспочвенны, так как заблуждаются и те, и другие. Надо говорить о такой религии, которая не совершала бы насилия над разумом, не сковывала бы творческие силы человека, давала бы ученым возможность свободно изучать природу[16]16
  В «Восстановлении христианства» Сервет впервые описал и малый круг кровообращения. Однако приоритет этого открытия неоднократно оспаривался различными исследователями, которые считали автором его совсем других людей.


[Закрыть] [В «Восстановлении христианства» Сервет впервые описал и малый круг кровообращения. Однако приоритет этого открытия неоднократно оспаривался различными исследователями, которые считали автором его совсем других людей].

В устройстве римской церкви Сервет видел одни только недостатки и злоупотребления и в ветхозаветной истории находил много примеров, служивших ее прообразом: развращенный Вавилон, Содом и Гоморра, царствование Антиоха и Иеровоама, которые довели 10 колен Израилевых до идолопоклонства; царствование Навуходоносора, разорившего Святой город Иерусалим, и т. д. После такой критики католической церкви Сервет отверг значение ее обычаев и постановлений, однако много недостатков находил он и в протестантской церкви. По его мнению, она тоже удалилась от первоначальной церкви апостольской, но особенно укорял он реформаторов за презрение добрых дел.

Римский папа для Сервета был большим грешником, чем первый человек Адам, потому что последний наказан временно, тогда как папа будет вечно гореть в аду. Отрывки из своего «Восстановления христианства» Сервет отправил Ж. Кальвину. Один из столпов протестантизма пришел в неистовый гнев' значит, этот вольнодумец не образумился и опять дерзновенно высказывает свои сомнения в божественности христианских догматов, отрицает право церкви говорить от имени Бога… И через подставных лиц Ж. Кальвин послал донос лионской инквизиции.

В апреле 1553 года Сервета арестовали и бросили в одиночную камеру городской тюрьмы города Вьенна, которая располагалась на возвышенном месте. Четыре стены и маленькое окошко под потолком, до которого почти невозможно было дотянуться рукой, – таким отныне стало жилище М. Сервета. Допросы утром и вечером, обвинения в ереси, за которыми следовало сожжение на костре. Он пытался доказать свою правоту, но инквизиторы не склонны были выслушивать его доводы: для них он – еретик, которого следует осудить на казнь.

К тюрьме примыкал сад, в котором именитым заключенным разрешалось совершать прогулки. Сад был обнесен стеной, но против нее в одном месте была куча земли, а прямо к стене примыкала небольшая улочка, ведущая к Роне. Крыши двух-трех построек находились близко от тюремной стены… Утром 7 апреля Сервет попросил у тюремщика ключ от сада. Было рано, на узнике был надет ночной халат, и стражник решил, что тому не спится, он хочет прогуляться, и дал ему ключ. Сервет подождал некоторое время, пока стражник удалится, потом, сложив под деревом халат, побежал к стене, перелез через нее и благополучно добрался до реки.

Обнаружив бегство еретика, власти обыскали все расположенные рядом дома, но даже самые тщательные розыски по всем городам Франции не дали результата. Однако 17 июня 1553 года суд над М. Серветом все же был устроен: скамья, на которой должен был бы находиться подсудимый, пустовала, но приговор ему был вынесен. Суд постановил предать Михаила Вилланова, выступившего против христианского учения, сожжению живым на медленном огне, а пока были сожжены кукольное изображение еретика и пять тюков с экземплярами книги «Восстановление христианства».