Текст книги "Зубы тигра"

Автор книги: Морис Леблан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Он поднялся и вышел из комнаты.

Глава 6
Сарай висельников

Известия о покушении на самоубийство Мари-Анны Фовиль, о неудавшемся аресте Гастона Саверана и находке письма, подписанного Ипполитом Фовилем, распространившись, еще сильнее разожгли интерес к делу Морнингтона, и без того занимавшего публику, которая с жадным любопытством следила за действиями таинственного дона Луиса Перенна, упорно отождествляя его с Арсеном Люпеном. Она, конечно, ему приписала обнаружение человека с палкой черного дерева и непонятную находку знаменитого письма.

Сам дон Луис в это время стоял лицом к лицу со сложной и волнующей задачей. За сорок восемь часов было сделано четыре попытки убить его. И Флоранс была замешана в этом несомненно. Уликой служила запись в восьмом томе Шекспира. Две новые жертвы – инспектор Ансенсио и шофер – прибавились к списку. Но чем объяснить участие в этой драме загадочного создания?

Как это ни странно, но в отеле на площади жизнь потекла снова обычным порядком. По утрам Флоранс по-прежнему в присутствии дона Луиса разбирала письма и читала вслух газетные статьи и заметки, имеющие отношение к делу Морнингтона. Он никогда не напоминал ей о той ожесточенной кампании, которая велась против него двое суток. Сейчас словно было заключено перемирие, враг воздерживался от нападения. И дон Луис говорил с девушкой невозмутимо равнодушным тоном, как говорил бы с первой встречной.

Но с каким интересом следил он за ней исподтишка! Как всматривался в лицо, выражение которого было жестоким и страстным в одно и то же время! Под внешней невозмутимостью угадывалась обостренная болезненная чувственность, которую выдавало иногда подергивание губ, внезапное трепетание ноздрей!

«Что ты? Кто ты? – хотелось ему крикнуть порой. – По чьей воле устилается трупами твой путь? Нужна ли тебе моя смерть для достижения цели? Куда ты идешь? Откуда?»

После долгих размышлений он пришел к заключению, что не случайно оказался собственником этого отеля, где рядом с ним жила ненавидящая его женщина.

Ведь ему было прислано анонимное, на машинке отпечатанное предложение. От кого оно исходило, как не от Флоранс, которая добивалась возможности следить за ним и бороться с ним в его собственном доме.

«Да, – думал он, – как возможный наследник Космо Морнингтона, впутавшийся в это дело, – я враг и меня хотят устранить. И действует против меня Флоранс. Все говорит против нее и ничего в ее защиту. Но эти чистые глаза? Искренний голос? Да разве мне впервые приходится встречать женщин, правдивых с виду и убивающих без всякой причины, почти из сладострастия?»

Когда Флоранс уходила, он начинал думать свободнее, но тотчас бежал к окну, чтобы посмотреть, как она пройдет по двору, и подолгу простаивал у окна, ожидая, что она появится снова.

Наступило 24 апреля. В этот день дон Луис проявил большую осторожность. Он завтракал и обедал в ресторане и поручил Мазеру позаботиться о том, чтобы за отелем Фовиль внимательно следили.

В десять часов бригадир встретился с доном Луисом в кабинете инженера Фовиля. Его сопровождали Вебер и два полицейских.

Дон Луис отвел Мазеру в сторону.

– Мне, очевидно, еще не доверяют?

– Вебер утверждает, что письмо – дело ваших рук. Что вы хотите дать улики против мадам Фовиль и тем самым привести ее к осуждению.

Все уселись. Из четырех чинов полиции двое должны были бодрствовать поочередно. На этот раз осматривали самым тщательным образом комнату, где ночевал когда-то сын Ипполита Фовиля, позакрывали все окна и заперли на замок все двери. В одиннадцать часов потушили люстру. Дон Луис и Вебер почти совсем не спали.

Ночь прошла спокойно. Но, когда в семь часов утра распахнули ставни, на столе оказалось письмо. Письмо было тут как и в прошлый раз! Вебер спрятал его. Ему было приказано не читать письмо самому и не давать читать другим.

Содержание письма, которое газеты опубликовали одновременно с заключением экспертизы, что почерк – почерк Ипполита Фовиля, было следующее:

«Я видел его! Понимаешь, друг мой, я его видел! Он прогуливается, подняв воротник и надвинув шляпу на глаза. Видел ли он меня? Не думаю. Было почти совсем темно. Но, я-то узнал его совершенно прекрасно. Узнал серебряный набалдашник на палке черного дерева. Это был он, негодяй!

Итак, он в Париже, вопреки своему обещанию. Гастон Саверан в Париже! Понимаешь ли ты весь ужас этого факта? Раз он в Париже, значит он хочет действовать. Раз в Париже – значит смерть моя – дело решенное. Ах, сколько зла причинил мне этот человек! Он украл у меня мое счастье, а теперь хочет украсть у меня жизнь. Мне страшно!»

Итак, инженер Фовиль знал, что человек с палкой черного дерева это Гастон Саверан, который собирается убить его! Это проливало некоторый свет на туманное дело Морнингтона. Но как объяснить таинственное появление письма на столе в кабинете?

Пятеро бодрствовали, пятеро испытанных людей и все же этой ночью, как и в ночь на шестнадцатое апреля, чья-то неизвестная рука подложила это письмо в комнату, все окна и двери которой были закрыты, и никто не слыхал ни малейшего шума и никаких следов взлома нигде не оказалось. Возникло предположение, что существует потайной ход, но тщательный осмотр стен и допрос подрядчика, строившего дом несколько лет тому назад, по планам инженера Фовиля, заставили отказаться от этой гипотезы. Во всяком случае, предсказания дона Луиса сбывались. Что даст ночь с 4 на 5 мая? Всю ночь сновал народ по бульвару Сюше. Префект полиции решил самолично присутствовать. Расставив полицейских в саду, в коридоре и маленькой мансарде, он вместе с Вебером, Мазеру и доном Луисом расположился в кабинете.

Ожидания не оправдались по вине господина Демальона. Вопреки заявлению дона Луиса, считавшего такой способ проверки излишним, префект решил не тушить электричество. При таких условиях, разумеется, письмо не могло появиться и не появилось.

Получалась отсрочка на десять дней, если считать, что зловещий корреспондент вообще возобновит попытку и доставит третье письмо. 14 мая взволнованная, пугливо прислушивающаяся ко всякому шуму, собралась толпа на бульваре, и в жутком молчании не спускала глаз с отеля Фовиль. На этот раз свет потушили. Но префект сидел, положив руки на выключатель. Раз десять-двенадцать он включал свет, встревоженный каким-нибудь звуком – треском ли мебели, движением кого-нибудь из присутствующих.

Вдруг он невольно вскрикнул. Легкий шелест бумаги нарушил тишину. Господин Демальон тотчас включил свет. На этот раз письмо лежало на ковре. Полицейские изменились в лице. Господин Демальон взглянул на дона Луиса, который покачал головой. Проверили замки, задвижки – все было нетронуто.

Содержание письма и на этот раз оправдало его таинственное появление из мрака, письмо рассеивало последнее сомнение относительно двойного убийства на бульваре Сюше. За этой же подписью и помеченное 8 февраля, по-прежнему без всякого указания адресата, оно гласило:

«Дорогой друг! Так нет же! Не дамся я! Не позволю, чтобы меня, как барана, тащили на бойню! Я буду защищаться. Буду бороться до последней минуты. Сейчас все изменилось. У меня есть доказательства, доказательства неоспоримые. У меня есть письма, которыми они оба обменялись. И я знаю, что они по-прежнему любят друг друга и хотят соединиться, что их ничто не остановит. Это написано, ты слышишь! Написано собственной рукой Мари-Анны: „Потерпи, любимый мой Гастон, мужество мое растет. Тем хуже для того, кто разлучает нас – он исчезнет“. Милый мой друг! Если я погибну в борьбе, ты найдешь их письма и весь материал, который я собрал, материал, уличающий презренную женщину, в сейфе, за стеклянным шкафчиком. Отомсти за меня тогда! До свидания. Прощай, может быть!»

Таково было послание. Из глубины своей могилы Ипполит Фовиль давал ключ к разгадке, объясняя мотив преступления. Мадам Фовиль и Гастон Саверан любили друг друга. Это чувство было основным импульсом к преступлению, хотя, несомненно, и о существовании завещания Космо Морнингтона они были осведомлены, ибо начинали с того, что устранили его. Вероятно, и развязку ускорило их желание поскорее овладеть огромным состоянием. Оставалось разрешить еще одну задачу: кто тот неизвестный корреспондент, которому Ипполит Фовиль поручал отомстить за себя и который вместо того, чтобы прямо представить письма властям, выбирает такой таинственный способ?

На заданные ей вопросы Мари-Анна ответила неожиданным способом: после длительного допроса, на котором ее засыпали вопросами о друге ее мужа, а она хранила упорное молчание, вечером в своей камере куском стекла она вскрыла вены на руках.

Дон Луис узнал об этом от Мазеру, который пришел к нему на другой день в восемь часов утра. В руках Мазеру был дорожный чемодан.

Сообщенное им известие сильно взволновало дона Луиса.

– Она умерла? – воскликнул он.

– Нет! Надо думать, выкарабкается и на этот раз. Да к чему? Раз она уже забрала это себе в голову… рано или поздно…

– Она никаких признаний не делала перед покушением?

– Нет, только написала, что по поводу писем следовало бы справиться у некоего Ланджерио, который, по ее словам, мог бы ее обелить и разъяснить недоразумение.

– Так, если есть человек, который может обелить ее, то зачем же вскрывать себе вены? Быть может, правду не так уж трудно открыть?..

– Что вы говорите, патрон? Вы что-нибудь угадали? Начинаете понимать?

– О, пока смутно… Нормальная регулярность появления писем как будто дает указания…

Он подумал некоторое время.

– А где же, по словам мадам Фовиль, живет этот Ланджерио?

– В деревне Форминьи, вблизи города Алансона, департамента Орм. Префект спешно посылает меня туда.

– Мы поедем вдвоем, брат, в моем автомобиле. Мне надо действовать. Воздух этого дома убивает меня.

– Убивает? Что это значит, патрон?

– Да, я уж знаю, что это значит…

Полчаса спустя они летели полным ходом по Версальскому шоссе. Перенна правил сам, Мазеру только кряхтел и боязливо ежился. К двенадцати часам они были в Алонсоне и, позавтракав, отправились, на главный почтамт. Там ничего не слышали ни о каком Ланджерио и объяснили, что в Форминьи есть свое почтовое отделение. Но и в Форминьи, куда направились дон Луис и Мазеру, имя Ланджерио было незнакомо почтовому чиновнику, хотя жителей всего было в деревне около тысячи.

Тогда они решили обратиться к мэру.

Он покачал головой.

– Ланджерио… как же… славный малый. Когда-то был столичным коммерсантом.

– А письма получал на Алансонском почтамте?

– Да, ради моциона.

– А дом его где?

– В конце деревни. Вы проезжали мимо.

– Но, может быть, его нет дома?

– Да, уже, наверное, нет. Как четыре года тому назад вышел, так больше и не возвращался.

– То есть?

– Да ведь он умер четыре года назад.

Дон Луис и Мазеру переглянулись изумленные.

– Ружейный выстрел… – говорил мэр.

– Как! – воскликнул дон Луис. – Он был убит?

– Нет, нет. Сначала, правда, заподозрили, но дознание установило – несчастный случай. Ружье чистил и всадил себе заряд в живот. Положим, нам, здешним, что-то плохо верилось, чтобы Ланджерио, заправский охотник, сделал такой промах.

– У него были деньги?

– Да, а после смерти денег не оказалось. Вот это и возбудило недоверие. Ни денег, ни родных, он после себя не оставил. Земля и дом отошли к казне. Дом опечатан, ворота парка забиты.

– А любопытные, небось, перелезают через стены и разгуливают по парку?

– Не скажу, не скажу, да и стены высокие, и дом недавно плохой славой в округе пользовался, привидения там, говорят, бродят… всякое болтают…

– Вот так штука! – воскликнул дон Луис, когда они вышли из мэрии. – Инженер Фовиль письма покойнику писал, покойнику, который, на мой взгляд, убит, и поверял ему преступные замыслы жены.

Мазеру был смущен.

День прошел на собирание у знавших его людей сведений о Ланджерио. Но никаких результатов. Часов в шесть, перед отъездом, заметив, что бензина маловато, дон Луис отрядил Мазеру в Алансон, а сам воспользовался этим временем, чтобы осмотреть бывшие владения Ланджерио, расположенные при выезде из деревни.

Между двумя изгородями шла дорога, которая кончалась обсаженной липами площадкой. Здесь в стене была массивная дверь. Так как она была заперта, дон Луис прошел вдоль стены, в самом деле очень высокой. Проломов в стене никаких не оказалось, но дону Луису все же удалось с близстоящего дерева перебраться на стену и спрыгнуть вниз. В парке густо разрослась трава, полевые цветы. Заросшие травой дорожки вели к пригорку с развалинами каких-то строений, налево – к маленькому пришедшему в упадок домику с покосившимися ставнями. Он направился в ту сторону – и вдруг, на одной из грядок, где земля не успела просохнуть после недавнего дождя, с изумлением заметил следы, оставшиеся – он это сразу заметил – от ног женщины, обутой в изящные с тонкой подошвой туфли.

«Кой черт тут гуляет?» – подумал он. Он увидел те же следы и немного дальше, на другой грядке, они привели его к группе деревьев по ту сторону дома и вдруг оборвались.

Он стоял перед большим сараем с прогнившими, едва держащимися на заржавелых петлях дверьми.

Он заглянул в дверь.

В сарае не было окон, сквозь заткнутые соломой двери свет проникал слабо, тем более, что день клонился к вечеру, и дон Луис увидел только куски досок, старых плугов и других железных предметов.

«Уж сюда-то моя незнакомка, наверняка, не заглянула», – подумал дон Луис. Но в это время в сарае послышался шорох. Он прислушался – ничего. Но, для очистки совести, толкнув плечом какую-то доску, вошел и пользуясь светом, проникавшим теперь в сарай, пробрался между какими-то бочками, перешагнул через две-три рамы и вышел на сравнительно свободное пространство. Глаза начали привыкать к полумраку. И все-таки, сделав несколько шагов, он наткнулся лбом на что-то довольно твердое, что от толчка закачалось с сухим постукиванием.

Дон Луис вынул электрический фонарик, нажал кнопку и в ужасе отшатнулся: над ним висел скелет – два скелета рядом… Толстые веревки были закинуты на гвозди, вбитые в балки сарая. Пододвинув и кое-как укрепив колченогий стол, дон Луис взобрался на него и стал внимательно осматривать скелеты. Обрывки платья и высохшие клочки кожи сдерживали кое-как костяки – у одного из скелетов не хватало руки и ноги. От ветра, врывавшегося в сарай, они зловеще и ритмично покачивались. Но особенно жуткое впечатление производило то, что у скелетов на правых руках каким-то образом удержалось по кольцу. С дрожью отвращения дон Луис снял их. Это были обручальные кольца. Он осмотрел их. Одно и то же число – 12 августа 1892 года – было выгравировано на обоих и два имени: Альфред и Викторина.

Муж и жена, – шепнул он. – Что это, двойное самоубийство? Преступление? Каким образом не открыли их до сих пор? Неужели они висят здесь с самой смерти Ланджерио, с тех пор, как сюда никто не ходит?

Не ходит? А женщина, которая только что была здесь? Мысль о незнакомке преследовала его, но в голову даже не приходило, несмотря на странный шорох, что она могла войти в сарай. Он уже направился к своей лазейке, как вдруг слева с грохотом посыпались какие-то вещи и несколько бочек упало прямо перед ним. Сыпались вещи сверху, где было нечто вроде полатей, на которые вела приставная лестница.

Не спряталась ли там его незнакомка, захваченная им врасплох?

Дон Луис оставил свой фонарик так, чтобы он освещал полати. Ничего подозрительного, только старые лопаты, грабли, косы. Должно быть, дикая кошка или какой-нибудь другой зверек произвел всю эту кутерьму. Дон Луис быстро подошел к лестнице и стал подниматься наверх.

И в тот момент, когда голова его поравнялась с полатями, снова грохот, снова посыпались вещи, и какой-то силуэт, вдруг возникший на фоне нагроможденных вещей, сделал страшный жест. Все произошло с молниеносной быстротой. Дон Луис заметил лезвие косы, прорезавшей воздух на одном уровне с его головой. Промедли он секунду, одну десятую доли секунды, и он был бы обезглавлен. Но он успел прижаться головой к лестнице. Коса задела чуть по плечу. Он скользнул вниз.

Но, он видел.

Он видел страшное лицо Гастона Саверана, а позади человека с палкой черного дерева, – совсем белое при свете фонаря, искаженное лицо Флоранс Девассер!

Глава 7
Люпен сердится

Мгновение он стоял неподвижно, озадаченный. Наверху переворачивались и нагромождались вещи, словно осажденные сооружали баррикаду. Потом вдруг через новое отверстие в сарае дон Луис увидел два силуэта, выбирающиеся сквозь это отверстие на крышу сарая. Он выхватил револьвер и выстрелил, но неудачно, потому что он думал о Флоранс и рука его дрожала. Пули щелкали о железо, наваленное на полатях.

После пятого выстрела послышался легкий крик. Дон Луис снова бросился к лестнице. Разбросав разную утварь, высохшие вязанки каких-то овощей, служившие прекрасным заграждением, он, наконец, ушибленный и поцарапанный, добрался до отверстия и, миновав его, с удивлением увидел, что он на площадке. Это была вершина откоса, у которого стоял сарай. Она вплотную подходила к гребню стены. Гастон Саверан и Флоранс, несомненно, скрылись этим путем, хотя стена была здесь метров пять вышиной. Пройдя по гребню довольно широкой стены к месту, где она понижалась, Перенна спрыгнул на вспаханное поле, за которым начинался небольшой лесок. Беглецы должны были выбрать этот путь. Перенна последовал за ними, но кустарник в лесу был такой густой, а сумерки сгущались так быстро, что продолжать здесь поиски было совершенно бесполезно.

Он вернулся в деревню, раздумывая о происшедшем. Флоранс и ее сообщник еще раз сделали попытку отделаться от него. Флоранс снова оказалась в центре преступных махинаций.

– Отвратительное создание! – шептал он, содрогаясь. – Правда ли, что в лице у нее столько благородства? А глаза, глаза, которые забыть нельзя – такие строгие, такие правдивые, почти наивные.

Пока Мазеру возился с автомобилем, дон Луис остановил проходящего через площадь мэра.

– Скажите, господин мэр, не произошло ли здесь года два тому назад непонятного исчезновения супружеской четы?

– Мужа звали Альфредом, а жену Викториной, – перебил его мэр. – Еще бы. История эта сильно нашумела. Мелкий рантье из Алансона. Исчезли в один прекрасный день, и никто ничего не слышал больше ни о них, ни об их состоянии – они как раз получили за проданный дом тысяч двадцать. Как же! Я прекрасно помню. Супруги Дедесаламюр.

– Благодарю вас, господин мэр.

В Алансоне Перенна поспешил на вокзал собрать кое-какие сведения. Ему сказали, что действительно двухчасовым поездом из Парижа приехали господин и дама, которые нашли у ближайшей гостиницы кабриолет, а затем, окончив свои дела, уехали с экспрессом в 7 часов 40 минут. По описанию это были, несомненно, Саверан и Флоранс.

– Итак, – сказал дон Луис, – Гастон Саверан каким-то путем узнал о том, что сообщила мадам Фовиль относительно Ланджерио, и явился с какой-то, пока неизвестной целью в его бывшие владения. Вперед! Мы сумеем, пожалуй, перехватить их в Манэ.

– Несомненно, мы схватим за шиворот его и его даму. Ведь их двое.

– Двое-то двое. Только…

– Что, только?

– Даму ты оставишь в покое.

– Это почему?

– А ты знаешь, кто она такая? Мандат у тебя есть?

– Нет, но все-таки…

– Еще слово, и я высажу тебя посреди дороги. Арестовывай тогда кого тебе угодно.

Мазеру замолчал. Впрочем, они шли таким ходом, который не располагал к разговору, и бригадир был весь поглощен тем, что напряженно всматривался в дорогу и предупреждал о препятствиях.

По обе стороны дороги появлялись и тотчас исчезали деревья, которые шумели ритмично, как волна у берега. Ночные звери разбегались от огня фар.

Дон Луис все увеличивал скорость.

Деревни, равнины, холмы… и вдруг среди мрака – огни большого города – Манэ.

– В какой стороне вокзал, Александр?

– Берите вправо, патрон, потом все прямо. Влево.

Они потеряли минут семь-восемь, колеся по улицам, где им давали противоречивые указания. Когда автомобиль стал перед вокзалом, поезд уже дал свисток.

Выскочив из автомобиля, дон Луис побежал в зал, растолкал людей, преграждавших ему выход на платформу, и увидел на третьем пути готовый к отправке состав, побежал вдоль вагонов, заглядывая во все окна.

Поезд уже тронулся. Вдруг у дона Луиса вырвался крик: он увидел в одном из передних вагонов: Флоранс лежала на диванчике, положив голову на плечо Гастона Саверана, а тот обвил ее руками.

Не помня себя от бешенства, дон Луис ухватился за ручку двери, но потерял равновесие, потому что сзади тащили его разозленный сторож и Мазеру, надрывающиеся до хрипоты:

– Да ведь это безумие, патрон, вы попадете под колеса!

– Идиоты! – вопил дон Луис. – Пустите меня! Я видел их!

Вагоны мелькали один за другим. Он попытался вскочить на подножку одного из них, но те двое вцепились в него, спешило на помощь еще несколько носильщиков, прибежал начальник станции. Поезд удалялся.

– Дураки! Скоты! – разозлился дон Луис. – Не могли вы оставить меня в покое! Покажу же я вам!

Левой рукой он опрокинул сторожа, правой оттолкнул Мазеру и мимо носильщиков и начальника станции, через багажный зал, перепрыгивая через груды сундуков, ящиков, чемоданов, выскочил на улицу.

– О, трижды идиоты! – проворчал он, увидя, что Мазеру заглушил мотор. – Когда предоставляется случай сделать глупость, то он его, наверное, не упустит!

Если днем автомобиль шел со скоростью, пугавшей Мазеру, то сейчас он летел головокружительно быстро. Ураганом миновав предместья Манэ, вышли на шоссе. Дон Луис весь был во власти одного желания: раньше двух сообщников прибыть на ближайшую станцию Шартр и вцепиться в горло Саверана. Он уже видел, как бьется в его руках любовник Флоранс Девассер!

– Ее любовник! Ее любовник! – скрипел он зубами. – Разумеется, этим все разъясняется. Они вместе соединились, против несчастной Мари-Анны Фовиль, которой одной приходится расплачиваться за всю серию преступлений.

Да была ли она когда-нибудь сообщницей?

Может быть, убив инженера Фовиля и его сына, они задумали отделаться от мадам Фовиль, которая стояла между ними и наследством Космо Морнингтона! Видел же я листок с числами в книге, принадлежащей Флоранс. Правда, они обвиняют и Гастона Саверана: но что из того? Он больше не любит Мари-Анну, он любит Флоранс… и Флоранс любит его… Она его сообщница, советчица, она будет жить с ним и пользоваться богатством… а, если подчас как будто защищает Мари-Анну… комедия! Быть может, мимолетный приступ раскаяния… Но она любит Гастона Саверана и продолжает борьбу неустанно и беспощадно. И вот почему она хотела убить меня, она опасается моей проницательности… она не выносит меня… она ненавидит меня…

Вспоминая картину, которую он видел в окно вагона, он стонал от ревности, и в первый раз в жизни затуманенный мозг его сверлила мысль об убийстве.

– Черт возьми! – проворчал он вдруг. – Мотор дает перебои… Мазеру, Мазеру…

– Как, патрон? Вы знали, что я здесь?

Из мрака вынырнула фигура Мазеру.

– Негодяй! Ты думаешь, что всякий дурак может уцепиться за подножку моего автомобиля, а я и не замечу? Хорошо же тебе там, должно быть?

– Мучение! Зуб на зуб не попадает!

– Это тебе урок. Ты где покупал бензин?

– В бакалейной.

– Жулики. Гадость продали. Перегрелся мотор.

В работе двигателя в самом деле чувствовались перебои. Потом как будто снова наладилось, и дон Луис опять ускорил ход. Не снижая скорости, автомобиль словно летел на крыльях. Один из фонарей потух, другой горел тусклее обычного, но ничто не могло унять пыла дона Луиса. Снова пошли перебои, и вдруг полная беспомощность, мотор заглох. Нелепая остановка посреди дороги.

– Это уже верх всему! – завопил дон Луис. – Тут час провозишься, а потом через час начнется то же самое. Черт знает что тебе продали вместо бензина.

Луис в бешенстве затопал ногами. Он готов был поколотить автомобиль, готов был… Дон Луис схватил Мазеру за плечи, тряс, осыпал бранью и, наконец, бросив его на откос, заговорил прерывающимся голосом, в котором были и злоба и страдание.

– Это она, ты слышишь, Мазеру. Это она, подруга Саверана… Я нарочно говорю тебе об этом сейчас, потому что боюсь поддаться слабости. Да, я трус… у нее строгое лицо… а, глаза, как у ребенка. Но это она, Мазеру. Она живет у меня. Запомни ее имя, Мазеру, Флоранс Девассер. У меня не хватает мужества, когда я смотрю на нее. Ведь я никогда не любил… Все другие женщины… Все другие… капризы мои, даже того меньше… я не помню прошлое! О, Флоранс! Надо схватить ее, Мазеру. Надо освободить меня от ее глаз… Они жгут меня… они, как яд. Если ты не избавишь меня от них, я убью ее… или убьют меня… или… О! Какая буря во мне сейчас, есть другой… этот Саверан… она любит его. О, мерзавцы! Они убили Фовиля и ребенка, и старика Ланджерио, и тех двух, в сарае, и других… Космо Морнингтона, и Веро, и других. Чудовища! Она в особенности… о, если бы ты видел, что у нее за глаза!

Он говорил едва слышно, подавленный отчаянием. И это поражало в нем – в человеке, всегда полном энергии, необыкновенно владеющем собой.

– Успокойтесь, патрон, – сказал бригадир, поднимаясь. – Все это пустяки. Женские истории… я сам через это прошел.

Вот я вам расскажу… мадам Мазеру, ну да, я женился в ваше отсутствие.

Он потихоньку увлек дона Луиса к автомобилю, потом уложил на заднее сидение.

– Отдохните, патрон. Ночь не очень холодная, да и есть чем укрыться. Поутру я первого прохожего пошлю в соседний городок за бензином, да и за провизией. Есть хочется. И все устроится… С женщинами всегда так устраивается… стоит их только вытолкать за дверь своей жизни…

Если только они сами не опередят тебя. Так вот… мадам Мазеру…

Но дону Луису не суждено было узнать, что стало с мадам Мазеру. Самые сильные встряски не влияли на его сон, и он тотчас уснул. Проснулся он на другой день поздно. Мазеру лишь в семь часов удалось перехватить велосипедиста, направляющегося в Шартр.

В девять часов автомобиль тронулся в путь. К дону Луису вернулось его обычное хладнокровие, и он сказал бригадиру:

– Я наговорил кучу глупостей сегодня ночью. Об этом я не жалею. На мне лежит обязанность спасти мадам Фовиль и поразить настоящую виновницу. И я клянусь тебе, что выполню свой долг. Флоранс Девассер сегодня же будет в тюремной камере.

– А я вам помогу, патрон, – со странной интонацией заявил Мазеру.

– Мне не нужна ничья помощь. И если ты коснешься хоть волоса на ее голове, я уничтожу тебя. Понял?

– Да, патрон.

– Так смотри же.

Автомобиль мчался с бешеной скоростью. Мелькнули Шартр, Гамбулье, Шеврез, Версаль, Сен-Клу, Булонский лес. Когда на площади Согласия, автомобиль свернул в Тюильри, Мазеру робко спросил:

– Вы не домой, патрон?

– Нет. Прежде всего надо излечить мадам Фовиль от мании самоубийства, передав ей, что преступники обнаружены, а затем мне необходимо повидаться с господином префектом или судебным следователем.

В суде никого не оказалось. Дон Луис закусил в ближайшем кафе и снова встретился с Мазеру. Вид у него был такой взволнованный, что Мазеру не мог не обратить внимания.

– Вы не передумали, патрон?

– Напротив. Я только что прочел, что мадам Фовиль пыталась разбить себе голову о стену. Пришлось надеть ей смирительную рубашку. Тогда она стала отказываться от пищи. Я обязан спасти ее.

– Каким образом?

– Выдав настоящую преступницу. Я предупрежу следователя и доставлю вам сегодня вечером Флоранс Девассер живую или мертвую.

– И Саверана?

– И Саверана… Разве только…

– Что такое?

– …я не разделаюсь сам с негодяем.

В это время к ним подошло несколько репортеров. Дон Луис сказал им:

– Можете сообщить, господа, что с сегодняшнего дня я беру под свою защиту Мари-Анну Фовиль и все свои силы посвящу этому.

Посыпались удивленные возгласы. Но, не он ли сам привел мадам Фовиль в тюрьму? Не он ли собрал против нее неоспоримые улики?

– Я сам уничтожу эти улики. Мадам Фовиль жертва негодяев, которые подстроили против нее дьявольскую махинацию и которых я собираюсь выдать правосудию.

– А зубы? Отпечаток зубов!

– Совпадение! Необъяснимое совпадение! В котором сейчас вижу лишнее доказательство ее невиновности. Человек достаточно ловкий, чтобы совершить все эти преступления, конечно, не оставил бы такой улики против себя. Она невиновна. Необходимо сейчас же подбодрить ее, иначе смерть ее будет на совести тех, кто ее обвинил.

Он вдруг замолчал. Взгляд его остановился на одном из репортеров, который делал заметки, стоя в стороне от других. Дон Луис сказал потихоньку Мазеру:

– Узнай как-нибудь имя этого типа. Где я его встречал?

В это время курьер судебного следователя пригласил Перенна в кабинет. Тот сделал несколько шагов, но уже почти в дверях круто повернулся с гневным криком:

– Да ведь это он, это Саверан был тут, загримированный. Скорее за ним!

Он бросился к выходу, сопровождаемый Мазеру, сторожами, газетчиками. Вскоре он всех оставил позади себя. Спустился с лестницы, пробежал подземными коридорами, соединяющими два двора. Кто-то сказал ему, что человек описанной наружности недавно прошел здесь. Указание было дано ложное. Он понял это после того, как потерял много времени. Наконец, ему удалось установить, что Саверан направился в сторону бульвара и что на набережной к нему присоединилась молодая женщина, очень хорошенькая блондинка, она же Флоранс Девассер. Они вместе сели в автомобиль, идущий к вокзалу в Сен-Лазар.

На вокзале после долгих поисков и расспросов дон Луис узнал, что Флоранс одна села в автобус, направлявшийся к центру.

Вопреки его ожиданиям она вернулась домой. При мысли, что сейчас увидит ее, он ощутил новый прилив злобы. Он строил дорогой планы мести, грозил, оскорблял, осыпал Флоранс бранью. Мучительно остро хотелось причинить ей боль, страдание. Но, свернув на площадь, сразу остановился. Опытным взглядом выделил с полдюжины профессионального вида субъектов, расположившихся вокруг дома. А Мазеру, заметив его приближение, попытался скрыться в одной из подворотен.

– Мазеру! – крикнул дон Луис.

Тот подошел. Выражение лица у него было такое сконфуженное, что дон Луис всерьез встревожился.

– Скажи, пожалуйста, ведь не ради же меня твои молодцы делают стойку около моего отеля.

– Что за идея, патрон? – смущенно возразил Мазеру. – Вы же знаете, что сейчас в милости.

Дон Луис вздрогнул. Он понял, Мазеру предал его. Отчасти повинуясь велениям своей щепетильной совести, отчасти желая избавить своего патрона от опасности роковой страсти, он выдал Флоранс Девассер.

Дон Луис стиснул руки, всеми силами стараясь сдержать бушевавший в нем гнев. Это было для него страшным ударом.

Он вдруг интуитивно понял, сколько наделал ошибок, обезумев от ревности. Понял и почувствовал, что последствия могут быть непоправимыми…