Текст книги "Моабитская тетрадь"

Автор книги: Муса Джалиль

ОСУЖДЕННЫЙ

 
Приговор сегодня объявили:
К смертной казни он приговорен.
Только слезы, что в груди кипели,
Все иссякли… И не плачет он.
Тихо в камере… С ночного неба
Полная луна глядит, грустя.
А бедняга думает, что будет
Сиротой расти его дитя.
 

Сентябрь 1943

СОН В ТЮРЬМЕ

 
Дочурка мне привиделась во сне.
Пришла, пригладила мне чуб ручонкой,
«Ой, долго ты ходил!» – сказала мне,
И прямо в душу глянул взор ребенка.
 

 
От радости кружилась голова,
Я крошку обнимал, и сердце пело.
И думал я: так вот ты какова,
Любовь, тоска, достигшая предела!
 

 
Потом мы с ней цветочные моря
Переплывали, по лугам блуждая;
Светло и вольно разлилась заря,
И сладость жизни вновь познал тогда я.
 

 
Проснулся я. Как прежде, я в тюрьме,
И камера угрюмая всё та же,
И те же кандалы, и в полутьме
Всё то же горе ждет, стоит на страже.
 

 
Зачем я жизнью сны свои зову?
Зачем так мир уродует темница,
Что боль и горе мучат наяву,
А радость только снится?
 

Сентябрь 1943

ТЫ ЗАБУДЕШЬ

 
Жизнь моя перед тобою наземь
Упадет надломленным цветком.
Ты пройдешь, застигнута ненастьем,
Торопясь в уютный, теплый дом.
 

 
Ты забудешь, как под небом жарким
Тот цветок, что смяла на ходу, —
Так легко, так радостно, так ярко,
Так душисто цвел в твоем саду.
 

 
Ты забудешь, как на зорьке ранней
Он в окно твое глядел тайком,
Посылал тебе благоуханье
И кивал тебе под ветерком.
 

 
Ты забудешь, как в чудесный праздник,
В светлый день рожденья твоего,
На столе букет цветов прекрасных
Радужно возглавил торжество.
 

 
В день осенний с кем-то на свиданье
Ты пойдешь, тревожна и легка,
Не узнав, как велико страданье
Хрустнувшего под ногой цветка.
 

 
В теплом доме спрячешься от стужи
И окно закроешь на крючок.
А цветок лежит в холодной луже,
Навсегда забыт и одинок…
 

 
Чье-то сердце сгинет в день осенний,
Отпылав, исчезнет без следа.
А любовь, признанья, уверенья… —
Всё как есть забудешь навсегда.
 

Сентябрь 1943

ТЮРЕМНЫЙ СТРАЖ

 
Он ходит, сторожа мою тюрьму.
Две буквы «Э» блестят на рукавах.
Мне в сердце словно забивает гвоздь
Его тяжелый равномерный шаг.
 

 
Под этим взглядом стихло все вокруг —
Зрачки не упускают ничего.
Земля как будто охает под ним,
И солнце отвернулось от него.
 

 
Он вечно тут, пугающий урод,
Подручный смерти, варварства наймит,
Охранник рабства ходит у ворот,
Решетки и засовы сторожит.
 

 
Предсмертный вздох людской – его еда,
Захочет пить – он кровь и слезы пьет,
Сердца несчастных узников клюет, —
Стервятник только этим и живет.
 

 
Когда бы знала, сколько человек
Погибло в грязных лапах палача,
Земля не подняла б его вовек,
Лишило б солнце своего луча.
 

Сентябрь 1943

ПЕРЕД СУДОМ

Черчетский хан

 
Нас вывели – и казнь настанет скоро.
На пустыре нас выстроил конвой…
И чтоб не быть свидетелем позора,
Внезапно солнце скрылось за горой.
 

 
Не от росы влажна трава густая,
То, верно, слезы скорбные земли.
Расправы лютой видеть не желая,
Леса в туман клубящийся ушли.
 

 
Как холодно! Но ощутили ноги
Дыхание земли, что снизу шло;
Земля, как мать, за жизнь мою в тревоге
Дарила мне знакомое тепло.
 

 
Земля, не бойся: сердцем я спокоен,
Твое тепло я чувствую, храню.
Родное имя повторив, как воин
Я здесь умру за родину свою.
 

 
Вокруг стоят прислужники Черчета.
И кровь щекочет обонянье им!
Они не верят, что их песня спета,
Что не они, а мы их обвиним!
 

 
Пусть палачи с кровавыми глазами
Сейчас свои заносят топоры,
Мы знаем: правда всё равно за нами,
Враги лютуют только до поры.
 

 
Придет, придет день торжества свободы,
Меч правосудья покарает их.
Суровым будет приговор народа,
В него войдет и мой последний стих.
 

Сентябрь (?) 1943

КОСТЯНИКА

 
С поля милая пришла,
Спелых ягод принесла,
Я ж сказать ей не решаюсь,
Как любовь моя светла.
 

 
Угощает цветик мой
Костяникой в летний зной.
Но любимой губы слаще
Костяники полевой.
 

8 октября 1948

СОЛЕНАЯ РЫБА

 
Ты зачем к реке меня отправила,
Раз самой прийти желанья нет?
Ты зачем «люблю» сказать заставила,
Коль не говоришь «и я» в ответ?
 

 
Ты зачем вздыхала, как влюбленная,
Если и не думаешь гулять?
Рыбой кормишь ты зачем соленою,
Если мне воды не хочешь дать?
 

8 октября 1943

ГОРНАЯ РЕКА

 
Что так шумна, бурна,
Стремительна река,
Хоть здесь ее волна
В раскате широка?
 

 
О чем ревут валы
В кипенье седины?
То ль яростью полны,
То ль чем устрашены?
 

 
Утихнет вдруг, зальет
Окрестные луга
И ласково поет,
Плеща о берега.
 

 
То вновь среди теснин
Гремит о валуны,
Спеша в простор долин,
Бросает падуны.
 

 
Иль чьею волей злой
Встревожена вода,
Изменчива порой,
Стремительна всегда?
 

 
Не удержался я
И у реки спросил:
«Что ты шумишь, кипишь,
Поток смятенных сил?»
 

 
Ответила река:
«Свободою одной
Я грезила века
В темницах под землей.
 

 
В глубоких тайниках
Ждала я сотни лет
И вырвалась в горах
На волю, в мир, на свет.
 

 
Накопленную страсть,
И ненависть мою,
И счастье каждый час
Всей мощью волн пою.
 

 
Теперь свободна я,
Привольно дышит грудь, —
Прекрасна жизнь моя,
Надежен дальний путь.
 

 
Я солнцу песнь пою,
Над рабством я смеюсь, —
Вот почему шумлю
И бурно вдаль стремлюсь».
 

28 октября 1943

ДОРОГИ

Амине

 
Дороги! Дороги! От отчего дома
Довольно гостил я вдали
Верните меня из страны незнакомой
Полям моей милой земли.
 

 
Забыть не могу я Замостье родное
И ширь наших желтых полей.
Мне кажется часто – зовут за собою
Глаза чернобровой моей.
 

 
Когда уходил я, дожди бушевали;
Подруга осталась одна.
Не капли дождя на ресницах дрожали
Слезу вытирала она.
 

 
С тревогой родные края покидая,
Полсердца оставил я там…
Но, вместе с любовью, и воля стальная
В дороге сопутствует нам.
 

 
Дороги, дороги! Людские мученья
На вас оставляли следы.
Скажите, кому принесли огорченье,
Кого довели до беды?
 

 
Дороги! Чье смелое сердце впервые
Над вами стремилось вперед?
Надежда крылатая в дали чужие
Кого, как меня, занесет?
 

 
Мы странствуем смело. Так юность велела.
И гонят нас волны страстей.
В далеких краях проторили дороги
Не ноги, а чувства людей.
 

 
Я с детства, бывало, пускался в дорогу,
Бродягой считая себя.
Тот юный «бродяга» к родному порогу
Вернулся, отчизну любя.
 

 
И снова, дороги, в сторонку родную
Ведите из дальних краев.
Я в думах тревожных, по милой тоскуя,
Лечу под отеческий кров.
 

Октябрь 1943

РУБАШКА

 
Дильбар поет – она рубашку шьет,
Серебряной иглой рубашку шьет.
Куда там песня! – ветер не дойдет
Туда, где милый ту рубашку ждет.
 

 
Бежит по шелку девичья рука,
На девичье лицо тоска легла.
Сердечной тайны шелковый узор
Ведет по следу быстрая игла.
 

 
Атласом оторочен воротник,
И позумент на рукавах, как жар.
Как будто всё сердечное тепло
Простой рубашке отдает Дильбар.
 

 
В любом узоре слез не сосчитать.
За каждой складкой прячется тоска, —
Пусть носит тайну девичью джигит
У сердца, возле левого соска.
 

 
Дильбар поет – она рубашку шьет:
Пускай рубашка милого найдет!
Пускай ее наденет удалец,
С победою вернувшись наконец!
 

 
Рубашка сшита. Может быть, вот тут
Еще один узор и бахрома.
Глядит Дильбар с улыбкой на шитье,
Глядит и восхищается сама.
 

 
Вдруг заглянул закат в ее окно
И на шелку зарделся горячо,
И кажется Дильбар, что сквозь рукав
Просвечивает смуглое плечо.
 

 
Но тут вошел какой-то человек,
Вручил письмо и сразу убежал.
Две строчки на листочке:
«Твой джигит
На поле битвы мужественно пал».
 

 
Стоит Дильбар, стоит окаменев.
Ее лицо белее полотна,
Лишь часто-часто задышала грудь,
Как на ветру озерная волна.
 

 
«Нет! – говорит. – Не верю!» – говорит.
И замолчала, тяжело вздохнув.
Лишь две слезинки показались вдруг,
На бахроме ресниц ее блеснув.
 

 
Затем рубашку тщательно свернув,
Дильбар идет, торопится, бежит.
В почтовом отделении она:
«Отправьте мой подарок», – говорит.
 

 
«Но он погиб! Не может получить…»
«Пускай погиб! Везите всё равно.
Пускай убит, пускай землей прикрыт,
Наденьте мой подарок на него.
 

 
В моей рубашке оживет джигит —
Сердечный жар в нем должен запылать.
Ведь я его любила всей душой,
Не уставала ждать и тосковать».
 

 
На почте люди слушали Дильбар
И согласились: девушка права.
Его нашли, одели – он воскрес.
Сбылись любви правдивые слова.
 

 
Восходит солнце. У окна Дильбар
Волнуется, возлюбленного ждет.
Джигит вернулся, ясный, как восход,
И в голубой рубашке к ней идет.
 

* * *

 
Ведь это сказка?
Да.
Но ты скажи,
Любовь моя, цветок моей души, —
Не ты ль меня зажгла лучом любви,
Как будто приказала мне: «Живи!»
 

 
Плясала смерть передо мной сто раз
На бруствере окопа моего.
Чистейшая любовь твоя сто раз
Меня спасла от гроба моего.
 

 
От ста смертей спасла. Из ста смертей
Сто раз я к жизни возвращался вновь.
И вновь в рубашке, вышитой тобой,
Встречал твою горячую любовь.
 

Октябрь 1943

ПОСЛЕДНЯЯ ОБИДА

 
С обидой я из жизни ухожу,
Проклятья рвутся из души моей.
Напрасно, мать, растила ты меня,
Напрасно изливала свет очей.
 

 
Зачем кормила грудью ты меня?
Зачем ты песню пела надо мной?
Проклятьем обернулась эта песнь.
Свою судьбу я проклял всей душой.
 

 
Ответь мне, жизнь: пока хватило сил,
Кто все твои мученья выносил?
Не я ли столько горя перенес,
Пока в моих глазах хватало слез?
 

 
Любая тварь вольна нырять и плыть,
Когда захочет жажду утолить.
А мне на смертном ложе не судьба
Запекшиеся губы увлажнить.
 

 
Не знал я дружбы… Мне сжимали руки
Оковы – не пожатия друзей.
И солнце в миг моей предсмертной муки
Мне отказало в теплоте лучей.
 

 
Пускай умру, но как перед концом
Я не увижу дочери моей?
Как умереть и не припасть лицом
К родной земле, к могиле матери моей?
 

 
Зачем в тюрьме я должен умирать,
Своею кровью раны обагрять?
Уж не за то ль, что землю так любил,
Ее тепла совсем лишен я был?
 

 
О жизнь! А я-то думал – ты Лейла.
Любил чистосердечно, как Меджнун,
Ты сердца моего не приняла
И псам на растерзанье отдала.
 

 
От матери-отчизны отлучен,
В какую даль заброшен я тобой!
Я горько плачу, но моим слезам
Не оросить земли моей родной.
 

 
Отчизна, безутешным сиротой
Я умираю тут, в стране чужой.
Пусть горьких слез бежит к тебе поток!
Пусть кровь моя зардеет, как цветок!
 

Октябрь 1943

ПОСЛЕ ВОЙНЫ

 
В мае опять состоится сбор,
Съедутся все друзья.
Звучно ударит в дно хрусталя
Алой дугой струя.
И перебьет застольный хор
Смех, словно шум ручья.
 

 
Это о девушках говорится,
О баловницах, конечно:
Ловко умеют они притвориться,
Будто целуют нежно,
А на деле красавицы
Только губами касаются…
 

 
Будут свободны чьи-то места,
Кто-то не сможет быть, —
Надо в честь неприбывших друзей
Первый бокал налить:
После таких тяжелых дней
Нам еще жить да жить!
 

 
Мы, захмелев чуть-чуть от встречи,
Стулья свои отодвинем,
Встанем, друзья, и, расправив плечи,
Радостный пир покинем.
 

 
Пойдем туда, где кровь лилась.
К разрушенным городам!
Ждут на шоссе не дождутся нас
Пятна фугасных ям.
 

 
Пусть в тумане рассветной поры
Тракторы загудят!
Пусть играют в лучах топоры!
Пусть хлеба шелестят!
Пусть на улицах городов
Дом за домом встает!
Пусть после битв от наших трудов
Родина вся цветет!
 

Октябрь 1943

СЕРЖАНТ

 
Шел с фронта состав,
По рельсам стуча,
Ведя с ними спор.
С сержантом одним
Под грохот колес
Я вел разговор.
 

 
Он всё потерял:
И мать, и отца,
И дом, где он рос.
«Куда же, мой друг,
Ты едешь сейчас?» —
Я задал вопрос.
 

 
Он молча полез
В нагрудный карман,
Достал письмецо.
И вижу: в слезах —
От радости, что ль? —
Сержанта лицо.
 

 
«Два года подряд
Шли письма ее
Сквозь вьюги, снега
Из писем узнал:
С Урала она,
Зовут – Лямига.
 

 
И в каждом письме
Всегда находил
Я ласку, тепло, —
И чувство любви,
Как солнечный луч,
Мне в сердце вошло.
 

 
И письма ее
У сердца храня,
Я шел на врага.
Я думал: „Пускай
За счастье твое
Умру, Лямига!“
 

 
Ты знаешь, мой друг,
Что значит письмо
На фронте для нас?
И вот повидать
Хозяйку письма
Я еду сейчас.
 

 
Два года она
Хранила меня
Любовью своей.
Откажет ли мне,
Когда я приду
С победою к ней?!»
 

 
…Наш поезд спешит,
Как будто узнал,
Кого он везет.
С улыбкой сержант
Ладонь на карман
Нет-нет, да кладет.
 

 
Смущен мой сержант,
Хоть горд, как дитя,
Что с нею знаком.
Как много тепла,
Любви, красоты
В свиданье таком!
 

 
«Джигит, – говорю. —
Героя любовь
И ей дорога!
Поверь мне, браток;
Волнуется, ждет
Тебя Лямига!..»
 

 
В годину войны
Из писем простых
Любовь родилась.
Как много подруг
Тоскуют вдали
О милых сейчас!..
 

 
О девушки!
Вы в родимом краю
Гордиться должны,
Что верой своей
Храните в бою
Героев страны!
 

Октябрь 1943

ПОМОЩЬ ВЕСНЕ

 
На помощь солнцу мы пришли,
Чтоб снять с земли и снег и лед,
Уже пора зиме уйти,
Пускай скорей весна идет!
С тех пор как к нам
Пришла зима,
Видали мы немало зла.
Ломай лопатой, бей багром,
Чтобы скорей она ушла.
Она сковала русла рек,
Сковала сильную волну,
Замуровала родники,
Загромоздила всю страну
И исковеркала цветы,
Птиц прогнала из всех садов.
И потому я поднял лом,
Крушить «врага» весны готов.
Пусть реки сбросят шкуру льда,
Пускай свободно потекут,
Пускай, курлыча, журавли
Над нами крылья пронесут.
Пускай вздохнет моя земля,
Освободившись от снегов,
Подымет голову трава.
Трудись, мой друг, без лишних слов,
Оружье есть, и сила есть.
И солнце пикой бьет врага,
Земля устала от зимы,
Нам не нужна ее пурга.
Пусть ручейки, журча, бегут.
Айда-ка, зиму с улиц вон!
Уже она побеждена,
Я слышу скрип ее и стон.
Побеждена! Клади теперь
Лом и лопату на плечо
И марш по молодой траве,
Влюбленный в землю горячо!
Пусть ветки плещут нам в лицо,
Подснежник пусть свой кажет глаз,
Сама ведь это мать-земля
Сейчас цветами дарит нас.
 

Октябрь 1943

СТРОИТЕЛЬ

 
Небо в ярких узорах
Кучевых облаков,
К облакам протянулись
Кровли новых домов.
 

 
Каждый камень их кладки
Мощь труда отразил.
Сколько сил в человеке —
Созидательных сил!
 

 
Из бесчувственной глины,
Холодных камней
Новый дом вырастает
Средь глухих пустырей.
 

 
Молодой и красивый,
Он встает на глазах,
Как ребенок в пеленках —
Весь в рабочих лесах.
 

 
Воплотит это зданье
Наших рук мастерство,
И взирать с восхищеньем
Будешь, друг, на него.
 

 
Кто б ты ни был, хочу я,
Чтоб, вселившись сюда,
День рождения дома
Отмечал ты всегда.
 

 
Будь доволен и счастлив
Вместе с милой семьей.
В новый дом переехав,
Пир веселый устрой.
 

 
И одна только просьба:
Подними свой бокал
За того, кто упорно
Этот дом воздвигал.
 

 
Скоро вырастут всюду
Сотни новых домов,
Порожденные мощью
Наших рук и умов.
 

Октябрь 1943

К ДВИНЕ

 
Тоска моя, Двина…
Где взять мне столько силы,
Чтоб повернула вспять
Упругая вода,
Чтоб Родине своей
Ты сына возвратила,
Блеснула чтоб слезой
Падучая звезда…
 

 
Мечтал я, в вихрях бурь,
Не ведая предела,
Раскинув руки, плыть
Грозе наперекор…
Но в рабстве день и ночь
Горят душа и тело.
Как мне дышать и жить,
Как вынести позор!
 

 
О, если бы я мог,
Не только эти, воды —
Всю прожитую жизнь
Я повернул бы вспять,
Чтоб каждый шаг и вздох
Отдать земле свободы,
Чтоб снова жизнь и песнь
Родной земле отдать.
 

 
А сердце до конца
Всё вытерпеть согласно,
Ему бы только жить
В родимой стороне,
Где можно петь и плыть,
Захлебываясь счастьем,
По песенной реке
На вспененной волне.
 

 
О, если б ты, земля,
Укрыла прах сыновий, —
Была бы смерть легка,
Где сладок отчий дым.
И пусть не обелиск,
А песня в изголовье
Осталась бы мерцать
Над холмиком моим.
 

 
Не в силах больше я
Дышать в ярме неволи.
Мой мозг спален дотла,
Одна душа без дна…
Возьми меня к себе,
Спаси от этой боли,
В объятья быстрых вод
Возьми меня, Двина…
 

 
Быть может, в смертный час
Найду я утешенье,
Качаясь на твоих
Разбуженных волнах;
Увидит мой народ,
Как, торопя теченье,
На родину плывет
Мой беспокойный прах.
 

 
Тоска моя, Двина…
О, если б можно было
Мне вспять поворотить
Хотя б одну струю, —
Земле б моей родной
Ты тело возвратила
И песню опаленную мою!
 

Октябрь 1943

МОЛОДАЯ МАТЬ

 
Горит деревня. Как в часы заката,
Густой багрянец по небу разлит.
Раскинув руки, на пороге хаты
Застреленная женщина лежит.
 

 
Малыш озябший, полугодовалый,
Прижался к ней, чтоб грудь ее достать.
То плачет он надрывно и устало,
То смотрит с удивлением на мать.
 

 
А сам палач при зареве пожара,
Губя живое на своем пути,
Спешит на запад, чтоб спастись от кары,
Хотя ему, конечно, не уйти!
 

 
Сарвар украдкой вышла из подвала,
Поблизости услышав детский крик,
К крыльцу своих соседей подбежала —
И замерла от ужаса на миг.
 

 
Ребенка подняла: «Не плачь, мой милый,
Не плачь, тебя я унесу в наш дом».
Она его согрела, и умыла,
И теплым напоила молоком.
 

 
Сарвар ласкала малыша впервые,
Впервые в ней заговорила мать,
А он к ней руки протянул худые
И начал нежно что-то лепетать.
 

 
Всего семнадцать ей, скажи на милость!
Еще вся жизнь, всё счастье впереди.
Но радость материнства пробудилась
Уже сейчас у девушки в груди.
 

 
Родные звуки песенки знакомой
Польются в предвечерней тишине…
Мне в этот час пройти бы мимо дома
И заглянуть бы в то окошко мне!
 

 
Сарвар малышку вырастит, я знаю,
В ее упорство верю до конца.
Ведь дочерям страна моя родная
Дарует материнские сердца.
 

Октябрь 1943

ПОСЛЕДНЕЕ ВОСПОМИНАНИЕ

 
У милого взгляда
Волшебная сила.
Ты нежной улыбкой
Меня покорила.
 

 
Но я ведь не молод.
Зачем старикану
Волнения, страсти?..
Я сохну, я вяну.
 

 
К тебе на свиданье
Спешу я украдкой.
Меня, словно юношу,
Бьет лихорадка:
 

 
То пламя сжигает,
То холод по коже.
А ты всех красивей,
А ты всех дороже.
 

 
Для счастья довольно
Улыбок лучистых
И чтоб ты коснулась
Седин серебристых.
 

 
Далекая юность
Тебя мне послала.
Засмейся, родная!
Я счастлив немало,
Я счастлив немало.
 

Октябрь 1943

БЕЗ НОГИ

 
Вернулся я! Встречай, любовь моя!
Порадуйся, пускай безногий я:
Перед врагом колен не преклонял,
Он ногу мне за это оторвал.
 

 
Ударил миной, наземь повалил.
«Ты поклонился!» – враг торжествовал.
Но тотчас дикий страх его сковал:
Я без ноги поднялся и стоял.
 

 
За кровь мою разгневалась земля.
Вокруг в слезах склонились тополя.
И мать-земля упасть мне не дала,
А под руку взяла и повела.
 

 
И раненый любой из нас – таков:
Один против пятнадцати врагов.
Пусть этот без руки, тот – без ноги,
Наш дух не сломят подлые враги.
 

 
Сто ног бы отдел, а родной земли
И полвершка не отдал бы врагу.
Ценою рабства ноги сохранить?!
Как ими по земле ходить смогу?
 

 
Вернулся я!.. Встречай, любовь моя!
Не огорчайся, что безногий я,
Зато чисты душа моя и честь.
А человек – не в этом ли он весь?
 

Октябрь 1943

ВАРВАРСТВО

 
Они их собрали,
Спокойно до боли,
Детишек и женщин…
И выгнали в поле.
И яму себе
Эти женщины рыли.
Фашисты стояли,
Смотрели, шутили…
Затем возле ямы
Поставили в ряд
Измученных женщин
И хилых ребят.
Поднялся наверх
Хищноносый майор,
На этих людей
Посмотрел он в упор.
А день был дождливый,
Касалися луга
Свинцовые тучи,
Толкая друг друга.
Своими ушами
Я слышал тогда,
Как реки рыдали,
Как выла вода…
Кричали ручьи,
Словно малые дети…
Я этого дня
Не забуду до смерти.
И солнце сквозь тучи
(Я видел всё это!),
Рыдая, ласкало детей
Своим светом.
Как ветер ревел,
Бессердечен и груб,
С корнями тот ветер
Вдруг вывернул дуб.
Дуб рухнул огромный
Со вздохом тяжелым.
И в ужасе дети
Вцепились в подолы.
Но звук автомата
Сумел вдруг прервать
Проклятье, что бросила
Извергам мать!
У сына дрожали
Ручонки и губки.
Он плакал в подол
Ее выцветшей юбки.
Всю душу ее
На куски разрывая,
Сын будто кричал,
Уже всё понимая:
«Стреляют! Укрой!
Не хочу умирать!»
Нагнувшись, взяла его
На руки мать,
Прижала к груди:
«Ну не бойся, сейчас
Не будет на свете,
Мой маленький, нас…
Нет, больно не будет…
Мгновенная смерть…
Закрой только глазки,
Не надо смотреть.
А то палачи закопают живьем.
Нет, лучше от пули
Мы вместе умрем».
Он глазки закрыл,
Пуля в шею вошла…
Вдруг молния
Два осветила ствола
И лица упавших,
Белее, чем мел…
И ветер вдруг взвизгнул,
И гром загремел.
Пусть стонет земля,
Пусть рыдает крича;
Как магма, слеза
Будет пусть горяча!
Планета!
Живешь миллионы ты лет,
Садам и озерам
Числа твоим нет.
Но видела ль ты
Хоть единственный раз
Позорнее случай,
Чем тот, что сейчас?
Страна моя,
Правда на знамени алом!
Омыто то знамя
Слезами немало.
Огнями той правды
Громи палачей
За детскую кровь
И за кровь матерей!
 

Октябрь 1943

ПОСЛЕ БОЛЕЗНИ

 
Я вновь здоров. И мозг усталый мой
Очистился от мглы гнетущей.
Мой влажен лоб. Он будто бы росой
Покрылся в час зари цветущей.
Я вижу вновь, как светом мир богат,
Я слышу счастья веянья живые.
Так дивно мне и так я жизни рад,
Как будто в эту жизнь вхожу впервые.
И вижу я в чудесном полусне
Лучистой юности сиянье, —
Сиделка наклоняется ко мне,
И нежно рук ее касанье.
 

Октябрь 1943

УХОДИ, ГОРЕ

 
Горе, день окончился твой!
Не гости, порасти травой.
Как подумаю – никогда
Так не гнула меня беда.
 

 
Заслоняя в окошке свет,
Реял черный твой силуэт —
Ты мне душу терзало, зло,
Хищно дни мои стерегло.
 

 
Щеки впали. Счастье гоня,
Ты одело в траур меня…
Ныне ж – радость: любимый мой
Победил и пришел домой!
 

 
Это, верно, чудится мне:
Милый – в доме, солнце – в окне.
Отступили беда и тьма,
Тьма горюет теперь сама!
 

 
Я забыла боль и печаль.
Убрала я черную шаль.
На щеках – румянец зари,
Как я счастлива, посмотри!
 

 
Открываю окно: где тень?
Солнце – новое, новый – день.
Всюду радость не видно слез —
Ты, любимый, счастье принес!
 

 
В доме всюду цветы теперь!
Отворяем для счастья дверь.
Ты нам, горе, не засти свет —
Для тебя у нас места нет!
 

Октябрь 1943

БЛОХА

 
Взял милую я за руки и с ней
Пошел к реке, где так светла вода…
Теснее с каждым шагом и нежней
Друг к другу прижимались мы тогда.
 

 
Когда же ручкой пухленькой она
Вдруг обняла меня – попал я в рай!
Слепого счастья чаша, ты полна,
Оно вот-вот польется через край.
 

 
Лицом я груб, как скалка для белья,
Красавцем мне вовеки не бывать…
«Наверно, любит», – так подумал я
И девушку решил поцеловать.
 

 
Но вдруг укол, а может быть, щипок
Я ощутил… Прервался чудный сон.
Схватился я рукой за левый бок
В чудесный миг так горько потрясен.
 

 
«Но что же это?» – думаю.
Тиха, Рука моя за пазуху ползет.
Да это ведь проклятая блоха
Мне счастьем насладиться не дает!
 

 
Ну что тут скажешь? Грустные дела!
Раз в жизни сон увидел я такой —
И вот блоха несчастная со зла
Вдруг отнимает радость и покой!
 

 
Блоху ловлю, давлю, осатанев,
Ничто не помешает мне уже…
Мой понемногу испарился гнев,
Я даже каюсь чуточку в душе.
 

 
Слаба любовь такая и плоха,
Которую, про всё велев забыть,
Какая-то случайная блоха
Одним укусом может погубить!
 

 
Но если счастьем полнится душа —
Остерегись досадных мелочей:
Без них любовь светла и хороша,
Без них она прекрасней и полней.
 

Октябрь 1943