Текст книги "Мозг отправьте по адресу..."
Автор книги: Моника Спивак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Многие из лиц, близко знавших В.В. по этому и другим периодам его жизни, отмечают, что в моменты сильных душевных переживаний он часто думал и говорил о самоубийстве. Этот момент находит свое отражение и в его творчестве, что видно из следующих стихов.
Эти указания делают более понятными моменты, способствовавшие происхождению последнего, окончившегося на этот раз трагически, покушения на самоубийство.
Наступила февральская революция, и вскоре вслед за тем власть в стране была взята восставшим пролетариатом. Как отнесся В.В. к Октябрьской пролетарской революции? В своей автобиографии он пишет: «Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня (и для других москвичей-футуристов) не было. Моя революция. Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось. Начинают заседать» («Я сам»[246]246
«Я сам». Гл. «Октябрь». С. 25.
[Закрыть]).
Октябрьская революция была воспринята М. как свержение всего дряхлого, отжившего, всего того, что еще цепко держалось за жизнь и не хотело уходить со сцены и против чего со всей своей стихийной яростью, в плену собственных неразрешенных противоречий индивидуалиста-бунтаря, боролся М. своей резко выпирающей из обыденной жизни фигурой, своей темпераментностью и большой внутренней напряженностью, своим обостренным восприятием действительности и склонностью к гиперболизации, гигантским преувеличениям, стремлением входить в непосредственное общение с массами людей. М. по всему складу своего характера как нельзя более подходил к первоначальному этапу революции. Когда революционное половодье находилось на высоте своего разлива, доминировали процессы ломки и разрушения старого. Революция снимала оковы, расправляла плечи, давала возможность говорить полным голосом. И М. всей силой своего огромного поэтического таланта повернулся к революции, к никогда не виданной им до того аудитории сотен тысяч. Его творчество, впервые ничем не стесненное, получает возможность выявить все заложенные в нем качества.
Следующий эпизод, произошедший в дни, предшествующие Октябрьской революции или вскоре после этого, весьма ярко характеризует отношение М. к советской власти.
Усиевич[247]247
Усиевич (Кон) Елена Феликсовна (1893–1968) – критик.
[Закрыть] рассказывала о своей первой встрече с Маяковским. В 1917 или в начале 1918 г. в Петрограде она подошла к толпе людей па улице. Это был обычный в те времена уличный митинг. Какая-то старица распространялась на тему о том, что Ленин, дескать, германский агент, подкуплен немцами и т. п. Какой-то большого роста мужчина вдруг громовым голосом: «А я знаю эту женщину. Она у меня деньги украла». Старица взбеленилась: «Ах ты, негодяй! Докажи, что я брала у тебя деньги…» – «А ты докажи, что Ленин брал деньги у немцев», – отвечал невозмутимо мужчина под одобрительные возгласы толпы. Усиевич впоследствии убедилась, что это был Маяковский.[248]248
Эта «байка», иллюстрирующая инстинктивную политическую прозорливость поэта, многократно всплывала в работах о Маяковском. Ср. вариант в критико-биографическом очерке В. Перцова «Владимир Маяковский»:
"Маяковский идет по Невскому с Поволжцем – старым товарищем по партии, который в 1908 году оформлял его в московской организации. Всюду кучки людей, страстно обсуждающих политические события. В одной кучке надрывается некая дама:
– Ленин – шпион! Мы точно это знаем. Есть неопровержимые доказательства.
Маяковский хватается за карманы, как будто проверяя, все ли там на месте, внезапно делает шаг по направлению к даме и резко заявляет:
– Гражданка! Отдайте кошелек! Вы у меня вытащили кошелек!
– Как вы смеете говорить такие гадости!
– А как вы смеете говорить, что Ленин – шпион? Где у вас доказательства?
Публика растеряна" (Знамя. 1940. № 4–5. С. 156). Другой вариант см.: КАССИЛЬ Л. Маяковский – сам. М., 1960. С. 115.
Любопытно, что в известной Г. И. Полякову статье Е. Усиевич (Владимир Маяковский // Литературный критик. 1936. № 4), а также в ее более поздней книге (Владимир Маяковский. М., 1950) об этом случае не рассказывается. Сведения получены из «беседы» с Н. Асеевым, который использовал этот эпизод в поэме «Маяковский начинается». Поясняя содержание поэмы, Асеев указывал, что «этот эпизод записан <… > Со слов Е.Ф. Усиевич»: «Он кажется мне очень характерным для облика Маяковского, рассказанный именно так, непредубежденным свидетелем. Коммунистка, политическая эмигрантка, она возвратилась в Петроград вместе с В.И. Лениным, в одном поезде, в знаменитом запломбированном вагоне. Невский бурлил революционным народом. <… > И вот однажды она была восхищена и потрясена неожиданным выступлением неизвестного ей тогда человека, который сумел необычным приемом разбить враждебные сплетни на одном и <… > Летучих митингов. Как потом она узнала, этим неизвестным был Маяковский» (НИКОЛАЙ Асеев. К творческой истории поэмы «Маяковский начинается» / Вст. ст. и публ. А.М. Крюковой // Из истории советской литературы 1920 1930-х годов. Новые материалы и исследования (Литературное наследство. Т. 93). М., 1983. С. 461).
[Закрыть]
Творчество М. в течение последовавшего за Октябрьской революцией периода гражданской войны с отечественной и иностранной контрреволюцией отражает то, как преломились в его художественном восприятии развертывавшиеся вокруг него грандиозные исторические события. Произведения этого периода («Мистерия-буфф», "150 000 000"[249]249
«Мистерия-буфф» (1918); «150 000 000» (1919–1920).
[Закрыть]) отличаются крайним гиперболизмом сюжета и художественных образов, своим, если можно так выразиться, космизмом. В них в сильно схематизированной, абстрагированной и упрощенной, как на плакате, форме, но с большей яркостью и образностью, отражена преломленная сквозь сознание поэта смертельная схватка между эксплуатируемыми и эксплуататорскими классами. Лирическая струя, столь сильная в предреволюционный период, отступает на второй план. На первый в творчестве М. выступают моменты социального порядка, отражающие собой стремление поэта к сближению с многомиллионными народными массами. Литературное кредо М. в то время определяется следующим его четверостишием:
В этом положительная сторона этого периода творчества М., закрепляющего перелом в его художественном сознании и переход от бунтарского протеста к утверждающей революционной тематике, – то, что впоследствии он так красочно выразил в словах:
В то же время, однако, отрыв личного – того, что находило свое выражение в лирической стороне творчества М., – от социального лишило в значительной степени произведения этого периода их полной художественной силы, превратив их в упрощенные схемы, вместо полноценного художественного отображения действительности. Этот разрыв характеризует собой самый процесс творческой перестройки М.
Не менее сильно, чем в поэтическом творчестве, революционная настроенность М. сказалась в его работе в 1920–1921 годах в РОСТА в качестве художника-агитатора и пропагандиста.[252]252
В Российском телеграфном агентстве (РОСТА) Маяковский работал над рисунками и текстами для «Окон сатиры» с октября 1919 г. по начало февраля 1922 г.
[Закрыть] Всего М. было нарисовано около 3 тысяч плакатов на самые разнообразные темы революционной действительности, которые он же снабдил стихотворными пояснениями. Здесь мы имеем перед собой пример сочетания воедино обеих одаренностей М. – поэтической и одаренности к живописи.
Работа М. в РОСТА без лишних слов иллюстрирует одновременно колоссальную работоспособность и неутомимость М., изумительный запас творческой энергии, который был заложен в его натуре и проявлялся во всех сторонах его творческой деятельности. Плакаты М. выявляют его перед нами как законченного мастера шаржа и карикатуры.
Работа по рисованию плакатов неразрывно сочетается с одним из видов поэтического творчества, в котором нашло свое выражение блестящее остроумие М., запечатленное в рифмах. М. достиг виртуозности и является непревзойденным мастером в жанре коротких стихотворных агиток. Некоторые из них своей лаконичной выразительностью почти вошли в пословицу. Агитки М. в особенности ярко отражают собой конкретную направленность его творчества на события текущей повседневной жизни.
Послереволюционный период жизни М. знаменуется также усиленной деятельностью его как организатора Левого фронта искусств.[253]253
Левый фронт искусств (Леф) – литературно-художественное объединение, создано Маяковским в конце 1922 г. (входили Н. Асеев, В. Каменский, Л. Кассиль, С. Кирсанов, А.М. Родченко, О. Брик и др.); издавало журналы «Леф» (1923–1925) и «Новый Леф» (1927–1928) под редакцией Маяковского; в 1929 г. по инициативе Маяковского Леф был преобразован в Реф (Революционный фронт искусств).
[Закрыть] Эта деятельность является наиболее слабым звеном в цепи творческих исканий М. Корни неправильной установки М. в вопросе о том, что нужно понимать под революционным искусством, берут свое начало в футуризме дореволюционного периода. М. не смог освободиться от неправильного, нигилистического отрицания «начисто» всего культурного наследства прошлого. В этом сказалось непонимание им созидательных целей и задач пролетарской революции, берущей от прошлого все то лучшее, что в нем имеется. Отсюда проистекает пренебрежительное отношение М. ко всему искусству прошлого, упорствование его в борьбе против «ак-старья»[254]254
То есть – «академического старья». «Всей силой своего поэтического творчества Маяковский обрушивается… на противников „левого“ искусства: на ревнителей „ак-старья“, на пролеткультовцев, поддавшихся влиянию этого „ак-старья“. Надо сказать, что протест против попыток возвратить искусство в русло прогнившего академизма… был вполне закономерным. Но Маяковский не делал различия между искусством эпигонов и теми величайшими образцами, с которыми у „академистов“, в сущности, не осталось ничего общего» (БРИК О. Маяковский – редактор и организатор // Литературный критик. 1936. № 4. С. 123, 124, 136). Согласно концепции Брика, в период Лефа Маяковский изменил свою позицию по отношению к классике («академическому старью»), но его соратники по литературной группе продолжали вести прежнюю линию.
[Закрыть] и в требовании «сбросить классиков с парохода современности».[255]255
См. манифест футуристов в сб. Пощечина общественному вкусу (М., 1912).
[Закрыть] В революционной действительности М. воспринималась исключительно ее разрушительная сторона, те элементы стихии, стихийности, которые на известных этапах являются неизбежными при всякой социальной революции. Эта сторона односторонне воспринималась М. как единственная, основная, главная в революции, как выражение ее сущности, что хорошо выражено в следующих словах Корнелия Зелинского:[256]256
Зелинский Корнелий Люцианович (1896–1970) – литературовед, критик; неоднократно выступал в печати со статьями о Маяковском.
[Закрыть]
Революции некогда было тогда разбираться в тональности разных голосов: «бей!» Но разрушительно-романтический период революции, естественно, вызвал громкий резонанс. И вот этот-то резонанс в первые годы поднял футуристов. Треск сдираемой диванной обшивки был воспринят ими как музыка революции, как ее сущность. Как блестяще низвергались классики, как великолепно рушились музеи!
Вот воззвание, напечатанное М. в издававшейся им совместно с Д. Бурлюком и В. Каменским «Газете футуристов»:
ДЕКРЕТ № 1
О демократизации искусств
(заборная литература и площадная живопись)
Товарищи и граждане, мы, вожди российского футуризма – революционного искусства молодости, объявляем:
1. Отныне вместе с уничтожением царского строя отменяется проживание искусства в кладовых, сараях человеческого гения – дворцах, галереях, салонах, библиотеках, театрах.
2. Во имя великой поступи равенства каждого перед культурой Свободное Слово творческой личности пусть будет написано на перекрестках домовых стен, заборов, крыш, улиц наших городов, селений, и на спинах автомобилей, экипажей, трамваев, и на платьях всех граждан.
3. Пусть самоцветными радугами перекинутся картины (краски) на улицах и площадях от дома к дому, радуя, облагораживая глаз (вкус) прохожего.
Художники и писатели обязаны немедля взять горшки с красками и кистями своего мастерства, иллюминовать, разрисовать все бока, лбы и груди городов, вокзалов и вечно бегущих стай железнодорожных вагонов.
Пусть отныне, проходя по улице, гражданин будет наслаждаться ежеминутно глубиной мысли великих современников, созерцать цветистую яркость красивой радости сегодня, слушать музыку – мелодии, грохот, шум – прекрасных композиторов всюду. Пусть улицы будут праздником искусства для всех. И если станет по слову нашему, каждый, выйдя на улицу, будет возвеличиваться, умудряться созерцанием красоты взамен теперешних улиц – железных книг (вывески), где страница за страницей начертали свои письмена лишь алчба, любостяжание, корыстная подлость и низкая тупость – оскверняя душу и оскорбляя глаз. "Все искусство – всему народу![257]257
См.: БРИК О. Маяковский – редактор и организатор: Материалы к литературной биографии // Литературный критик. 1936. № 4. С. 118): «В начале восемнадцатого года Маяковский уехал в Москву, где совместно с Д. Бурлюком и В. Каменским выпустил „Газету футуристов“. В газете имелась одна статья, подписанная Маяковским, и две декларации, подписанные всеми тремя участниками». Далее Брик приводит текст «Декрета № 1». Единственный номер «Газеты футуристов» вышел в Москве 15 марта 1918 г.
[Закрыть]
В 1918 году в Наркомпросе был организован Отдел изобразительных искусств. М., по свидетельству О. Брика, принимает деятельное участие в работе этого отдела. По линии идеологической он продолжает со всем упорством отстаивать свои взгляды на роль революционного искусства и ведет агрессивную борьбу с ревнителями и защитниками «ак-старья», что неоднократно вызывало резкие конфликты в недрах Наркомпроса. Конкретным поводом к одному из конфликтов, как указывает О. Брик, "послужило стихотворение М. «Радоваться рано», в котором М. призывал «расстреливать старье стодюймовками глоток».[258]258
Ср.: «Время / пулям / по стенке музеев тренькать. / Стодюймовками глоток старье расстреливай!» («Радоваться рано»; 1918).
"Вступив в члены коллегии изобразительных искусств, Маяковский деятельно включился в ее работу. <… > Для Маяковского это означало включение искусства во все области революционного строительства, но одновременно также и борьбу за победу новаторского искусства. Для пропаганды этого искусства возникла, по инициативе группы членов коллегии во главе с Маяковским, газета «Искусство Коммуны», орган отдела изобразительных искусств Наркомпроса. Первый номер вышел в начале декабря 1918 г.". Там Маяковский опубликовал целый ряд стихотворений, среди которых и «Радоваться рано» (1918, № 2. 15 декабря). "Всей силой своего поэтического удара Маяковский обрушивается в этих стихах на противников «левого» искусства: на ревнителей «ак-старья», на пролеткультовцев, поддавшихся влиянию этого «ак-старья». <… > Конкретным поводом к скандалу послужило стихотворение Маяковского «Радоваться рано», в котором Маяковский призывал «расстреливать старье стодюймовками глоток». Под расстрел подводились такие «белогвардейцы», как Рафаэль, Растрелли, Пушкин и «прочие генералы классики». Руководители отдела старины вполне справедливо сочли это стихотворение, напечатанное в газете Наркомпроса, далеко не безобидным, решительно противоречащим основным принципам Наркомпроса по освоению художественного наследства.
В конфликт вынужден был вмешаться А.В. Луначарский. См.: БРИК О. Маяковский – редактор и организатор: Материалы к литературной биографии // Литературный критик. 1936. № 4. С. 123–124.
[Закрыть] Под расстрел подводились такие "белогвардейцы, как Рафаэль, Растрелли, Пушкин и «прочие генералы классики».
Образ жизни М. после Октябрьской революции не испытывает значительных изменений. По-прежнему характернейшей особенностью его образа жизни остается стремление к теснейшему общению с людьми, стремление всегда быть «на людях». Революция, широко раздвинувшая ворота общения М. с народными массами, еще более стирает грань между жизнью «у себя дома» и жизнью «вовне», грань, которая и до того была выявлена у М. весьма слабо. Чувство единства своего существования с течением всей окружающей жизни, глубочайшая связь личного и социального находит свое выражение в словах М. о том, что он ходит по улицам города, как по своей собственной квартире. Он всюду чувствует себя «дома». Нет ничего труднее, как представить себе М. уединенным, живущим своей особой, изолированной личной жизнью, оторванной от окружающего. Моменты уединения и замыкания в себе бывали, но длились сравнительно недолго и всегда лишь как крайняя реакция на сильные переживания.
Такой образ жизни целиком соответствовал также и манере творческой работы М., как это вытекает из следующей выдержки из воспоминаний Н. Асеева:
Особенность дарования Маяковского и, быть может, один из коренных признаков массовости его творчества состояли в том, что ему не только не мешали, а, наоборот, помогали, являлись необходимыми и неотъемлемыми от работы – шум окружавшей его жизни, уличное движение, вся пестрота впечатлений, которые не оставались посторонними процессу его творчества. Для предварительной работы Маяковскому не требовалось кабинетной успокоенности, изолированности, тишины. Он никогда не уходил, не запирался, не устраивал себе искусственного уединения.
В 1919 году М. вместе с Бриками переезжает из Петрограда в Москву, где и обосновывается с тех пор на постоянное жительство.
Литературное окружение его в первые годы после революции состоит, как и ранее, главным образом из футуристов, сотоварищей по предреволюционным футуристическим выступлениям. Одно время московские футуристы группировались вокруг «Кафе футуристов», помещавшегося вблизи от Тверской, в Настасьинском переулке. М. часто проводил в этом кафе свои вечера, выступая в заключение с чтением своих стихов.
Маяковский оглядывал комнату.
– Чтоб было тихо, – разглаживал он голосом воздух. – Чтоб тихо сидели. Как лютики.
На фоне оранжевой стены он вытягивался, оперев руки в карманы. Кепка, сдвинутая назад, козырек резко выдвинут надо лбом. Папироса шевелилась в зубах, он об нее прикуривал следующую. Он покачивался, проверяя публику поблескивающими, прохладными глазами.
– Тише, котики, – дрессировал он собравшихся. Он говорил угрожающе-вкрадчиво.
Началась глава из «Человека», сцена вознесения на небо.
Слова ложились не громко, но удивительно раздельно и внятно. Это была разговорная речь, незаметно подхваченная ритмом, скрепленная гвоздями рифм. Он улыбался и пожимал плечами, пошучивая с воображаемыми собеседниками: «Посмотрим, посмотрим. Важно живут ангелы, важно».
Один отделился
и так любезно
дремотную немоту расторг:
"Ну, как вам,
Владимир Владимирович,
нравится бездна?"
И я отвечаю так же любезно:
"Прелестная бездна,
– Бездна – восторг!"
И публика улыбается, ободренная шутками. Какой молодец Маяковский, какой простой и общительный человек. Как с ним удобно и не беспокойно пройтись запросто по бутафорскому небу. Но вдруг потянуло серьезностью. Рука Маяковского выдернута из кармана. Маяковский водит ею перед лицом, как бы оглаживая невидимый шар. Голос словно вытягивается в длину, становясь протяженным и непрерывным. Сплошное набегание ритма усиливает, округляет его. Накаты голоса выше и выше, они вбирают в себя всех присутствующих. Это серьезно, даже страшновато, пожалуй. Тут присутствуешь при напряженной работе, при чем-то напоминающем по своей откровенности и полноте процессы природы. Тут присутствуешь при явлении откровенного, ничем не прикрытого искусства. Слова шествуют в их незаменимой звучности:
Я счет не веду неделям.
Мы,
хранимые в рамах времен,
мы любовь на дни не делим,
Не меняем любимых имен.
(С. Спасский. «Встречи»[259]259
СПАССКИЙ С.Д. Встречи // Литературный современник. 1935. № 3. С. 220. Приводятся строки из поэмы «Человек» (1916–1917).
[Закрыть])
Или, как передает Каменский, М. выходил на эстраду, читал стихи, сыпал остроты, горланил на мотив «Ухаря-купца»:
Ешь ананасы,
рябчиков жуй,
День твой последний
приходит, буржуй.[260]260
Каменский В. Путь энтузиаста. М., 1931. С. 225. См. также: Каменский В. Юность Маяковского. Тифлис. 1931. С. 81. Четверостишие "Ешь ананасы, рябчиков жуй… " написано в 1917 г.
[Закрыть]
Однако футуристическое движение явно шло на убыль. Обстановка кафе, как правильно замечает С. Спасский, «в сущности жалка и случайна».[261]261
См.: СПАССКИЙ С. Встречи // Литературный современник. 1935. № 3. С. 221.
[Закрыть] Сам М. по мере того, как он все более втягивался в работу по обслуживанию революционной действительности и его интересы все более устремлялись в направлении интересов революционного пролетариата, все более отходит и в формальном отношении от своих прежних позиций.
Переход от эпохи военного коммунизма к нэпу совпал у М. с тяжелым личным переживанием. Коллизия личного и общественного породила поэму «Про это».[262]262
Ср.: «Написал: Про это. По личным мотивам об общем быте» («Я сам». Гл. «23-й год»).
[Закрыть] Эта поэма, подобно «Облаку в штанах», по своему сюжету посвящена теме неразделенной любви. Однако, в силу свойственного М. перерастания личного в общественное, эта поэма одновременно является и отражением в сознании поэта переходного периода в экономике нашей страны. Впервые после Октября в творчестве М. вновь зазвучала сильная лирическая нота, окрашенная трагическими тонами отчаяния и пессимизма, вплоть до мыслей о самоубийстве. Этим «Про это» сближается с дореволюционными поэмами М. Поэма «Про это» показывает, что лирическая струя в творчестве М. не иссякла в течение первых лет после Октября, но была лишь приглушена, как бы ушла в подпочву. Душевное потрясение дало ей возможность вновь вырваться наружу. Одновременно эта поэма дает представление об интенсивности, которой достигали у М. внутренние конфликты и трагическое мироощущение под влиянием неблагоприятного стечения обстоятельств.
Период между 1924 и 1930 годами является периодом наибольшего расцвета творческой активности М., когда он становится, по выражению Сталина, «лучшим и талантливейшим поэтом нашей эпохи». Творчество М. достигает своей наибольшей силы, глубины и технического совершенства. Оно постепенно все более освобождается от многих формалистических моментов, являющихся отголосками раннего футуристического периода. Построение стиха как внешне, так и внутренне становится все более простым и естественным, выигрывая тем в глубине и силе воздействия. Неистовый гиперболизм, гигантизм в метафорах уступают свое место сдержанности, строгости в художественных образах и сравнениях. Творчество М. уже не страдает более свойственным периоду «Мистерии-буфф» и "150 000 000" абстрактно-схематическим, плакатным, доходящим до упрощенства отображением действительности. В то же время оно свободно также и от эмоциональной надорванности, «истеричности» дореволюционной поэзии М. В творчестве М. уничтожается разрыв между лирическим и публицистическим, между личным и общественным в восприятии и художественном отображении действительности. И то и другое сплавляется в некоем художественном фокусе. Само восприятие действительности становится значительно более углубленным и отображаясь не абстрактно-схематически, но преломляясь сквозь все богатство внутренних переживаний, настроений и мыслей, приобретает полнокровную силу изображения и правдивость в передаче сущности изображаемых явлений. Этим М. по характеру своего творчества несомненно все больше приближается за последние годы к принципам социалистического реализма в искусстве, сохранив в то же время все то новое, что внес в советскую поэзию его художественный метод. В его произведениях последних лет многообразие тематики сочетается с многообразием приемов художественного изображения, глубокая лирика органически сочетается в них с иронией и едкой сатирой, образы в своей конкретности сгущены, сконденсированы до предела, действенность стиха усиливается лаконизмом и скупостью речи. Раскрытие основной идеи произведения достигается мастерским сопоставлением отдельных конкретных фактов («Товарищу Нетте»[263]263
«Товарищу Нетте – пароходу и человеку» (1926).
[Закрыть]).
Не следует, однако, представлять себе, что процесс художественной перестройки протекал планомерно и спокойно. Напротив, имеется много данных за то, что он представлял собой далеко «не мирный» процесс, сопровождавшийся субъективно-мучительно воспринимавшимися поэтом внутренними противоречиями и конфликтами. Признаки этой борьбы прорывались в стихах, как, например, в следующих известных строчках из поэмы «Во весь голос»: «Но я себя смирял, становясь на горло собственной песне».[264]264
«Во весь голос. Первое вступление в поэму» (1930).
[Закрыть] Очевидно, что это становление «на горло собственной песне» являлось результатом стремления М. подчинить свободное и естественное выявление творческого процесса (песня) формалистическим взглядам на искусство, т. е. как раз тому, что изживалось им с наибольшим трудом.
Основные характерные для его творчества особенности метода работы существенно не меняются. Как и ранее, для М. характерно творчество по горячим следам под непосредственным впечатлением окружающей действительности, привлекших его внимание фактов и событий. М. сам неоднократно высказывался: «Мне необходимо ездить. Общение с живыми вещами заменяет мне чтение книг». Но воспринимаемые впечатления подвергаются еще более усиленной, еще более тщательно продуманной художественной обработке. И хотя творчество его по-прежнему идет на память, большое количество оставленных им записных книжек говорит о громадном труде, затраченном им в процессе постоянно протекавшей внутри него творческой деятельности и о колоссальной ее напряженности.
Наряду с поэтическим творчеством в собственном смысле слова развертывается во всю ширь и его дарование чтеца-декламатора. Неизмеримо выросла аудитория, с которой он получил возможность войти в непосредственное общение в своих выступлениях. О размерах литературных выступлений М. можно судить по следующей справке, данной им в начале 1927 г. (цитировано по статье О. Брика «Маяковский – редактор и организатор»):
Всего 45 выступлений, обслуживших сорокатысячную аудиторию самых различных слоев и интересов: и Ленинские мастерские в Ростове, и Леф в Казани, и вузовцы Новочеркасска.
Мною получено около семи тысяч записок, которые систематизируются и будут сделаны книгой – почти универсальный ответ на все вопросы, предлагаемые читательской массой Союза.
Не знаю, была ли когда-нибудь у какого-либо поэта такая связь с читательской массой.[265]265
См.: БРИК О. Маяковский – редактор и организатор… // Литературный критик. 1936. № 3. С. 141.
[Закрыть]
Достигают полного своего развития и методы живого общения М. со своей аудиторией.
М. умеет находить действенный и живой контакт с аудиторией, приспособляясь к ней и видоизменяя в зависимости от состава аудитории метод подхода, часто выбрасывает на ходу целые куски стихотворения, если они оказываются неподходящими к данной аудитории, и вставляет вместо них новые.
Одновременно М. продолжает вести большую организационно-литературную и редакторскую работу. Эта работа связана главным образом с организованным им в 1923 году журналом «Леф»,[266]266
Работу по организации и изданию журнала «Левый фронт искусств» («Леф») Маяковский начал с января 1923 г. Первый номер журнала «Леф» под ред. Маяковского вышел в марте 1923 г.
[Закрыть] в котором он развивал свои концепции на искусство. Эволюция принципиальных установок М. значительно отставала от эволюции его непосредственной творческой деятельности и изживалась им с большим, подчас мучительным трудом. Все же в последние годы М. все более отходил от столь горячо пропагандировавшегося им ранее огульного отрицания значения классического наследства. Безвременная смерть оборвала этот процесс.
М. придавал исключительно большое значение работе в периодической печати, и в первую очередь в газетах. Эта сторона его деятельности получила высокую оценку В.И. Ленина, как это вытекает из высказывания В.И. Ленина по поводу стихотворения «Прозаседавшиеся»:[267]267
Под заглавием «Наш быт. Прозаседавшимся» стихотворение было опубликовано в газете «Известия ВЦИК» 5 марта 1922 г.
[Закрыть]
Вчера я случайно прочитал в «Известиях» стихотворение Маяковского на политическую тему. Я не принадлежу к поклонникам его поэтического таланта, хотя вполне признаю свою некомпетентность в этой области. Но давно я не испытывал такого удовольствия с точки зрения политической и административной. В своем стихотворении он вдрызг высмеивает заседания и издевается над коммунистами, что они все заседают и перезаседают. Не знаю, как насчет поэзии, а насчет политики ручаюсь, что это совершенно правильно.
(Е. Усиевич. «Владимир Маяковский»[268]268
УСИЕВИЧ Е. Владимир Маяковский // Литературный критик. 1936. № 4. С. 13. В статье Е. Усиевич приводятся слова В.И. Ленина из речи «О международном и внутреннем положении советской республики», произнесенной 6 марта 1922 г. на заседании коммунистической фракции Всероссийского съезда металлистов. Это высказывание Ленина о Маяковском (речь была опубликована 8 марта 1922 г.) многократно цитировалось критиками – «маяковсковедами».
[Закрыть])
Не будет преувеличением сказать, что М. оказал весьма значительное влияние на всю советскую поэзию послереволюционного периода. Мимо его влияния не прошел ни один советский поэт. Сила его таланта привлекла к себе внимание не только в нашей стране, но и далеко за ее пределами. За последние годы интерес к М. за границей возрос в колоссальных размерах. Дувакин пишет:
Еще при жизни Маяковский стал наиболее известным за рубежом советским поэтом. Вот (вероятно, неполный) перечень языков, на которые переведены стихи Маяковского (не считая языков народностей СССР): французский, немецкий, английский, польский, чешский, итальянский, испанский, португальский, литовский, латышский, китайский, японский, еврейский. Отдельными изданиями Маяковского издавали во Франции, Германии, Польше, Чехословакии и Кубе.[269]269
Дувакин Виктор Дмитриевич (1909–1982) – литературовед, организатор знаменитого отдела фонодокументов при научной библиотеке МГУ. См.: ДУВАКИН В. Зарубежная печать о Маяковском // Молодая гвардия. 1935. № 4. С. 122.
[Закрыть]
В статье Д. Выготского находим следующее:
…все это необходимо учесть, говоря о том внимании, которое уделила Европа Владимиру Маяковскому. Внимание это было совершенно исключительным, таким вниманием иностранцы не удостоили никого, пожалуй, ни из советских, ни вообще из русских поэтов.
И далее:
С этих пор, можно сказать, имя Маяковского уже прочно входит в сознание европейского читателя, оно попадается в целом ряде очерков советской литературы, оно неизбежно в антологиях русской поэзии, оно мелькает в литературных письмах и корреспонденциях из СССР, на нем останавливаются авторы книг о советской культуре. К серии переводов прибавляется французский перевод «Облака в штанах». К этому времени его имя известно уже за пределами Европы и Америки.[270]270
Выгодский Давид Исаакович (1893–1943) – поэт, переводчик, критик, литературовед. См.: ВЫГОДСКИЙ Д.И. Маяковский за рубежом // Стройка. 1931. № 11. С. 16.
[Закрыть]
Большой популярности М. за границей способствовали также и его частные поездки за пределы СССР. Всего за период времени с 1922 по 1927 г. он совершает 4 поездки за границу, в течение которых он объехал большинство стран Западной Европы и побывал в Южной Америке и США. Свои путевые впечатления, помимо многочисленных стихов, он изложил также в нескольких очерках, написанных прозой.
Внешний облик М. в этот период его жизни рисуется следующим образом:
Стал еще более массивен. В последнее время отросли волосы (темный шатен). Смугловатое с желтизной лицо. Морщины, выглядит старше своего возраста. Большой рот (от привычки растягивать для ясности дикции губы). Складка на лбу обозначилась еще резче («хмурый, декабрый»). Хорошо сшитое, добротное пальто. Опрятнейшее белье. Зимою – бекеша и кепка или шапка. Летом – широкое пальто и фетровая шляпа. Башмаки на толстой подошве с подковами. Ходит размашисто, широким шагом, высоко взмахивая палкою. На ходу сочиняет стихи, дирижирует при этом рукою и шевелит губами. Мощный бас.
Остановимся в заключение несколько подробнее на последних месяцах жизни, предшествовавших самоубийству.
Прежде всего необходимо отметить, что физическое состояние М. за последние 3–4 месяца было сильно ослабленным. Одной из причин этого был перенесенный им в начале 1930-го или конце 1929-го грипп с последовавшими затем осложнениями со стороны легких. М. Кольцов в статье, посвященной смерти М., передает следующее: "Может быть, припадок? Он ходил последние дни повязанный, с поднятым воротником, все ворчал: грипп, последствия гриппа, запретили курить, лихорадит; какое-то пятно целые дни плавает перед глазами. Сочувствовали, но не очень беспокоились. Кто не знает – Маяковский мнителен к своему здоровью («Что случилось»[271]271
КОЛЬЦОВ М. Что случилось // Объединенный выпуск «Литературной газеты» и «Комсомольской правды». 1930. 17 апреля.
[Закрыть]).
Имеются указания на то, что уже за несколько месяцев до этого голос М. начал хрипнуть, причем под влиянием гриппа этот процесс мог значительно усилиться. Этот факт должен был подействовать очень угнетающе на его психику, если принять во внимание, как ценил М. свой голос, который он рассматривал как необходимый элемент своего творчества. Л. Кассиль передает следующую фразу М.: «Для меня потерять голос то же самое, что потерять голос для Шаляпина».
Помимо прямого физического нездоровья, имело место также значительное общее переутомление: М. приходилось много работать в цирке, где шла его пантомима «Москва горит».[272]272
Премьера меломимы «Москва горит», написанной для 1-го госцирка, состоялась уже после смерти Маяковского, 21 апреля 1930 г.
[Закрыть] Состояние физической надломленности было связано также с напряженной работой по организации выставки,[273]273
Выставка Маяковского «Двадцать лет работы» открылась 1 февраля 1930 г. Подробнее см.: БРОМБЕРГ А.Г. Выставка «Двадцать лет работы» // Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 546–576; и в кн.: Маяковский делает выставку / Сост. К. Симонов. М., 1973.
[Закрыть] а также с постановкой «Бани» в театре Мейерхольда.[274]274
Московская премьера «Бани» в Театре им. Вс. Мейерхольда (ГОСТИМе) состоялась 16 марта 1930 г.; Оценка постановки критикой оказалась по преимуществу враждебной, что переживалось Маяковским болезненно.
[Закрыть]
Наряду с моментом ухудшения физического состояния необходимо отметить резкое понижение психического состояния, усиление общего беспокойства. Это начало появляться за несколько месяцев до самоубийства. Одно из близко знавших его лиц указывает на резкие перемены в общем состоянии и настроении М. уже примерно за полгода до смерти: «Последние полгода перед смертью стал неузнаваем. Появилась апатия. Бывали моменты, когда он говорил: „Мне все страшно надоело“, „Свои стихи читать не буду – противно“. Значительно усилилась мнительность, стал более обидчив, жаловался на одиночество». Сестра М. – Л.В. также передает, что уже в течение двух месяцев до самоубийства у М. наблюдалась повышенная нервозность, было общее тяжелое, крайне подавленное психическое состояние. На то же указывает и ряд других лиц. Последние дни перед самоубийством нервное возбуждение усилилось еще более.
Каменский передает: "Уже с 12-го (апреля) Маяковский находился в состоянии сильного возбуждения, не слышал многократно обращенных к нему вопросов, был более нервен и раздражителен, чем обычно. 13-го днем, едучи в автомобиле, велел шоферу против дома Герцена затормозить машину. Потянулся в задний карман (за револьвером), хотел выскочить из автомобиля, но был удержан".
Таким образом, на основании вышеизложенного очевидно, что самоубийству М. предшествовало крайне тяжелое душевное состояние, сопровождавшееся сильной общей подавленностью, повышенной нервностью. Видимо, мысли о самоубийстве уже тогда все более овладевали им. Известно, что помимо физического нездоровья у В.В. в предшествовавший самоубийству период времени сложилось стечение ряда неблагоприятных обстоятельств, главным образом в личной жизни. Его предсмертное письмо содержит в себе определенный намек на неудачи в личной жизни, связанные с трагедией неразделенной любви («Любовная лодка разбилась о быт»[275]275
"ВСЕМ
В том что умираю не вините никого и пожалуйста не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.
Мама, сестры и товарищи, простите – это не способ (другим не советую) но у меня выходов нет. Лиля – люби меня.
Товарищ правительство, моя семья это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты им устроишь им сносную жизнь – спасибо. Начатые стихи отдайте Брикам – они разберутся.
Как говорят —«инцидент исперчен»любовная лодкаразбилась о быт.Я с жизнью в расчетеи не к чему переченьвзаимных болей,беди обид Счастливо оставаться.
Владимир Маяковский. 12/IV-30 <…>".
Полонская Вероника Витольдовна (1908–1994) – актриса, последняя возлюбленная Маяковского; самоубийство поэта произошло сразу после размолвки с ней. Подробнее см.: ПОЛОНСКАЯ В. Последний год // Имя этой теме: любовь: Современницы о Маяковском / Сост., вступ. ст., коммент. В. Катаняна. М., 1993. С. 275–322.
[Закрыть]). По ранее случавшимся в жизни В.В. аналогичным событиям нам известно, насколько мучительно, при своей обостренной впечатлительности и бурности реагирования, переживал он подобное состояние и в какие трагические, даже безысходные тона они окрашивались в его сознании. К этому надо добавить, что за последние годы у В.В. как будто намечалось стремление стабилизировать свою личную жизнь, перейти к более «оседлому» образу жизни. Возможно, что его начала тяготить неустроенность в бытовом отношении. Неудача в этом направлении могла сыграть значительную роль. Родные (сестры, мать) не могли заменить ему близкого человека, поскольку он, относясь с большой любовью и внимательностью к матери и сестрам, мало с ними общался и не делился своими интимными переживаниями.
Помимо личной жизни, не совсем благоприятно сложились обстоятельства также и в некоторых других отношениях. Имеются указания на то, что у В.В. в этот тяжелый для него период субъективно создалось чувство одиночества и покинутости со стороны его ближайших друзей, что при его общительности должно было подействовать угнетающе на его психику.[276]276
Здесь имеется в виду произошедшая в начале (январь-февраль) 1930 г. ссора с друзьями по Лефу, в первую очередь с Н.Н. Асеевым и С.И. Кирсановым, вызванная уходом Маяковского из Лефа в Российскую Ассоциацию пролетарских писателей (РАПП) «без предварительной договоренности с остальными участниками его содружества». Н.Н. Асеев вспоминал, что «все бывшие сотрудники Лефа… взбунтовались против его единоличных действий, решив дать понять Маяковскому, что они не одобряют, вступления его без товарищей в РАПП. <…> В последнее время нам казалось, что Маяковский ведет себя заносчиво, ни с кем из товарищей не советуется, действует деспотически» (АСЕЕВ Н. Воспоминания о Маяковском //Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 395–397).
Связанное с этой обидой демонстративное неучастие друзей-литераторов в подготовке выставки Маяковского «Двадцать лет работы» (открылась 1 февраля 1930 г.), а потом и их отсутствие на торжественном открытии и закрытии выставки переживалось Маяковским чрезвычайно болезненно.
[Закрыть] Что могло создать у В.В. подобное ощущение?
На первое место необходимо поставить здесь натянутость взаимоотношений, создавшуюся у В.В. почти со всеми его литературными друзьями по поводу выставки, посвященной 20-летию творческой работы В.В. и организованной им за 2–3 месяца до смерти. В.В. придавал этой выставке большое значение, рассматривая ее как итог, завершение определенного большого периода своего творчества.
Сестра М., Людмила Владимировна, принимавшая деятельное участие в организации выставки, передает следующее:
Организация выставки пала в основном на самого М. Он много работал, устраивая свою выставку "20 лет работы". Сам собирал экспонаты. Вообще он не любил хранить все это – афиши, черновики и т. п. Но тут он много поработал, собрал, что мог, у знакомых или друзей и сам все развешивал, приколачивал. Деятельно помогал ему в устройстве выставки только один человек, стоящий сейчас во главе «Бригады Маяковского».[277]277
Имеется в виду Артемий Григорьевич Бромберг (1903–1964) – научный сотрудник Государственного литературного музея. Как следует из его воспоминаний (датированы 1948 г.), он по своей собственной инициативе принял активное участие в организации выставки, работал на ней экскурсоводом; потом возглавлял «Бригаду Маяковского» в дальнейшие годы ее двадцатилетнего существования при ГЛМ.
[Закрыть]
То, что литературные соратники и друзья В.В. никак не помогли ему в организации этой выставки, должно было сильно задеть его творческое самолюбие. Это ему не могли компенсировать большой успех и внимание, какие имела выставка у комсомольской молодежи, принявшей деятельное участие в ее организации и сформировавшей для этой цели специальную бригаду.
