Текст книги "Полынный мой путь (сборник)"

Автор книги: Мурад Аджи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 64 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

Вместо заключения – несколько слов об использованной литературе

Мне в те годы очень везло, видно, помогало Небо. Когда рукопись книги «Мы – из рода половецкого!» легла на стол редактора, у меня гора с плеч, с легким сердцем шел я из издательства, а ноги сами завернули в букинистический магазин. Подошел к прилавку просто так, посмотреть. И… не поверил глазам – там лежала брошюра «Адаты кумыков». Будто кто-то нарочно подложил ее.

Откуда в огромном городе книжка, которая никому не нужна? Почему она попала мне именно в тот момент жизни, когда я был переполнен темой Великой Степи и для полного счастья мне не хватало именно этой книжки?.. Как тут не поверить в Судьбу!

Вообще к книгам у меня теперь особое отношение: они, как люди, хорошие и разные. Собственно, книги и помогли узнать то, о чем все забыли. Никаких специальных, «закрытых» источников у меня не было. Все брал из библиотеки, знаменитой «Ленинки». Более четырехсот томов прошли через мои руки. Некоторые не оставили в памяти и следа, а иные не хотелось выпускать из рук. Так было с В. Г. Тизенгаузеном, великим историком XIX века, по его трудам я учился мудрости и умению, смелости и осторожности.

Очень большую помощь мне оказал английский историк XVIII века Э. Гиббон, лучше него никто не рассказал о средневековой Европе, не заставил задуматься о причинах иных событий. Семь солидных томов этого англичанина уже два века воспитывают историков. И все эти два века не прекращаются нападки на их автора, потому что он рассказал неприятную кому-то правду о средневековье.

Не буду отрицать, книги монахов, которые по заданию папы римского шпионили в Великой Степи, надо читать и перечитывать каждому, кто интересуется степной темой. Это – азбука Истории. Но читать их надо умело: они написаны людьми с иным мировоззрением, которые много видели, однако далеко не все поняли.

А наши знаменитые ученые С. И. Руденко и А. П. Окладников, наоборот, видели куда меньше, чем Рубрук или Плано Карпини, но поняли многое, потому что археологические экспедиции расширяют кругозор…

Восхищаюсь Н. М. Карамзиным, но его надо уметь читать! Не официальный текст был интересен мне, а комментарии и примечания. Там оздоравливающая правда: великий мастер творил по примеру Иордана, опровергая самого себя.

Отдельно хочу сказать о Древнетюркском словаре, его мне подарил прекрасный Вайдулла из Бабаюрта. Эту книгу я читаю перед сном или когда плохое настроение. В ней кладезь знаний и света. Собственно, с нее, по-моему, и должна начинаться история тюркского мира и Великой Степи. К сожалению, цензура поработала над этим словарем. Но… к счастью, неумелым был цензор, он слишком многое пропустил.

Собственно, о «вкусах» цензуры лучше не спорить.

Вот книги – я называю их настольными, думаю, они будут интересны и читателям. Даю в том порядке, в котором они лежат.

[Алибеков]Адаты кумыков. Пер. Т. – Б. Бейбулатова; запись М. Алибекова. Махачкала, 1927.

Гиббон Э. Закат и падение Римской империи: История упадка и разрушения Римской империи. Т. I–VII. М., 1997.

[Карпини] Иоанн де Плано Карпини. История Монгалов. СПб., 1911.

[Поло] Марко Поло. Книга. М., 1955.

[Рубрук] Вильгельм де Рубрук. Путешествие в Восточные страны. СПб., 1911.

Флетчер Дж. О государстве Русском… СПб., 1906.

Тизенгаузен В. Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Извлечения из сочинений арабских. Т. I. СПб., 1884.

Тизенгаузен В. Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Извлечения из сочинений персидских авторов. Т. II. М.; Л., 1941.

Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Getica. M., 1960.

Приск. Римское посольство к Аттиле. СПб., 1842.

Крымский А. Е. История арабов и арабской литературы, светской и духовной. Ч. 1–3. М., 1911–1913.

Успенский Ф. И. История Византийской империи. Т. I–III. M., 1997–1999.

Акишев К. А. Курган Иссык: Искусство саков Казахстана. М., 1978.

Акатаев С. Н. Мировоззренческий синкретизм казахов. Вып. I–II. Алматы, 1993–1994.

Беовульф, Старшая Эдда, Песнь о нибелунгах. М., 1975.

Тугушева Л. Ю. Уйгурская версия путешествия Сюань-Цзана. М., 1991.

Мурзаев Э. М. Тюркские географические названия. М., 1996.

Баскаков Н. А. Русские фамилии тюркского происхождения. М., 1993.

Дирингер Д. Алфавит. М., 1963.

Древнетюркский словарь. Л., 1969.

Мюллер Л. Крещение Руси. Ранняя история христианства до 988 года. Фрагментарный перевод// Русь между Востоком и Западом: культура и общество X–XVII вв.// К XVIII Международному конгрессу византивистов (Москва, 8 – 15 августа, 1991 г.). Ч. I–III. M., 1991.

Томсен В. Дешифрованные орхонские и енисейские надписи / Пер. Радлова В.// Записки Восточного отделения Русского Археологического общества. Т. VIII. Вып. III–IV. 1894. С. 327–331.

Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. I–V. М., 1989–1993.

[Кюстин] Записки о России французского путешественника маркиза де Кюстина. М., 1990.

Ферро М. Как рассказывают историю детям в разных странах мира. М., 1992.

Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993.

Окладников А. П. Олень Золотые Рога. М.; Л., 1964.

Руденко С. И. Культура населения Горного Алтая в скифское время. М.; Л., 1953.

Руденко С. И. Культура населения Центрального Алтая в скифское время. М.; Л., 1960.

Руденко С. И. Культура хуннов и ноинулинские курганы. М.; Л., 1962.

[Преловский] Поэзия древних тюрков V–XII веков. Пер. А. Преловского. М., 1993.

[Преловский] Шаманские песнопения сибирских тюрков. Пер. А. Преловского. М., 1996.

Приложение

Ты устрашаешь глупца и невежду, о мудрость.

Ты нерадивых и праздных караешь, о мудрость.

Ты отрешившимся радость даруешь, о мудрость.

Ты умудренным покой посылаешь, о мудрость

Обложка брошюры «Адаты кумыков» 1927 года издания

Источники записей[12]12
  Печатается с сохранением орфографии оригинала.


[Закрыть]

Из-за опасения, что старые и новые адаты кумыков будут брошены ими и забудутся вовсе и что люди, знающие эти адаты умрут, я решил прибегнуть к помощи трех старых людей, умудренных жизненным опытом, хорошо знающих как настоящие, так и прошлые быт и адаты наших кумыков. Эти старики были следующие: Герей Бекмирзаев, Ачакан Ачаканов и Абдул Умаханов. Я изложил в известном порядке все, что они слышали и знали, а все, что мною об этом было записано, я им прочитал и подверг их исправлениям.

Герей Бекмирзаев из кумыкских узденей, служил в Петербурге (Ленинграде), в царском конвое. Получив там офицерский чин, он вернулся в Дагестан. В селении Эндрей он поступил на должность помощника главного пристава. В то время в Эндрее существовал народный суд, где дела рассматривались по адату. Председателем этого суда был главный пристав, а должность переводчика исполнял Г. Бекмирзаев, который руководил решением дел до конца своей службы, неуклонно придерживаясь местных адатов.

По увольнении от службы Г. Бекмирзаев возвратился в свое родное селение Аксай, и тут он, сблизившись с местными князьями и влиятельными узденями, отдался весь изучению местного быта и адатов. Таким образом, этот человек был опытным и знающим в этой области. По возвращении в Аксай он служил на должности старшины и тут всегда судил народ по адатам.

По этой то причине я, когда писал это свое изложение, о каком бы адате ни шла речь, всегда обращался к компетенции Г. Бекмирзаева.

Ачакан Ачаканов происходил из влиятельных кумыкских узденей. Отец его, Абдул, был офицер, хорошо изучивший кумыкский язык, быт и адаты в жизни князей и узденей. К этому Абдулу обращались за советами как в личных, так и в общественных делах. Ввиду его большой опытности и познаний в этой области его выбрали депутатом в народный суд, где он и состоял до конца своей жизни. Его сын, Ачакан Ачаканов, перенял от отца все эти знания и интерес к наблюдению за бытом и адатами. Он так же, как и его отец, прослыл в народе компетентным, поэтому и его народ выбрал депутатом в народный суд на место его умершего отца. Ачаканов, прослужив в суде семь-восемь лет, вернулся в свое родное селение Аксай. Общество, когда ему требовалось довести до властей о своих и общественных делах, всегда обращалось к Ачакану, говоря: «Ачакан, говори, ты знаешь ведь!» И таким образом он говорил от имени общества. И с того времени все обращались к Ачакану за советом. Я, мысля, что вместе со смертью подобных Ачакану людей умрут и адаты, спешил записать с его слов все, что он знает об этих адатах.

Абдул Умаханов происходил из кумыкских узденей. Он часто вращался среди князей, часто бывал в их кунацких, приглядывался и изучал их адаты и быт. Свою любознательность он распространял на взаимоотношения прочих узденей, как в их личном быту, так и в общественном. Все, что он слышал и видел, усвоив ясно, передавал он своему роду, когда тот обращался к нему за советом. По этой причине он также был послан в народный суд депутатом. По возвращении с этой службы к нему продолжал народ обращаться как к авторитету в области знаний быта и адатов. В общественных и индивидуальных спорах и разных столкновениях к его голосу и советам прислушивались и уважали его. Поэтому я записал об адатах также и по его передаче.

Кроме этого материалом мне служили найденные мною и взятые из различных мест и улиц судебные дела, старинные книги и рукописи, которым угрожало скорое уничтожение, потеря и порча. Если есть какие пробелы в этом моем труде, то прошу читателей меня судить не строго.

Несколько слов об истории кумыкского народа.

Под названием кумыки была издавна известна маленькая народность, жившая в селении Эндрей. Шамхал Тарковский отделил одного из своих сыновей, Султанмута, и отдал ему во владение земли, заключающиеся между реками Койсу и Тереком. Он прибыл в селение Эндрей и стал князем находившихся там кумыков.

Так гласит история. Так как князь этот являлся владетелем этих земель, то народ, воздавая ему почет, стал ему подвластным. Видя спокойные и мирные порядки среди эндрейцев, сюда стали стекаться с разных сторон разные люди. Население аула Эндрей значительно расширилось. Наконец явилась необходимость построить новые аулы, каковыми явились Аксай и Костек. Кумыки разбились и расселились по этим трем аулам. В каждом из них были посажены свои князья, из которых каждый брал со своего общества подати. На эти подати князья и жили. Князья, уважая своих узденей, входили с ними в молочное родство, отдавая своих детей на кормление грудью их женам. Все народные дела решались по шариату.

Народ решил узаконить кроме шариата и адаты (обычаи). Для введения каждого нового адата кумыки собирались на два кургана под названием «Центральные Курганы». Эти курганы находились между селениями Новый Аксай, Старый Аксай и Эндрей, на берегу речки Яман-Су. Когда вводимый адат касался улажения споров между обществами двух соседних селений, то к этим курганам выходили оба общества, во главе со своими князьями. Одно из них собиралось на одном кургане, а другое на другом. Между этими курганами собирались выделенные от обоих обществ представители. Последние сговаривались о мирном улажении спора, и результат сговора стали называть «адатом». Этот адат скреплялся большинством голосов узденей и, наконец, князьями. Неподчинявшихся адату заставляли подчиняться силой.

Шариатскими делами, как, например, продажа-купля земли, дома, брачные дела, наследство, наказание за прелюбодеяния и т. п., должен был ведать кади. А такие дела, как убийство, похищение девушки и вдовы или гнусное насилие над ними, поранение, воровство и пр., решались по адату. И в последнем случае были свои наказания и меры пресечения, как то: выселение из родины, штрафы и пр., причем адатные судьи были в каждом селении. Если кто-либо не был доволен решением адатного судьи своего селения, то в селение Эндрей посылалось по одному кадию от каждого из трех названных селений и умные из узденей. Эти люди в том селении рассматривали, в качестве судей, дела в течение трех месяцев. Если же этот суд не мог решить дело, то на вышеназванные «Центральные курганы» собирались общества трех селений и там выносили в окончательной форме свое решение, которое вводилось в быт как адат.

У нас, у кумыков, судебные процессы бывали двух родов: направляющиеся к адатам и направляющиеся к шариату. В прежние времена споры и процессы, относящиеся к адату, имели три направления (отделения): торговое, земледельческое и собственно адатное. При судебных делах адатного направления на суде выносилось постановление. Если находилось лицо, постановлению не подчиняющееся, то его заставляли силой подчиняться. Для преступников существовал княжеский подвал, куда их сажали.

Дела, направляемые у кумыков в суды, были следующих родов: о воровстве, об убийстве, о поранении, об изнасиловании, о нападении на дом, о поджоге ночью и т. п.

В торговое отделение суда направлялись дела торговцев и купцов, в земледельческое отделение (крестьянское отделение) дела крестьян. Дела прочих видов рассматривались по шариату. В спорах торговых членами суда являлись крестьяне. Их постановление имело законную силу.

Адаты при убийствах

Человек, совершивший убийство, немедленно после убийства укрывался со своими родственниками, по отцовской линии, в доме своего князя. Последний, согласно адата, должен был взять их под свою защиту и покровительство. В этих случаях он, собрав своих узденей и молочных родственников (эмчеков), брал на себя руководство в делах укрываемого им убийцы в целях предупреждения и предотвращения ответного кровопролития, для успокоения потерпевших, до примирения убийцы со стороной. Князь кормил весь укрываемый род убийцы до окончания своих хлопот по примирению сторон. Сюда в дом князя, а также к потерпевшим приходили односельчане и знакомые. Они, выражая им свое соболезнование, говорили по обыкновению: «Да ниспошлет Бог свой мир…» Родственницы убийцы в доме князя держали «яс» (обряд оплакивания убитого) и при этом, причитывая, проклинали и поносили своего родственника-убийцу. Сам же князь, выждав окончания дней «яс» у убитого, посылал туда своего кади и двух «тамаза» (почетных стариков) для переговоров о примирении с родственниками убийцы. Если не соглашались простить убийцу, то посланные князя предлагали выселить далеко из родного аула убийцу (адат – «канлы») и при этом просили примириться с родственниками убийцы. Если переговоры в первый раз были безуспешны и посланные возвращались к князю ни с чем, то последний посылал их второй и третий раз и вообще до тех пор, пока родственники убитого не соглашались на примирение. При этом последнем случае от родни убийцы собирался «алым», т. е. мзда, преподносимая родне убитого. Алым с дыма, т. е. с родни, кушающей из одного котла, с давних времен был установлен в один баран. Позднее установился «алым» в деньгах – в размере тринадцати рублей. В случаях, когда родственники жили отдельно, то на алым бралось с каждого брата по пяти рублей, с двоюродного брата по два рубля пятьдесят копеек, с троюродного брата один рубль пятьдесят копеек, а четвероюродного брата по шестьдесят пять копеек и т. д. Нисходя по дальнейшим родственникам, взыскание доходило до мзды в двадцать пять копеек. Того родственника убийцы, который не желал принять участие в алыме, родственники убитого имели право убить. Разумеется, что алым был большой в том роде, где родственников было много, а малый, где родственников было мало. Если у убийцы род был маленький и состоял из бедных родственников, то эти родственники в алыме не участвовали.

Когда таким образом алым был готов, то родным убитого посылали сказать, что «идем с алымом». Последние все собирались в доме убитого и держали «яс». Родственники убийцы с почетными стариками аула, кадием и князем во главе, передав алым кадию, шли на «яс» или «тазият» (сидение мужчин на «ясе»). Перед отправлением туда у родственников убитого снимали все оружие, обувь, и они босые, подняв шаровары выше колен, сняв свои папахи, шли до тазията. Когда эта процессия подходила ко двору с тазиятом, то кади с алымом, оставив родственников убитого на почтительном расстоянии от тазията, вместе с князем и почетными сельчанами подходили к тазияту, и, по отдаче своего обычного салама (приветствия), совершив молитвословие (дуа), произносил проповедь о прощении и мирной жизни. После этого он подходил к старейшему в роде убитого, сидящему на тазияте, и, поднося ему алым, говорил: «Этот алым дает (такой-то) князь». Беря алым, родственники убитого становились лицом к родственникам убийцы, возвращались к себе – по домам. Перед возвращением они произносили: «Да ниспошлет Бог свой мир». Убийца был отправляем в качестве канлы (кровника) в другие селения. Если его там находили родственники убитого и убивали, то говорилось «кровь за кровь» и об этом забывалось. Если они его не могли убить, то он был в канлы до тех пор, пока с ним родственники убитого не примирялись.

Родственники убийцы, после примирения с родственниками убитого, не должны были оставлять своего осторожного отношения к ним.

В случаях, когда родственник убитого убивал родственника убийцы, давшего алым, такой убийца являлся кровником – «канлы» ем князя в течение одного года со дня убийства. Если только его князь не убивал, то он не мог видеть князя и сказать ему: «доброе утро» и «добрый вечер» (обычные слова, произносимые при поклоне князю). Такого канлы-кровника князя никто не принимал и не давал ему приюта у себя. По этой причине никто не осмелился быть канлы князя.

* * *

В тех случаях, когда по пробытии канлы пять-шесть лет в ссылке по хлопотам и посредничеству князя родственники убитого соглашались пойти на примирение, адат был такой.

Канлы, до своего примирения с родственниками убитого, не должен был ни брить, ни стричь своих волос. Перед отправлением на примирение родственники канлы, объявив о своем намерении, старались собрать к себе возможно больше народу для того, чтобы шествовать на примирение. Среди этого народа должен был находиться князь.

Все они собирались во дворе канлы или у его ближайшего родственника в такой обстановке: на дворе был разостлан ковер, на нем была положена большая пуховая подушка (назберишь), на этом назберише находились седло со всеми принадлежностями, панцирь и ружье. Тут же стоял лучший в селении конь. Несколько женщин из родни убийцы садились возле положенных на ковре вещей, проклиная и понося своего родственника-убийцу, устраивали «яс» (оплакивание убитого), причитая и колотя себя в грудь и в голову. Около, стоя молча и мрачно, глядели на них все собравшиеся. Некоторые, слушая причитание женщин, плакали вместе с ними.

Когда сторона канлы посылала стороне убитого сказать, что идут с канлы, то последняя, собрав своих друзей, близких и знакомых, отправляла туда в свою очередь сказать: «пусть идут». Тогда вся сторона канлы шествовала в таком порядке: впереди шли кади, муллы, хаджи, старики с князем, за ними весь собравшийся посторонний народ, за ними родственники по отцовской линии, дяди по матери, племянники по сестре, внуки по дочери. Сзади них сам канлы. Впереди канлы вели оседланную лошадь с накинутым на седле панцирем. На передней луке висело ружье с дулом, направленным назад. Причем, прежде чем дойти до тазията убитого, канлы с родственниками, вышедшие из дому, неопоясанные и без оружия, снимали свои папахи. Тогда кади, в сопровождении князя и почетных людей, входил на тазият и, после своего салама и прочтения молитвы, произносил проповедь о прощении. Прибывшие за кадием князь и народ просили: «Во имя бога, простите». Если старейший из родни убитого скажет: «Нет, не прощаю», то все прибывшие посторонние снимали папахи, если и тогда получали отрицательный ответ, то все они становились на колени. Все то же проделывали родственники убийцы (канлы), стоя поодаль. Наконец, добивались утвердительного ответа. После этого во двор тазията вводили лошадь, а за нею канлы с родственниками. По получении лошади старейший родственник убитого дарил ее князю, а последний возвращал ее прежнему хозяину, у которого она была взята родственниками канлы.

Потом водили канлы мимо ряда стоящих на тазияте родственников убитого, и он перед каждым из них падал ниц, прося о прощении; после того, как каждый стоявший на тазияте из родственников произносил: «живи, вставай, прощаем», канлы вводили к сидящим на «ясе» женщинам. После того, как канлы там проделывал то же, что перед мужчинами, его выводили во двор и все присутствующие произносили: «до свидания, да даст бог согласие» – и, уводя с собой канлы и родственников, уходили по домам. Через три дня сторона убитого звала к себе канлы и, оказав ему все признаки уважения и ласки, об’являла его своим «как кардаш» – кровным родственником. После этого сажали его на пороге двери и, срезав ему несколько волос с головы, говорили: «Иди, живи, сбрей волосы».

* * *

На случай, когда убийце прощается в тот же день, когда он совершил убийство, адат такой.

Для того, чтобы идти на примирение, собирали возможно большое количество народа, приглашали и своего князя. Пока собирался приглашенный народ, родственники во дворе убийцы приготовлялись к процессии: намечались молодые люди, поддерживающие убийцу во время его плача на «ясе». Они шли рядом с канлы и вместе с ним плакали, ударяя себя в лоб кулаками. Намечали женщин, которые будут причитать печальные напевы. После этого расстилали на дворе ковер, на нем на большой пуховой подушке клали доспехи джигита: седло со всеми принадлежностями и приборами, панцырь и ружье. К этим вещам подходили женщины и делали «яс», проклиная и понося своего родственника – убийцу. Окружавшие их мужчины громко вторили женщинам в их плаче. Так они держали яс, пока народ собирался. Когда последний был собран, снимали оружие у канлы и у родственников. Весь собравшийся у канлы народ выступал и шел по направлению к тазияту (во двор убитого), причем впереди шли кади, хаджи, муллы и почетные люди, сзади шли молодые люди и женщины, причитая и плача, понося своего родственника – убийцу. В таком порядке они подходили ко двору с тазиятом. Туда сначала входили кади и почетные люди. Прочитав там молитву, они передавали алым. После этого молодые люди вместе с канлы входили во двор. Плача и колотя себя кулаками по головам, они обходили двор кругом, за ними шли их женщины с открытыми головами, ударяя себя руками по лицу и по груди. Одетые в белые платья, они громко плакали, поносили своего родственника и пели жалостные куплеты, сложенные об убитом. При этом канлы, подходя с своими товарищами к мужчинам-родственникам убитого, падал перед ними ниц. После этого он продолжая плакать громко и, ударяя себя кулаком, окруженный товарищами, входил к женщинам в комнату и там с товарищами, став на колени перед женщинами, продолжал свой плач. Пробыв таким образом у женщин с минуту, канлы с товарищами, продолжая свой громкий плач, выходил на двор. В это время прибывшие с ним его женщины сходились к средине двора, садились и продолжали свой громкий яс с «ваях» [распеванием куплетов]. К этим женщинам выходили из комнаты женщины-родственницы убитого и, присоединившись к ним, вливались в общий «яс» и «ваях». К ним же присоединялась вся бывшая здесь молодежь и поддерживала «яс» громким плачем. Через несколько минут старики посторонние уговаривали женщин убитого войти к себе в комнату, а остальных – прекратить плач, что исполнялось всеми. После некоторого времени простаивания на тазияте один из старейших со стороны убитого выходил с своего места к средине двора и, обращаясь к прибывшему народу, говорил: «Спасибо, вернитесь». Прибывшие уходили, говоря: «Да будет последствие благое». Канлы со своими родственниками продолжал стоять на тазияте.

Все расходы на похороны и поминки убитого нес убийца, т. е. канлы. Эти расходы шли на гробокопателей, на доски, на саван, на поминки, при которых обыкновенно резалась скотина, на муллу и т. п. До окончания тазията, продолжавшегося с неделю, канлы со своими родственниками простаивал там. Утром с рассветом и вечером до заката солнца он с родственниками, вместе с другими выходил на обычное чтение молитвы на могилу убитого. Этот последний обряд, называвшийся «альгам», тянулся обычно от двух недель до одного месяца после смерти. Канлы должен был выходить на этот альгам. До окончания альгама он должен был поставить на могилу убитого им хороший памятник. Кроме этого он, выказывая к родственникам убитого всяческое уважение и почтение, не стриг и не брил себе волосы, а его родственницы женщины одевали на целый год черное платье, которое не мыли в течение целого года. Иногда родственники убитого предлагали этим женщинам снять траур через месяц и через несколько месяцев. Кроме того, существовал адат: родственники посылали сказать канлы, чтобы он сбрил себе волосы. Тогда он звал к себе родню убитого и устраивал им хорошее угощение, при этом сбривались его волосы. Это обозначало вхождение его в кровное родство.

* * *

В случаях, когда один человек убивал сразу двух, то дело не ограничивалось высылкой в канлы одного убийцы. Родственники убитых могли выбрать кроме убийцы еще одного родственника и об’явить его также канлы. Последний выселялся вместе с фактическим убийцей, и оба они оставались в канлы до тех пор, пока они не были прощены родственниками убитого. В тех случаях, когда убитые являлись родственниками по отцовской линии, родственники убийцы выказывали уважение и почтение только одним определенным лицам, а в противном случае они оказывали уважение и почтение родственникам обоих убитых. В случае, когда убивали фактического убийцу, то другой (не фактический) не избавлялся от обычных повинностей канлы. Он во время примирения, так же как действительные убийцы-канлы, нес все повинности и выполнял обряды.

* * *

Когда два-три человека сообща убивали одного и если устанавливалось, что все они участвовали в убийстве, то, согласно адатов среди кумыков, все являлись канлы и выселялись. Все их родственники давали алым и выходили на «свидание» и на временное условное примирение с родственниками убитого. Если последние не могли убить кого-нибудь из этих канлы в течение года, то оставался в канлы один из них по выбору родственников убитого, а остальные, бывшие канлы, возвращались в свое селение. Выбранный же канлы оставался в этом положении до тех пор, пока его не простят родственники убитого.

В случае, когда при убийстве одним лицом нескольких и все последние являлись родственниками по отцовской линии, то преподношение им полагалось, как одному раненому, но если среди них был родственник по материнской линии, то ему преподношение и почет были отдельные, как отдельному раненому.

* * *

Если во время столкновения нескольких или многих лиц убит один, то, невзирая на то, что все участвовавшие в этом столкновении и клялись в своей невиновности и непричастности к убийству, все же они не избавлялись от ответственности и кровь безнаказанно не пропадала: все эти лица, согласно адата, должны были сдаться, сняв свое оружие. Тогда старший в роде убитого по отцовской линии имел право убить одного из них по своему выбору и «кровь уходила за кровь». По этой причине в этом случае все участники обыкновенно указывали среди себя одного виновника в убийстве и его выдавали. Тогда его высылали, как канлы и его родственники, как при обыкновенном убийстве, ходили «на свидание» с родственниками убитого и несли ему алым, а канлы, если его не могли убить, оставался до примирения.

Когда убивали: отец сына или сын отца, или старший брат младшего, или младший брат старшего, или мать или сестру – и если за кровь вступиться не было между ними близких людей, то тогда в этого убийцу весь народ стрелял из ружья с проклятьями: «налат тубек атгагнлар». «Он не человек, у него нет чести, он убил своего отца», – говорил по адресу убийцы народ, и его не допускали показываться ни в каких сборищах. «Он низкое существо», – говорили о нем в кунацких князя и его туда не пускали. Если же у него был еще брат, близкий родственник, то он должен был уйти в канлы и там оставаться до тех пор, пока его или не убьют, или не простят.

* * *

Если один человек убивал другого и укрывался в чьем-нибудь доме или в доме влиятельного узденя, у которого большой род, и родственники убитого делали вооруженное наступление на этот дом, то начальник этого рода (хозяин дома), выходя за ворота дома, говорил наступающим: «Стойте». Когда те говорили: «Уйди, мы войдем» – и хотели силой ворваться, и если в этом случае хозяин дома убивал кого-либо из неслушающих его, то тогда этому убийству покровительствовал адат: хозяин дома не являлся канлы и не оказывал роду убитого им обычного уважения и почтения.

Если в этом доме наступающим удавалось убить своего канлы или если укрывавшийся похитил дочь наступающих и те убили похитителя, то кровь уходила за кровь и между обоими родами вражды не было. Ворвавшегося за канлы в дом хозяина, у которого этот канлы искал защиты, и убившего этого канлы высылали на один год в канлы, за то, что он сделал вооруженное нападение на чужой дом (святость и непосягаемость которого по адату должны чтиться). Если этого годичного канлы в течение года не убьет домохозяин, то если он их княжеского рода – по возвращении ему не оказывали подобающей князю чести – как «доброе утро», «добрый вечер», а если же он уздень, то говорили по его адресу: «он низкое существо», «он не человек», и его не допускали ни в какие общественные сборища (или вообще в какие-либо сборища).

Если один человек убьет другого, а у убитого есть отец, братья, маленькие дети, бедная семья, то если родственники убитого его простят, но семью они не берут на содержание, то убийца должен был взять на свое содержание всех оставшихся детей до их совершеннолетия.

После же совершеннолетия дочерей он выдавал замуж, а сыновей женил. Таким образом, убийца отца бедных детей освобождался от взыскания.

Если князь убивал какого-нибудь узденя, то он сам не выходил в канлы, а в качестве такового отправлял одного из своих узденей, равного убитому, который оставался в канлы в течение одного года. Если этого подложного канлы родственники убитого не могли убить в течение этого года, то тот возвращался домой. Хотя князь убивал узденя, но уздень не мог его убивать. В случае, если уздень убивал нечаянно или даже нечаянно ранил князя, то он не мог нигде найти себе защиты: в какой бы дом, в какое бы селение он ни заходил, его не принимали. Принять его под свое покровительство мог лишь один Шамхал Тарковский. Если только уздень, убивший или ранивший князя, осмеливался на авось идти под покровительство Шамхала Тарковского, то последний его или убивал, или, прибыв на место убийства, заставлял с ним мириться род убитого князя. Все это зависело от того, как Шамхал найдет убийцу: виновным или невиновным.