Текст книги "Остров тридцати гробов"

Автор книги: Морис Леблан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

14. СТАРЫЙ ДРУИД

Трое сообщников, которые знали французский до тонкости, включая и жаргонизмы, ни на секунду не усомнились в подлинном значении столь неожиданного восклицания. Они буквально остолбенели.

Ворский обратился к Конраду и Отто:

– А? Что он сказал?

– Да то, что вы слышали, именно то самое, – отозвался Отто.

После этого Ворский предпринял еще одну попытку и потряс незнакомца за плечо. Тот снова повернулся на своем ложе, потянулся, зевнул, попробовал снова погрузиться в сон, потом вдруг сдался и, сев, проговорил:

– Какого черта! Неужели даже в этой дыре нельзя спокойно поспать?

Жмурясь от слепящего света фонаря, он добавил:

– В чем дело? Что вам от меня нужно?

Ворский поставил фонарь на выступ в стене, и свет упал ему на лицо. Старик, продолжавший изливать свое дурное настроение в нечленораздельных восклицаниях, взглянул на собеседника, успокоился, весь озарился дружелюбной улыбкой и, вытянув руки, воскликнул:

– Ах вот оно что! Это ты, Ворский? Как дела, дружище?

Ворский так и отпрянул. Его отнюдь не удивило, что старик знает его и даже называет по имени, поскольку он испытывал некое мистическое убеждение, что его ждут здесь как пророка. Но ему – пророку, славному и причастному тайнам миссионеру, представшему перед старцем, обремененным как возрастом, так и священническим саном, было обидно услышать в свой адрес слово «дружище».

Полный колебаний и тревоги, не понимая, с кем он имеет дело, Ворский осведомился:

– Кто вы? Почему вы здесь? Как вы сюда попали?

И, поскольку собеседник удивленно уставился на него, Ворский добавил уже резче:

– Отвечайте, кто вы такой?

– Кто я такой? – повторил хриплым и дрожащим голосом старик. – Стало быть, кто я такой? Клянусь Тевтом, божеством галлов, он еще спрашивает! Так ты меня не узнаешь? Ну-ка вспомни: Сегенаг, а? Помнишь? Отец Веледы?[9]9
  Жрица и пророчица у кельтов во времена императора Веспасиана. Подняла восстание в Северной Галлии, но потерпела поражение и погибла в плену в Риме.


[Закрыть] Добряк Сегенаг, почтенный судья у редонцев, о котором Шатобриан говорит в первом томе своих «Мучеников»? А, я вижу, ты что-то начинаешь припоминать.

– Да что это вы несете? – вскричал Ворский.

– Ничего я не несу! Просто объясняю, почему я здесь и какие печальные события привели когда-то меня сюда. Оскорбленный скандальным поведением Веледы, которая согрешила с мрачным Евдором[10]10
  Один из главных героев поэмы в прозе Шатобриана «Мученики».


[Закрыть], я подался, как теперь говорят, в трапписты[11]11
  Монашеский орден, славившийся особой суровостью правил.


[Закрыть], то есть блистательно сдал экзамен на друида. Потом, после кое-каких шалостей – сущая безделица, право, – загулов в столице, где меня привлекали «Мабиль»[12]12
  Известный парижский танцевальный зал XIX в.


[Закрыть], а позже «Мулен-Руж»[13]13
  Известный парижский кафешантан конца XIX – начала XX века.


[Закрыть], мне пришлось согласиться на это место – тихое и спокойное, как видишь, – место хранителя Божьего Камня. Короче, я попал в глубокий тыл.

С каждым словом старика беспокойство и ошеломление Ворского росли. Он решил посоветоваться со своими спутниками.

– Да проломите вы ему голову, говорю вам, – настаивал Конрад.

– А ты как думаешь, Отто?

– Думаю, нужно быть поосторожнее.

– Вот именно, нужно быть поосторожнее.

Но Старый Друид услышал последние слова. Опершись на палку, он встал и воскликнул:

– Что это значит? Быть со мною поосторожнее? Ничего себе! Значит, по-вашему, я враль? Ты что, не видел моего топорика со свастикой на рукоятке? А свастика – это кабалистический знак солнца, вот так. А это, по-твоему, что такое? – Старик указал на свои четки из морских ежей. – Кроличий помет, что ли? Ну вы и наглецы! Назвать кроличьим пометом яйца змеи, «которым она придает форму своею слюной и пеной и которые потом вместе с шипением выбрасывает в воздух». Это сказал Плиний, не кто-нибудь! Надеюсь, ты не считаешь, что Плиний тоже враль? Ну ты и тип! Быть со мною поосторожнее, когда у меня целая куча дипломов друида, патентов, аттестатов, свидетельств, подписанных Плинием и Шатобрианом! Какая наглость! Да где ты найдешь такого Старого Друида, как я, – настоящего, из тех времен, с патиной лет и вековой бородой? Я враль? Я, знающий как свои пять пальцев все древние обычаи и традиции? Хочешь, я станцую тебе пляску Старого Друида – ту, какую танцевал перед Юлием Цезарем? Хочешь?

И, не дожидаясь ответа, старик отбросил свою клюку и принялся с необычайной ловкостью откалывать неистовые и фантастические коленца. Зрелище было невероятно комичное: согбенный старик подпрыгивал и вертелся, размахивал руками, выкидывал ноги из-под хитона то вправо, то влево, борода его повторяла все повороты тела, а хриплый голос объявлял па одно за другим:

– Шаг Старого Друида, или отрада Юлия Цезаря! Оп!.. Танец священной омелы, в просторечии называемый просто па-д'омела!.. Вальс змеиных яиц на музыку Плиния… Оп! Оп! Что за линия!.. «Ворская», или «Танго Тридцати Гробов»!.. Гимн алого пророка! Аллилуйя! Слава пророку!

Старец еще несколько минут продолжал свои неистовые прыжки, потом вдруг резко остановился перед Ворским и без тени улыбки сказал:

– Ладно, хватит болтать. Поговорим серьезно. Мне поручено вручить тебе Божий Камень. Теперь, когда я тебя убедил, ты готов получить товар?

Трое сообщников вконец оторопели. Ворский не знал, что делать, будучи не в силах понять, что это за дурацкая личность.

– Да отстаньте вы от меня! – со злостью вскричал он. – Чего вам надо? Чего вы хотите?

– Как это – чего я хочу? Да я же только что сказал: вручить тебе Божий Камень.

– Но по какому праву? Кто вас уполномочил?

Старый Друид закивал головой.

– А, теперь я понял. Все идет не так, как ты предполагал. Ты ведь явился сюда трепещущий, гордый и счастливый, что сделал свое дело. Ну посуди сам: за тобой – начинка для тридцати гробов, четыре распятые женщины, кораблекрушения, руки по локоть в крови, полные карманы злодейств. Это ведь все не шуточки, и ты ждал торжественного приема с официальной церемонией, звуками фанфар, античным хором, процессией священников, ученых и бардов с дароносицами в руках, человеческих жертвоприношений, – короче, всяких фиглей-миглей, настоящих галльских увеселений! А вместо этого – какой-то дурацкий Старый Друид, который дрыхнет в углу и напрямик предлагает тебе принять товар. Какой провал, судари мои! Но что поделаешь, Ворский! Каждый делает, что может, и в соответствии со средствами, которыми располагает. Я в золоте не купаюсь и уже потратил на тебя, если не считать платы за стирку нескольких белых хитонов, тринадцать франков сорок сантимов, которые отдал за бенгальские свечи, фонтаны пламени и ночное землетрясение.

Внезапно все поняв, Ворский содрогнулся.

– Что такое вы говорите? Как? Это были…

– Ну конечно, это был я! А ты кого бы хотел! Святого Августина? Или ты ожидал божественного вмешательства и решил, что вчера вечером боги послали на остров архангела в белом хитоне, чтобы тот проводил тебя к дубу с дуплом? Право, Ворский, это уж слишком.

Ворский сжал кулаки. Значит, человек в белом, за которым он носился накануне, – не кто иной, как этот обманщик!

– Ну вот что! – прорычал он. – Я не очень-то люблю, когда мне дурят голову!

– Дурят голову? – воскликнул старик. – Хорошенькое дело! А кто вчера гонял меня, словно дикого зверя, так что я чуть дух не испустил? А кто всадил две пули в мой хитон номер один? Ну ты и субчик! Впредь мне наука – не валять дурака.

– Ну хватит, хватит, – проговорил вконец измученный Ворский. – Довольно! Последний раз спрашиваю: чего вам от меня нужно?

– Я уже устал тебе объяснять. Мне поручено передать тебе Божий Камень.

– Кем поручено?

– Да понятия не имею! Просто я всегда знал, что в один прекрасный день на Сареке появится некий Ворский, немецкий принц, который сразит тридцать жертв, и когда тридцатая испустит последний вздох, я должен буду дать сигнал. Ну и поскольку я обязан был выполнить это поручение, я подготовил все, что нужно: купил в Бресте в скобяной лавке две бенгальские свечи по три франка семьдесят пять сантимов штука и несколько превосходных петард, в назначенный срок залез на свой наблюдательный пункт со свечой наготове. Когда ты проорал с дерева: «Она умерла! Она умерла!» – я решил, что момент настал, зажег бенгальские свечи и с помощью петард устроил землетрясение. Вот и все. Теперь ты все знаешь.

Сжав кулаки, Ворский двинулся на старика. Многословие Старого Друида, его несокрушимое спокойствие, краснобайство, насмешливый тон – все это вывело Ворского из себя.

– Еще одно слово, и я тебя прикончу! – заорал он. – С меня хватит!

– Тебя зовут Ворский?

– Да, и что дальше?

– Ты немецкий принц?

– Да, да, и что же?

– Ты сразил тридцать жертв?

– Да, да, да!

– Стало быть, ты тот, кто мне нужен. Я должен вручить тебе Божий Камень и вручу, чего бы мне это ни стоило. Я таковский! Можешь теперь подавиться своим волшебным камнем!

– Да плевать я хотел на Божий Камень! – затопав ногами, взвился Ворский. – И на тебя мне плевать! Никто мне не нужен. Божий Камень! Да он уже у меня!

– Ну-ка покажи.

– А это, по-твоему, что? – осведомился Ворский, доставая из кармана шарик, найденный в ручке жезла.

– Это? – с удивлением переспросил старик. – Откуда ты это выудил?

– Из ручки скипетра, которую мне пришло на ум отвинтить.

– И что же это такое?

– Кусочек Божьего Камня.

– Ты болван.

– А по-твоему, что это?

– Это? Пуговица от штанов.

– Что, что?

– Пуговица от штанов.

– Откуда ты знаешь?

– Пуговица от штанов с отломанным ушком, какими пользуются негры в Сахаре. У меня есть еще такая же.

– Да откуда ты знаешь, черт бы тебя подрал?

– Я сам ее туда положил.

– Зачем?

– Вместо драгоценного камня, стянутого Магенноком, – того самого, что обжег ему руку так, что ее потом пришлось отрубить.

Ворский умолк. Он ничего не мог понять. Он уже не знал, что ему делать и как себя вести с этим странным человеком.

Старый Друид подошел и нежно, отеческим тоном проговорил:

– Нет, дружок, без меня ты отсюда не выйдешь. Только у меня есть ключ, только я знаю волшебное слово. Почему ты колеблешься?

– Я вас не знаю.

– Дитя мое! Если бы я предложил тебе что-нибудь непорядочное, несовместимое с твоими понятиями о чести, тогда мне были бы понятны твои сомнения. Но мое предложение не может задеть даже самую щепетильную совесть. Ну что, согласен? Нет еще? Великий Тевт! Что же тебе еще нужно, о недоверчивый Ворский? Может, чудо? Господи, да чего ж ты раньше не сказал? Я ж могу творить их сколько влезет! Угощаясь каждое утро чашечкой кофе с молоком, я делаю маленькое чудо. Подумай только, Старый Друид пьет кофе! Да у меня лавочка битком набита всякими чудесами, даже сесть некуда. Что ты предпочитаешь? Воскрешающие лучи? Или лучи для роста волос? А может, лучи для угадывания будущего? Что угодно – на выбор. Да вот, кстати: в котором часу тридцатая жертва испустила последний вздох?

– Откуда я знаю!

– В одиннадцать пятьдесят две. Ты так разволновался, что в этот миг у тебя встали часы. Посмотри-ка!

Это была какая-то нелепость. Потрясение, вызванное сильными переживаниями, никак не может отразиться на часах переживающего. Однако Ворский, сам того не желая, вытащил часы: они показывали одиннадцать пятьдесят две. Он попробовал было их завести, но увидел, что часы сломались.

Не давая ему опомниться, Старый Друид продолжал:

– Ты изумлен, да? А между тем для мало-мальски знающего друида это пустяк. Друид видит невидимое. Более того, он, если нужно, может сделать это видимым. Ворский, хочешь увидеть то, чего не существует? Как тебя зовут? Я не имею в виду твою фамилию – Ворский, я имею в виду твою настоящую фамилию, фамилию твоего папочки.

– Об этом – ни слова, – приказал Ворский. – Эту тайну я не раскрою никому.

– Тогда зачем ты ее записал?

– Я ее не писал.

– Ворский, фамилия твоего папочки записана красным карандашом на четырнадцатой странице записной книжки, которая у тебя с собой. Посмотри.

Машинально, словно автомат, движения которого направляются чужою волей, Ворский достал из внутреннего кармана жилета бумажник, в котором лежала тетрадочка из сшитых вместе чистых листков. Дойдя до четырнадцатой страницы, он с неописуемым ужасом пробормотал:

– Но это невозможно! Кто это написал? И вам известно, что здесь написано?

– Доказать?

– Нет-нет, ни слова! Я запрещаю…

– Как хочешь, старина. Я только хотел, чтоб ты понял. А мне это ничего не стоит! Когда я начинаю творить чудеса, то не знаю удержу. А вот еще забавная штука. Ты ведь носишь под рубахой медальон на серебряной цепочке?

– Ношу, – с лихорадочно горящими глазами ответил Ворский.

– И он пуст, там сейчас нет фотографии, которую ты носил в нем прежде?

– Да. Там был портрет.

– Твоей матери, знаю, и ты его потерял.

– Потерял… В прошлом году.

– Точнее, считаешь, что потерял.

– Вот еще! Медальон же пуст.

– Ты считаешь, что он пуст. Это не так. Взгляни-ка.

Вытаращив глаза, Ворский так же механически расстегнул пуговицу и потянул за цепочку. Появился медальон. В круглой золотой рамке виднелся женский портрет.

– Это она, она… – ошарашенно прошептал Ворский.

– Точно?

– Да.

– Ну и что ты обо всем этом скажешь? Никакой фальши, никакого жульничества. Старый Друид всегда в форме! Готов ты теперь следовать за ним?

– Готов.

Ворский сдался. Этот человек его покорил Суеверность Ворского, его атавистическая вера в таинственные силы, вся его беспокойная и неуравновешенная натура вынуждали его к безусловному повиновению. Недоверие в нем осталось, но оно уже не мешало ему подчиниться. Он спросил:

– Это далеко?

– Рядом. В большой гостиной.

Отто и Конрад, вконец опешив, молча слушали этот диалог. Конрад попробовал было что-то возразить, но Ворский заткнул ему рот:

– Если ты боишься, проваливай. Впрочем, – с нажимом добавил он, – впрочем, мы пойдем с револьверами наготове. При малейшей опасности стреляй.

– Стрелять в меня? – насмешливо поинтересовался Старый Друид.

– Мы выстрелим в любого врага, будьте покойны.

– Ладно, иди вперед, покойный Ворский.

Тот не двигался с места, и старик расхохотался.

– Покойный Ворский! Ты, кажется, находишь, что это не смешно? Впрочем, я тоже. Но пошутить-то можно… Ну, так что, идешь ты или нет?

Он повел их в дальний конец склепа, и там луч фонаря выхватил из темноты узкое отверстие в нижней части стены, уходившее куда-то вниз.

Немного помявшись, Ворский нырнул в отверстие. Он прополз на четвереньках по узкому и неудобному лазу и через минуту оказался в большом зале.

Остальные последовали за ним.

Старый Друид торжественно объявил:

– Зал Божьего Камня.

Зал был просторным и величественным и своими размерами и формой напоминал площадку, находившуюся на поверхности прямо над ним. Вертикально поставленные камни, напоминавшие колонны громадного храма, располагались такими же рядами, как менгиры наверху, и были вырублены таким же допотопным топором без каких бы то ни было забот об изяществе и симметрии. Пол был выложен огромными неправильной формы плитами, которые прорезала целая система канавок и на которых сверкали круги света, лившегося откуда-то сверху.

В центре зала, прямо под садом Магеннока, стоял сложенный всухую постамент метров пяти высотой. Над ним поднимался дольмен, состоявший из мощных вертикальных колонн и лежащей на них продолговатой овальной плиты из гранита.

– Это он! – выдавил Ворский.

Не отвечая ему, Старый Друид заговорил:

– Что скажешь? Здорово строили наши предки, верно, а? А какая изобретательность! А какие меры предосторожности против нескромных взглядов разных невежд! Знаешь, откуда проникает свет? Мы ведь в подземелье, и никаких окон тут нет. В верхних менгирах сверху донизу прорезаны расширяющиеся каналы, через которые сюда и поступает много света. Солнечным днем в полдень зрелище просто феерическое. При своей художественной натуре ты завыл бы от восхищения.

– Так это он? – повторил Ворский.

– Это, во всяком случае, священный камень, – невозмутимо подтвердил Старый Друид, – потому что он господствует над подземным жертвенником, который здесь самый главный. А под ним есть другой, защищенный дольменом, – его отсюда тебе не видно, – на нем-то и совершались самые важные жертвоприношения. Кровь стекала с постамента и через эти вот канавки попадала прямо в море.

Волнуясь все сильнее, Ворский спросил:

– Значит, это он? Давайте подойдем.

– Не стоит, – с раздражающим спокойствием остановил его старик, – это еще не тот. Есть тут и третий камень, – чтобы его увидеть, тебе достаточно немного поднять голову.

– Где? Вы знаете это точно?

– Проклятье! Посмотри получше: на верхней плите, под самым сводом, который выложен чем-то вроде плит. Ну что, узрел? Та плита, что чуть сбоку, и так же вытянута, как верхняя плита? Похожи как две капли воды… Но настоящая лишь одна, с фабричным клеймом, все честь по чести.

Ворский чувствовал себя обманутым. Он ожидал, что все будет гораздо сложнее, что хранилище камня будет более таинственным.

– Это – Божий Камень? – осведомился он. – Но в нем нет ничего особенного!

– Это издали, а рассмотри ты его поближе… Он с разноцветными прожилками, всякими светлыми ниточками, необычный… Одним словом, Божий Камень, чего тут говорить. Но ведь ценится он не столько за внешний вид, сколько за чудесные свойства.

– О каких свойствах ты говоришь? – спросил Ворский.

– Он дарует жизнь или смерть, сам знаешь, и еще многое другое.

– Да что же именно?

– Ты слишком много от меня хочешь, черт возьми!

– Как! Вы не знаете…

Старый Друид наклонился к Ворскому и доверительно произнес:

– Послушай, Ворский, должен тебе признаться, что я немного прихвастнул и что моя роль при всей своей неизмеримой важности – хранитель Божьего Камня – это тебе не шутка! – моя роль ограничена более могущественной силой, чем моя.

– Какой еще силой?

– Силой Веледы.

Ворский взглянул на старика с новым беспокойством.

– Веледы?

– Ну, в общем, той, кого я называю Веледой, последней жрицей кельтов, а как ее зовут на самом деле, я не знаю.

– А где она?

– Здесь.

– Здесь?

– Да, на камне для жертвоприношений. Она спит.

– Как – спит?

– Она спит уже многие века, давным-давно. Я всегда видел ее лишь спящей целомудренным, мирным сном. Как Спящая Красавица, Веледа ждет человека, которому назначено богами разбудить ее, и этот человек…

– Этот человек?..

– Ты, Ворский.

Ворский нахмурился. Что значит вся эта невероятная история? К чему клонит этот загадочный субъект?

Между тем Старый Друид продолжал:

– Тебе, кажется, это не по вкусу? Да брось ты, раз у тебя руки в крови, а за спиной тридцать гробов, значит, только ты и имеешь право быть тем самым сказочным принцем. Уж больно ты скромен, дружок. Слушай, хочешь, я тебе скажу кое-что? Веледа невыразимо хороша, но другой, нечеловеческой красотой. Ну как, парень, ты уже воспарил духом? Нет еще?

Ворский колебался. Он чувствовал, что опасность сгущается вокруг него, словно волна, которая вздымается, чтобы потом с силой обрушиться вниз. Но старик не унимался.

– Еще одно слово, Ворский, – я говорю тихо, чтобы твои дружки не услышали. Когда ты завернул свою мать в саван, ты оставил у нее на указательном пальце, согласно ее воле, перстень, который она никогда не снимала, волшебный перстень с большой бирюзой, окруженной маленькими камешками бирюзы, оправленными в золото. Я не ошибаюсь?

– Нет, – потрясенно прошептал Ворский, – нет, но ведь я тогда был один, этого секрета не знает никто.

– Ворский, если этот перстень окажется на указательном пальце у Веледы, тогда ты поверишь? Ты поверишь, что твоя мать из мрака могилы поручила Веледе принять тебя и вручить тебе волшебный камень?

Но Ворский уже шел к постаменту. Он быстро поднялся по ступеням, и его голова оказалась над площадкой для жертвоприношений.

– Перстень! – покачнувшись, воскликнул он. – У нее на пальце перстень!

Между двумя столбами дольмена на жертвенном столе лежала жрица в длинном белоснежном одеянии. Она лежала несколько на боку, грудью и лицом в противоположную от Ворского сторону; наброшенная на лоб ткань скрывала волосы женщины. Ее прекрасные полуобнаженные руки свешивались со стола. На указательном пальце сиял перстень с бирюзой.

– Это действительно перстень твоей матери? – поинтересовался Старый Друид.

– Да, вне всякого сомнения.

Ворский поспешно пересек пространство, отделявшее его от женщины, и, низко склонившись, почти что став на колени, всматривался в камни на перстне.

– Количество сходится. У одного камня отколот кусочек, другой наполовину скрыт под загнувшимся золотым листком.

– Можешь говорить громче, – заметил старик, – она не слышит и от твоего голоса не проснется. Лучше встань и легонько проведи рукой по ее лбу. Эта магическая ласка должна вывести ее из сна.

Ворский поднялся, однако прикоснуться к женщине не решался. Она внушала ему страх и непреодолимое почтение.

– Вы двое, не подходите, – приказал Старый Друид Отто и Конраду. – Когда Веледа откроет глаза, ее взгляду должен предстать лишь Ворский, ничто не должно ее отвлекать. Ну что, Ворский, боишься?

– Нет, не боюсь.

– Ну да, ты только не в своей тарелке. Убивать проще, чем воскрешать, а? Ну же, не трусь! Отогни покрывало и прикоснись ко лбу. Божий Камень – рядом. Действуй, и станешь властелином мира!

И Ворский принялся действовать. Он возвышался над жрицей, стоя у самого жертвенного алтаря. Наклонился над недвижной фигурой. Белое покрывало мерно поднималось и опускалось от дыхания женщины. Нетвердою рукой Ворский откинул его, нагнулся и другой рукой прикоснулся к открытому лбу.

Но в этот миг рука его замерла, и сам он застыл, словно человек, который чего-то не понимает и тщетно пытается понять.

– Ну что ты остолбенел, малыш? – воскликнул Друид. – Опять что-то затерло? Что-нибудь не так? Может, тебе помочь?

Ворский молчал. Он растерянно смотрел вперед. Ошеломление и страх на лице у него постепенно переходили в дикий ужас. На лбу у него выступили капли пота. Казалось, его глазам открылось какое-то жуткое зрелище.

Старик расхохотался.

– О, Боже, ну и урод же ты! Только бы последняя жрица не открыла свои божественные очи и не увидела твою мерзкую рожу! Спите, Веледа. Спите своим чистым сном без сновидений.

Начиная приходить в ярость, Ворский забормотал нечто нечленораздельное. Ему внезапно открылась часть правды. На губах у него вертелось слово, но он отказывался его произнести, словно боялся таким образом вдохнуть жизнь в человека, который более не существовал, в эту мертвую женщину – да-да, мертвую, хотя она и дышала, она не могла не быть мертвой, поскольку он сам ее убил. В конце концов он против своей воли, испытывая невыразимую муку на каждом слоге, прошептал:

– Вероника… Вероника…

– Ах, ты тоже находишь, что она похожа? – ехидствовал Старый Друид. – Что ж, может быть, ты и прав: какое-то семейное сходство. Да что там! Если бы ты своими руками не распял ту, другую, если бы своими ушами не слышал ее последний вздох, то готов был бы поклясться, что это – одна и та же женщина и что Вероника д'Эржемон жива и даже не ранена. Ни единой царапины, даже следов от веревки на руках – и тех нет. Ну, посмотри же, Ворский: какое мирное лицо! Какое безмятежное спокойствие! Право слово, я начинаю думать, что ты ошибся и распял не ту женщину. Подумай-ка… Ну вот, ты уже на меня сердишься! О, Тевт, приди мне на помощь! Пророк собирается меня сразить.

Ворский выпрямился и стоял теперь лицом к Старому Друиду. Его искаженное лицо, должно быть, впервые выражало такую ненависть и гнев. Ведь Старый Друид не только потешался над ним целый час, как над малым ребенком, но и совершил нечто невероятное и внезапно сделался самым его опасным и неумолимым врагом. От этого человека нужно избавиться немедленно, тем более что возможность такая есть.

– Я влип, – продолжал зубоскалить старик. – С каким соусом ты собираешься меня съесть? Людоед, да и только! На помощь! Убивают! О, эти железные пальцы, что вопьются мне в глотку! Или ты воспользуешься кинжалом? А может, веревкой? Нет, это будет револьвер. Так мне нравится больше, как-то опрятнее. Ну, вперед, Алекси! Из семи пуль две уже продырявили мой хитон номер один. Остается пять. Ну, давай, Алекси!

Каждое слово старика только сильнее разжигало ярость Ворского. Желая как можно скорее сбежать из подземелья, он скомандовал:

– Отто, Конрад! Вы готовы?

С этими словами он вскинул руку с револьвером. Оба приспешника тоже взяли оружие на изготовку. В четырех шагах от них старик со смехом просил пощады:

– Прошу вас, судари мои, пожалейте бедного старца. Я больше не буду. Я буду паинькой, как с картинки. Ну пожалуйста, судари мои…

Ворский повторил:

– Отто, Конрад! Внимание! Считаю: раз, два, три. Огонь!

Три выстрела прогремели одновременно. Друид сделал немыслимый пируэт, затем встал лицом к лицу с противниками и трагически завопил:

– Я готов! Пронзен пулями насквозь! Смерть моя пришла! Капут тебе, Старый Друид! Что за роковой конец! Бедный Старый Друид, который так любил поболтать!

– Огонь! – снова зарычал Ворский. – Да стреляйте же, болваны. Огонь!

– Огонь! Огонь! – передразнил его Старый Друид. – Бах! Бах! Бах! В самое яблочко! В два яблочка! В три яблочка! Давай, Конрад, ба-бах! Теперь ты, Отто!

Грохотали выстрелы, отражаясь от стен огромного зала. Сообщники, одуревшие и злобные, метались перед своею мишенью, а неуязвимый старичок приплясывал и дрыгал ногами, то чуть не садясь на корточки, то необычайно бойко подпрыгивая вверх.

– Ну и весело у нас в подземелье, черт возьми! Ну и туп же ты, Ворский! Святой пророк, как же! Дурак ты набитый, а не пророк! Нет, но как ты мог клюнуть на все это? Бенгальские свечи, петарды! А пуговица от штанов! А перстень твоей матушки! Силы небесные, что за остолоп!

Ворский остановился. Он понял, что все револьверы были разряжены, но каким образом? Каким таким чудом? Что кроется за всей этой фантастической неразберихой? Что за демон стоит перед ним?

Он отбросил бесполезное оружие и взглянул на старика. Может, схватить его и задушить голыми руками? Затем он взглянул на женщину, готовый броситься на нее. Однако Ворский был явно уже не в состоянии сражаться с этим непонятным человеком, который, казалось, выходил за рамки разумного и реального.

Он быстро повернулся и, подозвав сообщников, пошел прочь из зала, преследуемый насмешками Старого Друида:

– Ага, пустился наутек? А что я, по-твоему, должен делать с Божьим Камнем? Нет, вы посмотрите, как он улепетывает! Уж не загорелась ли у тебя задница? Ату его! Ату! Ступай, ступай, горе-пророк!