Текст книги "Один на льдине"

Автор книги: Мыкола Конотопский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Я говорю:

– Да вы что, начальнички! Где у меня такие деньги?! Окститесь! Я платить не буду.

Саша говорит: – Надо заплатить.

И я понимаю, что это была разработка Саши.

– Как, – говорят они, – за что? Мы работали, нас с прокурором пять человек и каждому платите по две тысячи! Вот за что!

А тогда средняя зарплата была двести рублей. Две тысячи стоил "Запорожец". Но на "запорожцах" грузину ездить за падло. Ему, сыну гор, истинному иберийцу – минимум "копейку" подавай. А я думаю: "Ни копейки не дам!.."

Тут Саша, с которым мы столько прошли, говорит:

– Коля, надо платить бабки...

Моя-то вообще такая позиция: руки-ноги отруби – я деньги за так не дам.

Я и говорю твердо:

– Не дам, кацо. Я не девушка.

Тогда нас опять отправляют в КПЗ. Но кормят хорошо. Следователь говорит:

– За каждый день отсрочки – плюс одна тысяча. И так до тех пор, пока не заплатите. Сегодня вы нам должны уже одиннадцать.

7

Продержали они нас в КПЗ неделю. Документов на задержание не оформили никаких. В воскресенье управление не работает, и нас отправили в тюрьму в СИЗО в Ортачало. Кормят два дня по высшему разряду: сациви, шашлыки, хачапури, зелень, водка, вино. Но мы должны уже пятнадцать тысяч. Это тогдашняя стоимость новенькой "Волги" ГАЗ-21.

В понедельник нас опять ведут на допрос.

Саше шьют холодное оружие. А у него был ножик маленький перочинный, но с кнопкой выкидного лезвия.

Я им говорю: -Да мы в вашем аэропорту сколько раз с ним проходили! Покажешь ментам – они пропускают. Безделушка! Никак под оружие не катит.

– Нет, за такой нож дадим ему три года.

А мне:– У тебя сейчас три грамма анаши появятся в кармане пальто. Арифметику знаешь? Три грамма – три года, бичо. Вот, пальто ты в коридоре оставил, сейчас и появятся. Или давай 15 тысяч рублей.

Да, я ходил в летнем пальто, но не курил вообще.

Говорю: – А кто поверит? Все знают, что я некурящий. Все знают, что некурящий человек "шабить"62 не будет.

–Так, бичо?

– Именно так.

Опять устраивают нам банкет.

Саша мне шепчет:

– Надо платить.

.Когда я сидел, наблюдал, чем занимается грузинская милиция. Целый день в коридорах никого нет. И только с семи вечера начинается работа. Они, как правило, готовили себе улов на облавных охотах. Как? Берут анашу, выезжают на танцплощадки, в рестораны. Там у них – агенты, юноши, девушки. Им дают анашу, они везде ее разбрасывают. Менты входят – проверка. Находят анашу. Всех арестовывают. А к утру всех детей родители выкупают. Мне кажется, что похожим способом ведется борьба с наркопотреблением и на мировом уровне. Очень уж доходное дело эта борьба нанайских мальчиков.

А к утру мы снова оставались вдвоем.

И через десять дней они нас дожали. Надо же как-то выбираться из зиндана. Попили – поели. Сколько можно сидеть. Договорились так: пять тысяч плачу я и пять – Саша. Пополам.

Тогда следователь говорит: – При себе денег у вас нет, выпустить вас мы не можем. Без денег уйдете. И из ваших рук мы деньги не возьмем – мало ли что! Просите знакомых, пусть они оплачивают расходы, которые понесла грузинская милиция, отлавливая вас, русских жуликов. Тогда мы вас отпускаем, а на свободе вы между собой уже считаетесь: кто кому должен.

Хорошо. Был у нас такой человек. Директор ювелирного салона. Он внес выкуп, и они нас отпустили. Перед освобождением они берут нож Саши, вынимают из него пружину, опечатывают и отправляют на экспертизу. Тут же приходит заключение: "холодным оружием не является". И нас освобождают.

А начальник следственного отдела т. Дато Собелашвили ,при расставании нам говорил, что теперь в Грузии нам гарантирована свобода действий. Мы могли творить все, что хотели.

И добавил существенно: – Николай, не расстраивайся, что потерял деньги. Когда ты будешь знать, что кто-то везет бриллианты, имей в виду: гостиница у вокзала "Калхэти" – наша. Она оснащена скрытыми видеокамерами и подслушивающими устройствами. Посылай этих золотонош туда. Рекомендуй эту гостиницу всем весом своего авторитета. За два-три дела ты вернешь свои деньги. Ты ведь знаешь – деньги ходят по кругу!

Он, мент, предлагал мне, Шмайсу, сдавать знакомых, торгующих камнями, антиквариатом.

Заметано, – сказал я ему и больше в Грузии не был.

8

Камнями я не мог уже заниматься – обложили, везде засветился. И я решил ехать в Сыктывкар.

Тесть уже был к тому времени "на небеси", не будет на меня смотреть большим ненавидящим глазом. Квартира у меня уже есть, семья, жена, сын. Еду и думаю: начну там новую жизнь.

И здесь есть смысл рассказать об уникальной афере – афере века, на мой взгляд.

Она являла собой качественно новый род мошенничества и кажется мне своего рода вершиной моей мозговой деятельности.

Глава двадцать седьмая.

Пик Михалева

1

Пошел 1982 год. Четвертый уже года как я не сижу. Более того, у меня уже не руки пошли в гору, а дела. Катаясь в Грузию, Харьков, Москву, Саратов, я вел одновременно монтаж и наладку объектов на энерго – системах Коми АССР. А заказов становилось все больше. Неделю тут, неделю там. Приезжаешь, наряды закрываешь – не то, что в совхозе "Гамарджобо".

Я осознаю, что смогу заработать здесь относительно честно. Это похоже на определение "немножко беременна", однако прошу быть снисходительными ко мне и учитывать то, на каком густо криминальном фоне шла до этого моя "маленькая жизнь".

Я порвал все связи с Грузией, Арменией, Азербайджаном, Сочи, Киевом, Москвой. За всем этим было столько истрачено духа, силы, воли, характера. Впустую, на бредовые фантазии. Слава Богу, что все это кончилось. Это порочно и поучительно, этот образ жизни, мышления.

В итоге, если бы не Горбачев, не либеральная "перестройка", то я бы давно уже кончил жизнь на каторге.

Потом я перееду в Москву, а в 1986 году начнется перестройка, кооперативное движение. И я, и вся моя семья активно включимся в новую жизнью.

А пока – заключительный этап моей жизни.

Той жизни.

2

Итак, очередной заплыв за буйки законности.

Я продолжаю плавать, как Одиссей плавал по морю жизни в поисках своей родины.

Я понимал, что "к старому возврата больше нет".

Передо мною снова заснеженная Коми АССР – республика с ее финансовыми, экономическими, политическими возможностями. И я не должен уходить ни вправо, ни влево от нее.

В это время, в 1982 году, мне дали трехкомнатную квартиру в центре города.

Я обставил ее мебелью. Мы наконец-то стали жить втроем: я, моя любимая жена Ирина Вологодская и маленький тогда еще Алеша.

Я купил автомобиль, что являлось своеобразным вызовом для общества. Приобрел за семь тысяч рублей подержанную семилетнюю "копейку" – и стал классовым врагом.

Сколачиваю бригаду: Шлюев, Зубков, Макусинский, Мишук, еще кто-то, кого я, к сожалению, забыл.

В чем сущность бизнеса?

Предприятие, на котором я работал называлось Пуско-наладочным управлением КОМИЛЕСПРОМа. Не только называлось, но и по сути деятельности было таковым. И вот однажды пришел к нам новый человек. Звали его Славка Зыкин. Пьяница, алкоголик, но удивительно умный и способный человек. Он подал мысль, которой мы пользумся сейчас здесь в Москве, и благодаря которой живем-не тужим до сих пор. В чем же ее суть?

3

Наше управление всю жизнь делало пуско-наладочные работы, однако хронически не выполняло план. Славка Зыкин предлагал не раз:

– А почему бы не делать еще и работы, связанные с измерением и испытанием электрооборудования?

Главный энергетик отмахивается, главный инженер тоже, я, старший инженер – тоже отмахиваюсь. Он нам приносит энергонадзоровскую литературу, где черным по белому написано: все электрооборудование в СССР систематически должно быть подвергнуто испытаниям и измерениям, чтобы не возникали пожары, не поражало людей током. Большинство оборудования должно испытываться один раз в год.

И после монтажа оно должно быть испытано. Вводится оборудование – еще раз испытано. И так далее каждый год: всякое оборудование должно испытываться.

Теперь о расценках.

Расценки весьма велики и можно, не занимаясь монтажом, не затрачивая физическую энергию множества людей, легко заработать деньги. Нужно иметь лишь специальные измерительные приборы, документы, протоколы. Талантливый, от Бога, электрик шестого разряда Славка Зыкин показал нам, инженерам, как это делается.

Мы приобрели протоколы. Если на каждое изделие вести протокол, можно получать огромные деньги. В нашем рутинном управлении не знали, что это неотъемлемая часть любого технологического процесса. И это называется монополия!

4

Мы приобрели приборы, организовали бригаду из трех – больше было пока не надо! – человек. Я стал руководителем этого нового дела, и мы начали обмер всех лесхозов Коми АССР. Стали выполнять план, получать приличную зарплату, премии, чего раньше не было.

Но ведь и кроме лесхозов есть крупные и малые эксплуататоры энергосистем. Однако остальная часть производств, кроме лесхозов, подобных испытаний и замеров никогда не делала. Ага!

Я стал обкладывать их. Но когда мы приходили на предприятия, то слышали:

– На пустом месте вы, друзья, хотите деньги получить! Меряете вы там не меряете. Вы бы еще небо пообмеряли! А деньги-то государственные получаете! Идите-ка вы!

– Дорогой! – говоришь ему, остолопу. – И предприятие твое – тоже государственное. И служба наша – государственная. Мы пойдем, но составим акт о твоем отказе. А если контора сгорит – перед государством и ответишь. Это ведь не частная лавочка тебе, товарищ!

Разговоры-то разговорами, но стали мы выяснять: кто может директивно заставить все субъекты хозяйственной деятельности выполнять обмерочные эти работы.

Обратимся к условиям республики Коми. Энергонадзор – чистый миф, но пожарные инспекторы были в каждом поселке, каждой деревне, и они имели право давать такие предписания. Охрана труда – сказка про Курочку Рябу. Мы начинали новый вид бизнеса, или мошенничества, но в нем был определенный толк для хозяйств.

5

Итак, мы связываемся со всеми пожарными инспекциями, которые есть в Коми в пределах нашей досягаемости. Они делают предписание всем субъектам хозяйственной деятельности о необходимости проведения измерения и испытаний всего электрооборудования, которое в их ведении. А наша бригада единственная в республике. И пожарные инспектора устно говорят:

– Эту работу могут выполнить только такие-то и такие-то люди. Обращайтесь к Михалеву.

Нам звонят, мы выезжаем, составляем смету по госрасценкам, договор. И по трудовому договору подряда получаем деньги. Мы стали обмерять всю Коми и получать такие деньги, что видели небо в алмазах. Это были чистые законные деньги. Душа моя была спокойна, как у младенца, сосущего материнскую грудь. Наша бригада выросла до двенадцати человек. Она сутками обмеряла республику из одного конца в другой, вдоль и поперек, а потом обратно.

Ирина Владимировна едва успевала на пишущей машинке печатать и оформлять протоколы. Мы едва успевали расписываться в получении денег.

Но все-таки, рассчитываясь с нами, руководители предприятий жаловались:

– Вы получаете хорошие деньги, но не приносите практической пользы нашему предприятию... Вы бы кабель заменили да пускатели, да сделали бы заземление...

6

Мы-то могли бы, да хто ж нам дасть? У совхоза и лесхоза нет ни кабеля, ни лишнего светильника. При социалистическом способе хозяйствовании нельзя было достать ничего. Материалы приходили только по разнарядкам и были строго лимитированы. Хозяйства должны были заранее подавать заявку в свои высшие руководящие органы и им высылали, к примеру, пять светильников на год, пять пускателей – мизер. А чтобы более существенные объемы получить, надо было толкачам ехать в Москву и ходить по Министерствам. Давать взятки.

А в это время доярок било током, коровы и свиньи на дыбы становились, света не было, лесные хозяйства стояли. Если бы нам было где взять тогда кабель, светильники, лампы, выключатели, розетки – это принесло бы ощутимую пользу для хозяйств. А нам еще и большие деньги. Так где же приобрести материалы?

7

Это – длинная история, как я стал находить заводы, где делали только кабеля, где выпускали только коробки распаечные, как в Кохтла-Ярве. Это в Прибалтике возле Таллина. Розетки и выключатели, лампы, пускатели и кнопки, провода – все за взятки я приобретал на базах. Двигатели, насосы – все брал за свои наличные деньги и привозил в совхозы. Сто метров кабеля стоили двадцать рублей, а уложить – шесть. Объемы работ мы приписывать не могли существовали проверочные органы.

Мы писали во всех наших документах "капитальный ремонт оборудования". Сюда входили: демонтаж, ревизия, монтаж, испытание, установочные работы, запуск, сдаточные испытания – те из работ, на которые есть высокие расценки и которые с лихвой окупали приобретенное мною за взятки. То, что стоит в магазине пятьдесят рублей, я на базе покупаю за три рубля. Прибыль. Три тысячи, допустим, прибыль. Из них – тысяча рабочим, тридцать процентов от всей суммы себе и тысяча – на дальнейшие закупки. Кто же станет работать себе в убыток?

Управлялись мы по всей республике зимой и летом. На предприятиях "Сельхозтехники" эту работу целый цех делал за три месяца, а у меня три человека – за две недели. Трудно с транспортом – на лесовозах ездили. Огромные объекты делали. Работа начиналась в шесть часов утра и заканчивалась в двенадцать часов ночи. На ферме ели и спали среди москитов. Москиты человека сжирают заживо, и в этом состоянии наши рабочие работали 20 часов в сутки. Рабочий получал у нас 1000 рублей в месяц в сравнении со средней зарплатой их коллег в 200 рублей.

Я один собирал деньги, а остальные – все пропивали.

Кто были наши кадры?

Это были люди, отсидевшие срока. Таких там много. Почти все алкоголики. Объект сдан – неделя пьянки до невменяемости. Большинство людей уже померли, хотя им тогда было по 35-40 лет. Спились. Они абсолютно не умели отдыхать, у них не было представления об отдыхе. А кто и когда учил их, бывших зеков, отдыхать? Но лучших электромонтажников, специалистов я и доселе не встречал. Даже новые люди, которые к нам попадали, за месяц становились универсальными специалистами. Они все умели работать с монтажным пистолетом, все бесстрашно зависали на сгнивших столбах электропередач с "кошками" на ногах.

Моя задача – составить смету, подписать договор, поехать то в Саратов, то в Прибалтику, Киев, Куйбышев, привезти в Коми товар. Могли и арестовать – товар ворованный. Хотя тогда ОБХСС ловили больше тех, кто водкой торгует, одеждой, свининой, окорочками, икрой, рыбой – ничего же не было. Никому в голову не могло прийти, что можно воровать пускатели, кабеля и светильники.

Нашел я в Москве склады и тех, кто торгует охранной сигнализацией. Покупал в огромных количествах датчики, охранные и пожарные спринклеры, приборы, пульты управления. Я опутал техническим проводом ТРП всю Коми АССР.

Когда дело шло к следствию, у меня было оборудовано триста шестьдесят восемь объектов. Это за пять лет.

8

В это время за мной стали охотиться отделы по борьбе с хищением государственной собственности в каждом отдельном районе. А в Визиге – есть такой поселок – с особым рвением. ОБХСС вызывает:

– Вы сделали объект. Где взяли материалы?

Вспоминал я тогда строительство бани на поселении в Ёдве и в Мозындоре.

Я говорю:

– Старые ремонтировали, восстанавливали, ревизировали, их же и ставили...

Местные электрики говорят: – мы такую работу сами могли бы делать, были бы материалы. У них, мол, есть, а у нас нет – почему? Где вы берете?

– Где брал, там уж нет...

Дело передают в МВД Коми. Меня вызывает начальник ОБХСС Шехоткин Василий Александрович. Хороший человек, Царство небесное: два года тому назад – под Новый 2001 год – его убили. Был он такой мент, что не знаю, посадил ли он кого вообще. Хотя, может, не умел посадить.

Начались наши с ним длительные беседы. Ночами разговаривали, выпивали, в баню вместе ходили. Он мне и говорит:

– Николай Александрович, давай, мы тебя запишем в агентуру. Ты будешь нам помогать в качестве эксперта. Работа непыльная. Будем тебя привлекать на объекты, где работают армяне, грузины. Что строят и как воруют, а мы будем закрывать глаза на твои художества.

Я говорю:

– Я буду тебе долю платить, но войти в агентуру я не могу, Василий Александрович. Извини-подвинься.

Но у него план по заготовкам агентуры.

Оказалось, Шехоткин сам, своей рукой, от моего имени написал заявление, и меня включили в агентуру. Это я узнал через пять лет, уже в Москве первопрестольной, что числился у них в застольной агентуре. Выпиваем, закусываем, паримся.

Но я не таких ментов ломал. Мы договорились на том, что я буду платить ему три процента от стоимости наших шабашек. Он брал всем: магнитофонами, водкой, икрой, девочками, банями...

И за эти три процента он обезопасил меня настолько, что обо мне же легенды пошли. Под прикрытием ОБХСС мы "бомбили" катастрофически.

Мы работаем – местный ОБХСС стоит рядом.

– Мы, говорят, считаем, сколько у вас рабочих часов и сколько денег вы получите.

– Считайте, если своих денег мало.

Мрак. Они прекрасно знали, что я четырежды судим. Охота за мной шла вплотную. Но Василий Александрович говорил о нас егерям:

– Они честно получают деньги. Мы их под контролем держим.

Так длилось с 81-го по 85-ый, примерно, год.

Работа у нас кипит.

Но с расценками в СССР было плохо дело. Каждое ведомство, республика, министерство, имело свои ценники. Это создавало большую путаницу. Единой, строгой системы в СССР не было. И вот я решил, чтобы обезопасить себя, создать собственный ценник,т.е. собственный ценник КОМИ АССР.

9

Он у меня сохранился, этот исторический для развития плана ГОЭЛРО в Коми документ. Нужно было утвердить в министерстве сельского хозяйства Коми, подписать министром или заместителем и обкомом профсоюза. Я взял много самых разных ценников отраслевых из самых разных ведомств и организаций и сделал сборник единых цен и расценок. Нужных мне расценок. Я надергал из других отраслей, из оборонной промышленности, из горно-рудной, из атомной энергетики. Там ставки намного выше, чем в сельском хозяйстве. И в несколько пунктов я опытной, недрогнувшей рукой вписываю несколько крайне мне необходимых расценок. Вся книжка пошла на утверждение. Ни один из больших экспертов на эти пункты не обратил внимания, хотя они пятикратно превышали действующую к этому дню расценку в сельском и лесном хозяйстве республики.

Подписал этот опус замминистра сельского хозяйства Коми. Иду в обком профсоюза, где сидел в промышленном отделе друг моего тестя Владимира Дмитриевича Савенкова. После министерской визы он тоже подмахнул. И так у нас в Коми АССР вышел мой собственный ценник. Мной разработанный, мной внедренный в производственную практику республики. И в моих же личных интересах.

Афера века по тем временам.

10

Теперь я мог работать спокойно, приходя в любое предприятие. Там все наряды, все сметы проверяют главный экономист, главный бухгалтер, плановики, главный энергетик. Каждому нужны основания для начисления сумм зарплаты – книжка расценок. Они могли любые деньги заплатить: чужие же, не свои. Там совхозы по году зарплаты не видят. И десять тысяч рублей в казне – это месячная зарплата всего совхоза. Но несколько сот отстегиваешь директору, несколько – главному инженеру, в бухгалтерию шоколадных конфет принесешь и бутылочку "шампанского". А в Коми подпись на десять тысяч можно было получить за две-три бутылки водки. Там ни в райкоме партии, ни директор любого хозяйства не начинают работы, пока не примут стакана водки.

Приходишь к директору совхоза – в портфеле водка, закуска. Говоришь:

– Надо такой-то объект сделать. Давай мне его – позарез надо!

И тут же мне:

– Водка есть?

– Есть.

Нажимает кнопку – является секретарь, из приемной.

– Два стакана.

Приносит этот секретарь два стакана. Я и наливаю два. То, что я за рулем – никого не волнует: обязан пить, а дальше твои проблемы. Где-то говорят "мы повязаны кровью, товарищ". Здесь же ты должен быть повязан водкой. Тогда ты свой, тебе верят.

Там, а не на зонах, я начал курить и выпивать. Только так можно было дела делать. Не пойму, как алкашом не стал! Хоть бы закусить давали. Бонза позвонит, секретарше и по-вятски ей:

– Цай.

Секретарь приносит два стакана чаю.

В совхоз приезжаешь с утречка – директор уже шатаясь по гаражу ходит, шоферы пьяные, доярки полупьяные. В гараже в девять утра уже все пьяные в пимах, дубленках, шапках меховых. Директор на кого-то орет:

– Я тебя в тюрьме сгною!

Вывод: все разворовано, всем все равно.

Итак, вооруженные до зубов моими расценками, мы с удвоенной силой и уверенные в своей правоте стали "бомбить" казну республики и процветать.

Но тут наступил критический момент.

11

В 83 году мне сорок один год.

Ирина родила мою любимую дочь Валентину. Прекрасная девочка, взрослеющий мой ребенок. Сейчас уже выросла: умная, стройная, строгая, принципиальная.

Примерно годом позже мы сдали серьезный объект, и я получил хорошие деньги.

Я выезжал тогда еще за пределы Сыктывкара и в Киев, и в Сочи. По работе и на отдых.

Обычно, с первого дня отпуска всю дорогу до солнечного Сочи мы с семьей проходили на своей машине. Первым личным авто была у меня там старая "копейка". Потом купил трехлетнюю, почти новую, у начальника ОБХСС.

В Сыктывкаре мы обычно ставили машину на грузовую платформу и ехали до Кирова. Там железная дорога прерывается.

В Кирове спускаем машину и едем автотрассами на Киев, Москву, на Конотоп, где у меня жили мама и сестра. Мы привозили им дефицитные продукты, рыбу, икру, семгу. И сердце мое глупое купалось в счастье, когда я видел сияющие добром и покоем глаза мамы. Она видела: наконец-то сынок женат и преуспевает, у нее внук и внучка, которые – даст Бог – не будут знать холода в костях и голода в лаптях... Ей нравилась спокойная и рассудительная северянка Ирина.

Кто-то скажет: странная у вас, Николай Александрович, мама. Ведь она пожизненно знала или догадывалась, что ваши доходы – не чисты. Так чему же радоваться?

А я отвечу: если самый заблудший мужчина ради этого счастья в материнских глазах не совершил безумного поступка, то это еще одно его заблуждение. И если, во имя спасения своего больного ребенка мать откажется от трансплантации ему своего здорового органа, то она, как было сказано в одном старом кинофильме, не мать ему, а ехидна, пожирающая свое дитя. Она, моя мама – Царствие ей Небесное! – просто отдала мне свою жизнь. Перефразируя Есенина, "она бы вилами пришла вас заколоть за каждый крик ваш, брошенный в меня".

Может быть и есть матери, думающие и поступающие иначе... Но спрос-то за детей с них, а не с ребенка: твоя плоть, твоя кровь, твое воспитание. Как и с меня спрос нынче, когда сегодня мой сын, а ее внук Алексей, становится наркоманом. Спрос с меня. И если он завяжет, то я буду безмерно счастлив. Но во мне нет силы материнской любви. Я исковеркан и жесток. Я ненавижу наркоманов. Они для меня все равно, что педики.

И пусть бы он лучше на свет не родился, думаю я, раздираемый любовью и презрением к нему. И сам удивляюсь мудрому терпению матерей...

12

Но я отвлекся от основной линии.

Итак, в 84-ом году я отработал в совхозе.

Все время работ я в понедельник уезжал из дому, а в пятницу возвращался. Потому что далеко. И в этот раз приезжаю домой, уже куплены билеты в Сочи и завтра, в шесть утра субботы, самолет вылетает. Этот раз решили лететь самолетом.

Мы уже приготовили все вещи, дети ждут путешествия и у меня еще все хорошо. Я часов в десять вечера ванну принял, выхожу – звонок в дверь. Заходит "цветной" лейтенант.

– Михалев тут живет?

– Тут.

– Надо пройти для выяснения кое-каких обстоятельств в городской отдел милиции.

– А, может, завтра утром?

Говорю, а сам думаю: в Сочи рвану, а там уж потом разберемся. Потому что могли в любой момент посадить. Это чувство не покидало меня все прожитые годы. И в Коми я чувствовал, что обстановка накаляется.

– Завтра нельзя, сейчас надо.

– Ирина Владимировна, дай мне, пожалуйста, теплое белье... На Руси ведь как? От тюрьмы да от сумы не зарекайся. Или, как говорил поэт Крылов: "...Что сходит с рук ворам, за то воришек бьют..."

Она, родная, кладет мне в сидорок зубную щетку, полотенце, сигарет блок, потому что я всегда готов. И она готова. За что, Господи, наградил меня грешного и недостойного такой женой? Уж не маминой ли молитвою...

13

Выхожу на улицу.

Стоит почтовый "москвич"-сапожок. Оказывается, они за мной следили уже несколько дней. И вообще я числился, как оказалось, во всесоюзном розыске. Меня закрывают в будку, привозят в городской отдел милиции, дежурному майору сдают.

Дежурный, как водится, под турахом.

Николай, Александрович, вы у нас, дорогой, арестованы. Попались, как простой урка.

За что же такая честь: быть вами арестованным?

Оказывается, в Сисольском районе, город Визига, где я делал когда-то ферму, возбудили против меня дело. Шьют хищение государственного имущества мошенническим путем, подделку документов. Это серьезная и тяжкая статья.63 Мне она уже не по силам. Но я снова в розыске.

– Мы много за вами следили, охотились и не могли вас поймать.

– Я тут прописан, у меня тут семья, я никуда не скрываюсь. Чего за мной охотиться? – стараясь выглядеть спокойным, отвечаю я и иду в камеру. Думать о превратностях судьбы.

За мной закрывают одни двери, вторые. Сижу. В туалет не выводят. Часа в два ночи ведут к дежурному майору. Он мне докладывает:

– Мы дали телеграмму в Визингу. Сообщили, что вас арестовали. Если была бы ответная телефонограмма, то мы вас, с санкции прокурора, отправили бы по этапу в тюрьму города Визиги. Но нам пока не ответили. Сейчас даю вторую телеграмму. Если не ответят на вторую, то будем решать с вами вопрос. Понятно?

Чего ж тут не понять. Я уже прокручиваю в голове все возможные и невозможные нюансы защиты и деталей поведения на следствии. И чувствую – не тот я, что был. Не тот. Нет живости фантазий – только страх.

Поверил в свою новую, относительно благопристойную жизнь – да хто ж тебе дасть? Такая жизнь расслабляет, однако. Похоже, что не для меня она, эта жизнь. Побаловались и – будет. Суши сухари.

В пять утра снова заходит он же, мой неусыпный страж, и уже в нормальном подпитии говорит:

– Я вас отпускаю. В соответствии с законом я не имею права вас продержать более трех часов. Ну нет почему-то ответа на телеграмму, санкция на арест не подтверждена. Все. Извините, до свидания.

Вот тебе булка с маком, наркоман проклятый! У нас ведь как: либо в рыло, либо ручку пожалуйте.

До свидания, – говорю и я.

14

Позвольте анекдот.

В темной пещере висят вниз головой, по своему обыкновению, летучие мыши. Вдруг одна резко вскидывается и садится головою кверху. "Что это с ней?" – встревожено спрашивает одна из них свою соседку. "Опять сознание потеряла..." – печально отвечает та.

Таковым необычным, но на редкость соответствующим соблюдению законности, было поведение мента. Может быть, у него была кратковременная потеря сознания?.. Но история советской милиции может гордиться подвигом неизвестного майора. Даже сейчас, во время демократии, насколько мне известно, ничего похожего не происходит.

Я прихожу домой:

– Ирина! Собирай детей в путь, быстро! Меня посадят. Уже явно дело возбуждено, тюрьма плачет. Просто в ночь на субботу никого на местах не было – ни прокурора, ни начальника милиции. А дежурный пьяный сидит. Он и выпустил.

Мы быстренько всей семьей в самолет – и в Сочи. Отдыхаем, называется. Эх, думаю, "погибоши, аки обри". Жду. Мы три недели там были. Я знаю, что если вернусь, то меня наверняка посадят. Я жду и уже знаю, что из Коми надо бежать. Бежать в большой многомиллионный город. А город этот, как вы догадываетесь, – Москва, хоть я в ней и наследил изрядно.

Круг замкнулся, дамы и господа.

15

Чего хотел я достичь, садясь за написание этой книги? Наверное, сбросить груз прошлого и направить свою волю к достижению семи дел духовного милосердия:

неведущего научить истине и добру;

обратить грешника от заблуждения пути его;

подать ближнему благовременный совет;

печального утешить;

молиться за ближних, а особенно за погибающего грешника;

не воздавать ближнему злом за зло;

простить в сердце врага.

Однако боюсь, что все это – лишь договор о намерениях между собственной совестью и Небом. Увы! – мне есть в чем упрекнуть себя. И я решился всего лишь на упрек. Менять лошадей поздно – жизнь позади.

Но я пишу вторую и третью книги о новом времени. О современном грязном бизнесе, где так трудно оставаться человеком, масть которого – один на льдине.

Каждый человек боится смерти. Он должен выбрать себе приличную болезнь и с ней тихонько привыкать к умиранию. Моя болезнь – бизнес.

Это, на мой взгляд, звучит предельно оптимистично.

И это – финал первой части книги моей судьбы, дамы и господа.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

Литературная запись Николая ШИПИЛОВА

Все перепечатки и издательство настоящего текста без согласования с автором не допускаются.

Москва,тел/факс (095) 788-18-62

1 Шешеня – главарь крупнейшей банды, действовавшей в наших местах с 43 по 50 г.г. минувшего века и убитый моим дедом Михаилом Хорошко. (Здесь и далее прим. автора)

2 По причине своего рождения на "временно оккупированной территории" я не мог поступить в суворовское училище в г.Москву после 4 класса в 11 лет, хотя, как большинство послевоенных мальчишек, мечтал об офицерских погонах. И кто знает, как сложилась бы моя маленькая жизнь! Знали бы советские особисты, что немецкие оккупанты спасли мне жизнь в своем походном лазарете, когда, едва научившись ходить, я, играя с другими детьми на их военном аэродроме, упал в двухметровой глубины яму с битым стеклом. Разбил голову так, что до сих пор на ней остались шрамы. А штопали ее – немецкие врачи.( Автор.)

3 Вот показательная история одного, лучшего из конотопских зданий, которому за двести лет. Серо-зеленого камня дом в готическом исполнении. Администрации каких только властей не пережил он со времен сургучных печатей и до времен штемпельной краски! Вокруг него разбит городской парк бывший имени Кирова (Кострикова) и брусчатая площадь, по которой приятно, наверное, маршировать военным. И все властолюбцы выбирали для штаб-квартиры именно этот исторический дом. Теперь в нем – мэрия, при царе была – жандармерия, при советах -горисполком, при немцах – гестапо : комм, комм. Нынче все чиновники выстроили себе личные замки. Нет чтобы построить себе новое здание – отдай чужое и готовенькое! Говорят, что теперь его выкрасили в белый цвет, под Белый Дом закосили. Наш брат мошенник – чистое дитя в сравнении с ними. Мы-то сполна платим. Я лично хлебнул каторги. Они мошенничают под сенью законов. Вот кто настоящие воры при законе.