Текст книги "Зубы тигра"

Автор книги: Морис Леблан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Глава 9
Последняя

На следующее утро, часов около девяти, Баланглэ спрашивал префекта полиции:

– Вы согласны со мной, Демальон? Он вернется.

– Не сомневаюсь, господин Председатель. Он явится со свойственной ему аккуратностью – ровно в девять часов.

– Вы уверены? Уверены?

– Я наблюдал за ним несколько месяцев. Дело идет о жизни и о смерти Флоранс Девассер и, если он не уничтожит бандита и не настигнет его, то значит Флоранс Девассер погибла, значит и Арсен Люпен погиб.

– А Люпен погибнуть не может, – рассмеялся Баланглэ. – Вы правы. Вот, кажется, бьет девять часов.

В ту же минуту послышался шум остановившегося у дома автомобиля, потом звонок.

Дверь распахнулась, и на пороге остановился дон Луис Перенна.

– Итак? – воскликнул Баланглэ.

– Готово, господин Председатель.

– Вы захватили бандита?

– Да.

– Ну и человек же вы!

– Что за бандит? Колосс? Зверь неукротимый?

– Калека, дегенерат, господин Председатель. Вменяем, разумеется, но врачи, наверное, откроют у него все болезни: туберкулез, чахотку спинного мозга.

– И такого человека любила Флоранс Девассер?

– О, никогда, господин Председатель! – воскликнул дон Луис. – Она жалела несчастного и из жалости позволяла ему надеяться на то, что в неопределенном будущем выйдет за него. И к тому же она не имела ни малейшего понятия о роли, которую он играл, считала его честным и порядочным человеком и обращалась к нему за советами по делу Мари-Анны.

– Вы в этом уверены?

– В этом и во многом другом, так как доказательства у меня в руках. Преступник задержан и можно будет узнать его жизнь во всех подробностях, но пока – вот краткое резюме его преступной деятельности (оставляю в стороне три убийства, не связанные с делом Морнингтона): родом из Алансона, воспитанный на средства господина Ланджерио, Жан Вернон познакомился с супругами Дедесаламюр, обобрал их и, раньше, чем они успели подать жалобу, завел их в сарай у деревни Форминьи, где они в отчаянии повесились, не сознавая, что делают это, одурманенные каким-то зельем.

В то же время господин Ланджерио, покровитель Жана Вернона, был болен. После выздоровления он занялся чисткой ружья и всадил себе в нижнюю часть живота заряд крупной дроби. Ружье было заряжено без ведома хозяина. Кто это сделал? Жан Вернон, в ночь перед тем очистивший кассу своего покровителя. В Париже, где Жан Вернон наслаждался делом своих рук, он случайно наткнулся на документы, устанавливающие происхождение Флоранс, ее права на всякое наследство после семьи Гуссель и Виктора Саверана (документы эти были похищены у старушки няни, привезшей девочку). После долгих поисков Жан Вернон нашел сначала фотографию Флоранс, потом и ее саму. Оказал ей услугу и стал разыгрывать преданного друга. В то время он еще не знал, можно ли будет извлечь пользу из бумаг, которые у него были в руках, но внезапно все изменилось. Подкупив проболтавшегося об интересном завещании клерка метра Лемертюма, он познакомился с содержанием завещания Космо Морнингтона. Двести миллионов! Чтобы завладеть ими и насладиться потом богатством и роскошью, возможностью лечиться у величайших врачевателей мира, надо, прежде всего, извести всех наследников, стоявших между наследством и Флоранс. Затем женитьба на Флоранс. И Жан Вернон принялся за дело. В бумагах Ланджерио он нашел данные об отношениях между супругами Фовиль. Устранить ему надо было всех пятерых. С Космо Морнингтоном покончить оказалось очень легко. Явившись к нему под видом доктора, он заменил одну из ампул для впрыскивания. Ипполита Фовиля, которому его рекомендовал Ланджерио, он сразу подчинил своему влиянию, зная о ненависти инженера к жене и о его смертельной болезни, он подсказал ему чудовищную мысль о самоубийстве, так хитро приведенную в жизнь. Таким путем, не вмешиваясь сам, Жан Вернон устранил Ипполита Фовиля, его сына, и отделался бы от Мари-Анны и Саверана, навлекая на них подозрения. План удался. Едва не помешал агент Веро – он погиб. В дальнейшем был опасен дон Луис, тоже наследник Морнингтона. Обезвредить его Вернон рассчитывал, во-первых, поселив меня в отель на площади Пале Бурбон с Флоранс Девассер в качестве секретаря. Во-вторых, побуждая Гастона Саверана покушаться на мою жизнь, что тот проделывал неоднократно. Таким образом, все нити драмы были у него в руках. Он приближался к цели. Когда мне удалось обелить Мари-Анну, она умерла. Умер и Гастон Саверан. Все шло к лучшему для него. Меня преследовали. Флоранс преследовали. Его никто не подозревал. Пришел день, когда должен был быть решен вопрос о наследстве. Это было позавчера. Жан Вернон лечился в это время в клинике Тери. Он сносился с настоятельницей письмами, посылаемыми из Версаля. По его просьбе настоятельница отправила Флоранс в префектуру с документами, ее касающимися. А Вернон тем временем перебрался на остров Сен-Луи. Если дела Флоранс приняли бы дурной оборот, сам он, думалось ему, никогда не мог быть скомпрометированным. Остальное вам известно, господин Председатель, – заключил дон Луис.

Затем продолжал:

– Флоранс, испуганная той ролью, которую бессознательно играла и в особенности страшной ролью Жана Вернона, бежала из клиники, полная лишь одной мыслью увидеть Жана Вернона, потребовать от него объяснений, услышать его оправдание. Он в тот же вечер увез ее на автомобиле.

– И вы настигли их?

– Вчера около трех часов. Жан Вернон начал с того, что сбросил меня в колодец и похоронил Флоранс под лавиной камней.

– А, так вы погибли?

– Снова погиб, господин Председатель.

– Но Флоранс Девассер? Зачем ему надо было устранить ее? Ведь таким образом рушился проект необходимой ему женитьбы?

– Флоранс отказывалась выйти за него.

– Но в таком случае…

– Как-то Жан Вернон составил письмо, в котором заявил, что все имущество оставляет Флоранс, а Флоранс, жалея его и не придавая этому никакого значения, написала такое же письмо, в котором все оставляла ему. Таким образом, в случае смерти Флоранс права Вернона были бы неоспоримыми, а так как даже в случае ареста он за неимением улик вскоре был бы освобожден, то он зажил бы припеваючи с двумястами миллионами в кармане и 14 убийствами (я подсчитал) на совести. Для такого чудовища одно другого стоило.

– А у вас есть доказательства?

– Вот они, – сказал Перенна, протягивая бумажник, который вынул из кармана пиджака, – вот письма и документы, которые бандит почему-то сохранил. Вот его переписка с господином Фовилем. Вот черновик письма, в котором мне предлагалось приобрести отель. Вот сведения о поездке Жана Вернона в Алансон, чтобы перехватить письма Ланджерио. Вот еще заметка, где говорится, что Вернон натравил на него Фовиля (на Гастона Саверана). Вот копия заметок, найденных в восьмом томе Шекспира, принадлежавшем Жану Вернону. И, наконец, заметка, показывающая как он влияет на Флоранс. Затем его корреспонденция с перуанцем Кассеросом, черновики доносов против меня и Мазеру. Да надо ли перечислять, господин Председатель? У вас в руках полное досье.

– А где же негодяй?

– Внизу в моем автомобиле.

– Вы предупредили моих людей? – с тревогой спросил Демальон.

– Да, господин Демальон. Притом, он хорошо связан, бояться нечего.

– Дело, видимо, закончено, – сказал Баланглэ, – но один пункт все-таки не разъяснен. А он-то больше всего волнует публику. Это следы зубов на яблоке, «зубов тигра», как их назвали, зубов мадам Фовиль, которая оказалась невинной. Господин префект утверждает, что вы и это можете разъяснить.

– Да, господин Председатель, бумаги Жана Вернона объясняют и это. К тому же это дело очень простое. Это, действительно, следы зубов мадам Фовиль отпечатались на яблоке, но не зубы мадам Фовиль укусили этот плод.

– Как же это так?

– Господин Председатель, фраза, которой месье Фовиль осветил эту тайну, приблизительно соответствует истине.

– Фовиль был сумасшедшим…

– Да, но сумасшедшим в одном отношении. Во всех остальных он мыслил с ужасающей логикой и интуицией, то есть был совершенно нормальным.

Несколько лет тому назад, находясь в Палермо, мадам Фовиль осматривала развалины, относящиеся к римской эпохе, споткнулась на наружной лестнице и упала так неудачно, что стукнулась ртом о мраморный подоконник и выбила себе верхние и нижние передние зубы. Ей пришлось вставить себе искусственные. Пока дантист изготовлял их, ей были сделаны временные протезы для того, чтобы она привыкла к ним. Дантист сделал ей вставные зубы, совершенно идентичные временным протезам. Эти протезы господин Фовиль сохранил на всякий случай и воспользовался ими в ночь своей смерти, чтобы оставить на яблоке след зубов своей жены. Инспектор Веро смог получить на короткое время эти протезы, сделал ими отпечаток на плитке шоколада, желая оставить вещественное доказательство.

За этим объяснением дона Луиса последовало молчание. Действительно, дело было настолько просто, что Председатель Совета Министров удивился. Все обвинения, которые вызвали отчаяние и смерть мадам Фовиль и Гастона Саверана, основывались на незначительном факте, который видели многие, но никто не мог объяснить тайны «зубов тигра».

«Зубы тигра!» Все считали, что поскольку зубы мадам Фовиль и отпечаток зубов на яблоке идентичны, а теоретически считается, что зубы двух человек не могут оставить в точности одинаковых следов, то следовательно мадам Фовиль виновна. Это рассуждение оказалось столь неоспоримым, что никому не могло и в голову прийти, что укус на яблоке мог произойти и без участия зубов живого человека.

– Это как яйцо Христофора Колумба – надо сообразить, – сказал смеясь, Баланглэ.

– Вы правы, господин Председатель. Об этих вещах не думают. Вот другой пример, если вы позволите вернуться к тому времени, когда Арсен Люпен называл себя сразу и Полем Серниным и Ленорманом? Никто не заметил, что Поль Сернин был анаграммой имени Арсен Люпен, одни и те же буквы составляют оба имени. Ни на одну больше, ни на одну меньше. И, несмотря на то, что это уже второй раз, никто не сделал этого сопоставления. Всегда – яйцо Колумба – нужно сообразить!

Баланглэ был несколько удивлен этими разоблачениями. Можно было подумать, что этот дьявол пытается разыгрывать его все время и ошеломлять своими неожиданными театральными эффектами.

Эта последняя деталь хорошо обрисовала характер этой личности – странную смесь благородства и наглости, хитрости и наивности, легкой иронии и какого-то тревожащего беспокойного очарования: род героя, который может пожертвовать королевством из-за пустой авантюры, забавляющегося перестановкой букв своего имени, чтобы одурачить публику и доказать ей ее легкомыслие и рассеянность.

Баланглэ обратился к дону Луису:

– Месье, после ряда удивительных успехов в этом деле, вы сдержали слово и поймали бандита. Со своей стороны я тоже сдержу слово. Вы свободны.

– Благодарю вас, господин Председатель. А бригадир Мазеру?

– Он будет освобожден сегодня же. Господин префект полиции устроил все таким образом, что ваш арест остался неизвестным широкой публике. Вы – дон Луис Перенна, и нет никаких оснований для того, чтобы вы перестали им быть.

– А Флоранс Девассер, господин Председатель?

– Она должна будет явиться к господину следователю. Это необходимо. Свободная от всех обвинений и даже подозрений, она, несомненно, будет признана законной наследницей Космо Морнингтона и получит двести миллионов.

– Она же их не примет, господин Председатель.

– Как так?

– Флоранс Девассер не хочет этих денег. Они были причиной слишком многих преступлений. Она в ужасе от них.

– Что же будет с этими деньгами?

– Двести миллионов Космо Морнингтона будут употреблены на постройку дорог и школ в Марокко и Конго.

– Эти африканские государства вы собираетесь приобщить к культуре? – сказал Баланглэ, смеясь. – Что ж, благородный жест, и я соглашаюсь от всего сердца. Государственный бюджет не выдержал бы этих расходов. Поистине дон Луис щедрой рукой расквитался за деяния Арсена Люпена.

Восемь дней спустя дон Луис Перенна и Мазеру сели на яхту, которая доставила их в Африку. Флоранс их сопровождала.

Перед отъездом они узнали о смерти Жана Вернона, который, несмотря на принятые предосторожности, умудрился отравиться.

Прибывший в Африку дон Луис Перенна, который несколько лет тому назад был избран мавританским султаном, встретил своих прежних друзей и подчиненных и назначил туда правителем Мазеру, наделив его большими полномочиями. Затем он занялся бесконечным количеством дел, которые должны были последовать за его отречением от престола и предшествовать получению Францией нового государства. Он имел многочисленные совещания, как с вождями племен, так и с генералом Лоти, командующим французскими войсками в Африке. Многочисленные переговоры, в которых устанавливались необходимые мероприятия, должны дать Мавритании прогресс и процветание.

Завтрашний день был обеспечен. Когда настанет время, туманная дымка управления вождей рассеется, открывая государство, твердо управляемое, пересеченное дорогами, с сетью школ, законностью и развитой промышленностью на полном ходу.

Потом, исполнив свой долг, что было очень нелегким делом, дон Луис смог спокойно сложить с себя власть и вернуться во Францию.

Бесполезно вспоминать шумиху, вызванную его женитьбой на Флоранс Девассер. Полемика возобновилась, и многочисленные журналы напечатали об обнаружении Арсена Люпена под именем Луиса Перенна, имя, которое было составлено из тех же букв: это было, наконец, замечено. Но Арсен Люпен был мертв, а дон Луис Перенна существовал, и никто не набрасывал тень на это имя.

Сегодня он живет в деревне Сен-Лакмо среди холмов, живописно спускающихся к Уазе. Кто не знает его скромный дом, весело окрашенный, с зелеными ставнями, окруженный садом и великолепными цветами?

По воскресеньям туда направляются на прогулку, надеясь увидеть сквозь решетку ограды или встретить на деревенской площади того, кого называли Арсеном Люпеном.

Он тут, со стройной юношеской фигурой и обликом победителя. И Флоранс тут, со своей изящной внешностью, в ореоле золотистых волос и со счастливым лицом, которое не омрачают никакие, даже самые тяжелые воспоминания.

Иногда в маленькую деревянную калитку стучатся посетители. Это неудачники, которые прибегают к помощи учителя жизни. Это – угнетенные жизнью жертвы, жертвы слабые, которые не в силах бороться, которых погубила их страсть. К ним всем дон Луис милосерден. Он помогает им своим советом, внимательностью, светлым умом, не жалея при необходимости своего времени.

Часто это бывает посланный из префектуры или полиции агент, который приходит посоветоваться в затруднительном деле. И тогда дон Луис использует необычайные способности своего ума. Кроме этих дел, кроме чтения книг по философии и другим отраслям науки, он занимается своим садом. Он обожает цветы и гордится ими. Не забыты еще успехи, достигнутые им на агрономической выставке, где он выставил махровую гвоздику, окрашенную в разные цвета, которой он дал имя «Гвоздика Арсена». В течение всего лета его цветники заполнены великолепными декоративными растениями, и он справедливо назвал свое жилище «Замком люпинов». Все виды люпинов находились там: люпин пестрый, люпин душистый и последняя новинка – люпин Люпена, изумительной красоты и расцветки.

Перед их пестрой массой стояла дощечка с надписью, взятой из стихов Эридана: «И в моем саду произрастают люпины».

Что же это? Признание? Почему бы и нет? Не сказал ли он однажды в интервью:

– Я его прекрасно знал, этого Люпена, он был не злой человек. Я не пойду так далеко, чтобы сравнивать его с семью мудрецами Греции, или предлагать его в качестве примера для будущих поколений, но судить надо о нем снисходительно, он был велик в добре и ограничен во зле. Те, кто страдал, благодаря ему, заслужили это. Судьба покарала бы их все равно, не сегодня – завтра, если бы он не опередил ее. Если сравнить Люпена, выбирающего свои жертвы среди бессердечных богачей, и тех великих финансистов, которые разоряют маленьких людей, – преимущество будет, безусловно, на стороне Люпена. С другой стороны, какое изобилие добрых поступков, сколько доказательств великодушия и бескорыстия.

Налетчик? Я это признаю. Плут? Я этого не отрицаю. Он был всем этим, но был и многим другим, кроме этого. И если он забавлял толпу своей ловкостью и изобретательностью, то другими вещами он вызывал восхищение.

Смеялись его выходкам, но восхищались его мужеством, храбростью, умом авантюриста, его хладнокровием, презрением к опасности, веселым характером, расточаемой им энергией, всеми качествами нашей нации, которые сверкали в эпоху, предшествующую мировой войне.

И когда дону Перенна замечали, что он говорит в прошедшем времени и, следовательно, считали его приключения законченными, он отвечал:

– Никоим образом: приключения – это жизнь Арсена Люпена; пока он жив, он будет центром приключений. Он так и сказал однажды: «Я бы хотел, чтобы на моей могиле написали: „Здесь покоится Арсен Люпен – авантюрист“. Прихоть, которая является правдой. Он был мастером авантюры. Если любовь к приключениям иногда заставляла его шарить по карманам своего ближнего, она вела его также и к честным схваткам за справедливость и получение права на благородство, которое не всем доступно. Надо было видеть его в схватках, действующего, не щадящего своего здоровья и сил, презирающего смерть и испытывающего судьбу. И поэтому-то его надо простить, хотя он иногда надувал полицию и следователей. Будем снисходительны к одному из лучших образцов человека бесконечной энергии.

И дон Луис закончил, наклоняя голову:

– И потом, видите ли, у него было еще одно качество, которое не следует презирать и которое не так часто встречается в теперешнее время: чувство юмора!