Текст книги "Тщетность, или Гибель «Титана»"
Автор книги: Морган Робертсон
Жанр:
Морские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
4
Человек, находившийся в «вороньем гнезде», имел возможность лицезреть трагедию с самого начала, когда паруса обреченного судна показались из тумана, и до конца, когда последний спутанный клубок снастей был сброшен за борт его товарищами по вахте. Когда пробили четыре склянки, он спустился на палубу, настолько обессиленный, что по пути запросто мог сорваться вниз и разбиться. Его уже ждал боцман.
– Доложи об окончании вахты, Роуланд, – сказал он. – И сразу же иди в штурманскую рубку.
На мостике, когда он сообщил свое имя, первый помощник схватил его за руку и повторил приказ боцмана. В штурманской рубке матрос обнаружил капитана «Титана». С бледным и напряженным лицом тот сидел у стола, а вокруг него толпились все, кто нес вахту во время столкновения, исключая только старших офицеров, рулевого и впередсмотрящих. Кроме того, в рубке находились дежурные по каютам, кочегары и котельные машинисты из машинного отделения, а также несколько фонарщиков, сигнальщиков и младших матросов, койки которых располагались в носовом кубрике. Все они были разбужены ударом огромного пустотелого тарана, внутри которого им довелось жить.
Три помощника старшего плотника стояли в дверях, держа в руках измерительные футштоки. Их только что продемонстрировали капитану. Точнее, то, что они совершенно сухие. На лицах всех присутствующих читалось одно и тоже – ожидание и ужас. Старшина, вошедший следом за Роуландом, сказал:
– Инженер в машинном отделении не почувствовал удара. сэр. В котельном отсеке тоже все спокойно.
– Дежурные отрапортовали, что никакого беспокойства в пассажирских каютах не отмечено, – проговорил капитан. – А что там с третьим классом?
Один из дежурных вышел и очень скоро вернулся.
– В третьем классе все спят, сэр, – сказал он. А старшина доложил, что и на полубаке никто не выказал тревоги.
– Очень хорошо, – сказал капитан, поднимаясь. – А теперь по одному заходите ко мне в каюту – сначала вахтенные, затем старшина, за ними – остальные матросы. Дежурные должны следить за дверью. Никто не должен покинуть рубку до того, пока я не переговорю с ним.
Он удалился в капитанский кубрик вместе с одним из вахтенных, который спустя короткое время возвратился с посветлевшим лицом и быстро вышел прочь. Подобную процедуру один за другим проделали и все остальные, выходя одинаково довольными и приободренными. Роуланд оказался последним. Когда он вошел, капитан указал ему на стул и спросил его имя.
– Джон Роуланд, – ответил матрос. Капитан сделал пометку в книге.
– Насколько я знаю, вы были в «вороньем гнезде, когда произошел этот злосчастный конфуз.
– Да, сэр. И я доложил на мостик о встречном корабле сразу же, как только увидел его.
– Никто не собирается вас в чем-то обвинять. Надеюсь, вы осознаете, что невозможно было предпринять что-либо, чтобы избежать этого страшного столкновения. Как ничего нельзя было сделать и для того, чтобы спасти людей с погибающего судна.
– На скорости 25 узлов в густом тумане – ничего, сэр.
Капитан внимательно посмотрел на Роуланда и нахмурил брови.
– Вряд ли уместно сейчас обсуждать скорость судна и тем более правила, которые установила наша компания, – сказал он. – Я просто собирался сказать вам, что в Ливерпуле, в офисе компании, когда вы будете получать свое жалование, вам передадут пакет. Сто фунтов в банкнотах. Своего рода премия за то, что вы навсегда забудете о том, что видели сегодня ночью. Все равно, помочь уже никому невозможно, а обнародование этого факта создаст ненужные трудности для компании.
– Я не стану брать этот пакет, капитан. И не стану ничего забывать. Напротив, сэр, я при первой же возможности расскажу об этом массовом убийстве!
Капитан откинулся на спинку стула и еще раз окинул взглядом скрюченную и дрожащую фигуру моряка. То, что он видел, никак не вязалось с речью, которую он только что услышал. При других обстоятельствах он, не задумываясь, приказал бы офицерам научить этого дерзкого негодяя вежливости при обращении к старшему по чину. Но обстоятельства были экстраординарными. В мутном взоре этого моряка читался ужас, смешанный с искренним негодованием. Говорил он как образованный человек. А последствия, грозящие капитану и компании – и еще более осложненные желанием скрыть факт происшествия, в случае, если про столкновение узнают, были настолько серьезны, что реагировать на явное несоблюдение субординации было просто глупо. Сейчас гораздо важнее подчинить себе этого необузданного матроса, найти его слабое место.
– Вы отдаете себе отчет в том, Роуланд, – спросил капитан, поборов гнев. – Что никто больше из команды не подтвердит ваши слова? Вам никто не поверит, вы будете опозорены, потеряете свое место и наживете массу врагов.
– Я понимаю не только это, – ответил взволнованно Роуланд. – Но и то, что вы, той властью, что дана вам как капитану судна, можете приказать заковать меня и взять под стражу прямо в этой каюте за любую провинность, даже выдуманную вами. Я также знаю, что эта надуманная провинность, никем официально не подтвержденная, но отмеченная записью в судовом журнале, будет подтверждением моей вины и ее будет достаточно, чтобы упечь меня за решетку до конца моих дней. Но я знаю и другие пункты морских законов, например, то, что я, даже сидя в тюрьме, могу отправить вас и вашего первого помощника прямиком на виселицу.
– Ваши представления о силе свидетельских показаний весьма ошибочны. Запись в судовом журнале не может быть достаточным поводом, чтобы посадить человека в тюрьму. Да и вы, сидя за решеткой, вряд ли смогли бы серьезно навредить мне... Кто вы вообще такой, позвольте спросить? Адвокат-неудачник?..
– Я выпускник Аннаполиса [3]3
Аннаполис– в этом городе в штате Мэриленд расположена Военно-морская академия США.
[Закрыть]. Я получил такое же образование, как и вы.
– У вас есть какие-то связи в Вашингтоне?
– Никаких.
– И что заставляет вас держаться той позиции, которую вы избрали? Позиции, которая, возможно, и заставит кое-кого понервничать, но, несомненно, не повлечет того вреда, которым вы тут грозите.
– То, что у меня появился шанс совершить хотя бы один добрый поступок в своей беспутной жизни. Я надеюсь, что смогу настолько сильно разгневать общество в странах по обе стороны океана, что это положит конец бездушному уничтожению жизней и имущества одних ради удобства и скорости других. Сотни мелких рыбачьих суденышек, которые ежегодно идут на дно из-за столкновений с большими пароходами, будут спасены.
Капитан мерил шагами комнату, пока Роуланд, сверкая глазами и стиснув кулаки, произносил эту тираду.
– Конечно, никто не запрещает вам мечтать, что все будет именно так, – сказал капитан, остановившись перед ним. – Но не в вашей и не в моей власти сделать что-либо для того, чтобы эта мечта осуществилась. Как я понял, названная мной сумма недостаточно велика для вас. Хорошо, как вы отнесетесь к предложению занять место на мостике моего корабля?
– Если бы я захотел, я бы занял место и выше. Ваша компания недостаточно богата, чтобы купить меня.
– Я вижу, вы начисто лишены амбиций. Но ведь должно быть что-то, в чем вы нуждаетесь.
– Еда, одежда, крыша над головой... И еще – виски, – проронил Роуланд с горьким смехом, в котором ощущалось презрение к самому себе.
Капитан достал из бара графин и два стакана, поставил их перед Роуландом.
– Что ж, вот одна из ваших ежедневных потребностей. Наливайте.
Глаза матроса заблестели. Он налил полный стакан. Капитан плеснул совсем немного виски в другой стакан, едва покрыв дно, и добавил содовой.
– Я выпью с вами, Роуланд. За лучшее взаимопонимание между нами, – сказал он и опустошил свой стакан.
– Если бы был выбор, я бы предпочел пить в одиночестве, капитан, – сказал матрос и выпил свою порцию одним глотком. Лицо капитана вспыхнуло, как от пощечины, но он снова сумел поборот гнев.
– Возвращайтесь на палубу, Роуланд, – сказал он. – Когда мы пересечем океан, я снова вызову вас к себе для окончательного разговора. А пока я прошу вас – не требую, а именно прошу – не вступать в бесполезные разговоры с вашими товарищами по команде по поводу того дела, которое мы тут обсуждали.
Первому помощнику, который сменился с вахты в четыре часа утра, капитан сказал следующее:
– Этот матрос – пропащий человек, но совесть в нем еще не умерла окончательно. Его трудно купить или запугать – он слишком умен. Однако я нащупал его слабое место. Если он сопьется до чертиков до того, как мы войдем в порт назначения, его слова и свидетельские показания не будут стоить и ломаного гроша. Накачайте его виски так, чтобы он забыл, кто он такой, а я поговорю с судовым врачом насчет более сильных средств.
Когда Роуланд утром того дня вернулся с завтрака, то обнаружил в кармане своей матросской курткинебольшую фляжку. Он предусмотрительно не стал вытаскивать ее из кармана, поскольку вокруг было много людей.
– Вот оно что, капитан, – подумал он. – Вы, похоже, из той породы негодяев и подлецов, которые привыкли обходить законы. Я сохраню эту вашу фляжку с виски, в которое вы, возможно, еще и добавили какой-нибудь отравы, как еще одно доказательство для суда.
Однако немного позже он выяснил, что виски не было отравлено. Напротив, это было отличное, согревающее нутро виски – лучшее из того, что хранилось в баре капитана.
5
Утром произошел инцидент, который надолго отвлек Роуланда от событий минувшей ночи. Яркий солнечный свет выманил пассажиров из кают словно пчел из улья и спустя два часа обе прогулочные палубы были переполнены людьми и напоминали улицы крупного города. Матросы как обычно занимались уборкой, и Роуланд с ведром и шваброй драил окрашенный белой краской правый гакаборт [4]4
Гакаборт– верхняя часть кормовой оконечности судна.
[Закрыть] . Кормовая рубка надежно скрывала его от посторонних взглядов. Внезапно в узкое пространство между леерным ограждением и рубкой, смеясь и крича, вбежала маленькая девочка и ухватилась ручками за ноги моряка. Ее переполняло радостное возбуждение и девочка не могла устоять на одном месте.
– Я убезала! – воскликнула она. – Я убезала от мамы!
Роуланд вытер влажные ладони и взял малышку на руки.
– Кроха, ты должна вернуться назад. Тебе здесь не место.
В наивных детских глазах искрилось веселье, и, поддавшись ему, он проделал одну из тех дурацких выходок, на какие способны только холостяки. Роуланд поднял ребенка над ограждением и сделал вид, что готов бросить девочку за борт.
–Ты ведь не хочешь отправиться к рыбам? – грозно спросил он, хотя лицо его расплылось в улыбке, столь непривычной и почти забытой. Девочка испуганно вскрикнула. И в этот момент из-за угла рубки выскочила молодая женщина. Он накинулась на Роуланда, как свирепая тигрица, выхватила ребенка и, смерив моряка испепеляющих взглядом, исчезла. Роуланд бессильно поник, грудь его тяжело вздымалась.
– Вот черт! – простонал он. – Это ее ребенок. Так могла смотреть только мать... Она замужем... Замужем!..
Когда Роуланд вернулся к работе, цвет его лица мало отличался от цвета борта, который он оттирал от грязи.
Спустя каких-то десять минут о происшедшем уже знал капитан. Чрезвычайно взволнованные мужчина и женщина сидели в его каюте и всем своим видом показывали, что ждут от капитана решительных действий.
– Так вы говорите, полковник, что вражда, которую питает к вам Роуланд, имеет давние корни?
– Этот тип был некогда отвергнутым поклонником миссис Селфридж. Это все, что я знаю. Ну и вдобавок эти его смутные намеки на месть. Моя жена абсолютно уверена в том, что он представляет угрозу для нас. Я полагаю. капитан, этого человека следует арестовать и посадить под замок.
– Капитан! – женщина говорила, словно одержимая. – Если бы вы только видели это... Он был готов бросить Миру за борт. Я чудом выхватила ее... А какая отвратительная гримаса была на его лице... О, это было ужасно!.. Я не смогу сомкнуть глаз до тех пор, пока мы не сойдем на берег...
– Прошу вас, мадам, не стоит так беспокоиться, – ответил капитан уверенным тоном. – Недавно мне стало известны кое-какие факты о прошлом этого человека – офицер, которого с позором выгнали из военно-морского флота. Это его третий рейс на моем корабле и я полагал, что готовность его работать простым матросом объясняется банальной тягой к спиртному, для удовлетворения которой ему нужны деньги. Между тем вы утверждаете, что он здесь потому, что вознамерился преследовать вас. Мог он каким-то образом узнать о вашем намерении плыть через океан на моем судне?
– Вполне! – воскликнул муж женщины. – Он наверняка может поддерживать контакт с кем-нибудь из друзей миссис Селфидж.
– Да, это так, – подтвердила она. – Я слышала, как его имя несколько раз упоминалось в разговорах.
– Тогда все ясно, – сказал капитан. – Если вы, мадам, готовы свидетельствовать против него в английском суде, я немедленно заключу Роуланда под стражу. Основание для этого – покушение на убийство.
– О да, капитан! Разумеется, я готова выступить в суде. Пока он на свободе, я не чувствую себя в безопасности.
– Что бы вы не предприняли, капитан, – заявил мрачно муж женщины, – будьте уверены, что если этот негодяй еще раз попытается приблизиться к моим близким, я просто пристрелю его как пса. И у вас будут все основания поместить под стражу меня.
– Я прослежу, чтобы он получил свое, полковник, – заверил капитан с поклоном.
Однако, он понимал, что обвинение в убийстве – не лучший способ дискредитировать человека. К тому же капитан был почти уверен, что человек, бросивший ему вызов, не опустится до убийства ребенка. Доказать в ходе судебного разбирательства обвинения такого рода чрезвычайно трудно, а вот проблем и неприятностей, связанных с оглаской, при этом не избежать. Поэтому капитан решил, что изолировать Джона Роуланда излишне, но распорядился на все время плаванья назначать его на работы в твиндек [5]5
Твиндек– межпалубное пространство на судах, имеющих несколько палуб.
[Закрыть] , куда не заглядывают пассажиры.
Роуланд, удивленный внезапным переводом в теплый твиндек, где вместо нудной уборки ему поручили непыльную работенку по подкраске спасательных кругов, сохранил достаточно бдительности, чтобы заметить, что отныне он находится под постоянным и пристальным наблюдением боцмана. Будь он более проницательным, то сообразил бы, что ему следует более явно демонстрировать признаки алкогольной и наркотической деградации. Этим он сумел бы не только успокоить встревоженное начальство, но и увеличить количество виски, которое ему исправно доставляли. Его прояснившийся взгляд и спокойный голос – результат действия целительного морского воздуха, отмеченные боцманом в четыре утра, когда Роуланд явился на первую утреннюю вахту, спровоцировали следующий диалог в штурманской рубке.
– Не беспокойтесь, это не отрава, – вполголоса сказал капитан «Титана». – Виски всегда вызывает видения, а это только ускорит процесс. Он будет видеть змей, призраков и монстров, ему будут чудится пожары и кораблекрушения. Это зелье подействует довольно скоро... Улучите момент, когда в кубрике никого не будет, и просто вылейте это в его кружку.
Во время ужина в левом носовом кубрике – к которому был приписан Роуланд – вспыхнула потасовка. О ней не стоило бы и упоминать, если бы не одна деталь – дерущиеся вышибли из рук Роуланда кружку с чаем, из которой он успел сделать не больше двух или трех глотков. Матрос заново наполнил кружку и благополучно закончил ужин. После этого он, не выказав ни малейшего желания принимать участия в обсуждении драки, забрался на койку и курил до восьми вечера, когда пришло время заступать на вахту.
6
– Роуланд, – сказал боцман, едва только новая вахтенная смена собралась на палубе, – пойдешь наблюдателем на мостик, на правый борт.
– Сейчас не моя очередь, сэр, – удивился Роуланд.
– Приказ капитана. Так что пошевеливайся.
Роуланд вполголоса выругался в свойственном матросам стиле и подчинился. Вахтенный матрос, которого он сменил на посту, отметился у старшего офицера и отбыл отдыхать. Помощник капитана подошел, чтобы произнести стандартную фразу: «Смотри в оба!», и вернулся на свой пост. Воцарилось безмолвие, свойственное ночной вахте, нарушаемое только монотонным гулом машин и неясными звуками музыки и всплесками смеха, доносящимися из театрального зала на носу судна. Дул попутный западный ветер, скорость которого приближалась к скорости движения «Титана», и на палубе установилось почти полное безветрие. А поскольку стелившийся над водой густой туман нес в себе пронизывающий холод, даже самые малообщительные пассажиры предпочли укрыться там, где было тепло, горел свет и играла музыка.
Пробили три склянки, возвещая половину десятого. Роуланд, как и положено, доложил: «Все спокойно». И был озадачен, когда первый помощник капитана подошел к нему и нарушил корабельный устав.
– Я слышал, тебе не только матросом доводилось нести вахту на мостике, Роуланд, – произнес он.
– Не знаю, как вы догадались об этом, сэр, – ответил моряк. – Я стараюсь не распространяться о своем прошлом.
– Узнал от капитана. Вы ведь рассказали ему. Полагаю, программа обучения в Аннаполисе мало чем отличается от курса Королевского военно-морского колледжа. Как вы относитесь к теории течений Мори?
– Она выглядит довольно правдоподобной... – Роуланд намеренно опустил обязательное «сэр», обращаясь к старшему по званию. – Но думаю, в большинстве случаев от нее нет никакого толку.
– Я такого же мнения о ней. А как насчет другой теории, касающейся возможности определения расстояния до ледовых масс по интенсивности падения температуры воздуха?
– Не могу сказать ничего конкретного. На подобные вычисления необходимо время. Холод и жар – противоположные вещи, но вполне могут подчиняться одним законам. Энергия излучения, интенсивность убывания которой пропорциональна квадрату расстояния.
Первый помощник помолчал минуту, глядя перед собой и беззвучно шевеля губами, потом сказал: «Да, это так» и вернулся на свой пост на мостике.
«Либо у этого парня стальной организм, либо боцман ошибся кружкой», – пробормотал он себе под нос, уставившись на нактоуз.
Роуланд, криво улыбаясь, проводил глазами первого помощника.
«Интересно, какого дьявола ему вздумалось болтать о навигации с простым матросом? И почему это я назначен впередсмотрящим вне очереди? Имеет это отношение к той фляжке с виски, что обнаружилась в моем кармане?»
Он принялся медленно прохаживаться вдоль края мостика и мрачные думы, прерванные странным разговором, вновь вернулись к нему. «Как долго амбиции и любовь к профессии могут удерживать человека от безумия, – размышлял он, – после того, как он повстречает, обретет и потеряет свою единственную, ниспосланную провиденьем женщину? Почему потеря любви и привязанности одной из миллионов женщин оказывается сильнее всех прочих жизненных благ и способна превратить мужчину в чудовище?.. С кем она теперь? Кто ее муж? Вероятно, он появился уже после моего изгнания. Обладая определенными физическими и душевными достоинствами, он привлек ее внимание. Ему не нужно было сходить с ума от любви к ней – шансы заполучить ее от этого только увеличивались. Он пришел на все готовое и украл мое счастье. Они верят в то, что Бог всеблаг, что существует рай, где сбываются все желания. Получается (если на миг уверовать в эту чушь), что прожив жизнь в презрении и пустоте, я за свою преданность могу рассчитывать на обладание ее бессмертной душой. Замечательно! Но люблю ли я ее душу? Обладает ли ее душа прекрасным лицом и совершенной фигурой грации? Имеет ли она такие же голубые глаза и милый голос? Сохранит ли она остроумие, элегантность и очарование? И останется ли в ней прежнее сострадание к страждущим. Ведь именно это я любил в ней... Даже если душа действительно существует, мне она безразлична. Я не хочу обладать сотканной из воздуха душой. Мне нужна земная женщина, во плоти и крови».
Он остановился у ограждения мостика, уставившись невидящими глазами в стену тумана. Последние свои мысли он произнес вслух, и первый помощник оживился и навострил уши. «Ну наконец-то, заработало», – прошептал он третьему помощнику. После чего нажал кнопку вызова капитана и дал короткий гудок, служивший сигналом боцману. И со спокойной душой вернулся к своим привычным обязанностям.
Короткий гудок – столь обыденное явление на судне, что, как правило, остается незамеченным никем из пассажиров. Но на этот раз на него отреагировал не только боцман. В одной из кают первого класса с нижней койки поднялась маленькая фигурка в ночной сорочке и принялась на ощупь искать выход. Ни один из стюардов не заметил, как она прошла по коридору, ведущему на прогулочную палубу. Маленькие босые ножки не чувствовали холода, немигающие глаза широко открыты. К тому времени, когда боцман и капитан прибыли на мостик, девочка была уже у входа в рулевую рубку.
– Они твердят о том, что Всевышний любит и хранит нас, – продолжал Роуланд, не замечая, что за ним наблюдают. – Что он милосерден. Но зачем тогда, при всем моих недостатках, ему понадобилось наделять меня способностью любить? Зачем было сталкивать меня с Мирой Гонт? Разве это милосердно? Идея бога как первопричины не противоречит основному принципу эволюции, согласно которому развитие человечества происходит за счет существования отдельных индивидуумов. Но разве должны те, кто обречен на гибель из-за их неспособности выжить, благодарить за это бога? И любить его за это? Нет, разумеется нет! И поэтому, я не верю, что он существует. Я отрицаю это! Где доказательства его существования?! Их нет! Для объяснения всех явлений во Вселенной вполне достаточно принципа единства причины и следствия. И я принимаю его целиком и полностью... Милосердный Бог... Добрый, любящий, справедливый!.. Вы только подумайте!..
Он разразился жутким смехом, но тут же умолк, схватившись сначала за живот, а потом за голову.
– Что со мной?!.. – пробормотал он, ловя ртом воздух. – Я словно наглотался раскаленных углей... И моя голова... Она... О нет, я ослеп! Я ничего не вижу!..
Через мгновение боль ушла и его снова одолел приступ смеха.
– Что за дьвольщина происходит с якорем?! Он движется! И он... он меняет форму! Да что же это такое! Брашпиль [6]6
Брашпиль– судовая лебедка с двумя барабанами на горизонтальном валу для подъема якоря.
[Закрыть] , якоря, шлюпбалки – все движется, все живое!..
Открывшаяся ему картина повергла бы в ужас любой здравый рассудок, однако у Роуланда увиденное вызвало лишь новый приступ неконтролируемого веселья. Уходившее к корме леерное ограждение сомкнулось в треугольник, внутри которого копошилась различная корабельная утварь. Брашпиль превратился в чудовище, черное и угрожающее. Бочонки вспучились и стали глазами этого ужасного монстра, а якорные цепи и канаты – его бесчисленными щупальцами. Кошмарное существо тщилось вырваться за пределы треугольника из лееров. Якорные балки обернулись многоголовыми змеями, танцующими на своих хвостах, а якоря корчились и извивались, приняв форму огромных, покрытых жестким волосом гусениц. Вместо фонарей на двух белых башенках появились бледные призрачные лица. Они со злыми улыбками наблюдали за Роуландом. Вцепившись в ограждение, моряк хохотал и слезы текли по его щекам. Следившие за ним капитан, первый помощник и боцман ожидали, что он разразится очередной тирадой, однако моряк лишь продолжал смеяться. Этот звук заставил встрепенуться маленькую фигурку в белой рубашке, застывшую у подножия соединяющей прогулочную палубу и мостик лестницы. Словно влекомая смехом, она сделала шаг вперед и медленно, ступенька за ступенькой, стала подниматься вверх.
Фантасмагорическая картина постепенно растворилась в белесой стене тумана, и Роуланд пришел в себя настолько, чтобы пробормотать:
– Проклятье... Они все же сумели накачать меня какой-то дрянью!
А в следующий миг он уже стоял в глубине сада. Он хорошо знал это место. Впереди мерцали огни большого дома. Он был не один в этом видении. Рядом находилась молодая красивая девушка. Но она повернулась и бросилась прочь, едва только он попытался окликнуть ее...
Усилием воли он вернул себя на мостик «Титана».
– Почему именно это видение преследует меня долгие годы... – прохрипел он. – Я напился тогда... И до сих пор не могу протрезветь... Она могла спасти меня, но она предпочла отвернуться, отстраниться от меня.
Он попытался пройтись вдоль мостика, но зашатался и вцепился в ограждение. Затаившиеся неподалеку офицеры осторожно приблизились. А маленькую сомнабулическую фигурку отделяли от мостика всего несколько ступенек.
– Выживает сильнейший. – Роуланд, пошатываясь, вглядывался в туман. – Причина вызывает следствие. Эти два принципа в равной степени способны объяснить все, начиная со Вселенной и заканчивая мной. – Он поднял руку и заговорил громким голосом, словно обращался к бесплотному оппоненту, скрытому в тумане. – Каким будет финальный акт этой пьесы? По закону сохранения энергии моя нерастраченная любовь не может просто исчезнуть. Каждая ее капля будет сохранена и тщательно учтена. Но что мне с того? Где буду я сам, когда это произойдет?.. Эх, Мира, Мира! Знаешь ли ты, что потеряла?! При всем своем совершенстве, чистоте и праведности, ты хотя бы догадываешься, что натворила?.. Понимаешь ли?!.
Внезапно доски мостика, на котором он стоял, куда-то исчезли. Моряк ощутил, что парит в воздухе. Вокруг него был только серый безмолвный туман – безбрежное, бесконечное ничто, лишенное не только жизни, но даже способности как-то видоизмениться. Но ни удивление, ни страх, ни любые другие эмоции не способны были перевесить в его сердце гложущее чувство – жажду несбывшейся любви. Он не был уверен, что он все еще является самим собой – Джоном Роуландом, потому что теперь он плыл где-то далеко-далеко от земли, среди миллиардов звезд, приближаясь к самому краю Вселенной, за которой нет ничего, кроме абсолютной пустоты. И он слышал свой голос, который взывал, слабо, но довольно отчетливо. В нем словно сконцентрировалась вся безысходность его жизни – «Мира, Мира!»
И вдруг услышал ответный зов. И увидел ее – свою любовь – далеко-далеко, на другом краю света. В ее глазах была такая нежность, а в голосе – такая мольба, какие виделись ему лишь во сне. Она звала его: «Вернись, вернись ко мне». Казалось, две души взывали и не могли услышать друг друга, потому что вновь раздался отчаянный крик: «Мира! Мира, где ты!?», а в ответ прозвучало: «Вернись! Вернись ко мне!»
А потом впереди показалась слабая светящаяся точка. Точка приближалась, и он бесстрастно рассматривал ее, а когда перевел взгляд на тех двух, что взывали друг к другу, то увидел, что они исчезли. На их месте остались только две туманности, которые распались на бесчисленное множество светящихся искр. Искры заполняли пространство вокруг Роуланда и сияние их становилось все ярче и ярче.
А потом он услышал резкий нарастающий звук и, принялся вертеть головой в поисках его источника. Он развернулся и увидел бесформенный темный предмет, настолько же темнее серой пустоты вокруг себя, насколько призрачный свет был ярче ее. Предмет приближался и становился все больше и больше. И он понял, что эти свет и тьма – ничто иное, как добро и зло его жизни. Затаив дыхание, он стал всматриваться, стараясь рассмотерть, что достигнет его первым, и не почувствовал ни удивления, ни сожаления, когда понял, что тьма опережает свет. Она была все ближе и ближе и наконец полностью поглотила его...
– Что тут происходит, Роуланд?! – раздался гневный голос.
Мгновенно все видения исчезли. Серое ничто превратилось в туман, призрачный свет стал луной, а тьма обернулась первым помощником капитана. Одновременно маленькая белая фигурка, которая сумела проскользнуть незамеченной мимо трех офицеров, ткнулась ему в ноги. Влекомая неким подсознательным чувством надвигающейся беды, девочка, не отдавая себе отчета, не проснувшись даже, пришла искать защиту у бывшего любовника своей матери – сильного и слабого одновременно, опозоренного, но благородного, гонимого и одурманенного наркотиками, но далеко не такого беспомощного, как могло показаться. Джона Роуланда.
С лихорадочной живостью, характерной для только что проснувшегося человека, Роуланд проговорил:
– Это ребенок Миры, сэр... – наркотический дурман еще крепко держал его и голос матроса дрогнул. – Она... спит!..
Он взял на руки маленькую девочку в ночной рубашке. Та сразу же проснулась и испуганно вскрикнула. Моряк стащил с себя куртку и набросил его на озябшие плечи девочки.
– Какая еще Мира? – в голосе первого помощника читалось плохо скрываемое разочарование. – Ты, я вижу, сам заснул на посту!
Прежде чем Роуланд успел что-либо ответить, из «вороньего гнезда» донесся истошный вопль:
– Лёд! Впереди лёд! – кричал впередсмотрящий. – Айсберг прямо по курсу!
Первый помощник опрометью кинулся в рубку, а капитан – к машинному телеграфу. Он даже успел послать в машинное отделение соответствующий приказ, но тут нос «Титана» начал стремительно задираться вверх. Туман расступился и стал хорошо виден покатый склон гигантской ледяной горы, возвышавшейся на волнами на несколько десятков метров. Музыка в театральном зале резко смолкла. В следующий миг вавилонское столпотворение охватило пароход. Среди отчаянных воплей и оглушительного треска рвущейся о лед стали Роуланд ясно расслышал мучительный крик женщины, доносящийся с ведущей на мостик лестницы: «Мира! Мира, где ты!? Вернись! Вернись! Вернись ко мне!»
