Текст книги "Мозг отправьте по адресу..."

Автор книги: Моника Спивак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

У М., несомненно, было сильное стремление не только к внешнему общению с людьми, но и к тому, чтобы устанавливать с ними внутренний, интимный контакт. Однако вследствие порывистости и неуравновешенности его натуры, частых и резких смен настроения такой контакт удавался ему с большим трудом, а часто не удавался совсем.

Этот момент, как можно полагать, воспринимался им самим очень болезненно и служил для него частой причиной мучительных переживаний, обостряя в периоды тяжелых личных переживаний чувство внутреннего одиночества и оторванности от окружающих – при внешне живом контакте с ними. Это можно с уверенностью заключить из его частых жалоб на то, что он не может найти человека «по себе».

Одной из характернейших черт М. является установка всей его личности на текущую действительность, что находило свое выражение в реальности и «злободневности» М., в том, что его больше всего интересовало и наиболее глубоко затрагивало только реальное, только то, что живет, действует, происходит в настоящий момент. М. мало интересовался прошлым или, лучше сказать, прошедшим, касалось ли это памятников старины, произведений искусства и литературы или же его личной жизни. Он в свои зрелые годы почти не читал книг, читал только текущую литературу, газеты и журналы. В искусстве, поэзии, живописи, театре, в особенности кино, как новом виде искусства, его интересовали только наиболее близкие ему современные течения. Он не хранил и относился очень небрежно к своим рукописям. Он вообще не был склонен предаваться воспоминаниям о прошлом, для прошлого в нем как бы не оставалось места, настолько все его существо заполнено было настоящим. Постоянное, безостановочное движение вперед, к будущему в неразрывной связи с движением окружающего его человеческого коллектива, ощущение этого движения было, пожалуй, одним из самых сильных импульсов всей его жизненной деятельности.

В личной жизни М. был очень скромен и непритязателен, у него не было стремления к роскоши, комфортабельной обстановке, не любил также разных безделушек «уютности». Но хорошие и удобные, а главное, прочные вещи любил.

В.В. любил хорошие вещи. Крепкие, хорошо придуманные. Когда он увидел в Париже крепкие лаковые ботинки, подкованные сталью под каблуком и на носках, то сразу купил он таких ботинок три пары, чтобы носить без сносу. Лежал он в красном гробу в первой паре (В. Шкловский[304]304
  «Я сам». Гл. «Память». С. 9.


[Закрыть]).

Он радовался новой, особенно удачной самопишущей ручке, радовался, устроив у себя в шкафу выдвижной столик с зеркалом для бритья, любил вещи, если они удачны и хорошо приспособлены. Костюмы любил прочные (Асеев).

Бережливость, а тем более скупость, были совершенно чужды М. Он относился к деньгам очень нерасчетливо. Деньги в его глазах не имели значения, был расточителен, мог легко, на ходу – выигрывать и проигрывать тысячи, сорил деньгами без счета, деньги у него уходили как бы сквозь пальцы.

М. нельзя назвать решительным и последовательным человеком в том смысле, что он, предварительно обдумав и приняв какое-либо определенное решение, систематически и планомерно проводил его затем в жизнь. Часто в том или ином конкретном случае он действовал под влиянием момента, без достаточного предварительного обдумывания и без больших колебаний в выборе решения. В то же время он отличался настойчивостью в осуществлении своих намерений, проявляя при этом большую «напористость». Его импонирующая внешность, непринужденность поведения, сознание своей значимости, своих исключительных качеств помогали ему преодолевать встречавшиеся на пути препятствия. Страстность и бурная настойчивость, которую он вкладывал во все свои действия, во многих случаях делали его «неотразимым».

При внешней разбросанности и отсутствии систематичности в поведении для М. характерны большая самоуглубленность, уход внутрь себя, поглощенность своей внутренней, продолжавшейся безостановочно творческой работой.

В то же время при большой погруженности и устремленности внутрь у него необычайно высоко развита наблюдательность в отношении всего, что вокруг него происходит. Он на лету, мимоходом, схватывает малейшие подробности: мелкие, но характернейшие черточки обстановки, лиц, одежды, жестов, интонации; с молниеносной быстротой фиксирует их в своем сознании и связывает с множеством творческих образов, накопленных ранее. Эти непрестанно и жадно впитываемые извне впечатления служат пищей его творческой деятельности и его меткому остроумию. Таким образом, он обладает редкой способностью раздваивать свое внимание между внешним и внутренним миром, пребывая одновременно и в том, и в другом, его мысль течет как бы в двух параллельных плоскостях.

М. не способен к длительному сосредоточению в обычном смысле этого слова. Как уже указывалось, ему в высшей степени несвойственна «усидчивость» в работе или что-либо в этом роде. Ему вообще несвойственна какая-либо определенная организация труда и планомерный распорядок дня. Но по существу, как это ясно из предыдущего, напряженная творческая работа шла в нем непрерывно, и в этом отношении он обладал поразительной неутомимостью, намного превышавшей обычные нормы. Только колоссальным запасом жизненной энергии можно объяснить столь высокую творческую работоспособность.

М. очень упорно работал над стихом и придавал очень большое значение совершенству формы. В течение ряда лет он заготавливал и накапливал удачные сочетания слов, рифмы, которые он в дальнейшем использовал в своих произведениях. Чрезвычайно тщательно отделывал, отшлифовывал стихи, иногда подбирая по пятидесяти различных вариантов рифм (О. Брик). Асеев указывает: «М. бывал ужасно строг к ослаблению формального качества стиха, он требовал тщательной отделки каждой вещи». Бывали случаи, когда М. посылал телеграммы с указанием поправок к стихам, которые были уже сданы в печать. Чрезвычайно любопытный факт приводит Л. Кассиль, как М., чтобы вызвать в памяти стихотворные ассоциации, специально ездил в определенные части города, где у него эти ассоциации возникли.

Воображение – мы имеем здесь в виду главным образом творческое воображение – играло, как это понятно само собой, выдающуюся роль в творческой деятельности М. Богатая фантазия проявлялась уже в его детских играх: в изобретательности и выдумке, которые он в них вкладывал. В поэзии она сказывалась в яркости его художественных образов и метафор. Наконец, с нею тесно связан гиперболизм в творчестве М., выражавшийся в космизме его более ранних произведений, в гигантских, доведенных до предела художественных сравнениях, в гротескности и парадоксальности его образов, в его постоянной любви к употреблению превосходных степеней.

Память у М. была поистине феноменальная. «Бурлюк говорил: у М. память, что дорога в Полтаве, каждый галошу оставляет» («Я сам»[305]305
  «Я сам». Гл. «Память». С. 9.


[Закрыть]). Каменский вспоминает, как однажды М. поразил квалифицированную аудиторию из врачей и студентов-медиков, цитируя на память большие отрывки из только что прочитанных медицинских книг.[306]306
  Ср.: «Однажды <…> нас пригласили на медицинские курсы, чтобы ближе познакомить студенчество с идеями футуризма. <… > Каково же было всеобщее изумление, когда Маяковский в своей речи о футуризме перед медиками вдруг перешел на достижения современной медицины. Меня затрясло от неожиданности и боязни за отважность оратора. Маяковский говорил о хирургическом вмешательстве футуристов в организм литературы и блестяще процитировал наизусть целый ряд из трудов мировых хирургов, остроумно сопоставляя нашу работу с доводами мировых ученых. Успех был громадный. <… > Оказалось, что пока выступал Бурлюк и я – тем временем Маяковский, ожидая своей очереди, просмотрел в библиотеке курсов несколько книг по хирургии. Он, как говорится, кокетничал своей памятью, не зная себе равных» (КАМЕНСКИЙ В. Юность Маяковского. Тифлис, 1931. С. 29–30).


[Закрыть] Весь процесс его творчества происходит на память. Записными книжками он пользуется только для отрывочных заметок и набросков пришедших в голову стихотворных сочетаний. Как правило, произведение записывается уже в готовом, отшлифованном виде.

Мышление М. имеет в основном конкретный, образный характер. Склонность к настоящему, абстрактному теоретическому мышлению, по-видимому, мало была ему свойственна. Правда, мы находим указание в его автобиографии на штудирование Гегеля, Маркса, однако это вызывалось политическими интересами М., и впоследствии он утерял вкус к чтению философской литературы. Также не отмечалось у него и интереса к научной литературе, и вообще методы научного познания были ему далеки.

Для М. вообще характерно, что он мог оставаться равнодушным ко многому, что находилось вне сферы его непосредственных интересов, связанных преимущественно с творчеством. То, что его не интересовало или близко не затрагивало, часто как бы выпадало из его поля зрения. Этим объясняется то, что временами он мог не знать самых простых, элементарных вещей, знакомых любому школьнику.

Напротив, то, что можно было бы назвать художественно-изобразительным мышлением, было развито у М. в выдающейся степени. Наиболее ярко этот чувственно-конкретный характер мышления М. выявился в его поэтическом творчестве. М. оперировал словом, как конкретным, материальным объектом, стремился его сделать максимально конкретным, так, чтобы оно стало как бы ощущаемым, осязаемым. Это сказывалось уже в манере М. говорить. М. произносил слова звучно, внушительно, слова как бы «падали», создавая впечатление материальности, как если бы они имели вес. М. пользовался словом не столько как отвлеченным, абстрагированным символом, являющимся средством для передачи определенных понятий, сколько брал в слове именно его материальную, конкретно-чувственную основу, из которой в дальнейшем этот отвлеченно-абстрактный смысл слова развился. Эту конкретно-чувственную основу слова он выделял и со свойственным ему гиперболизмом максимально выпячивал в своем творчестве. В этом заключается смысл характерных для М. (а не всех футуристов вообще) переделок существующих и образований новых слов в поэзии М. Когда хотел изобразить человека дефективного, с каким-нибудь пороком или недостатком, то прибегал при этом к такому чувственно-наглядному образу, как «человек без уха», «человек без руки».[307]307
  «Человек без уха», «Человек без глаза и ноги», «Человек без головы» и т. п. – персонажи трагедии «Владимир Маяковский» (1913).


[Закрыть]

Значение, которое придавал М. слову как основе художественного образа, как основному средству художественного воздействия, нашло свое отражение в том новом, что внес его метод в построение стиха. М. оперирует в ритмике стиха не слогами, но словами целиком. Отсюда проистекает и то значение, которое приобретала для него рифма, а также своеобразие в пользовании ею. М. рифмует не слоги, а слова. Написать стихотворение в первую очередь значило для него зарифмовать тему. Рифма становилась главным ударным местом стихотворения. М. неутомимо искал слова и рифмы, наиболее выразительные, наиболее подходящие к поэтической задаче, какую он ставил себе в данном стихотворении. Сам он по этому поводу говорит:

 
Поэзия —
та же добыча радия.
В грамм добыча,
в год труды,
Изводишь
единого слова ради
тысячи тонн
словесной руды.
Но как
испепеляюще
слов этих жжение
рядом
с тлением
слова-сырца.
Эти слова
приводят в движенье
тысячи лет
миллионов сердца.[308]308
  Из стихотворения «Разговор с фининспектором о поэзии» (1926).


[Закрыть]
 

Речь М. была богата. Но надо сказать, что, будучи великим мастером слова, М. не допускал «перегрузки» речи, нарочитой ее красивости. Однообразия он избегал в еще большей степени.

М. ненавидел длинные периоды и округлость речи, характерные для нашего «классического и обиходного интеллигентского языка». М. воевал с синтаксисом и стремился к предельной краткости и лаконизму в своей речи. В особенности это характерно для его прозы. Свою автобиографию («Я сам») он написал отрывистыми фразами, часто состоящими из двух-трех слов. Коган пишет: «Маяковский вынес поэзию на улицу… Он сделал литературную речь отрывистой, энергичной и действенной».[309]309
  Коган Петр Семенович (1872–1932) – историк литературы, критик, президент Государственной академии художественных наук.


[Закрыть] Никулин подтверждает: «У него была редкая способность разговаривать с тысячами… Его домом были улица и трибуна».[310]310
  «Это было редкое мастерство фехтовальщика, редкая способность разговаривать с тысячами, возвращать удары и нападать, не опускаясь до злобной и неумной грубости» (НИКУЛИН Л. Время, пространство, движение. Т. 2. Молодость героя. М., 1933. С. 331); "Вы были лучший из лучших вашего поколения… и вы научились жить на улице и на трибуне, и в редакции газеты… " (там же. С. 335.)


[Закрыть]

Очень любил М. увеличительные слова: «Тысячи блюдищ всяческой пищи» (из «Гимна обеду»[311]311
  «Гимн обеду» (1915).


[Закрыть]) и т. п. Любил составные слова: «Толпа – пестрошерстая быстрая кошка».[312]312
  «Ночь» (1912).


[Закрыть] Любил необычные падежные окончания: «золотых рыбков» вместо «рыбок»; «на лунном сельде» вместо «сельди».[313]313
  «В шатрах, истертых ликов цвель где, / из ран лотков сочилась клюква, / а сквозь меня на лунном сельде / скакала крашеная буква» («Уличное», 1913).


[Закрыть] Говорил: «жирафий» (от жирафа), «выпестрить»,[314]314
  «В небе жирафий рисунок готов / выпестрить ржавые трубы» («Из улицы в улицу», 1913).


[Закрыть] «крыластый» вместо «крылатый»[315]315
  Из поэмы «Облако в штанах»: «Ты думаешь – / этот, / за тобою, крыластый, / знает, что такое любовь?»


[Закрыть] и т. п.

При всем своем стремлении к словотворчеству М., в отличие от других футуристов (Хлебникова, Крученых), всегда был далек от так называемой «зауми», т. е. от образования нарочито непонятных, разодранных и разбитых слов-обломков.

Склонности к употреблению старинных слов М. не имел. Более того, он ненавидел всякую архаику и преследовал ее не только в своем словаре, но и в словаре других поэтов. То же можно сказать и о малоупотребительных словах, если это были слова отжившие, «мертвые». Что касается слов иностранных, то было несколько таких слов, которые он любил употреблять. Так, он часто говорил слово «пферды» (лошади), относя его обычно к своим друзьям. «Ну-ка нажимайтесь. Давайте пыхтеть, надуваться, несчастные пферды», – говорил он, например, в дружеском кругу, сдавая карты.[316]316
  Ср.: «А работать с Маяковским было одно веселье! <… > И не дай бог опоздать хоть на две минуты. Маяковский встречал зверем: „Вы что ж это? Кофеи распиваете, а я за вас трудись, как пферд?“» (АСЕЕВ Н.Н. Воспоминания о Маяковском // Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 428).


[Закрыть] Наоборот, также излюбленное свое иностранное слово «пентры» (от французского «пейнтр» – художник) он произносил иронически, относя это слово к ненавистным ему длинноволосым «жрецам искусства».[317]317
  От французского «peintres». Ср.: "Это вам – / пентры, раздобревшие, как кони, / жрущая и ржущая России краса… " («Приказ № 2 армии искусств», 1921).


[Закрыть] Любил он говорить еще «ля мер де Кузья», переводя таким образом на французский язык русскую «Кузькину мать».

Интересно или скучно говорил М.? По этому поводу школьный товарищ его сообщает: "Говорил М. очень хорошо уже тогда (14–15 лет) – ярко, образно, пересыпая речь частушками, умело примененными цитатами… После заседаний (в кружке самообразования), когда начинались разговоры, М. просто ослеплял нас блеском своих каламбуров, острот и стихотворных цитат, являвшихся неотъемлемым элементом его речи". Каменский свидетельствует, что М. поражал слушателей своими остроумными репликами, блестящими выпадами и необыкновенной непринужденностью разговора с эстрады.

Стихи М., часто кажущиеся малопонятными в чтении, в устах самого автора звучали совершенно понятно, глубоко, впечатляюще и одинаково хорошо доходили и до вузовской, и до рабочей, и до красноармейской аудитории.

Как указывалось, склонность к декламированию, к чтению стихов проявилась у М. в самом раннем детстве. «Уже с четырехлетнего возраста запоминал и декламировал стихи. И впоследствии стихи помнил блестяще» (Л.Ю. Брик). Каменский рассказывает:

Так потрясающе превосходно читать, как это делал сам поэт, никто и никогда не сумеет на свете. Это недосягаемое великое дарование ушло вместе с поэтом безвозвратно. Убежден, что и в целом мире нет подобных исполнителей поэм Маяковского. Он сам говорил:

– Вот сдохну, и никакой черт не сумеет так прочитать. А чтение актеров мне прямо противно.

За 20 лет нашей дружбы я слышал Маяковского тысячи раз и всегда с неизменным наслаждением…[318]318
  КАМЕНСКИЙ В. Юность Маяковского. Тифлис, 1931. С. 69–70.


[Закрыть]

М. очень любил выступать публично и выступал очень часто. Он объездил со своими вечерами-докладами весь СССР; во многих городах выступал десятки раз. Был несколько раз за границей (в Европе и Америке), где вечера М. также привлекали многотысячные толпы свидетелей, зачастую резко враждебных советскому поэту.

М. обладал выдающимся даром слова и был исключительно талантливым оратором. Поэтому на свой голос он смотрел как на орудие производства и очень боялся его потерять. Из всего предыдущего достаточно ясно, что выступления М. были в высшей степени увлекательны. Аудитория – будь то красноармейцы, вузовцы, пионеры, комсомольцы – требовала, чтобы М. говорил и читал еще и еще, настолько увлекателен он был на эстраде.

Говоря о революционном периоде работы М., Каменский пишет: «Каждое слово его дышало гневом, проклятьем, гибелью буржуазному классу. Каждое слово его дышало восторгом, энтузиазмом, приветствием новому, рабочему классу. Чугунным памятником поэта-агитатора, поэта-массовика стоял он на эстраде перед накаленной толпой и таким застыл в общем представлении».[319]319
  Там же. С. 83.


[Закрыть]

М. не принадлежит к поэтам, вдохновляющимся в тиши кабинета или на лоне природы, он поэт-трибун, находящий подлинное свое завершение в процессе непосредственного общения со своей аудиторией. Социальная струя, пронизывающая все его творчество в целом, бьется в его выступлениях с особой силой. Тесная связь с коллективом сыграла немаловажную роль в развитии и совершенствовании его поэтического дарования, поскольку живое слово, являющееся одним из самых непосредственных и прямых способов общения между людьми, особенно подходит для М. в силу конкретной направленности его личности.

Наряду с выдающимся развитием эмоциональной стороны личности, М. был, несомненно, человеком выдающегося ума в широком смысле этого слова. Мы имеем здесь в виду высокоразвитую у него способность схватывать существо явлений. У М., как у человека, подверженного сильным колебаниям настроения, эта способность обусловливалась в значительной мере направленностью его внимания, что, в свою очередь, зависело в большей степени от его внутреннего состояния в тот или иной момент. Из этого вытекала избирательность его интересов, из этого же вытекало и то, каким образом он оценивал все, что происходило вокруг него. В некоторых ситуациях в быту он мог казаться наивным, быть «взрослым ребенком». В то же время с высоты своего большого интеллекта он мог охватить также стороны явлений, которые оставались скрытыми для взоров других: «шел как хозяин по земле, видел все насквозь» (Л. Кассиль). Глубокое восприятие действительности сложно и своеобразно преломлялось в его сознании в процессе не прерывающейся ни на одну секунду творческой переработки полученных впечатлений. Отсюда парадоксальность и неожиданность его мышления, равно свойственная ему в творчестве и в быту.

Исключительное по своей остроте и меткости остроумие, находчивость и неистощимость его в репликах являются одной из форм выражения этого качества его психики. Остроумие М., по свидетельству очевидцев, отличалось своей неожиданностью и молниеносностью. «В своих репликах нападал с совершенно неожиданной стороны, невозможно было их предвидеть» (Л. Кассиль). Эта способность, основывавшаяся в равной мере на необычайной наблюдательности, является, пожалуй, одним из наиболее ярких показателей высокого развития ассоциативной деятельности мозга, интенсивности и быстроты его мыслительных процессов в целом. Эта же острота ума проявлялась в области творчества, в неожиданности и необычности сочетаний его рифм – т. е. в такой форме, которая особенно характерна именно для творчества М.

* * *

Резюмируем вкратце разобранные нами выше особенности характера В.В. Маяковского, как они проявлялись в его творчестве и в его поведении в личной жизни.

Выдающаяся природная художественная одаренность М. уже с его ранних лет начала обращать на себя внимание окружающих. Рано выявились его способности к декламированию стихов, рисованию, а также такие, тесно связанные с его последующей творческой деятельностью и выступлениями в качестве чтеца-декламатора черты характера, как повышенная восприимчивость и впечатлительность к воздействиям окружающего, выдающаяся память и богато развитая фантазия, самостоятельность, непринужденность и нестеснительность в поведении. К этому необходимо добавить ускоренное умственное и физическое развитие, значительно опережавшее его действительный возраст и делавшее его сверстниками товарищей, значительно более старших по возрасту, чем был он сам.

Революция 1905 года оказала значительное влияние на дальнейшее развитие мальчика-Маяковского, направив его интересы в сторону общественно-политических вопросов и революционной деятельности. Возможно, что именно в этот период жизни устанавливаются в его сознании внутренние связи между стремлением к революционной деятельности и зарождающейся склонностью к поэтическому творчеству, связи, наложившие в последующем столь резко выраженный революционный отпечаток на его творчество.

Период юношества характеризуется устремлением к активно-революционной деятельности. Одновременно в нем все более зреет влечение к искусству, вначале имевшее еще неоформленный, неопределившийся характер и направлявшееся более в сторону живописи. К концу периода юношества М. самоопределяется как поэт. Решающее значение в этом имела его встреча с Бурлюком в 1912 году. Начиная с этого времени имя М. неотделимо от русского футуризма. В поразительно короткий срок его громадный поэтический талант развертывается во всю свою мощь, и М. становится признанным вожаком этого литературного движения. Поэзии М. в этот ранний период его творчества, имевшего характер стихийного бунтарства против установившихся канонов в искусстве, свойственны переплетение лирического и социального моментов и перерастание первого во второй, а также бурный гиперболизм художественных образов. С такой же быстротой развертываются и основные качества его характера, обнаруживая в своем выявлении в повседневной жизни общность с особенностями его поэтического творчества. К таким качествам характера относятся необычайно высокая общая психическая напряженность, бурность и непосредственность проявлений эмоционально-аффективной сферы, острота восприятия впечатлений от окружающего и глубина и своеобразие их внутренней переработки, связанные с интенсивной деятельностью интеллектуальной сферы – памяти, воображения, мышления – ассоциативной деятельностью в широком смысле этого слова. Сплавление всех этих качеств в их преломлении сквозь призму художественного обобщения обусловливало собой выдающееся развитие того, что можно было бы назвать «художественным интеллектом». Сила художественного интеллекта сказывалась также в поразительной по своей неутомимости творческой работоспособности: фактически творческая деятельность продолжалась непрестанно. В этот период времени развертываются в полной мере также свойства характера, непосредственно связанные с выступлениями М. в качестве чтеца-декламатора своих произведений. К ним относятся его способность к общению с массовой аудиторией, необыкновенная непринужденность, нестеснительность и уверенность в поведении повсюду, где бы он ни находился, черты трибуна-борца, выдающаяся выразительность декламирования, образность речи, блестящее, молниеносно разящее остроумие, находчивость в репликах.

В период Октябрьской революции и последовавшей затем гражданской войны М. получает дальнейший толчок в развитии. Формально творчество этого периода характеризуется своим «космизмом», абстрактностью и схематизмом, снижающих его художественные достоинства.

В поэзии М. этого периода выдающееся значение приобретает короткая «агитка», как одна из художественных форм, в которой воплотилось особенно ярко творческое остроумие и ударность поэтического стиля М. Колоссальная по своим размерам работа проводится М. в области плакатной живописи (работа в РОСТА). Значение этого периода заключается в том, что творчество М. все более сближается с интересами народных масс и становится на службу социализма. Этот процесс усиливается тем, что М. в своих выступлениях получает возможность к непосредственному общению с широкими народными массами – рабочей, красноармейской, вузовской аудиторией.

Послереволюционный период творчества М. характеризуется наибольшим развитием и зрелостью по сравнению со всеми предыдущими периодами. Оно становится все более углубленным и сдержанным по форме и все более насыщенным по содержанию, все более полно и многосторонне отражая в процессе преломления сквозь своеобразие художественного восприятия и переработки получаемых впечатлений многообразие окружающей действительности. Этим оно все более приближается к принципам социалистического реализма в искусстве. Этот период характеризуется также интенсивной организационно-литературной деятельностью. Основные черты характера М., не испытывая существенных изменений, достигают, подобно творческой стороне личности, наибольшего своего развития по сравнению со всеми предыдущими периодами. Дальнейший прогресс личности прерывается самоубийством.

Остановимся на сопоставлении некоторых главнейших черт характера, имеющих отношение к творческой деятельности и личной жизни, с целью дополнения данного выше краткого очерка развития личности.

В первую очередь в качестве одной из наиболее ярко выраженных в творчестве и в поведении в быту черт характера отметим склонность М. к преувеличениям – его гиперболизм.

Эта черта, свойственная, как выше указано, проявлениям всех сторон личности, проистекает из обостренного восприятия получаемых извне впечатлений и бурности реагирования на них. С гиперболизмом можно также поставить в связь достигавшую выраженной степени мнительность.

Далее отметим интенсивность и глубину проявлений эмоционально-аффективной сферы при не всегда достаточной сознательно-волевой задержке их. В связи с этим находится также склонность к импульсивным, под влиянием момента, реакциям, которые родные обозначают как вспыльчивость. Вышеуказанным обусловливается общая неуравновешенность в характере, выражением которой является частая и резкая смена настроений, а также бурность и несдержанность реакций, что с особой силой проявлялось в известных жизненных ситуациях, особенно глубоко затрагивающих ядро личности.

Обращает затем на себя внимание сочетание в характере М. двух качеств, на первый взгляд взаимно исключающих друг друга: «внутренней» повышенной чувствительности и обостренной впечатлительности, с одной стороны, и «внешней» непринужденности, нестеснительности, самоуверенности, «напористости» в поведении – с другой. Первое обусловливало собой при известных обстоятельствах большую внутреннюю ранимость М., второе, в тех случаях, когда принимало слишком резкий характер, само могло являться, в свою очередь, причиной ранения других! На протяжении всей жизни М. мы можем проследить переплетение обоих этих противоречивых моментов. Наличие их является одной из форм выражения сложности и противоречивости психики М. в целом.

Характернейшей для М. особенностью, накладывавшей свой отпечаток на проявления всей его личности, является постоянное и во всех доступных ему формах стремление к общению с людьми – то, что можно было бы назвать «социабельностью» М. В личной жизни оно сказывается в стремлении всегда быть с людьми и на людях, в творчестве – в насыщенности последнего социальной тематикой и в перерастании личных мотивов в социальные. Наивысшее и наиболее полное свое выражение оно достигает в выступлениях М. перед аудиторией, когда связь его с массами людей устанавливается через посредство слияния личного общения с общением по линии творчества. Этой особенностью характера в очень значительной степени определяется образ жизни М. и специфика его творческого процесса.

По линии личных взаимоотношений с людьми необходимо отметить, что при наличии сильно выраженного стремления к общению с людьми М. не всегда удается установить внутренний, интимный контакт с ними. Здесь мы имеем некий «разрыв», диссоциацию, свидетельствующие о наличии глубоких внутренних противоречий в характере, как они сказываются во взаимоотношениях с окружающими. Это обстоятельство находится в связи с некоторыми разобранными выше особенностями его психики, и в первую очередь эмоционально-аффективной сферы. Значительную роль играет здесь, как нам кажется, повышенная чувствительность и бурность реагирования на внешние воздействия с проистекающей отсюда неуравновешенностью.

Неспособность к интимному внутреннему контакту с людьми не раз служила для М. источником тяжелых, трагически переживавшихся внутренних конфликтов, порождая у него одновременно чувство одиночества и оторванности от окружающих.

Со стороны интеллектуальной сферы наиболее характерной особенностью мышления в целом является конкретно-образная его направленность, свойственная М. как человеку «художественного интеллекта». Отвлеченное абстрактно-теоретическое, логическое в собственном смысле слова, мышление не было свойственно М. в выраженной степени. Эта особенность интеллекта, подобно проявлениям эмоциональной сферы, влияла определенным образом как на творческую, так и на бытовую стороны личности. С конкретностью мышления М. можно поставить в связь общую конкретную направленность личности М. на окружающую его действительность, столь свойственную ему установку на реальное, повседневное, настоящее (в отличие от прошлого) – то, что непосредственно происходит в каждый данный момент. Ею можно объяснить глубокую связь, существовавшую между личностью М. как отдельной индивидуальности, со всей окружающей его жизнью, связь, которая позволяла М. с большой глубиной и тонкостью чувствовать и понимать действительность, что, в свою очередь, вело к художественно полноценному отображению ее в его произведениях. Со стороны непосредственно творческого процесса чувственно-конкретная направленность мышления сказывалась чрезвычайно ярко во всем характере творчества. Помимо свойственной последнему большой образности укажем здесь специально на своеобразие, с которым оперировал М. словом как материалом художественного воздействия, заключавшемся в том, что слово являлось для него чувственным, вещественным объектом.

Отметим выходящее далеко за пределы обычного богатство содержания, глубину, высокое напряжение и интенсивность деятельности интеллектуальной сферы в целом, выдающееся развитие творческого воображения и памяти, остроту ума и скорость мыслительных процессов (остроумие и находчивость), наблюдательность, способность одновременно концентрировать внимание на внутреннем творческом процессе и на происходящих вовне явлениях, необычайную творческую работоспособность. Эти качества интеллекта в соединении с богатством и глубиной содержания эмоциональной сферы являлись условиями, на основе которых получила возможность для своего развития выдающаяся художественная одаренность М.

Подводя общий итог, мы можем на основании всего вышеизложенного констатировать, что как в творческой, так и в бытовой стороне личности находят свое проявление известные черты характера, свойственные данной личности в целом. Этим, само собой разумеется, ни в какой мере не снимается специфика, свойственная процессу творчества – в данном случае художественного творчества – самому по себе. Однако вскрытие особенностей, свойственных как творческой деятельности, так и поведению данной личности в быту, представляется нам имеющим существенное значение для понимания сущности взаимоотношений – в их общности и различии – между обеими этими сторонами личности вообще.

Далее прослеживание этапов развития данной личности позволяет установить, каким образом среда, воздействуя на природные, унаследованные особенности, влияет на направление развития данной личности; удается установить ряд переломных моментов в общей линии развития, а также особенности изменений различных черт характера и творчества, происходящих на различных этапах развития.