Текст книги "Дни людей"

Автор книги: Морис Дрюон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Наказание Прометея

Теперь вы понимаете, каково было мое ошеломление, мой ужас, мой гнев, когда я увидел тысячи огоньков, заблестевших на земле в руках людей. И понимаете также, почему я так сурово и жестоко покарал Прометея. Он передал вам божественную силу, которую вы еще не способны были ни постичь, ни проконтролировать.

Мой суд упрекали за некоторую поспешность. Но я не мог медлить, у меня не было выбора. Я помнил трагические последствия снисходительности: Урана к титанам, моей собственной – к гигантам. На сей раз я действовал без всякого благодушия. Признайте, огонь я вам все же оставил.

Ибо отныне я мог бы помешать вам добывать огонь, только полностью вас истребив. Вы уже знали, как его получить. Стоит одному человеку завладеть каким-нибудь рецептом, как вскоре им владеют все. С помощью назидательной кары, наложенной на мятежного изобретателя, я хотел лишь удержать вас от нетерпеливого и иллюзорного господства над миром, которое привело бы к неизбежной катастрофе.

Похоже, мне это неплохо удалось, поскольку из всей истории Прометея вам лучше всего запомнилась именно кара – это после стольких-то лет.

Бог, побежденный и брошенный в глубины Тартара, забывается быстро. Но бог, прикованный к вершине горы, на глазах у всех, и смертных, и бессмертных, извивающийся в своих оковах, да еще и беспрестанно терзаемый, – такое надолго врезается в умы.

Исполнить приговор предстояло Гефесту. Бедняга Гефест был вынужден наложить на своего единственного друга цепи и сопроводить в изгнание! Он пытался защищать Прометея и добивался помилования.

– Прости его, отец, – просил он меня. – Я уверен, что он действовал единственно из великодушия по отношению к людям. Проявив мягкость, ты добьешься его любви.

И при этом шептал Прометею:

– Преклони колена перед Зевсом, скажи, что раскаиваешься.

Но Гефест не нашел отклика ни с той ни с другой стороны. Прометей был расположен унижаться не больше, чем я прощать.

– Если считаешь приговор несправедливым, – ответил Прометей Гефесту, – что же ты сам не восстанешь, вместо того чтобы прислуживать деспоту?

А я сказал своему сыну:

– Он тебя недостаточно дурачил? Если пощажу его ради тебя, завтра он станет твоим владыкой. Неужели не видишь, какие тиранические желания таятся в этом пресловутом освободителе? Выполняй, Гефест, повелеваю тебе именем Судеб.

Ах! Невеселый момент, когда применяешь власть для насилия. Приходится сохранять уверенный и безмятежный вид, хотя сам начинаешь сомневаться во всем, и в других, и в себе.

Гефест положил руку на плечо Прометея.

– Идем, – произнес он. – Так надо.

Весь мир видел, как они шли от Этны до Кавказа. Прометей, хоть и в оковах на руках и ногах, шагал с высоко поднятой головой и кричал людям вдоль всего пути:

– Это ради вас я иду на муку! Зевс – новоявленный Крон, желающий зла своим детям!

А божественный хромец, огненно-рыжий бедняга С молотом, цепями и гвоздями, плелся за ним, спотыкаясь о камни и понурив голову, словно виновный. Я хотел показать людям, что дерзнувший поработить огонь будет в конечном счете им же и закован.

Так они дошли до высочайшей вершины Кавказских гор, где нагому Прометею предстояло испытывать В скорбном одиночестве жару солнца и укусы холода.

Гефест опоясал друга бронзовым поясом и приковал К скале вместе с цепями, которые опутывали конечности осужденного; а для большей надежности – таков был мой приказ – пригвоздил к камню его руки. Когда Гефест заканчивал свое жестокое дело, над Кавказом появился посланный мною орел.

– О! Это не предвещает тебе ничего хорошего, Прометей! – заметил Гефест. – Смирись, пока не поздно. Быть может, твое раскаяние склонит Зевса заменить тебе наказание; лучше уж бездны Тартара, чем мука, которую тебе предстоит вытерпеть.

Но Прометей не поддался.

– Предпочитаю свет и воздух, какими бы ни были мои страдания; предпочитаю одиночество тщетным увещеваниям.

Как только Гефест удалился, из туч камнем упал орел, набросился на Прометея и, вонзив ему когти в живот и бедро, стал клевать его печень твердым, как металл, клювом. Тысячи и тысячи лет этому орлу предстояло быть единственным обществом приговоренного. Каждый вечер птица поднималась в небо с кусками внутренностей Прометея в окровавленном клюве. За ночь печень Прометея восстанавливалась, а утром возвращался орел и вновь начинал ее пожирать.

Так все страдания, которые человек может навлечь на себя, пытаясь присвоить свастику, я соединил в Прометеевой каре, чтобы они послужили уроком всему вашему роду. Еще к этому добавились жалость и бессильное сострадание.

Ведь несколько бессмертных, взволнованных муками Прометея, навестили его на пустынной горе. Первым туда наведался его неловкий брат Эпиметей. Он неуклюже пытался скрыть свое намерение, притворяясь, будто собирает травы или ищет крупинки золота в руслах рек. Он опасался навлечь на себя мой гнев, глупец, тогда как сам, наоборот, исполнял мой замысел. Я желал, чтобы он посмотрел, как Прометей задыхается в своем бронзовом поясе, хотел, чтобы он увидел, как орел вспарывает его брату бок, как оковы врезаются в плоть Я желал, чтобы Эпиметей рассказал все это людям.

– Нет! – крикнул ему Прометей. – Не хочу, чтобы ты утирал мне лицо! Нет, не хочу ни забот, ни общества! Уходи! Не хочу видеть твои слезы.

Пока тот пятился, Прометей бросил:

– Никогда, слышишь? Никогда я не приму никакого дара от Зевса!

Боль и ненависть заставляли его бредить; но бред гения – пророчество. Потом Океан обратился к наказанному посредством дождей-посланников. Наш дядя Океан знал, что ему нечего опасаться меня; он добр и желает только гармонии среди богов. Прометей точно так же отверг и его сочувствие.

– Нет, не вмешивайся, не проси за меня перед Зевсом. Это напрасный труд; я сам никогда не стану его умолять. Если я и совершил проступок, то по собственной воле; я его вполне обдумал и никогда не соглашусь отречься от него. Удались, не оскорбляй своим взором мое несчастье.

Были и другие боги, приходившие на Кавказ с неизменным упорством, но Прометей отвергал все их ходатайства.

– Я не хочу никакой помощи! – кричал он, заслышав шаги.

Я приговорил Прометея к человеческим страданиям; и он проявил то единственное, что остается человеку, когда все его раздирает, сковывает или отягчает: гордость в несчастье, то есть притязание быть ответственным за свои поступки, даже если они привели к самой жестокой неудаче.

И это ему зачтется.

Сотворение Пандоры. Пандора и Эпиметей

Я знаю, что даже сейчас вы не совсем убеждены в виновности Прометея. Да и как может быть иначе? Всякий заговор – дело смутное, никто не играет в нем совершенно четкой роли.

Из этой длинной цепи ошибок часть ставят в вину мне. И в первую очередь винят за то, что я велел запереть людские беды в бронзовый сундук. Тут я действовал как из мелкого тщеславия, так и из доброты, желая доказать и свое могущество, и свою любовь к вам. Не повел ли я себя по отношению к Судьбам так же, как Прометей по отношению ко мне?

Я захотел привести дела Вселенной в порядок. «Нет другого выхода, – говорил я себе, – кроме как вернуть людям их несчастья, но так, чтобы они стали им дороги, по крайней мере то, что эти несчастья порождает». И, придумав способ, я созвал богов на совет и произнес речь:

– Я решил примириться с людьми и для этого сделать им исключительный дар. Хочу создать для них самую красивую и самую совершенную женщину, образец великолепия, чудо-женщину, под стать прекрасным атланткам нашего предка Урана. Она возродит их род. Но, увы, Уран унес на небо тайну Числа, а сам я не располагаю его чудесной силой. Быть может, с вашей общей помощью…

Фемида-Закон удалилась, красноречиво показывая, что не хочет участвовать в этой затее. Я без труда догадывался о ее мыслях: «Зевс совершает ошибку за ошибкой, проявляя все больше и больше самомнения. То он решил запереть исконные людские беды и вызвал гораздо худшие, то решил погасить огонь, но позволил его украсть; а теперь вот хочет сравняться с Ураном и переделать его творение, причем начав не с самого простого, а с самого сложного».

Однако на сей раз я провел саму Фемиду, поработав на нее так, что она и не догадалась об этом.

Под моим руководством боги принялись за дело. Гефест взял у Великой праматери немного ее глины, с помощью воды Океана замесил ее и своими на диво ловкими пальцами вылепил прекраснейшее подобие женщины из всех виданных когда-либо.

– Не завидуйте, не завидуйте, – сказал я богиням и нимфам, чьи взгляды тут же омрачились. – Лучше помогите мне.

Потом я велел Гефесту вдохнуть частицу божественного огня в эту человекоподобную статую, и она обрела цвета и движения жизни. Ее плоть отливала нежнейшими радужными оттенками, а движения были исполнены несравненной грации; она улыбалась и была словно открыта для желания; в глазах цвета моря читался очаровательный нрав, уста манили к поцелуям. Совершенные груди и прелестный, гладкий, словно полированный алебастр, живот казались чашами и амфорой искушения.

– Ах! Братец, похоже, мы и вправду нашли секрет! – воскликнул Посейдон, вечно волочащийся за богинями.

– Потише, братец, потише… умерь, пожалуйста, свои восторги, – предостерег я его. – Она не для тебя. Может, ее дочери…

Я попросил Афину облачить прелестницу в тончайшие одежды, повязать ей пояс, а также обучить искусству многоцветного ткачества. От Афродиты я добился, чтобы она уступила нашей новорожденной кое-какие из своих самых красивых драгоценностей и чтобы также вложила ей в грудь ревность и мучительное, всесокрушающее желание. Времена года ее причесали, переплетя волосы весенней гирляндой; грации украсили золотыми ожерельями; геспериды окутали сладостными ароматами; Артемида наделила великолепной поступью; Деметра дала ей в руки охапку цветов и обещание многочисленного потомства.

Тогда я отозвал в сторонку Гермеса и сказал ему:

– Теперь вложи ей в уста речь, но также ложь, притворство, хитрость, вздорную обидчивость, злословие, любопытство, непослушание. И не скупись.

Когда наш шедевр был завершен, я пригласил богов сесть в круг, призвав и растяпу Эпиметея. Тот явился из Беотии, совершенно напуганный и дрожащий.

– Вот, – обратился я к нему, – поскольку ты не стал сообщником в преступлении твоего брата, я хочу засвидетельствовать тебе свое удовлетворение и при твоем посредстве примириться с людским родом. Даю тебе в жены это создание, которое все боги сообща сделали для тебя. Она – совершенная женщина. Ее зовут Пандорой, что значит «дар от всех».

Я подбирал это имя самым тщательным образом и еще не совсем уверенно произносил. Но неуклюжий, медлительный Эпиметей-тугодум ничего не заметил. Вернее, заметил Пандору; могло показаться, что глаза вот-вот вылезут у него из орбит. Заикаясь и бормоча, он рассыпался в благодарностях, заверял в своей преданности, простерся ниц предо мной, перед всеми божествами, даже перед Пандорой. Дескать, такой дар и в самом деле слишком прекрасен; он недостоин подобного вознаграждения; он всего лишь исполнил свой долг, да и то убого, но в будущем сумеет доказать богам свою благодарность и любовь; в будущем…

– Ну что ж! Бери тогда свое будущее, – сказал я ему, деликатно выпроваживая с Олимпа.

Эпиметей спустился в страну людей и прошел через народы как триумфатор, демонстрируя супругу, затмившую всех смертных женщин.

– Смотрите, – говорил он, – смотрите на вашу царицу, первую среди жен… Она творение богов. Ах! Какие у нас будут красивые дети! Лучшим из вас я отдам Их в мужья и жены, чтобы украсить род человеческий.

Он привел Пандору в свое жилище, и она тут же Начала шарить повсюду, переходя из комнаты в комнату, отодвигая засовы, осматривая утварь, открывая Горшки, в общем, знакомясь со своими владениями.: Гермес в достаточной мере наделил ее недостатками, Как я и хотел.

– Только никогда не трогай тот бронзовый ящик, – предостерег Эпиметей.

– Почему?

– Потому что нельзя.

– Что там внутри?

– Не велено говорить.

Это было как раз то, что надо, чтобы возбудить у Пандоры непреодолимое любопытство и ввергнуть ее в искушение; она немедленно открыла сундук, спеша узнать, что там спрятано.

Эпиметей, дышавший свежим воздухом на пороге дома и наслаждавшийся своим счастьем, не сразу сообразил, что за большие черные крылья взмыли над его жилищем и разлетелись по свету. Вдруг он испустил вопль, бросился к сундуку и захлопнул крышку. Но болезни, усталость от работы, страх смерти уже упорхнули.

Теперь Эпиметей сколько угодно мог бить себя по лбу и оплакивать свой промах.

– Ах! – стенал он. – Я забыл предостережение брата! А ведь он кричал мне, чтобы я не принимал никаких даров от Зевса. Я не понял. Я был обманут этим именем: «дар всех». Ах! Какой же я глупец, как легко меня провели! Я всегда буду тугодумом: «тем, кто думает потом».

Я восстановил равновесие, которого от имени Судеб требовала Фемида. Дар за дар. Пандора за ящик, беды за огонь.

Сыны мои, не заключите из этой истории, будто все ваши беды происходят от женщины и будто она единственная причина ваших несчастий. Было бы слишком легко взвалить на нее бремя ваших собственных ошибок. Нет, просто она подкрепляет и усугубляет вашу вечную судьбу быть изгнанными из всякого рая…

Итак, пристроив Пандору среди вас, тугодумов, я полагал, что вкушу немного спокойствия. Но работа царей – работа бесконечная. Поскольку я тоже провинился перед Судьбами, мне предстояло понести наказание.

Десятая эпоха Тифон, Тантал и потоп

Зловредность Геи. Нападение Тифона. Бегство богов

Быть может, Великая праматерь чувствовала себя оскорбленной сотворением Пандоры. Быть может, она решила, что я, как Уран, собираюсь воспользоваться ее илистой плотью, чтобы создавать новые виды живых существ. Быть может, не могла простить захвата ее оракула моим сыном Аполлоном и убийства Пифона, поэтому выжидала, чтобы отомстить. Быть может, была раздражена поражением гигантов. Или же великие холода, которые в ту пору сковали ее целиком, позволили ей надеяться на возвращение первых времен мира, когда она, порожденная Хаосом, воображала, свернувшись клубком в густой ночи, будто царит одна.

Она уже избавилась от двух царей света. Вооружила своего сына Крона против своего супруга Урана и помогла мне в свой черед свергнуть Крона. Следовало ожидать, что однажды Великой праматери захочется устроить и мое падение.

Однако мои сыновья вовсе не проявляли желания восстать; гиганты были уничтожены или укрощены; мой кузен Прометей, который, конечно, согласился бы на любой союз против меня, томился в оковах.

Но Гея, Великая праматерь, породившая от своих соитий с Понтом, Эребом, Тартаром чудовищ и фурий, Сохранила своего последнего отпрыска по имени Тифон.

Было известно, что Тифон существует, но его никто никогда не видел. Моя тетушка Память и дядюшка Океан упоминали его неоднократно в своих историях, но не могли сказать, какова его природа, размеры, на кого он похож. Великая праматерь ревниво скрывала это последнее отродье в собственных недрах. Однако как опасаться существа, о котором ничего не известно? Как оборонить себя от противника, которого никто не в состоянии описать? Как узнать о его приближении, какую защиту возвести и какое оружие выковать? Об этом думаешь время от времени, когда в голове нет ничего более срочного, и питаешься иллюзиями, успокаивая себя воспоминаниями об одержанных победах.

В конечном счете, неужели этот Тифон более грозен, чем титаны или гиганты – другие сыны Земли, с которыми мы покончили? Может, он хил и тщедушен, потому-то праматерь, стыдясь, и спрятала этот унылый плод – старушечье порождение. По правде сказать, я о нем в конце концов забыл. И к тому же, к тому же…

Хоть и наученный коварными переменами в настроении Великой прародительницы, я не думал, что она действительно проявит враждебность по отношению ко мне. Ведь она помогла моей матери произвести меня на свет, помогла мне стать царем. Я считал, что если и не любим ею, то хотя бы пользуюсь ее привилегированной терпимостью. Подобными иллюзиями лишь убаюкивают себя. Думают: «Нет, только не я, со мной такого не случится».

И вдруг Гея выпустила Тифона.

Подозреваю, что Гера отчасти потворствовала этому делу. Слишком уж она желала отомстить за мои измены. Слишком уж часто предрекала, что со мной случится какая-нибудь незадача и вот тогда-то я пойму, что не все мне позволено. Такие уж они, эти жены: хотят супругов-победителей, а потом мало-помалу начинают ненавидеть их за победы. А Земля тут как тут, всегда готова выслушивать их жалобы и потакать злопамятству. Колотя белье в прачечной, срывая листья салата или ухаживая за цветами, жены склоняются к праматери и шушукаются с ней. «Он мне сделал то… он мне сделал сё… Вот бы проучить его как следует!» Да, я подозреваю, что это Гера подсказала Великой Праматери момент, когда я, несколько утомленный трудностями правления, но довольный, что превозмог их, решил немного насладиться временем мира и передохнуть. Конечно, Гера не опасалась того, что должно было произойти. Но жены никогда не представляют себе последствий своих дурных желаний. Не дума-; ют даже о том, что сами могут от них пострадать.

Мы собирались отужинать на Олимпе. Каждый закончил свои дневные дела; колесницы были распряжены и убраны. Это была не праздничная трапеза, а узкий круг: моя жена, мои сестры, мои любовницы – по крайней мере, те из них, кого Гера притворно терпела, – и мои дети. Гестия только что поставила на столы блюда, пахнущие маслом, медом, чесноком и мятой; жарившееся на людских вертелах мясо было почти готово. Моя дочь Геба разливала амброзию по нашим кубкам.

Тысяча взревевших одновременно быков, тысяча устремившихся в атаку бизонов, тысяча рыкающих львов не произвели бы столь ужасного вопля, как тот, что внезапно оглушил нас. И глотки тысячи гиен не изрыгнули бы более сильного зловония. Закат внезапно померк.

Какие когти пронзили все бурдюки Эола, чтобы произвести этот безумный шквал, эту бурю, этот ураган, что валил леса, сдувал ветви, как солому на току, пригибал к земле всю природу и вспенивал воду рек, заливая холмы?

Он внезапно вырос у нас за спиной и был выше, чем любая гора.

Его ужасный загривок, с рогами и острыми пластинами чешуи, вздымался так высоко, что теснил небесные тела. Гигантские крылья на его плечах делали достаточно широкие взмахи, чтобы смести с горизонта все. Каждая из шести огромных ручищ заканчивалась шестью кистями с шестью змеями вместо пальцев. Клокочущее бешенство сотрясало его чешуйчатую шею; жуткая голова, как у рептилии или озерного чудовища, безостановочно крутилась, высматривая меня. Из отвратительных шаров его глаз вырывались длинные мертвенно-бледные лучи; зиявшая между шестью рядами клыков глотка извергала, подобно кратеру, раскаленные докрасна скалы; от пояса до земли он состоял из сотни переплетенных змей, кольца которых передвигали его с удивительной быстротой.

Таков был Тифон.

Все боги, едва завидев его, бросились наутек. Признаю, что поступил точно так же. Мы бежали с Олимпа гурьбой, так быстро, как только могли, в великой панике, которая гнала нас, нимф, сатиров, дриад вперемешку с людьми и животными.

Существует, как вы знаете, тридцать тысяч бессмертных, ведающих делами природы и вашими собственными. Представьте себе несущуюся вскачь толпу из тридцати тысяч сорвавшихся со своих мест божеств, что сносят крыши с лачуг в ваших бедных деревнях, топчут ваши сады и поля, рассеивают в ночи ваши обезумевшие стада, часть которых падает на дно пропастей и разбивается. Даже птицы, сбиваясь с пути, врезались в стены гор.

Мы, великие боги, бежали быстрее всех. Перепрыгивали через реки, долины, холмы, стараясь добраться до побережья, скакали с острова на остров и с мыса на мыс.

Так, удирая, мы добрались до Египта.

Но чудовищный Тифон гнался за нами по пятам; его смрадное дыхание окутывало нас и оглушало грохотом.

– Животные, животные! – крикнул я богам на бегу.

Они поняли мой призыв, и каждый, чтобы сбить Тифона со следа, укрылся в теле какого-нибудь животного.

Рожденная в воде Афродита нырнула в Нил и обернулась серебристой рыбой. Гера избрала убежищем белую корову. Арес исчез в кабане; Гефест – в быке.; Артемида – в большой дикой кошке. Лучезарный Аполлон превратился в ворона – божественную птицу, которая кружит возле храмов. Что касается меня, то я поспешно приобрел вид рогатого козла, поскольку тогда была эра Козерога, и принялся, обгладывать какой-то плетень. А этот ибис, что застыл на одной 5 ноге, прикрыв глаза и притворяясь, будто дремлет, хотя ветер ерошит его перья? Я сам чуть не обознался. Это был Гермес, пережидавший суматоху.

Вот почему с тех пор богов в Египте почитают в их животном обличье.