Текст книги "Нежные щечки"

Автор книги: Нацуо Кирино

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Неизвестно, что нас ждет на этот раз. Я-то переживу, а ты как?

– Не волнуйся за меня, давай поучаствуем. Вдруг новости будут. У меня почему-то такое предчувствие.

Митихиро хранил молчание, а Касуми энергично продолжала:

– Если ничего нового не будет, тогда в этом году я поеду на Сикоцу одна.

– Ты уверена? Ничего, если я не поеду?

– Ничего, просто у нас по этому поводу разные мнения, – решительно произнесла Касуми.

Во взгляде Митихиро промелькнула печаль отвергнутого. Касуми сожалела, что задела мужа своими словами, но назад пути не было. Стоя перед зеркалом в ванной, она поймала себя на мысли, что однажды испытывала похожее чувство. Было это в тот вечер, когда они с Исиямой решили, что поедут на Хоккайдо, когда она осознала, сколь сильно отдалилась от мужа и сколь на многое готова ради Исиямы.

Сейчас, спустя столько лет, из зеркала на нее снова смотрело лицо женщины, нарушившей супружескую верность.

3

Автобус исчез. Тот самый, что вечно торчал из сада. Как не бывало. Касуми стояла, остолбенев от удивления, перед домом Огаты. Она пришла, воодушевленная новостью о телепередаче, а тут такое… Касуми стояла и смотрела на сухое углубление в земле – все, что осталось от автобуса.

– Мориваки-сан!

Когда Касуми уже повернулась в сторону крыльца, решив поинтересоваться у жены Огаты, в чем дело, кто-то похлопал ее сзади по плечу. Она узнала верующую, женщину средних лет, с которой не раз встречалась у Огаты. Вроде бы та преподавала родную речь в частной средней школе. У нее всегда было какое-то сонное лицо, но при этом одевалась она ярко, броско: в нарядах ее преобладали розовые и зеленые расцветки. Сегодня на женщине был желтый костюм с короткими рукавами, в руках – голубая сумка.

– Вы, наверное, удивились.

– Да уж.

– Я тоже, когда пришла посмотреть, что происходит, и увидела, что автобуса нет, удивилась. Никогда ведь не думаешь, что церковь может исчезнуть.

Похоже, учительница была растеряна, будто не знала, куда ей теперь податься, и все приговаривала: «Что же теперь делать, что же делать?»

– О чем это вы – «пришла посмотреть, что происходит»?

– А, так вы не знаете?

Учительница в нерешительности бросила быстрый взгляд на дом и, понизив голос, произнесла:

– У сэнсэя серьезное испытание.

– Какое испытание?

– Помните, неделю назад к ним пришла девочка. Ну, та, что из дома сбежала. – Женщина ткнула пальцем в окно второго этажа.

Касуми вспомнила, как в ту ночь, когда она последний раз приходила к Огате, из дома доносились песни подростковой группы.

– Помню, только я ее не видела.

– Говорят, девочке-то было всего тринадцать. А известно это стало, когда дружинники ее задержали в Икэ-букуро [13]13
  Икэбукуро – один из центральных районов Токио, известный как торговый центр и крупная железнодорожная станция.


[Закрыть]. Она, говорят, проституцией занималась. Мне и в голову не пришло, что она одного возраста с моими учениками, так эта девица была ярко накрашена. Я была уверена, что ей за двадцать. Учитель, хотя и знал, что она сбежала из дома, все же укрывал ее у себя. Так в итоге вроде бы девица эта наврала в полиции, что он принуждал ее к сексуальным забавам. Из-за этого учителя позавчера и арестовали.

– Долго его держать, наверное, не будут.

– Кто знает? Быстро вряд ли отпустят.

– А где же автобус?

– Не знаю. Может быть, жена Огаты, осерчав, отправила тот на свалку. Похоже, Огата-сэнсэй не прочь был иногда развлечься с приходящими к нему верующими. Вы вот, Мориваки-сан, тоже ему нравились, так что, может, и к вам полиция придет, – с плохо скрываемой издевкой, будто говоря «а вы ведь даже и верующей-то не были», произнесла женщина.

Касуми не сдержалась:

– А с вами у него ничего не было?

– Со мной? С чего бы это? – раздраженно спросила женщина и крепче вцепилась в свою голубую сумку.

Касуми старалась не смотреть на следы от ногтей на лакированной коже сумки.

– А с чего бы это у него со мной?

– Да это я так. До свидания.

Касуми отстранила учительницу и зашагала прочь. Она вспомнила, как лежала тем вечером на полу автобуса. Вспомнила чувство покоя, которое испытывала, окутанная темнотой. Ей тогда показалось, что она уже никогда больше не захочет выйти из этой тьмы на свет. Вместе с исчезнувшим автобусом пришел конец и той тьме, и беседам с Огатой. В унынии смотрела Касуми на вечернее небо, возвращаясь домой. На небо, затянутое облаками, без единой звезды.

Когда Касуми зашла в гостиную, Митихиро, не говоря ни слова, ткнул пальцем в телевизор. Касуми из-за его спины взглянула на экран. Показывали автобус, служивший Огате церковью. Под высокой ступенькой лежал деревянный ящик – чтобы могли подняться пожилые верующие. Изображение сменилось: красное ковровое покрытие на полу, вместо водительского сиденья вентилятор. Прошло лишь пять дней, как она была там, как говорила с Огатой, но сейчас, глядя на экран, ей казалось, что прошла целая вечность.

– Так я и думал. Шарлатан. Тип этот.

Митихиро обозвал учителя «типом».

– Думаю, тут какая-то ошибка.

– Да ну конечно, – усмехнулся Митихиро, явно не желая прислушиваться к словам жены. – Голову он тебе заморочил настолько, что ты даже переехала из-за него.

– Ну и ничего. Есть люди, которым он помог.

– Какая же радость с того, что тебе помог аферист? – отрубил Митихиро, глядя на озадаченное лицо жены. – Возомнил себя… этим, как его там, у которого ковчег. Сплошное притворство. Все было обманом: и церковь его, и проповеди, и болтовня его.

«Мне все равно, – думала Касуми, не понимая, отчего Митихиро рвет и мечет. – Бывают слова иного толка, те, что проходят через кровь и плоть. И это очень хорошо».

Даже если слова Огаты и не проходили через его кровь и плоть, ей было все равно – ведь они помогли ей.

Прошло почти три месяца после исчезновения Юки, когда Исияма заявился в офис «Мориваки-сэйхан». Был ноябрь. В тот день с утра шел холодный дождь. После всего происшедшего заказы от Исиямы полностью прекратились, поэтому Касуми даже привстала от удивления со стула, когда услышала вежливый стук в дверь и увидела на пороге офиса Исияму. Тот посмотрел на Касуми и заулыбался.

– Как дела?

– Да потихоньку.

– Переживаешь за Юку?

Послышался шум сливного бачка, из туалета вышел Митихиро. При виде Исиямы на лице его отобразились удивление и раздражение. Касуми подумала, что муж, видимо, упрекал друга за то, что тот так долго не появлялся.

– Давненько не виделись. Заходите-заходите.

– Есть какие новости в деле Юки?

– Никаких. Ничего не поделаешь, работаем вот… хотя подавлены, конечно. У Касуми глаза все время на мокром месте.

– Простите, что не приходил раньше. Чувствовал себя виноватым, все не решался показаться вам на глаза.

– Да будет вам, Исияма-сан!

И это говорил человек, который не мог избавиться от мысли, что если бы Исияма не пригласил их на Хоккайдо, с их дочерью ничего бы не произошло. Исияма снял промокший от дождя плащ, положил его на диван и неожиданно опустился перед ними на колени.

– Простите меня. Я так виноват перед вами. Это из-за меня Юка-тян, ваша драгоценная девочка, потерялась.

– Да что вы такое говорите! Встаньте, пожалуйста!

Митихиро бросился поднимать Исияму с пола, но тот продолжал сидеть на коленях, почти упираясь лбом в пол. Касуми молчала, не сводя глаз со спины Исиямы. Ее руки когда-то обвивали эту спину. Почему-то ее воспоминания всегда сводились к одному и тому же. На глаза невольно навернулись слезы. Касуми перевела взгляд на окно. Исияма наконец поднялся с колен и с поклоном обратился к Митихиро:

– Я каждый день молюсь за то, чтобы Юка-тян нашлась. На этом разрешите откланяться.

Повернувшись к Касуми, Исияма протянул ей пухлый конверт.

– Что это?

– Примите, пожалуйста, деньги на поиски Юки.

– Исияма-сан, постойте!

Исияма вышел из офиса, не обращая внимания на окрик Касуми. Она машинально посмотрела на Митихиро, тот в ответ кивнул, давая понять, чтобы она взяла деньги. Крепко зажав в руке конверт, Касуми бросилась следом за Исиямой. Дверь лифта закрылась прямо у нее перед носом. «Исияма даже не попытался удержать дверь и дождаться меня». С этой мыслью Касуми, по-прежнему сжимая конверт, бросилась вниз по лестнице. Она нагнала его у выхода, когда он, раскрыв зонт, собирался выйти на улицу.

– Подождите! Исияма-сан!

Исияма обернулся и печально посмотрел на нее:

– Не могу.

– Почему?

– Ты первая сказала, что не можешь ждать.

Касуми так и замерла с протянутой рукой, в которой был зажат конверт.

– Это ведь не одно и то же.

– Одно и то же. Пока Юка не найдется, мы не сможем видеться. Вам тяжело, но и мне нелегко.

– Я понимаю.

– Ну, удачи! – Исияма помахал Касуми рукой.

Исияма-сан, это что? – Касуми повторно протянула ему конверт. – Компенсация за Юку-тян? Или отступные?

– Называй как хочешь. Просто деньги. Мне будет приятно, если вы их примете, – сказал Исияма и дотронулся рукой до щеки Касуми.

Хотя рука была теплой, у Касуми по спине пробежал холодок. Исияма выбежал под дождь и ни разу не обернулся. Ее стала бить мелкая дрожь. Внутри обычного конверта лежал традиционный подарочный конверт с надписью «С соболезнованием» и три пачки по миллиону иен в каждой.

Касуми вернулась в офис и показала деньги Митихиро. Тот, продолжая чертить что-то рейсфедером, даже не оглянувшись на жену, произнес:

– Деньги возьми. Они богатые.

Август. Несколько дней кряду стояла ужасная жара.

Они вышли из машины на подъездной дорожке и направились к входу в телецентр, лишь на короткое мгновение оказавшись под прямыми палящими лучами солнца. В машине, которая привезла их, было неестественно холодно, и кожу будто стянуло от сухости. Солнечные лучи смягчили, вернули ее к жизни. За секунду до того, как пот готов был хлынуть из всех пор, перед ними открылась автоматическая входная дверь. И снова тело Касуми окутал холодный воздух. Искусственный холод служил ей броней. Никто из посторонних не должен увидеть, что из нее может что-то сочиться – будь то нот или слезы. Сейчас ей предстояло оказаться лицом к лицу со всем миром.

Касуми не знала, что ее ждет после этой телепрограммы, но страха не было. Если и произойдут «перемены», о которых говорил Огата, то произойдут они благодаря передаче. Эта уверенность придавала ей решимости. Их привели в маленькую гримерную. Касуми увидела свое отражение – одна стена в комнате была зеркальной. Глаза у нее блестели. Одетый в свой единственный летний костюм Митихиро тоже смотрел на ее отражение.

– Ну что ж, сейчас начнется это слезливое представление. Если уж нам предстоит это пережить, будем надеяться, что всплывет хоть какая-нибудь информация.

– Всплывет. Обязательно всплывет.

– С чего ты решила?

– Огата-сэнсэй сказал.

При упоминании имени Огаты Митихиро разочарованно произнес:

– Ты все еще в это веришь?

Раздался стук. Митихиро открыл дверь.

– Мориваки-сан, рада снова с вами встретиться, – поприветствовала их продюсер программы госпожа Хосака. – Спасибо, что опять согласились сотрудничать с нами.

– Это вам спасибо за прошлую программу, – поклонился Митихиро.

Два года назад именно Хосака была продюсером программы, в которой они принимали участие. Хосака была одета в футболку и джинсы, ни грамма косметики на загорелом, покрытом россыпью веснушек лице. Повернувшись к Касуми, которая, по всей видимости, была ей ровесницей, Хосака тактично поприветствовала и ее:

– Очень признательна, что вы смогли сегодня прийти. Извините, прошлая передача не помогла.

– Ну что вы, что вы. Спасибо, что подняли эту тему в вашей передаче. Для нас самое тяжелое – забвение.

Хосака была явно удивлена красноречию Касуми. «Вот это да!» – читалось на ее лице. Два года назад во время съемки передачи Касуми практически не могла говорить – она беспрестанно плакала.

– Мне приятно это слышать. Раз так, значит, наша передача чего-то да стоит. Будем надеяться, что выяснится что-нибудь новое. Я верю, что любое действие лучше бездействия, – ободренная словами Касуми, довольным тоном заявила Хосака и протянула Митихиро с Касуми сценарий. – Это план программы. Практически не отличается от прошлой, но все же перед выходом в эфир, пожалуйста, просмотрите.

Касуми пробежала глазами по тексту. Все так, как она и представляла: на эфир были приглашены пять семей, у которых дети пропали без вести; сначала шел краткий сюжет о каждом происшествии и разговор с членами семей, затем шла дополнительная информация: возраст, особые приметы пропавших детей. Так строилась передача. По сценарию Касуми и Митихиро были вторыми участниками.

– Да, еще кое-что. Мы тут немного обновили сюжет… Вы что-нибудь слышали про Исияму-сан? – понизив голос, спросила Хосака.

– Что-то не так? – Митихиро посмотрел на Касуми, но та, склонив голову, молчала.

– Вы что, в последнее время не созванивались?

– Мы раньше каждый месяц звонили, но в последнее время, видимо, они переехали, телефон не отвечает, мы даже начали волноваться.

"А сам говорил, что надо оставить семью Исиямы в покое». Касуми украдкой посмотрела на мужа.

– А вы знаете, что он развелся с женой?

Митихиро издал возглас удивления. Касуми, которая уже давно знала о разводе из разговора с Норико, стояла, потупившись, и молчала.

– И когда же это произошло?

– Его супруга сказала, что почти год назад. Мы тоже сначала безуспешно пытались дозвониться. Потом через родителей господина Исиямы узнали, как обстоят дела: они развелись, и оба ребенка остались с матерью.

– А что с Исиямой?

– Сказали, не знают, где он. У Исиямы-сан из близких родственников только младшая сестра осталась. Ей ничего о нем не известно.

– А что случилось с его компанией в Йокогаме?

– Компания закрылась. Похоже, там не все гладко шло, по многим его чекам банки отказались платить. Я беседовала с одним бизнесменом, который его знал, так он сказал, что зря Исияма расширял свой бизнес. – Лицо Хосаки помрачнело, и она добавила: – Поговаривают, его даже коллекторы преследовали, чтобы взыскать долги.

Лицо Митихиро стало озабоченным.

– Неужели всему причиной то, что случилось с Юкой?

– Такое часто бывает с людьми, которые оказываются вовлечены тем или иным образом в истории с пропавшими детьми. Некоторые семьи банкротятся, потому что про них всякое понаговаривали, разводятся люди, многое приходится пережить… – будто припоминая различные жизненные ситуации, как-то несвязно ответила Хосака.

Она еще не успела закончить свою мысль, когда ее перебил Митихиро, явно не слушавший того, что она говорила:

– А вы не знаете, как с ним связаться?

– Похоже, даже бывшая супруга не знает, где он. – В сомнении склонив голову набок, Хосака посмотрела на Касуми.

По этому взгляду Касуми поняла, что до нее дошли сплетни об их с Исиямой отношениях. О, этот взгляд! Как же он был знаком Касуми! Касуми живо припомнились все шипы, которыми пыталось уколоть ее «общество».

Растерянный Митихиро стоял молча, скрестив руки на груди. Он-то был уверен, что новый бизнес Исиямы, у которого были и перешедшие по наследству средства, и многочисленные связи, процветал.

– Я и подумать не мог, что с бизнесом у него все так плачевно закончится. А тут еще и развод. А ведь всегда был в первых рядах.

Печально, – наконец нашла в себе силы вступить в разговор Касуми.

– Интересно, чем он сейчас занимается? – пробормотал Митихиро.

Касуми смотрела в окно. Морская гладь, окружающая насыпной остров, ослепительно сверкала в лучах послеполуденного солнца. Машины бешено неслись по скоростной дороге. На мгновение в глаза ударил сноп света – солнечный зайчик от стекла промелькнувшего автомобиля – и тут же исчез.

Митихиро и Касуми ждали в пыльном углу ярко освещенной телестудии, заставленном фанерными декорациями. Их попросили быть наготове, сказав, что эфир вот-вот начнется. Они стояли и рассеянно наблюдали, как вокруг них бегают и суетятся молодые ребята. Члены семей – люди, которых привела сюда одна и та же беда, – сгрудились в темноте, у всех одинаково печальный, беспокойный взгляд; говорить между собой им было не о чем. Каждый просто ждал своего выхода с единственной мыслью: «А вдруг благодаря этой передаче выяснится что-нибудь новое?» Касуми уже обменялась молчаливыми приветствиями с некоторыми из участников, которые были ей знакомы по прошлому эфиру. Она поймала себя на том, что пытается сравнить себя и Митихиро с этими людьми, на чьих лицах высечена тяжелая утрата. Сегодня сама она, должно быть, выглядела иначе.

Митихиро мельком взглянул на жену:

– Ты в порядке?

– Да.

– Все, что сказали про Исияму… ты выбрось это из головы.

– Хорошо.

– И все-таки для меня это был шок. Я, конечно, думал: странно, что он на связь не выходит, но чтобы такое…

Наконец объявили: эфир. Митихиро и Касуми заняли свои места. Программа началась: содержание мало чем отличалось от программы двухлетней давности, только сменился ведущий.

Телефонный звонок раздался, когда эфир уже приближался к концу.

– Подождите, пожалуйста! Мне передали, что поступила информация относительно Юки Мориваки, – раздался голос ведущего.

По студии пронеслось легкое волнение. Напряжение Митихиро разом передалось Касуми. Она непроизвольно ухватилась за рукав костюма Митихиро. В ушах громко звучал возбужденный голос ведущего:

– Откуда вы звоните? Откуда? Из Отару?

В студии раздался пожилой женский голос.

– Мне бы не хотелось представляться, так как, возможно, я ошибаюсь. Живу я неподалеку от Отару.

– Значит, вы из Отару, с Хоккайдо. Мы поняли. Пожалуйста, продолжайте.

– Не так давно неподалеку от меня поселился мужчина с девочкой. Неудобно это говорить, но мужчина похож на бомжа… не самое приятное соседство. Мы все этим недовольны. Так вот, девочку ту вроде бы зовут Юка.

– Звучит как-то не очень убедительно.

– Согласна. Вот только девочка совсем на мужчину не похожа. Мужчина совсем молодой, так что нам всем это кажется подозрительным. Я вот смотрела телевизор, и как увидела маму в студии, так сразу подумала, что она похожа на девочку. Потом подумала: «Да быть того не может!» – но что-то не давало мне покоя, все-таки решила позвонить. Это все, что я могу сказать.

Камера наехала прямо на Касуми. Ей казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет у нее из груди. Риса была похожа на Митихиро. Во всей вселенной был только один человечек, похожий на нее, – Юка. Ошибки быть не могло – старуха из Отару видела ее Юку.

Об этой «перемене» и говорил Огата. Касуми показалось, что в запертую темную комнату ворвался луч света. Она увидела свое лицо на мониторе: оно сияло, озаренное надеждой.

Глава 4
Потоп

1

Ему перестали сниться сны. Он внезапно засыпал, а когда открывал глаза, ему казалось, что он умер, а теперь снова вернулся в этот мир. И так повторялось изо дня в день. Он понимал, что это из-за снотворного, и все же отсутствие снов будто делало его самого каким-то полым, бессодержательным. Мало того, в момент пробуждения он зачастую не мог понять, происходит это наяву или же он еще продолжает спать.

Мысли его напоминали водяные потоки. Они устремлялись в разные стороны, то оскудевали, то вдруг, слившись с другими потоками, набирали силу, становясь одним бурным течением, а иногда застаивались мутной лужей. Страх, радость, ощущение чуда – то, что дано человеку испытать во сне, – все это стало лишь тоненьким ручейком его воспоминаний. Именно существование снов делает реальность такой определенной и незыблемой. Сейчас ему казалось, что он – вода, вынужденная течь только прямо, в потоке, скованном бетонной набережной. Вода, у которой нет силы воли течь. Бессмысленные дни, отведенные лишь на то, чтобы делать необходимое. Пустота реальности и отсутствие снов удивительным образом соединились. Вот и сегодня утром он не мог с уверенностью сказать, что его пробуждение не было сном.

Дзюнъити Уцуми лежал в постели, уставившись в потолок. На пожелтевшей от табачного дыма фанере играл солнечный луч, пробившийся через приоткрытые занавески. Светлая часть напоминала искривленный параллелограмм. День был ясным. Температура выше двадцати пяти. Это, судя по всему, было сегодняшней реальностью. Еле уловимый звук трепещущей на ветру листвы. Уцуми вспомнил прикосновение свежего ветерка, залетевшего под хлопчатобумажную рубашку. Должно быть, здорово в такой пригожий летний день почувствовать, как тебя обдувает легкий сухой ветерок. Уцуми немного сожалел, что не знал никакого другого лета, кроме лета северных широт. На Гавайях, или на Гаити, или на каких других южных островах ветер наверняка ведь горячий, влажный. А запахи? Пахнет ли там ветер? И сильно ли он дует?

Уцуми родился в окрестностях Саппоро, его отца-полицейского переводили с места на место, и Уцуми немало с ним поколесил, но никогда не жил за пределами Хоккайдо. Остров он покинул лишь однажды, когда ездил в свадебное путешествие в Токио. Короткое путешествие – четыре дня, три ночи. Работа, такая же, как у отца, не позволяла отдыхать подолгу. Молодой жене путешествие показалось слишком коротким, а ему – что с него одного раза в Токио более чем достаточно. За границу его тоже никогда не тянуло. Сегодня утром впервые в жизни Уцуми подумал, что хорошо было бы поехать куда-нибудь на южные острова, сесть на берегу моря и смотреть на набегающие волны и чтобы тебя обдувал незнакомый прежде ветер, – и так провести целый день.

Разыгравшееся воображение говорило о том, что сегодня он в хорошем расположении духа. Уцуми приобрел безотчетную привычку, просыпаясь, оценивать температуру на улице, погоду и перемены в своем самочувствии. Он стал чувствительным к приближению низкого атмосферного давления и перепадам температуры. Человек живет среди природы. До болезни он не замечал того, что было само собой разумеющимся. Когда идет снег и дороги замерзают – надо тепло одеваться, а когда теплеет – надо снимать с себя одежду. С такой защитой здоровое тело могло переносить и холод и жару. Здоровое тело было тем, что Уцуми потерял. При совсем небольшой влажности он становился вялым, его начинало тошнить. Он не переставал удивляться тому, что боль в его теле служит барометром, говорящим об изменениях в окружающей его природе. «Вот, стало быть, как это бывает, – размышлял Уцуми. – Тело само говорит тебе, что ты жив».

Он аккуратно дотронулся правой рукой до впадины под ребрами, где должен был находиться желудок. Где у Уцуми его не было. От легкого прикосновения по всему животу медленно расползлась тупая боль, отпустившая спустя некоторое время. С каждым разом приходилось ждать все дольше и дольше, пока боль исчезнет. Интересно, когда случится так, что боль просто поселится в его теле? Он осознавал, что это неизбежно случится, но не знал, сможет ли терпеть ее. В боли человек одинок. Боль и страдания – то, что невозможно разделить с другими. Тело – настолько личная вещь, что попытки объяснить это другому обречены на провал. Вдобавок Уцуми был не из тех людей, кто пытается объяснить что-то другим при помощи слов. Более того, он жил с убеждением, что полное взаимопонимание между людьми изначально является иллюзией.

Уцуми задрал футболку и дотронулся до шва, тянущегося от солнечного сплетения вниз через весь живот. Уродливый длинный червяк на его теле. После операции, когда ему удалили желудок, пораженный раком, прошло больше года, и рубец уже не выглядел воспаленным, но из-за худобы сильно выпирал на истончившейся, словно пергаментной коже. «Вот я и завел себе зверушку – дождевого червя. А еще в животе у меня бомба». Уцуми несколько раз погладил «червяка» от головы до кончика хвоста. Приговаривая «Не шали!», он опустил футболку.

Рядом с кроватью стоял CD-плеер. Уцуми протянул руку, нажал на кнопку «включить» и вставил компакт-диск. Из плеера на всю громкость полился блюз Стиви Рэй Вона. Он слушал его несколько раз на дню, каждый божий день. И сколько бы ни слушал, ему никогда не надоедало. Уцуми закрыл глаза. Когда заиграла бас-гитара, он забился всем телом в такт музыке и в этот короткий миг испытал самозабвение и экстаз. Началась его самая любимая мелодия «Texas Flood», он подпевал – знал все слова наизусть. Лежа на спине, Уцуми стал левой рукой прижимать аккорды, а правой перебирать блюзовые фразы. Воображаемая гитара в исхудавших руках. Он не то чтобы никогда не играл на гитаре, он ее и в руках-то не держал. А сейчас ему стало казаться, что умеет на ней играть.

Иногда Уцуми задумывался, почему, хотя блюз его, в общем-то, не интересовал, он полюбил Вона. Он припоминал, что заинтересовался музыкантом после его трагической гибели в авиакатастрофе. Уцуми случайно услышал об этом в машине по радио, когда возвращался из больницы. Вот уж поистине чудо. Музыка в исполнении человека, которого уже и на свете-то нет, делала его счастливым, приводила в мимолетный экстаз. Этакий подарок от покойника тому, кому суждено в конечном итоге к нему присоединиться. Заиграла следующая мелодия – «Little Wing». Уцуми она тоже нравилась. И все по той же причине: ее написал Джими Хендрикс – ныне покойный.

Дел у него сегодня опять никаких не было. Скоро ему уже перестанет казаться, что впереди у него полно времени. Пребывание Уцуми на этом свете имело предел. Музыка помогала ему забыть о течении времени, но вместе с тем и вела его отсчет. Сколько сотен раз ему предстоит услышать этот блюз, прежде чем он исчезнет с этой земли? Уцуми, отбивающему телом ритм музыки, вдруг стало тяжело дышать, он почувствовал усталость. Уцуми зарылся в постель, сделал глубокий выдох и закрыл глаза. Перед его мысленным взором продолжал стоять летний луч, пробившийся сквозь приоткрытые занавески. Солнечный свет. Уцуми подумал, что вряд ли поедет на южные острова. Не в его это духе. Вот умереть под блюз в исполнении мертвецов, в тесной трехкомнатной квартиренке – это по нему.

Диск доиграл до конца. Перед сном он музыку не слушал, а вот по утрам это уже стало традицией; вместе с музыкой заканчивался и обряд его пробуждения. Он медленно приподнялся с постели, но, вспомнив, что забыл померить температуру, тут же поспешил лечь обратно. От резкой смены положения тела желчь подкатила к горлу, и во рту распространился ее горьковатый привкус. Уцуми закашлялся. В носу защипало. Он салфеткой вытер рот и слезы. После того как ему удалили желудок, появилась отрыжка желчью, а порой и поджелудочным соком. Иногда он по невнимательности забывал об этом. Уцуми зажал градусник под мышкой. Если все равно суждено умереть, зачем нужно мерить температуру? Это казалось ему нелепым и смешным. А в душе он молил: «Температура, миленькая, не вздумай повышаться! Дай мне пожить еще чуть-чуть!» Вот такие противоречивые чувства теснились в его груди. Если сделать измерение температуры обязательной частью его ежедневного распорядка дня, тогда он сможет самостоятельно контролировать свое состояние, другими словами – ни в чем и ни от кого не зависеть. Пискнул градусник, Уцуми уставился на цифровое табло. Тридцать шесть и восемь. Он добросовестно занес показания градусника в таблицу. Ну вот, теперь действительно обряд пробуждения завершен. Месяц назад Уцуми уволился из полиции, где прослужил пятнадцать лет, и стал заниматься своим здоровьем. В полицейской школе ему на всю жизнь вдолбили, как складывать футон. И теперь, какой бы беспорядок ни царил в его комнате, он места себе не находил, пока не заправит кровать. Покончив с кроватью, он раздвинул шторы, чтобы переодеться. Солнечные лучи ворвались в полутемную комнату вместе с шумом дождя. А он-то был уверен, что на улице отличная погода. Похоже, он настолько погрузился в музыку, что пропустил, когда начался этот моросящий сквозь солнечные лучи грибной дождь. Уцуми некоторое время постоял у окна.

Он разглядывал себя в зеркале над раковиной. Из зеркала на него смотрело осунувшееся лицо с ввалившимися щеками – от прежнего Уцуми осталось чуть больше половины. Раньше он весил семьдесят два килограмма при росте сто семьдесят семь сантиметров. Теперь – пятьдесят шесть. Он сам с трудом узнавал себя в зеркале. Даже взгляд этих глаз казался ему чужим. Он смотрел сам на себя с какой-то неудовлетворенностью. Уцуми не мог найти ответ на вопрос: чего ему, собственно, не хватает, чего хочется? Он подумал, что похож на худющего бродячего пса. Уцуми аккуратно побрился, напомадил волосы и соорудил прическу а-ля Элвис Пресли. Стиль этот, «помпадур», выглядел старомодным, но Уцуми он нравился. Уцуми никогда не изменял ему, за что в своем полицейском отделении прослыл чудаком. И что с того, что чудак? В своей работе он никому никогда не уступал. Он привык гордиться собой, но сейчас и это потеряло всякий смысл. Уцуми не имел ни малейшей идеи, как провести остаток своих дней. Он не знал, куда девать время, но вместе с тем боялся того, что время движется вперед. Уцуми так и не научился принимать свое «настоящее», ведущее его к смерти.

Пораженный раком желудок ему удалили полтора года назад. А началось все с невыносимой боли в животе. Он пытался заглушить ее лекарствами, но это не помогало. Боль распространялась даже на спину. У него ухудшился аппетит, он резко похудел. В тот момент что-то щелкнуло у него в мозгу: в роду у него было много худых и многие страдали желудочными заболеваниями. И дед его, и отец умерли от рака желудка. Но в тридцать три года? В это он поверить не мог и в больницу не пошел. Да дело было даже не столько в его молодости. Прошло ведь только шесть лет с тех пор, как его наконец-то повысили из простого постового в следователя, и только два года с тех пор, как его перевели в Первый следственный отдел в главном управлении Хоккайдо, что было его заветной мечтой. Ему нужно было показать, на что он способен, и Уцуми погрузился в работу настолько, что порой забывал о еде и отдыхе. Он вечно носился как заводной, и ему было жалко тратить свое свободное время на ежегодные медицинские осмотры.

Жена Кумико, некоторое время не работавшая из-за свадебных дел, снова пошла работать медсестрой. В один из выходных, вернувшись с работы из больницы в Такикаве, Кумико бросила на него быстрый взгляд и стала упрашивать его пойти на обследование. Он как раз расследовал дело об ограблении магазина. Уцуми заподозрил, что на магазин навел кто-то из своих, и установил слежку за одним из его сотрудников. Не мог же он, в самом деле, бросить все на полпути и заняться здоровьем только потому, что на этом настаивала жена! Он и пальцем не пошевелил, пока однажды, когда он сидел в засаде, его не вырвало и не скрутило от острой боли в желудке.

В тот день мела метель. Он поехал в больницу в Мако-манай, куда когда-то ездил лечиться и где позже умер его отец. Выбор его пал на эту больницу для гражданских, а не ведомственную по одной причине: ему не хотелось, чтобы о его болезни прознали коллеги. Уцуми в своем полицейском хозяйстве не доверял ни единой душе: все коллеги – твои враги, начальство создано для того, чтобы использовать его для продвижения по карьерной лестнице, преступники – прибыльные клиенты. То, что можно работать из ненависти к преступлениям, ради социальной справедливости, не приходило ему в голову. Вот такой виделась Уцуми его работа.