Текст книги "Дневник"
Автор книги: Мурасаки Сикибу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Мурасаки Сикибу
Дневник
I. 19-й день 7-й луны 5-го года Канко [1008 г.]
Дыхание осени все ближе, и не высказать словом красоту дворца Цутимикадо. Крона каждого дерева у озера и малая травинка у ручья разнятся цветом под закатным небом, и голоса, безостановочно твердящие сутры, трогают сердце больше обычного. Веет прохладой, голоса перемешиваются с бесконечным журчанием ночь напролет.
Государыня прилегла – прислушивается к болтовне придворных дам; кажется, что-то гнетет ее, но она таит свои заботы. Не хочу лишний раз превозносить ее, но как все-таки она умеет утешить разочарованное сердце – так, что забываешь о несчастьях. Ах, если бы только я искала покровительства и службы у нее во времена более давние...
II. 20-й день 7-й луны
Ночь на исходе, луна окутана облаками, тени деревьев черны, но уже слышны голоса: «Пора закрыть ставни!», «Но служанки еще не пришли!», «Эй, кто-нибудь, закройте ставни!» И тут раздается звон колокола – настает время заутрени. В череде монахов каждый старается переусердствовать другого; голоса резки и прекрасны, слышимы далеко и близко.
Настоятель храма Каннонъин возглавляет шествие из двадцати монахов, направляющихся с молитвой из восточного крыла. Они бормочут заклинания; гулкую поступь на мосту не спутаешь ни с чем. Я настолько увлечена, что мне ясно видится, как настоятели храмов Хоссёдзи и Дзёдодзи – оба в парадных одеждах – расходятся через изящные китайские мостики в свои скрытые листвой деревьев покои, что находятся возле конюшни и библиотеки. Вижу и как монах Сайги [983—1047] преклонил колени перед статуей будды Дайитоку.
Слуги уже здесь. Наступает утро.
III. Утро того же дня
Выглядываю из комнаты и в конце коридора вижу сад: туман еще не рассеялся и на листьях лежит утренняя роса, но Митинага уже на ногах и велит слугам очистить ручей от сора. Сломив цветок патринии из густых зарослей к югу от моста, он просовывает его мне в окно поверх занавески.
– А где же стихи? – спрашивает он.
Он – прекрасен, а я чувствую себя так неловко – лицо мое заспанно. Пользуясь просьбой, скрываюсь в глубине комнаты – ведь тушечница моя там.
– О, как быстро! – говорит Митинага с улыбкой и просит тушечницу.
Прозрачная роса
Не может обижать.
Патриния себя окрашивает
Лишь цветом,
Которым пожелает.
IV. Вечер того же дня
Тихим вечером, когда я беседовала с госпожой Сайсё[2]2
Сайсё – имеется в виду дочь сановника Сугавара-но Сукэмаса или же Фудзивара-но Тонори
[Закрыть], старший сын Митинага – Ёримити [992—1074] —приподнял край бамбуковой шторы и сел на пороге. Выглядит он намного старше своих лет, и жесты его благородны. «Так трудно иметь дело с женщинами», – заводит он задушевный разговор о любви, и тогда понимаешь, как несправедливы те, кто называет его ребенком, а уж как он красив – краснеешь от смущения. Разговор еще не окончен, но он внезапно уходит, промолвив только: «В полях цветов патринии с избытком»[3]3
В полях цветов патринии с избытком – аллюзия на стихотворение Оно-но Ёсики:
«Плохо подумаютОбо мне,Если замешкаюсьВ поле, гдеЦветов патринии с избытком».
[Закрыть], заставляя вспомнить о герое повести, которым так восхищаются.
Как все-таки странно, что такие мелочи вдруг приходят на память, а то, что волновало когда-то, с годами забывается.
V. Последняя декада 7-й луны
В тот день, когда управитель земли Харима устроил пир – в наказание за проигрыш в го[4]4
Го – старинная игра, пришедшая из Китая
[Закрыть],—я отлучилась домой. Позднее мне показывали столик, изготовленный по этому случаю. Он был замечательно красив – ножки в виде цветов, на столешнице изображены берег и море, на котором начертано:
Камушек, найденный
На берегу Сирара,
Что в земле Ки, –
Вырастет он
До великой скалы.
И веера у женщин в тот день тоже были очень красивы.
VI. После 20-го дня 8-й луны
После того как миновал 20-й день 8-й луны, во дворец стали собираться и высшие придворные, и люди рангом пониже – все те, чье присутствие почиталось необходимым. Ночами они располагались на мосту или же на веранде в восточном крыле, беспорядочно музицируя до рассвета. Молодые придворные, не слишком искусные в игре на кото[5]5
Кото – японская цитра
[Закрыть] и флейте, соревновались в умении возглашать сутры или же распевали новые песенки, что вполне соответствовало обстоятельствам.
Однажды вечером управляющий дворцом – Таданобу, Левый советник в чине тюдзе – Цунэфуса, начальник охраны Норисада и управитель земли Мино в чине сесе – Наримаса – собирались помузицировать вместе. Но до настоящего представления не дошло, ибо Митинага счел эту мысль неподходящей.
Те из дам, кто покинул службу у государыни еще несколько лет назад ради того, чтобы жить дома, жалели о том и прибывали во дворец. В этой суете мы совсем лишились покоя.
VII. 26-го дня 8-й луны
26-го дня приготовление благовоний было закончено и государыня стала раздавать их придворным дамам. Собрались все те, кто участвовал в подготовке, а их оказалось немало.
Возвращаясь от государыни, я заглянула к госпоже Сайсё[6]6
Сайсё – здесь и далее имеется в виду придворная из свиты государыни
[Закрыть] и обнаружила что она заснула. Голова ее покоилась на ящике с письменными принадлежностями а лицом она уткнулась в многослойные одежды цвета «хаги»[7]7
Цвет «хаги» – темно-алый на зеленой подкладке
[Закрыть] и «лиловый сад»[8]8
Цвет «Лиловый сад» – лиловый на темно-алой подкладке
[Закрыть]. А поверх всего – малиновая накидка из необычайно гладкого шелка. Словом, она была прекрасна.
Мне подумалось, что Сайсё похожа на запечатленную картиной принцессу и я потянула за рукав, закрывавший ее лицо.
– Вы как будто пришли из сказки! – сказала я.
Она открыла глаза.
– Что с вами? Нельзя же будить так безжалостно! – отвечала она, слегка приподнявшись.
Румянец, заливший ее щеки, был восхитителен. Случается ведь и так – человек красивый покажется порой еще прекраснее.
VIII. 9-й день 9-й луны
В этот день Хёбу[9]9
Хёбу, Косёсё и Дайнагон – придворные из свиты государыни
[Закрыть] принесла мне ткань, пахнущую цветами хризантемы. «Ее превосходительство супруга Митинага послала ее вам – отпугнуть старость, чтобы она никогда не настигла вас!»[10]10
Отпугнуть старость, чтобы она никогда не настигла вас! – считалось, что если вытереть лицо материей, пропитавшейся за ночь росой с цветов хризантем, то это сохранит молодость
[Закрыть]
Я совсем уже собиралась отослать подарок обратно и даже сочинила стихотворение:
Чтобы вернуть
Младые годы, коснулась
Рукавом цветов в росе.
Но уступаю вечность
Владычице цветов.
Тут мне, однако, сказали, что ее превосходительство уже вернулась к себе, и я оставила подарок у себя.
IX. Вечер того же дня
В этот вечер я прислуживала государыне. Лунная ночь была прекрасна. Косёсё[9]9
Хёбу, Косёсё и Дайнагон – придворные из свиты государыни
[Закрыть] и Дайнагон[9]9
Хёбу, Косёсё и Дайнагон – придворные из свиты государыни
[Закрыть] сидели на веранде, и подолы их нарядов высовывались из-под бамбуковой шторы. Вынесли курильню, чтобы государыня могла опробовать благовония, приготовленные накануне.
Мы говорили о том, как красив сад, как долго не трогает багрянцем листья дикого винограда, но государыня казалась еще более печальной. Настало время вечерней службы. Государыня никак не могла успокоиться, и мы переместились к монахам.
Кто-то позвал меня, я вернулась к себе. Хотела только прилечь ненадолго, но тут меня сморило. Пробудилась же среди ночи от шума и криков.
X. 10-й день 9-й луны
Еще не наступил рассвет 10-го дня, как покои государыни уже преобразились, а сама она перебралась на помост, закрытый белыми занавесками. Сам Митинага, его сыновья, придворные четвертого и пятого рангов громко переговаривались, развешивая их, внося матрасы и подушки. Было очень шумно.
Весь день государыня не могла найти себе места – то вставала, то снова ложилась. Громко читались бесконечные заклинания, призванные оборонить от злых духов. Вдобавок к монахам, что находились при государыне последние месяцы, во дворец призвали всех отшельников из окрестных горных храмов, и я представляла себе, как Будды всех трех миров слетаются на их зов. Пригласили и всех заклинателей, каких только можно было сыскать в этом мире, и, наверное, ни один из сонма богов не остался глух к их молитвам. Всю ночь шумели гонцы, отправлявшиеся с приношениями в храмы, где читались сутры.
С восточной стороны помоста собрались местные придворные дамы. С западной же находились заклинательницы, каждая из которых была отгорожена ширмой и занавеской при входе. Подле каждой из них сидел отшельник, возносивший молитву. К югу расположились рядком главные настоятели и настоятели храмов.
Они призывали Фудо Мёо[11]11
Фудо-мёо – буддийское божество
[Закрыть]. Их охрипшие от молитвы голоса сливались в торжественный гул. В узком пространстве к северу, отсеченном от помоста раздвижной перегородкой, сгрудились люди, коих я потом насчитала более сорока. От тесноты они не могли шелохнуться и не помнили себя от возбуждения. Для тех же, кто прибыл из дому позже, места и вовсе не нашлось. Не разобрать было, где чей подол или рукав. Дамы пожилые между делом всхлипывали украдкой.
XI. 11-й день 9-й луны
Вечером 11-го дня две раздвижные перегородки к северу от помоста убрали и государыня переместилась во внутреннюю галерею. Поскольку бамбуковые шторы повесить было нельзя, пришлось отгораживаться многочисленными занавесками. Архиепископ Сёсан, епископы Дзёдзё и Сайсин возносили молитвы. Епископ Ингэн, добавив необходимые благопожелания к молитве, составленной накануне Митинага, торжественно возглашал ее – так, что слова западали в душу, проникали в сердце. А когда сам Митинага присоединился к нему, то голоса зазвучали так мощно, что все уверовали: роды окончатся благополучно. Тем не менее все были взволнованы, и никто не мог унять слез. И хоть говорили друг другу, что слезы – предзнаменование дурное, сдержаться не было сил.
Беспокоясь о том, что такое скопление людей может принести государыне только вред, Митинага распорядился, чтобы придворные дамы находились к югу и востоку, и только тем, кто был действительно необходим, разрешил остаться подле государыни.
Итак, во внутренней галерее находились: государыня, госпожа Сайсё и Кура-но Мёбу[12]12
Кура-но Мёбу – придворная дама
[Закрыть]. За занавески пригласили также настоятеля храма Ниннадзи и посланника государя в храме Миидэра. Митинага отдавал повеления так громко, что голосов священников почти не было слышно. Перед входом к государыне ожидали: госпожа Дайнагон, госпожа Косёсё, Мия-но Найси[13]13
Мия-но Найси – придворная из свиты государыни
[Закрыть], Бэн-но Найси[14]14
Бэн-но Найси – придворная дама
[Закрыть], госпожа Накацукаса, Таю-но Мёбу[15]15
Накацукаса, Таю-но Мёбу – придворные из свиты государыни
[Закрыть] и Осикибу, приближенная Митинага. Все они прослужили уже много лет, и потому легко понять их смятение – ведь даже я, человек новый, чувствовала глубочайшее волнение.
Накацукаса, Сёнагон и Косикибу – кормилицы второй, третьей и младшей дочерей Митинага – протиснулись поближе к входу позади нас. Набилось столько людей, что стало невозможно пройти по узкому проходу за двумя помостами. Сидели так плотно, что лицо соседа разглядеть уже было нельзя.
Мы потеряли всякое достоинство, позволив наблюдать наши заплаканные лица поверх занавесок не только сыновьям Митинага, советнику Канэтака[16]16
Канэтака – Фудзивара-но Канэтака (985—1053)
[Закрыть] в чине тюдзё и носившему четвертый ранг Масамити[17]17
Масамити – Минамото-но Масамити (?—1017)
[Закрыть] в чине сёсё, но и людям не столь близким – левому советнику Цунэфуса[18]18
Цунэфуса – Минамото-но Цунэфуса (969—1023)
[Закрыть] в чине тюдзё и управляющему делами дворца Таданобу[19]19
Таданобу – Фудзивара-но Таданобу (967—1035)
[Закрыть].
Зерна риса летели на наши головы[20]20
Зерна риса летели на наши головы – считалось, что разбрасывание зерен риса отпугивает алых духов
[Закрыть] словно хлопья снега, на измятую одежду было страшно смотреть. По прошествии времени, однако, это кажется забавным.
XII. В тот же день
Когда государыне остригли волосы и она приняла монашеское посвящение, всех охватило страшное беспокойство и отчаяние, но роды завершились благополучно. Еще не отошел послед, а монахи и миряне, сгрудившиеся в обширном пространстве от залы до южной галереи с балюстрадой, пали ниц и еще раз объединили голоса в молитве.
Женщины в восточной галерее смешались с высшими придворными; госпожа Котюдзё[21]21
Котюдзё – придворная из свиты государыни
[Закрыть] оказалась лицом к лицу с главным левым делопроизводителем Ерисада[22]22
Ёрисада – Минамото-но Ёрисада (977—1020)
[Закрыть], и их взаимное недоумение стало потом предметом насмешек.
Котюдзё выглядит всегда так свежо. Вот и сегодняшним утром она с тщанием привела лицо в порядок, но сейчас оно опухло от плача, там и сям слезы оставили следы на слое пудры, и она совсем перестала быть похожей сама на себя. Лицо госпожи Сайсё тоже преобразилось неподобающим образом. Да и я была, видно, не лучше. Как хорошо, что в таких случаях никто никого как следует запомнить не может.
Какие истошные вопли издавали духи, когда отходил послед! К прорицательнице Гэн-но Куродо был приставлен учитель Закона Будды Синъё, к Хёэ-но Куродо – некто по имени Мёсо, к Укон-но Куродо – учитель винаи из храма Ходзёдзи, а возле Мия-но Найси священнодействовал учитель Тисан. Дух бросив его на пол, и Тисан находился в таком ужасном состоянии, что для чтения молитв ему в помощь призвали учителя Нэнгаку. И не то чтобы Тисан был слаб, но уж очень силен был дух. К госпоже Сайсё пригласили Эйко, и от чтения молитв всю ночь напролет он осип. Но никто не мог помочь ей отогнать духов, и голоса не стихали.
XIII. 12-й день 9-й луны
К полудню небо прояснилось, и настроение стало утреннее, солнечное. Роды закончились благополучно, и радости не было предела, а уж когда узнали, что родился мальчик, мы пришли в неописуемый восторг. Дамы лили слезы весь вчерашний день, проплакали они и сегодняшнее туманное утро. Теперь же они разбрелись отдыхать по своим покоям. Остались женщины постарше, более способные прислуживать государыне.
Митинага с супругой отправились в другую часть дворца, раздавая подарки и тем монахам, которые молились и читали сутры последние месяцы, и тем, кого пригласили только вчера и сегодня. Одаривали также лекарей и гадателей, искусных в своем деле.
Во дворце начинались приготовления к обряду первого купания.
В женские покои вносились огромные мешки и свертки с одеяниями. Накидки были расшиты чересчур ярко, подолы – отделаны перламутром чрезмерно. Одеяния складывались в укромном месте. Дамы красились, слышались голоса: «А веер-то еще не принесли!»
Привычно выглянув из комнаты, я увидела в конце коридора нескольких придворных. В их числе – управляющего делами дворца государыни Таданобу и Ясухира[23]23
Ясухира – Фудзивара-но Ясухира (953—1017)
[Закрыть] – управляющего делами дворца наследного принца. К ним подошел Митинага и велел очистить ручей от листьев, нападавших в последние дни. Смотреть на них было так умилительно. Даже те, в чьем сердце затаилась печаль, теперь позабыли, казалось, о своих горестях. Но и сейчас Таданобу старался не выказать радости, хотя по его лицу можно было догадаться, что он-то как раз доволен более остальных.
Главный делопроизводитель Ёрисада, носивший чин тюдзё, доставил из государева дворца меч. Митинага повелел ему на обратном пути доложить государю о том, что все находятся в добром здравии. Поскольку в этот день отправлялись приношения в храм родных богов Исэ, то Ёрисада не мог задерживаться во дворце государыни, и Митинага разговаривал с ним стоя[24]24
«…Митинага разговаривал с ним стоя» – место деторождения считалось ритуально нечистым, и перед отправлением в синтоистский храм находиться там не разрешалось
[Закрыть]. Видимо, он одарил Ёрисада, но я того сама не видела.
Пуповину завязывала супруга Митинага. Первое кормление доверили Татибана-но Самми[25]25
Татибана-но Самми – придворная дама
[Закрыть], а постоянной кормилицей была назначена Осаэмон[26]26
Осаэмон – придворная из свиты государыни
[Закрыть], поскольку служила она давно и славилась добрым нравом. Она приходилась дочерью управителю земли Биттю – Мунэтоки-но Асон и была замужем за делопроизводителем Хиронари.
XIV. Вечер того же дня
Первое купание состоялось около шести часов пополудни. Зажгли светильники, и слуги ее величества в белых накидках поверх коротких зеленых одежд внесли горячую воду. Тазы и подставки для них также были покрыты белым. Управитель земли Овари – Тикамицу и Наканобу, старший над дворцовыми слугами, донесли тазы до бамбуковой шторы. Там их приняли две служанки – Киёсико-но Мёбу и Харима. Они разбавили кипяток холодной водой и передали тазы двум другим служанкам – Омоцу и Мума. Те же разлили воду в шестнадцать кувшинов, а остаток выплеснули в корыто. Они были одеты в тонкие накидки со шлейфами, поверх них – короткие накидки из тафты. Волосы были заколоты назад и схвачены белой лентой. Так что прически смотрелись замечательно. Отвечала за купание госпожа Сайсё, помогала ей госпожа Дайнагон. Их фигуры в белых передниках выглядели так необычно и привлекательно.
Митинага держал принца на руках. Впереди них шествовала госпожа Косёсё – с мечом и Мия-но Найси[27]27
Мия-но Найси – придворная из свиты государыни
[Закрыть] – с головой тигра. Ее короткая накидка была украшена узором из сосновых шишек, а на белом шлейфе бледно-голубыми нитками вышит берег моря. Пояс – из тонкой ткани с узором из китайских трав. На шлейфе Косёсё блестящей серебряной нитью были вышиты осенние травы, бабочки, птицы. В цветах одежд соблюдались запреты. Никому не дозволили нарядиться так, как он того пожелает, и лишь в узоре пояса допускалась вольность.
Двое сыновей Митинага, а также Минамото-но Масамити в чине сёдзё с шумом разбрасывали рис, стараясь перекричать друг друга. Настоятель храма Дзёдодзи, возглашавший оберегающие молитвы, был вынужден прикрыть веером голову и глаза от зерен. Дамы помоложе смеялись над ним.
Читать произведения китайских мыслителей надлежало доктору словесности делопроизводителю Хиронари. Он стоял возле балюстрады и возглашал первый свиток «Исторических записок». За ним в два ряда стояли двадцать лучников: десять – пятого ранга, и десять – шестого. Что до ночного купания, то его, в сущности, не было. Проводился только сам обряд – прежним образом. И только чтец, кажется, сменился. Наверное, это был управитель земли Исэ – Мунэтоки. Он читал соответствующее место из «Канона сыновней почтительности». А Такатика, говорят, читал главу об императоре Вэнь-ди из «Исторических записок». Так трое чтецов сменяли друг друга в течение семи дней.
XV. 12-й день 9-й луны
Я окинула взглядом придворных дам в белоснежных одеждах, сгрудившихся перед государыней, и отчетливое сочетание черного с белым напомнило мне превосходный рисунок тушью – темные волосы на белых одеждах.
В тот день мне было как-то не по себе, я чувствовала себя стесненной и почти все время оставалась у себя, наблюдая со стороны, как придворные дамы из восточного крыла спешили в покои государыни. Кому разрешались запретные цвета – были в коротких накидках из такого же шелка, что и нижние одеяния, и потому, несмотря на великолепие одежд, сердце каждого не было явлено. Те же, кому запретные цвета не разрешались, а также дамы постарше позаботились о том, чтобы выглядеть скромно, и надели восхитительные трех– или же пятислойные нижние одеяния, поверх них – шелковые накидки и простые накидки без узора. Некоторые же разрядились в узорчатые ткани и тонкий шелк.
Веера поначалу не слишком бросались в глаза, но изысканность ощущалась в них. На веерах были начертаны приличествующие случаю изречения и стихи. Забавно, что каждый хотел подобрать что-то свое, но только надписи эти оказались при сравнении столь схожи, будто о том сговорились заранее. А желание выглядеть не хуже других чувствовалось столь явно. Шлейфы и накидки – вышиты, обшлага рукавов – в серебре, швы на подолах заделаны серебряной нитью, сплетенной шнуром, веера украшены серебряными накладками. Казалось, что видишь перед собой глубокий снег в горах, освещаемый ярким лунным светом. Слепило глаза, как если бы стены были увешаны зеркалами.
XVI. 13-й день 9-й луны
На третий день Таданобу и другие служители дворца устраивали пир в честь новорожденного. Начальник правой стражи преподнес государыне праздничную еду, столик из благовонной древесины аквилярии и серебряные миски. Но я их не успела рассмотреть. Тюнагон Минамото-но Тосиката [960—1027] и советник Фудзивара-но Санэнари [975—1044] преподнесли одежду и постельное белье для новорожденного. И обивка ларца для одежды, и полотно, которым он был покрыт, и ткань, в которую были завернуты сами одежды, и покрывало для столика с подарками были обычного для таких случаев белого цвета, но, тем не менее, во всем ощущался и собственный вкус. Сдается мне, что остальные приготовления прошли под началом управителя земли Оми – Такамаса. Высшие сановники сидели в западной галерее восточного крыла, расположившись в два ряда с севера на юг, а места остальных придворных находились в направлении с запада на восток в южной галерее. Ширмы, украшенные белым узором, были обращены лицом наружу и стояли вдоль бамбуковых штор, что отделяли галерею от залы.
XVII. 15-й день 9-й луны
Ночные празднования на пятый день после рождения принца устраивал Митинага. Ночь выдалась безоблачной, ярко светила луна. Слуги разводили огонь у кромки берега озера, расставляли подносы с лепешками из риса и красной фасоли. Их болтовня и суета придавали празднику оживленность. Другие же слуги стояли со светильниками так часто, что было светло, как днем. Там и сям, в тени скалы или же под деревом, располагались люди из свит сановников, источавшие улыбки и довольство, сообщавшие друг другу, как они тайно молились о благополучном рождении принца – сиянии, явленном миру. Да и люди Митинага, даже те из них, кто достиг лишь пятого ранга, сновали повсюду, раздавая поклоны, будучи уверены, что удача не обошла их.
Как только отдали команду поднести угощения для государыни, появились восемь одинаково одетых в белое придворных дам с белыми подносами. Их волосы, зачесанные назад, были перехвачены белыми лентами. Государыне прислуживала Мия-но Найси. И всегда-то она выделялась удивительной привлекательностью, но сегодня, когда ее перевязанные белой лентой волосы ниспадали на плечи, она была особенно хороша. Я видела ее лицо вполоборота. Скрытое отчасти веером, оно выглядело удивительно красивым.
Восемь придворных дам с зачесанными назад волосами – Гэн-сикибу, Кодзаэмон, Кохёэ, Таю, Омума, Комума, Кохёбу и Комоку – были молоды и хороши собой. Они расположились в два ряда – друг против друга – и являли собой достойное зрелище. Их прически были обычны для тех, кто прислуживал государыне. Ввиду особой важности случая выбор пал на самых красивых, и те, кого обошли стороной, пребывали в отвратительном расположении, духа, жаловались, плакали от досады – выглядели, словом, смешно.
Более тридцати дам, занимавшие пространство в два пролета между опорами зала, к востоку от помоста, являли собой живописное зрелище.
Служанки внесли праздничную еду. Перед ширмами, которые отделяли ванную комнату от боковой двери, поставили еще одну обращенную к югу, и еду подали туда – на двух белых столиках. Шло время, и в ярком свете луны я наблюдала за слугами и служанками, кухарками и причесницами, уборщицами, лица которых я видела впервые. Были там и другие, может быть, ключарки – одежда, румяна и гребни смотрелись грубовато, но вполне соответствующе торжественности происходящего. На восточной веранде, вплоть до входа в коридор, люди сгрудились столь тесно, что не протиснуться.
Теперь, когда столы уже были накрыты, придворные дамы уселись возле бамбуковых занавесок. Пламя светильников ярко освещало всех, но наряд госпожи Осикибу особенно бросался в глаза – ее шлейф и короткая накидка были украшены вышивкой с видом местечка Камацубара, что на горе Осио. Таю-но Мёбу пальцем не пошевелила, чтобы украсить свою накидку, но на ее шлейфе красиво серебрилась волна. Не что-нибудь из ряда вон выходящее, но – красиво. Рисунок на шлейфе Бэн-но Найси был отмечен поистине редкостным вкусом: журавль на серебряном берегу моря. Мысль о том, чтобы поместить вместе журавля и ветвь сосны, соперничающих друг с другом в долголетии, показалась мне очень удачной. Украшенный серебряными накладками шлейф госпожи Сесё выглядел не столь впечатляюще, и люди втихомолку судачили об этом.
В эту ночь государыня выглядела столь привлекательно, и мне хотелось, чтобы ее обязательно увидели другие. «Этот мир никогда не видел ничего подобного», – сказала я, сдвинув ширму, за которой сидел монах, находившийся на ночном дежурстве. «Замечательно, просто замечательно», – откликнулся он, оставив молитвы и довольно потирая руки.
Сановники покинули свои места и собрались на мосту. Вместе с Митинага они играли в кости. Было неприятно смотреть, как каждый стремился заполучить писчую бумагу, предназначавшуюся победителю.
Подошло время и для песен. Песню нужно было возгласить, когда тебе подносят чарку с сакэ, и мы шевелили губами, думая, как бы сказать поудачнее. Я сложила так:
Пусть эта чарка,
Что передаем друг другу
Под полною луной,
Искрится дивным светом
И счастье принесет навек.
«Когда дайнагон Кинто[28]28
Кинто – Фудзивара-но Кинто (966—1041)
[Закрыть] здесь, надо думать не только о словах, но и о том, чтобы голос звучал красиво», – шептались мы между собой. Но то ли оттого, что было много других дел, или же оттого, что становилось поздно, но только все разошлись, и песню никому огласить не довелось.
Потом стали раздавать подарки. Высшие сановники получили одежды для жен, а также одежду и одеяла из числа подношений новорожденному. Придворным четвертого ранга полагалось по набору одежд на подкладке и хакама[29]29
Хакама – часть официального костюма у мужчин в виде широких шаровар, напоминающих юбку
[Закрыть]. Придворные пятого ранга получили по набору одежд, шестого – по паре хакама.
