Текст книги "Хроники песчаного моря"

Автор книги: Мойра Янг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Мойра Янг
ХРОНИКИ ПЕСЧАНОГО МОРЯ

Посвящается моим родителям и Полу

Лу родился первым. В день зимнего солнцеворота, когда солнце зависает низко над горизонтом.

Потом я. Чуть попозже.

В общем-то этим все сказано.

Лу первый.

Он всегда первый, а я уж следом.

И это нормально.

Это правильно.

Так и должно быть.

Потому что все предначертано. Все предрешено.

Судьбы всех тех, кто рожден.

Судьбы всех тех, кто родится.

Как только возник мир, звезды все предопределили. Время рождений, время смертей. Даже то, какими мы будем, хорошими или плохими.

Если умеешь читать по звездам, узнаешь историю человеческих жизней. Историю своей жизни. Прошлое, настоящее и то, что ждет впереди.

Когда-то давно, когда Па был мальчишкой, он встретил мудрого странника. Тот научил Па читать по звездам. Па никогда не говорит, что начертано в ночном небе, но видно, как тяжело ему нести это знание.

Потому что нельзя изменить предначертанное.

Оно обязательно случится, даже если Па о нем расскажет, даже если предупредит.

Я замечаю, как он иногда смотрит на Лу. Как смотрит на меня.

Вот только никогда не говорит нам, что ему про нас известно.

Похоже, Па не рад той встрече со странником.

Если посмотреть на нас с Лу, сразу и не скажешь, что мы брат и сестра. И уж тем более, что мы двойняшки.

У него золотистые волосы. У меня – черные.

У него голубые глаза. У меня – карие.

Он крепкий. Я тощая.

Он красивый. Я – уродина.

Он – свет.

Я – его тень.

Лу сияет, как солнце.

Может, поэтому им было так легко его найти.

Они просто шли на свет.

СЕРЕБРЯНОЕ ОЗЕРО

Сегодня жарко. Так жарко и сухо, что во рту стоит привкус пыли. В такой раскаленный день земля трещит от жары.

Дождя не выпадает ни капли. Вот уже полгода. Даже родник, что питает озеро, и тот почти высох. Теперь приходится долго идти по берегу, прежде чем зачерпнуть ведро. Еще чуть-чуть – и Серебряное озеро исчезнет.

Серебряное озеро.

День за днем Па что-то там заговаривает, заклинает. День за днем на горизонте собираются дождевые тучи. Мы с надеждой глядим, как они ползут к нам. Только тучи до нас не доходят. Они рассеиваются, тают. И так всякий раз.

Па никогда ничего не говорит. Смотрит на безжалостное чистое небо, собирает камешки, прутики – или что он там на земле раскладывает. А затем прячет все до следующего дня.

Сегодня он сдвигает шляпу на затылок, задирает голову и долго изучает небо.

– Надо попробовать круг, – говорит он. – Да, похоже, круг будет в самый раз.

Лу давно поговаривает о том, что Па становится все хуже. С каждым засушливым днем часть него… как будто исчезает, что ли.

Когда-то мы рыбачили на озере и ловили дичь в силки. Что-то выращивали, кого-то откармливали. В общем, нормально справлялись. А в этом году что ни делай, как ни старайся, все без толку. Без дождя все зазря. Земля умирает, кусочек за кусочком.

И то же самое происходит с Па. Что было в нем хорошего, день за днем увядает. Вообще-то он уже давно не в себе. С тех самых пор, как умерла Ма. Похоже, Лу прав. Па пересох, как наша земля, его глаза все чаще обращены к небу, а не к тому, что находится прямо перед ним.

Даже не знаю, видит ли он нас.

Эмми бегает, как дикарка, волосы в колтунах, нос в соплях. Если бы не Лу, она бы, наверное, и не мылась.

При Ма, раньше, Па был другим. Мы все были счастливы. Эмми тогда еще не родилась. Ма часто шутила, и они с Па смеялись. Мы с ним играли в догонялки, он нас ловил и подбрасывал высоко-высоко, пока мы с Лу не уставали визжать от восторга. Па часто рассказывал нам про безжалостный мир за Серебряным озером. Предупреждал. Наставлял. В те дни я думала, что нет на земле человека сильнее и умнее нашего Па.

Вот сейчас мы с Лу починяем крышу нашей хижины, и я краешком глаза слежу за Па. Стены хижины крепкие, они сделаны из уложенных друг на друга покрышек. Их никакой ветер не свалит. Но суховеи, что дуют со стороны озера, проникают в малейшие щели и срывают целые куски крыши. Мы уже умаялись ее заделывать.

На рассвете, после очередного ночного суховея, мы с Лу отправились на свалку в поисках заплаты. Прочесали ту часть свалки, где не бывали раньше. Нам повезло. Нашелся не шибко ржавый лист железа. А еще кастрюля с ручкой.

Лу работает на крыше, а я, как всегда, ношусь вверх и вниз по лестнице, подаю ему что надо для работы.

Нерон, как обычно, сидит у меня на плече и громко каркает прямо в ухо. Рассказывает мне, про что он думает. У него обо всем свое мнение, и он очень ушлый, правда. Жалко, что мы не понимаем по-вороньи. Вот как раз сейчас он советует нам, как лучше починить крышу.

Нерон в этом деле большой мастер. Он уже пять лет наблюдает, как мы латаем нашу развалюху. С тех самых пор, как выпал из гнезда, а я его подобрала. Мамы-воронихи поблизости не было. Па не понравилось, что я принесла домой вороненка. Будто бы вороны предвещают смерть. Только я все одно решила выходить птенчика, а уж если я что решила, то ни в жизнь не отступлюсь.

Эмми тоже крутится под ногами. Как обычно, донимает меня и Лу. Бегает за мной, точно собачонка, от лестницы к куче хлама и обратно.

– Я хочу помочь, – говорит она.

– Тогда подержи лестницу, – прошу я.

– Нет, я по правде хочу помочь, – ноет Эмми. – А вы мне только лестницу даете подержать.

– От тебя другого толку нет, – говорю я ей. – Сама подумай.

Она скрещивает руки на тощей груди и сердито смотрит на меня.

– Вредина! – кричит она мне.

– Сама такая, – замечаю я, беру лист железа и поднимаюсь по лестнице.

Добираюсь до третьей ступеньки, и тут Эмми начинает трясти лестницу. Я изо всех сил цепляюсь за перекладины. Нерон каркает и взлетает в облаке перьев. Смотрю вниз на Эмми.

– Прекрати! – кричу я. – Так и шею свернуть недолго!

Из-за края крыши показывается голова Лу.

– Ладно, Эм, хватит уже, – говорит он. – Иди-ка, помоги Па.

Сестренка сразу же отпускает лестницу. Она всегда слушается Лу.

– Я же помочь хотела, – замечает она обиженно.

– Сдалась нам твоя помощь, – говорю я. – И без тебя прекрасно справляемся.

– Ты вредная и противная, – заявляет Эмми. – А еще сестра называется. Ненавижу тебя, Саба!

– Отлично! – поддразниваю я. – И я тебя!

– Все, хорош! – вмешивается Лу. – Прекратите обе!

Эмми показывает язык и убегает. Я приставляю лестницу к крыше, взбираюсь наверх и подаю Лу лист железа.

– Вот когда-нибудь я ее точно пристукну! – жалуюсь я Лу.

– Ей всего девять лет, Саба, – примирительно уговаривает меня брат. – Будь с ней поласковей.

Хмыкаю и сажусь рядом с ним. С крыши все видно. Эмми гоняет на раздолбанном велике, который Лу нашел на свалке. Па торчит на своем святилище.

Он утоптал себе специальную площадку, куда нам нельзя приближаться без его разрешения. Па вечно хлопочет вокруг нее, сметает ветки и песок, что надувает ветром. Сейчас достанет свои прутики, будет вызывать дождь. Па кладет метлу, делает три шага вправо, потом три влево. И снова. И еще раз.

– Смотри, что Па делает, – говорю я.

Лу даже не поднимает головы. Сидит себе и долбит молотком кусок железа.

– Да видел я, – бурчит он. – Вчера Па тем же самым занимался. И позавчера.

– Что бы это значило? – спрашиваю я. – Зачем он туда-сюда вышагивает?

– Откуда мне знать? – говорит Лу с непроницаемым лицом и поджимает губы.

Он теперь всякий раз так делает, когда Па с ним разговаривает или что-то просит.

– Лу! – зовет его Па и прикрывает рукой глаза от солнца. – Мне нужна твоя помощь, сынок:!

– Глупый старикашка, – ворчит Лу и колотит по железу еще сильнее.

– Не говори так. Па знает, что делает, – вмешиваюсь я. – Он умеет читать по звездам.

Лу смотрит на меня и качает головой, словно я сказала глупость.

– Ты так до сих пор и не поняла? – спрашивает он. – Это все в голове у Па. Одни выдумки. Ни в каких звездах ничего не написано. Нет великого плана. Мир просто такой, какой есть. Наши жизни идут своим чередом в этой богом забытой дыре. И так до самой смерти. А больше ничего и нет. Я тебе так скажу, Саба, с меня хватит! Сил моих больше нет.

Я в недоумении смотрю на него.

– Лу! – снова окликает Па.

– Я занят! – отвечает брат.

– Побыстрее, сынок! – настаивает Па.

Лу чертыхается сквозь зубы, бросает молоток и кубарем слетает с лестницы. Он подбегает к Па, выхватывает у него прутики и зашвыривает подальше.

– Вот тебе! – кричит Лу. – Получай! Вот это точно поможет! Теперь-то чертов дождь точно пойдет!

Он пинает подметенный круг. Пыль вздымается столбом.

– Очнись, старик! – орет Лу и тычет пальцем в грудь Па. – Ты живешь во сне! Дождь никогда не пойдет! Эта адова дыра подыхает, и мы тоже сдохнем, если останемся здесь. И вот что, я не собираюсь этого дожидаться! Я сваливаю!

– Я знал, что так будет, – отвечает отец. – Звезды сказали мне, что ты несчастлив, сынок.

Он протягивает руку и кладет ее на плечо Лу. Брат отталкивает ее с такой силой, что Па едва не падает.

– Ты, видать, и вовсе спятил! – кричит Лу в лицо Па. – Звезды ему подсказали! Сумасшедший ты, хоть бы разок послушал, что я тебе говорю!

Лу убегает. Я торопливо спускаюсь с крыши. Па стоит с поникшими плечами и смотрит под ноги.

– Не понимаю, – бормочет он. – Я ведь вижу, что дождь пойдет… Звезды так говорят, но дождь не приходит. Почему он не приходит?

– Все нормально, Па, – утешает его Эмми. – Я тебе помогу. Все разложу, куда надо. – Она опускается на колени, подбирает с земли прутики. – Лу так не думает, Па. Я точно знаю.

Я прохожу мимо них.

Я знаю, где искать Лу.

* * *

Брат сидит в саду камней, который сделала Ма.

Камни, самые разные по форме и цвету, уложены в спирали, квадраты, круги и тропинки. Каждый камешек Ма укладывала собственноручно, не разрешала нам ей помогать.

Она осторожно кладет последний камешек на отведенное ему место и улыбается мне, поглаживая свой большой живот. Золотистые волосы заплетены в длинную косу.

«Видишь, Саба? Красота есть везде, даже здесь. А там, где ее нет, надо создать ее своими руками».

На следующий день Ма родила Эмми. На месяц раньше срока. Истекала кровью два дня, а потом умерла. Мы соорудили погребальный костер и отпустили ее душу к звездам. Пепел развеяли по ветру. Единственное, что осталось от Ма, это Эм.

Уродливый красный комочек, у которого едва слышно билось сердечко. Не ребенок, а мышонок какой-то. По всему выходило, что она не протянет и пары дней. Однако сестренка выкарабкалась и до сих пор с нами. Правда, маловата для своего возраста, худосочная такая.

Очень долго я даже глядеть на нее не хотела. Лу все время говорит, что с ней надо поласковей, а я ему напоминаю, что если бы не Эмми, Ма была бы жива. Он не знает, что на это ответить, потому что это правда. Качает головой и твердит, мол, хватит старое поминать.

В общем, живет себе и живет, мне-то что. Лишь бы не мельтешила.

Я опускаюсь на утоптанную землю и упираюсь спиной в спину Лу. Я люблю так сидеть. Когда брат начинает говорить, его голос дрожит у меня внутри. Наверно, так мы с ним вдвоем и лежали у Ма в животе. Правда, говорить мы тогда не умели.

Так вот сидим и теперь.

– Надо уезжать отсюда, – говорит Лу. – Давно пора. Наверняка есть места получше. И чего Па нас раньше не увез?

– Ты на самом деле собрался уходить? – спрашиваю я.

– А что? Зачем оставаться?! – восклицает брат. – Не хочу сидеть и ждать, пока сдохну.

– Ну и куда ты пойдешь? – говорю я.

– Какая разница? – с горечью замечает он. – Куда угодно, лишь бы подальше от Серебряного озера.

– Тоже мне герой! – подначиваю я. – Страшно же!

– Откуда ты знаешь? – возражает Лу. – Это Па рассказывает, как там страшно и опасно, а мы-то за всю жизнь отсюда не уходили дальше, чем на день пути. Других людей не знаем.

– Неправда все это! – горячусь я. – Вон в том году сумасшедшая знахарка на верблюде проезжала. А Пит-Брюхан? Он как приходит, всегда рассказывает, где был и кого видел.

– Нашла кого вспомнить! – смеется брат. – Он же торговец-ловчила, только и ищет, где б поживиться. Помнишь, штаны мне пытался всучить? Я ему ввек не прощу.

– Ага, с душком штаны-то были! Наверняка из скунсовой норы! А вот еще ты Проктера забыл, – напоминаю я.

Проктер Джон, наш единственный сосед, живет в четырех лигах к северу от нас. Он построил свою ферму, как раз когда родились мы с Лу. Навещает нас изредка. Не то чтобы в гости приходит. Он даже с лошади своей, Хоба, не слезает. Останавливается у нашей хижины и всякий раз заводит одно и то же:

– Привет, Уиллем. Как дети? Как дела?

– Все в порядке, Проктер, – отвечает отец. – А ты как?

– Ну, протяну еще немного, – говорит Проктер, приподнимает шляпу и едет себе дальше. А через месяц, глядишь, и снова появится.

Па его недолюбливает. Он этого не говорит, но все равно заметно. Па никогда не приглашает Проктера зайти и выпить по глоточку, посудачить на досуге.

Лу говорит, это из-за шааля. Мы как-то раз спросили Па, что это Проктер все время жует. Так Па напрягся, поначалу не хотел отвечать, но потом все же объяснил. Так мы и узнали, что Проктер жует шааль. Па говорит, это такая отрава для ума и для души, и если вдруг кто нам даст эту гадость попробовать, надо сразу отказаться. Только мы все одно ни с кем не знаемся, так что навряд ли кто предложит.

Лу качает головой.

– Проктер Джон не в счет, – возражает он. – Даже твой Нерон разговорчивее. Знаешь, Саба, если я тут останусь, то или умом тронусь, или убью Па. Мне надо уйти.

Я оборачиваюсь и опускаюсь перед ним на колени.

– Я иду с тобой, – говорю я.

– Ага, – отвечает он. – И Эмми с собой возьмем.

– Нет, ей Па не разрешит. Да она и сама не захочет, – упорствую я.

– Это тебе хочется, чтобы она осталась, – говорит брат. – Нельзя ее здесь оставлять.

– Слушай, а поговори с Па, вдруг он согласится? – предлагаю я. – Вот мы все вместе на новое место и двинем.

– Он не согласится, – отвечает Лу. – Он Ма не оставит.

– Ты чего плетешь? – недоумеваю я. – Ма ведь умерла.

– Понимаешь, они с Ма здесь все вдвоем построили, – объясняет Лу. – Для него Ма все еще жива, все еще здесь. Он не может оставить воспоминания о ней, вот что я имел в виду.

– Но мы-то живы! – возражаю я. – Мы с тобой, ты и я.

– Ага, и Эмми тоже, – согласно кивает он. – Ты же видишь, для него мы будто не существуем. Как пустое место.

Лу задумчиво умолкает.

– Любовь делает тебя слабым, – продолжает он. – От сильной любви все мысли путаются, вон как у Па. Оно кому такое надо? Я так точно никого не полюблю.

Я ничего не говорю. Рисую пальцем круги в пыли. Внутри меня все сжимается, словно кто-то собрал в кулак все мои кишки и крутит.

– А как же я? – спрашиваю я.

– Ты моя сестра, – отвечает Лу. – Это другое.

– А вдруг я умру? – говорю я. – Ты что ж, и скучать по мне не будешь?

– Ага, умрешь ты… Размечталась! – язвит Лу. – Ты ж меня в покое не оставишь, так всю жизнь и ходишь за мной хвостом, с ума сводишь. С самого рождения.

– Потому что выше тебя в округе ничего нет, – смеюсь я. – От тебя тени больше.

– Ты гляди мне! – грозит Лу и тычком опрокидывает меня на спину.

Я пинаю его пяткой.

– Ну, так что? – спрашиваю. – Будешь или как?

– Что? – недоумевает он.

– Скучать по мне? – объясняю я.

– Не болтай ерунды, Саба, – говорит он.

Я сажусь на колени перед ним. Лу смотрит на меня. У него глаза цвета летнего неба. Голубые, как самая чистая вода. Ма всегда говорила, что в таких глазах можно утонуть, как в море.

– Вот я точно буду скучать, – предупреждаю я. – Если ты умрешь, буду так скучать, что руки на себя наложу.

– Не говори глупостей, Саба, – говорит он.

– Обещай мне, – требую я.

– Что? – спрашивает он.

– Что не умрешь, – вздыхаю я.

– Все когда-нибудь умрут, – отвечает Лу.

Я протягиваю руку, чтобы дотронуться до его татуировки. На правой скуле, у самого глаза, вытатуирована полная луна. У меня такая же. В ночь нашего рождения было полнолуние, такое редко случается в день зимнего солнцеворота. А двойняшки, рожденные под полной луной, да еще в день солнцеворота, – такое бывает еще реже. Па сам сделал нам татуировки, чтобы отметить нашу избранность.

Нам исполнилось восемнадцать. Месяца четыре назад.

– Слушай, а когда мы умрем, то превратимся в звезды, да? – спрашиваю я. – Будем светить вместе?

– Что ты все думаешь об этой чуши? – хмурится брат. – Это все придумки Па.

– Ну, раз ты такой умный, расскажи, что бывает после смерти, – прошу я.

– Не знаю, – отвечает Лу. Он вздыхает и ложится на землю. Смотрит в небо. – Ну, все останавливается. Сердце больше не бьется, не дышишь и просто… уходишь.

– И все? – подначиваю я.

– Да, – кивает он.

– Ерунда какая! – восклицаю я. – Получается, мы тут живем, спим, едим, чиним крышу, а потом все вот так и заканчивается. Чего тогда париться?

– Что ж, так все устроено, – замечает он.

– Слушай, Лу, ты без меня не уйдешь? – спрашиваю я.

– Конечно, нет, – отвечает он. – Даже если б и ушел, ты бы все равно за мной увязалась.

– Я пойду за тобой… куда угодно! – говорю я и корчу дурацкую рожицу, потому что брата это бесит. – На дно озера, на край земли, на луну, на звезды…

– Хватит уже! Айда пускать блинчики! Догоняй! – вопит он и срывается с места.

– Эй, подожди! – ору я вслед.

* * *

До кромки воды мы бежим по высохшему дну озера. Бежать далеко, мимо лодки, которую мы с Лу построили давным-давно. Па нам, конечно, помогал. Лодка так и лежит там, где когда-то была береговая линия.

Уже не видно ни хижины, ни Па, ни Эмми. Беспощадное полуденное солнце палит изо всех сил, и я оборачиваю голову шимой. Жалко, что я похожа на Па. Мы оба темноволосые, но светлокожие, на солнце сразу же обгораем, если не прикроемся. А вот Лу пошел в Ма и таких забот не знает.

Он шиму не носит. Говорит, что чувствует себя в ней как в ловушке. Солнце ему не мешает. Не то что мне. Я его всегда предостерегаю, что без шимы он заработает солнечный удар да и свалится замертво. А Лу в ответ смеется, мол, наконец-то сестре выпадет случай сказать: «Я тебя предупреждала».

А я так и скажу.

Мне сразу же подворачивается подходящий голыш, такой весь ровный, гладкий. Тяжеленький, как раз по руке.

– Мне счастливый попался, – хвастаюсь я.

Лу осматривается кругом, ищет себе камешек. Я хожу по песку на руках. Это единственное, что я умею, а брат нет. Он делает вид, что ему все равно, но тайком завидует, я знаю.

– Ты смешной вверх ногами, – говорю я.

Золотистые волосы Лу блестят на солнце. Он заплетает их в тугую длинную косу, почти до пояса. У меня такая же, только черная, как Нероновы перья.

Ожерелье брата сверкает в солнечных лучах. Я нашла на свалке кольцо из ярко-зеленого стекла, подвесила на кожаный шнурок и подарила Лу в наш восемнадцатый день рождения. С тех пор брат мой подарок не снимает.

Что подарил мне он? Ничего. Как обычно.

– Вот, нашел подходящий! – кричит Лу.

Я подбегаю и рассматриваю.

– Мой лучше, – говорю я.

– Испеку сегодня восемь блинчиков, – грозится Лу. – Прямо нутром чувствую.

– Ишь, размечтался! – отвечаю я. – Больше семи не выйдет.

Я замахиваюсь и отправляю камень прыгать по воде. Голыш подпрыгивает раз, два, три, четыре, пять, шесть…

– Семь! Семь! – ору я. – Видал? Во как!

Ничего себе, как я исхитрилась. У меня раньше больше пяти раз никак не получалось.

– Слушай, а я не видел, – говорит Лу. – Придется тебе повторить.

– Что?! Мой самый лучший бросок, и ты не… Ах крысеныш! – возмущаюсь я. – Ты видел, и тебе завидно стало. Ну-ка, давай, пеки восемь, как обещал. Не выйдет у тебя ничего!

Он швыряет свой голыш. Семь блинчиков. Я кидаю снова, но где там! Получаются обычные пять прыжков. Лу замахивается для второй попытки, как вдруг к нам подлетает Нерон и каркает во все воронье горло.

– Чертова птица, – ругается Лу. – Из-за него камешек уронил.

Он опускается на колени и шарит по песку.

– Улетай! – машу я руками на Нерона. – Кыш, негодник! Поищи себе другую…

На горизонте возникает облако пыли. Бушующий вихрь рыжего песка. Огроменный такой, даже солнце застит. И движется очень быстро. Прямо на нас.

– Ой, Лу! – сдавленно вскрикиваю я.

Брат вскидывает голову и роняет камешек. Медленно встает.

– Что за черт, – говорит он.

Мы стоим. Стоим и смотрим. У нас тут всякая погода бывает. Суховеи, огненные смерчи, ураганы и вихри. Пару раз летом снег шел. Пыльных бурь мы тоже навидались. Но такого не было никогда.

– Ну и тучища! – говорю.

– Мотаем отсюда! – решительно заявляет Лу.

Мы медленно пятимся, не в силах отвести глаз от громадной тучи.

– Бежим! – вопит брат, хватает меня за руку и волочет за собой.

Мы стремительно несемся к дому, словно псы на охоте.

Я оборачиваюсь и не верю своим глазам. Облако пыли наполовину пересекло озеро. Туча движется быстро. Вот-вот накроет нас.

– Не успеем! – ору я брату. – Туча нас нагонит.

Уже видно нашу хижину. Мы кричим и машем руками.

Эмми все еще катается на велике.

– Па! – вопим мы в две глотки. – Па! Эмми! Пыльная буря!

Па появляется в дверях. Прикрывает рукой глаза от солнечного света. Потом бросается к Эмми, хватает ее и бежит к подземному убежищу. Мы вырыли его на случай бури недалеко от хижины, шагах в пятидесяти. Па распахивает тяжелую деревянную дверь, заталкивает Эмми в подвал и бешено машет нам руками.

Я оглядываюсь. У меня перехватывает дыхание. Здоровенный вихрь рыжей пыли с ревом несется на нас. Будто разъяренный зверь, пожирающий все на своем пути.

– Быстрее, Саба! – кричит Лу.

Он срывает с себя рубаху и обматывает голову.

– Нерон! – вспоминаю я. Останавливаюсь и смотрю назад. – Где Нерон?

– Некогда! – Лу хватает меня за руку и тянет.

Па кричит что-то, но слов не разобрать. Он спускается в убежище и закрывает дверь.

– Нельзя его бросать! – кричу я, вырывая руку. – Нерон! Нерон!

– Прекрати! – настаивает брат. – Он сам справится. Бежим!

Разряд молнии ударяет в землю с мощным треском и шипением.

И раз, и два, и три… отсчитываю я медленно, на вдох и выдох.

Звучит зловещий раскат грома.

– Сейчас накроет! – кричит Лу.

Все кругом темнеет. Облако настигает нас. Я ничего не вижу.

– Лу! – визжу я.

– Держись! – орет брат. – Не выпускай руку!

И вдруг у меня по всему телу бегут мурашки. Дыхание перехватывает. Лу чувствует то же самое и выпускает мою руку, словно ошпаренный.

– Сейчас молния ударит! – предупреждает Лу. – Пригнись!

Мы садимся на корточки, подальше друг от друга. Сердце колотится в горле.

«Ну, еще раз, Саба, – просит Па. – Повтори, что делать, если молния застанет тебя на открытом месте?»

«Надо присесть на корточки, опустить голову, пятки вместе, руки на коленях, – сосредоточенно перечисляю я. – Нельзя касаться руками или коленями земли. Правильно?»

«И никогда не ложись, – строго говорит Па. – Запомни, Саба, никогда не ложись на землю».

Я ясно и отчетливо слышу его голос у себя голове. В детстве Па ударила молния. Он тогда едва не умер, потому что не знал, как поступать. Зато нас заставил выучить…

Удар! Яркая вспышка раскалывает темноту, тут же гулко громыхает гром. Меня подбрасывает в воздух. Я падаю и ударяюсь головой о землю. Сильно. Пытаюсь встать, но снова падаю. Голова кружится. У меня вырывается стон.

– Саба! – кричит Лу. – Как ты?

Вспышка молнии разрезает темноту. Раздается раскат грома. Похоже, гроза обгоняет нас. Голова как в тумане. В ушах звенит.

– Саба! Ты где? – зовет Лу.

– Здесь, – отвечаю я дрожащим голосом, еле слышно. – Я здесь.

Лу возникает рядом, опускается на колени и помогает мне сесть.

– Ты ранена? Как ты? – волнуется он.

Брат подхватывает меня и поднимает с земли. Мои ноги словно набиты ватой.

– Тебя ударило молнией?

– Нет, просто сбило с ног, и все, – отвечаю я.

Мы оба встаем. Темнота отступает.

Мир багровеет.

Становится алым, как сердцевина пламени. Все красное. Земля, небо, хижина, я, Лу. Мелкая красная пыль наполняет воздух, окрашивая все в красный цвет. Красный, красный мир. Никогда не видела ничего подобного.

Мы с Лу смотрим друг на друга.

– Похоже на конец света, – говорю я. Мой голос звучит приглушенно, словно из-под одеяла.

И вдруг из красного пыльного тумана появляются всадники.

* * *

Их пятеро. Скачут на крепких лохматых мустангах.

Обычно на Серебряном озере чужаков не сыщешь. До ужаса странно видеть незнакомцев, что скачут вслед за жуткой бурей. Всадники останавливают коней возле хижины. Они не спешиваются. Мы идем к ним.

– Говорить буду я, – предупреждает Лу.

Четверо всадников покрыты красной пылью. Все они в длинных черных плащах, под которыми видны плотные кожаные нагрудники. Головы обмотаны черными шимами. Мы подходим ближе, и я узнаю в пятом всаднике нашего соседа, Проктера Джона. Он верхом на своем коне, Хобе.

– Странный день для прогулок, Проктер Джон! – кричит Лу.

Никто не произносит ни слова. Шимы скрывают лица всадников.

Мы останавливаемся перед чужаками.

– Проктер, привет, – кивает Лу. – А кто твои друзья?

Проктер молчит, уставился на поводья в руках.

– Гляди, – шепчу я Лу.

Из-под шляпы Проктера Джона по лицу змейкой стекает кровь.

– Что тут происходит? – спрашивает Лу. – Проктер?

По тону его голоса ясно, что ему не нравится происходящее. И мне тоже. Сердце бешено колотится в груди.

– Это он? – спрашивает один из всадников у Проктера Джона. – Золотой мальчик? Это он родился в день зимнего солнцеворота?

Проктер не поднимает глаз. Кивает.

– Да, – говорит он тихо.

– Сколько тебе годков, парень? – обращается всадник к Лу.

– Восемнадцать, – отвечает брат. – А тебе-то что за дело?

– Ты и правда родился в день зимнего солнцеворота?

– Да. Слушай, в чем дело? – настаивает Лу.

– Говорю же, он это, он! – произносит Проктер Джон. – Я знаю. Я с него глаз не спускал, как было велено. Так я пойду, а?

Всадник кивает.

– Прости, Лу. У меня не было выбора, – говорит Проктер Джон, не глядя в глаза.

Он пришпоривает Хоба и скачет прочь. Всадник неуловимым движением достает из-под плаща арбалет. Мне кажется, что время отчего-то замедляется. Незнакомец выпускает в Проктера стрелу. Хоб в страхе встает на дыбы. Проктер бесчувственным кулем сползает на землю.

Мороз пробегает у меня по коже. Пришла беда. Я хватаю Лу за руку. Четверо чужаков направляются к нам.

– Позови Па, – говорит Лу. – Живо! Я уведу их подальше от дома.

– Нет, слишком опасно, – возражаю я.

– Давай уже, черт побери! – велит он.

Брат бежит к озеру. Всадники пришпоривают лошадей и скачут за ним.

Я со всех ног несусь к убежищу.

– Па! – кричу я. – Па, скорее!

Оборачиваюсь. Лу на полпути к озеру. Четыре всадника разделяются и окружают его. Лу в ловушке. Преследователи сужают кольцо. Один из всадников отцепляет от седла веревку.

Я барабаню ногой в дверь убежища.

– Па! Па! Открывай же!

Дверь со скрипом откидывается. Из черноты подвала появляется голова Па.

– Они здесь? – спрашивает он. – Пришли?

Ты знал, что это произойдет. Тебе звезды сказали.

– Четыре всадника! – выпаливаю я. – Быстрее! Надо их остановить!

– Эмми, сиди здесь! – приказывает Па и выбирается из убежища. – Их не остановишь, Саба. Это конец.

Глаза у Па пустые, точно мертвые.

– Нет! Не говори так! – кричу я.

Всадники кольцом окружили Лу. Брат кидается между лошадьми. Они его не выпускают. Он спотыкается, падает, снова поднимается. В красной пыли все кажется сном.

– Па! Пошевеливайся, – кричу я. – Помоги мне!

Я кидаюсь в хижину. Нахожу свой лук, закидываю колчан на спину. Арбалет Па не заряжен. С проклятьями отбрасываю его. Хватаю второй лук и колчан.

Выбегаю на улицу.

– Па! – ору во все горло. – Они схватят Лу! – Я трясу его за руку. – Ну что же ты! Мы их победим, вот увидишь!

И вдруг Па приходит в себя. Он выпрямляется, глаза загораются огнем. Теперь Па снова такой, каким был раньше. Он притягивает меня к себе и обнимает так крепко, что становится трудно дышать.

– Мое время вышло, – быстро произносит он.

– Нет, Па! – шепчу я.

– Слушай меня! – настойчиво говорит он. – Что случится потом, мне неведомо. Знаю только, что ты нужна им, Саба. Ты нужна Лу и Эмми. И другим людям тоже. Не бойся. Будь сильной. И никогда не сдавайся, слышишь? Никогда. Что бы ни случилось.

Я не свожу с него испуганных глаз.

– Я не сдамся, Па, – обещаю я. – Не отступлю.

– Молодец, – говорит Па.

Он берет лук. Забрасывает колчан на спину.

– Готова? – спрашивает Па.

– Готова, – киваю я.

Мы бежим за Лу и всадниками.

Один из преследователей раскручивает аркан.

– Заряжай! – велит Па.

Мы хватаем стрелы и заряжаем луки.

Веревка описывает круги над головой всадника.

– Целься! – кричит Па.

Веревочная петля опутывает ногу Лу. Всадник затягивает аркан, Лу падает.

– Стреляй! – говорит Па.

Звенит тетива. Стрелы не долетают до цели.

– Заряжай! – снова кричит Па.

Два всадника спешиваются. Они переворачивают Лу на спину. Один садится на него. Другой связывает ему руки. Потом ноги.

– Прекратите! – кричит Па. – Отпустите его!

Мы бежим. Целимся на ходу. Один из всадников оборачивается и видит нас. Он вскидывает свой арбалет и стреляет.

Па вскрикивает. Взмахивает руками.

– Па! – ору я.

Он спотыкается. Падает.

– Па, – шепчу я.

Опускаюсь на колени рядом с ним. Стрела пронзила его в самое сердце. Я хватаю Па за плечи и приподнимаю. Его голова свисает на грудь.

Я трясу его что есть сил.

– Нет, не смей, Па! – кричу я. – Не умирай! Прошу тебя, не умирай!

Его голова безвольно запрокидывается.

– Па, – снова шепчу я.

Я цепенею. Не могу шевельнуться. Па умер. Моего Па убили.

Во мне закипает дикая ярость. Красная ярость. Заполняет меня. Захлестывает. Я хватаю лук, срываюсь с места и мчусь к всадникам. Заряжаю лук на бегу.

Кричу во всю глотку:

– А-а-а-а!

Прицеливаюсь. Стреляю. Руки дрожат от ярости. Я промахиваюсь. Стрела пролетает мимо цели.

В меня со свистом несется тяжелая арбалетная стрела. Острая боль пронзает правую руку. Я вскрикиваю и роняю лук.

Продолжаю бежать.

Прорываюсь мимо лошадей и прыгаю на чужака, который связывает Лу. Мы катимся по земле. Я пинаю его, молочу кулаками, ору что есть мочи. Он меня отбрасывает. Потом хватает за руку, ставит на ноги и бьет наотмашь. Я падаю на спину. Пытаюсь вздохнуть. Не могу дышать. Не могу. Не могу сделать ни вздоха.

Сейчас.

Вот сейчас.

Поднимаюсь с земли и встаю перед ними. Меня шатает.

Все четверо всадников спешились. Собрались вокруг Лу. В мою сторону не смотрят. Словно меня нет. Словно меня не существует.

Я прижимаю окровавленную руку к груди.

– Отпустите его, – говорю.

Они не обращают на меня внимания.

Лу поднимает голову. Глаза широко распахнуты. Лицо бледное. Испуганное. Я никогда не видела брата таким.

Подхожу ближе.

– Возьмите меня с собой, – прошу я.

Главный среди них мотает головой. Чужаки поднимают Лу и закидывают на лошадь.

– Ну возьмите меня с собой, – умоляю я. – От меня беды не будет. Не разлучайте нас.

Лу взваливают на лошадь и привязывают к седлу. Один чужак берет поводья и запрыгивает на коня позади другого всадника. В облаке красной пыли они скачут прочь.

– Лу! – кричу я.

Бегу за ними. У меня перехватывает дыхание. Не могу дышать.