Текст книги "И в конце, только тьма (СИ)"

Автор книги: Моника О'Рурк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Нет, Харли, ты…

– Капитан, пожалуйста. Если бы это был Эрон, ты бы разве не настаивал на том, чтобы идти?

Капитан вздрогнул при упоминании имени его сына. Эрон пока что не подхватил эту болезнь.

– Хорошо. Я пошлю Томпкинса. Езжай с ним.

Харли вернулся в фойе. Сара вскинула голову на звук его шагов по кафелю. Сара. Он совершенно забыл про неё.

– Что происходит? – спросила она, стискивая Харли руку, впиваясь ногтями в кожу.

– Всё хорошо, детка. Я еду с Томпкинсом обратно в дом.

– О, Харли, – захлёбываясь, проговорила она. – В дом? О, нет…

– Всё будет хорошо. Я что-нибудь придумаю.

– Я еду с тобой.

– Нет, детка, ты не можешь. Это теперь задача полиции. Почему бы тебе не поехать к маме? Не сама, Сара. Кто-нибудь из этих ребят отвезёт тебя.

– Позвони мне, Харли, – заплакала она, испуганно округлив глаза. – Как только что-нибудь случится, тут же мне звони.

– Конечно, детка.

Он нежно поцеловал её и погладил по щеке, стараясь поддержать её, но понимая, что не преуспел в этом.

Попытки Томпкинса шутить и проявлять сострадание он оценил, но проигнорировал. Харли был знаком с методикой и знал, чего добивается Томпкинс, но ему было всё равно. Сорокапятиминутная поездка до дома (Томпкинс, задрот, соблюдал скоростное ограничение) длилась бесконечно.

– Это ведро выше сорока пяти едет? – вдруг выпалил Харли, прервав молчание.

– Извини, Харли. Скоро приедем.

И Томпкинс разразился очередным монологом на тему того, как ему жаль, как бы он хотел умереть, если бы что-то подобное случилось с маленькой Джинни.

Харли прижался лбом к стеклу и постарался игнорировать голос мужчины.

Наконец, он подъехали к дому. Они сидели в машине на подъездной дорожке и пялились на входную дверь почти с минуту.

– Он мог и внутрь войти, – проговорил Томпкинс.

– Нет, давай здесь подождём. Мы увидим, если он придёт.

– Не увидим, если он подойдёт сзади дома, Харли. Кроме того, в машине ждать слишком жарко.

Томпкинс вылез, хрустя ботинками по гравию. Скрепя сердце, Харли последовал за ним и остановился возле машины.

– Не стоит туда ходить, – сказал он. – Там такой бардак. У Сары удар бы был.

Томпкинс взглянул на Харли, прикрываясь ладонью от солнца.

– Что происходит, Харли?

– А?

– Ты странно себя ведёшь.

– Вспомни, что со мной сегодня произошло, а потом, блядь, подумай, что ты сейчас сказал.

– Нет, мужик, тут ещё что-то. Я не хочу выглядеть бездушным козлом, потому что я понимаю, что с тобой сегодня произошло. Но Харли, мужик, ты ведёшь себя так, словно прячешь что-то. А ты ведь знаешь закон, да? Ты же знаешь, что не можешь делать то, что, по ходу, ты и сделал. Но есть шанс ещё всё исправить. Я никому не скажу, что увижу внутри дома. Хорошо, Харли?

Ослепительное солнце не помогало. Харли ощущал одновременно и жар, и холод; его внутренности моментально скрутило, а яйца с той же скоростью вжались внутрь.

– Томпкинс, – прохрипел он, – ты не понимаешь. Не в этом дело. Патрика внутри нет. Об этом я узнал только в кабинете Меллнера.

Томпкинс двинулся в сторону дома.

Что-то двигалось в их сторону из леса возле дома. Что-то маленькое, очень маленькое; что-то напоминающее по форме человека, но не совсем человек; что-то шаталось и пыталось перелезть через валежник и молодые деревца.

– Пресвятая дева Мария, – пробормотал Томпкинс, отстёгивая кнопку на кобуре и вытаскивая пистолет.

Харли встал позади Томпкинса и вжал свой пистолет ему в затылок.

– Ты не представляешь, насколько мне жаль. Но я тебе не могу позволить это сделать. Не могу.

– Не надо, Харли, – взмолился Томпкинс. – Не делай этого. Ты же знаешь, что это значит, мужик.

Харли поднял руку и опустил пистолет на затылок Томпкинса. Томпкинс рухнул на землю, словно мешок с сырым цементом.

Патрик добрался до края леса и был теперь ярдах в пяти от Харли.

Ребёнок находился в земле несколько недель, и разложение было налицо даже с такого расстояния. Харли тряхнул головой, игнорируя зловоние, которое набросилось на него с десяти футов. Большая часть плоти исчезла с лица его сына – словно растаяла. Частично из-за аварии, частично из-за гниения в земле, и, возможно, частично из-за того, что он превратился в разложенца. Стон сорвался с губ Харли, когда мальчик приблизился.

Крошечные пальчики сжимались и разжимались, а пустые глаза пялились на Харли, хотя Харли решил, что ребёнок не знает, что видит перед собой. Разорванные остатки крошечного голубого костюма свисали и отваливались с тела мальчика. Тёмные волосы свалялись от грязи и кишели личинками, прорывшими свои ходы, пока он карабкался вверх сквозь почву из своего гроба, и угнездившимися в теле ребёнка.

Это был его мальчик. Его ребёнок. Его кровь и плоть, свет его жизни.

Патрик пришёл домой.

Мальчика он с лёгкостью усмирил – тренировки в полиции научили его нужным методикам. Несмотря на попытки ребёнка укусить его, сорвать кожу с его лица, Харли контролировал его. Он отнёс Патрика в подвал и приковал его в углу комнаты. Харли тяжело опустился на нижнюю ступеньку короткой лесенки и заплакал. Как он всё исправит? Как он всё это собирался объяснять кому-то?

– Иисусе, Харли…

Томпкинс стоял на верху лестницы. Пистолет, направленный в голову Харли, медленно скользил в пальцах копа, пока дуло не уставилось в пол. Он не смотрел на Харли, он осматривал подвал.

Несколько ступеней разделяли Харли и Томпкинса, и Харли рванул вверх, ухватил полицейского за ногу и стянул его вниз по ступенькам. Томпкинс, совершенно растерявшийся от шока, полетел головой вперёд в центр комнаты.

Он приземлился между несколькими детьми-разложенцами, которые, не теряя времени даром, напали на Томпкинса. Разложенцы двигались быстро: отрывали от него куски плоти, сдирали кожу с головы мужчины, выскребали пригоршнями мозги. Через считанные секунды мужчина был мёртв; ему едва хватило времени начать кричать.

– О Боже, – простонал Харли, судорожно дыша и с трудом сдерживая рвоту. Так не должно было произойти, он не хотел никому причинять боль. Он всего лишь пытался спасти детей – так не должно было произойти!

Он медленно развернулся и пошёл наверх, не желая видеть, что дети делали с беднягой.

Харли доковылял до кухни и прислонился к холодильнику, согнувшись пополам и глубоко дыша. Снова вернулись пятнышки света, и он боролся, чтобы не отключиться.

Он поднял телефонную трубку, набрал номер тёщи и спросил Сару. Когда она подошла к телефону, Харли заплакал.

– Ты в порядке, Харли? Что случилось?

– Сара, приезжай домой.

– Он…он там?

– Да, – произнёс он, борясь со слезами. – Да, он тут. Приезжай домой, Сара. Ты мне нужна. Я не знаю, что делать.

Его пальцы проскребли по гладкой поверхности настенного телефона.

– Я еду, Харли. Мы со всем разберёмся.

– Пожалуйста, Сара, побыстрее, – простонал он, съехал по стене и сел на корточки. Трубка выпала из его рук.

Из подвала доносились крики маленького мальчика, и, казалось, что он зовёт папу.

Ⓒ Not with a Bang but a Whimper by Monica J. O'Rourke, 2004

Ⓒ Иван Миронов, перевод

Эксперименты над людьми

Откинув кончиками пальцев волосы со лба, Эрнест прислонился к стене, неуклюже поставив свой стакан на каминную полку.

Молодые люди, одетые в дизайнерские подделки, папашины подражатели, наслаждающиеся хорошей едой родителей Эрнеста, хорошими сигарами, хорошим виски, болтающиеся в Тюдоровском доме, несколько неуклюжем даже среди Хэмптонской элиты. Звериные головы, глядящие со стен своими мертвыми глазами. Бильярдный стол в углу, давно неиспользованный.

– Ну что ж, – сказал Эрнест. – Я обещал вам кое-что интересное. Правда? Теперь поглядим, есть ли у вас порох в пороховницах, чтобы пройти через это.

Калеб выпрямил свои паукообразные ноги и наклонился вперед. Он положил сигару на огромных размеров пепельницу (дым мешал ему) и поднялся во весь рост. Протянул руки над головой, пальцы его не доходили какие-то несколько дюймов до потолка высотой 8 футов.

– Это было бы хорошо, – сказал он, кривясь в улыбке.

Эрнест ухмыльнулся.

– Это не было легко, но думаю, оно того стоит. Или, в конце концов, будет так. Это великолепно.

Йен, почти невидимый в углу комнаты, спросил:

– Что ты сделал?

Его голубые глаза сияли, когда он покосился на двух других парней. С волнистыми каштановыми волосами и детским лицом, девятнадцатилетний, он был младшим из этого трио, но только на два года.

Эрнест закрыл двойные двери.

– Потише. Кто-нибудь из персонала может все еще бродить здесь. Нас могут услышать.

– Так что там за большая тайна? – спросил Калеб.

Эрнест прочистил горло и сузил глаза.

– Мы поклялись, что бы ни случилось, мы будем держаться вместе, так? – oн барабанил пальцами по краю стола. – Да, так. Что ты там чудишь? – cказал Калеб, кивая. – Да, мы согласны, выкладывай, что там у тебя.

Эрнест мигнул, его длинные ресницы почти доставали до его высоких скул.

– Исследования в человеческой природе, – сказал он. – Эксперимент выносливости. Вы, ребята, как думаете, у вас кишка не тонка для такого эксперимента? Того самого, отвратительного. Гарантирую, он заканчивается… плохо.

Калеб ответил:

– Отвратительного? Что это значит?

– Это…

– И заканчивается плохо? Что, чёрт возьми, это значит?

– Успокойся, Калеб, – резко ответил Эрнест. – Я пытаюсь вам объяснить, блять, так что заткнитесь и слушайте. – Через секунду он продолжил. – Мы проведем кое-какие эксперименты, окей? Просто тесты. Я достал нам подопытного кролика.

– Что за эксперименты? – спросил Йен.

Калеб поднял голову.

– Что за подопытный кролик? Почему-то у меня такое чувство, что он не теплый и пушистый.

Эрнест ухмыльнулся.

– О, как раз и теплый, и пушистый, всё верно… – Он присел на подлокотник дивана. – Помните, чему нас учили в классе профессора Кляйна пару месяцев назад? О силе человеческого разума, способности тела сохраняться, выживать любой ценой? Больше всего мне запомнились слайды про выживших в концлагерях во время Холокоста и про японских военнопленных. Помните всё это?

Он помолчал какое-то время, но в действительности он и не ждал от них ответа.

– Я думал обо всем этом. Долго думал. И мне интересно… интересно, что можно сделать если…

Атмосфера в комнате был тяжела для Йена, как будто в воздухе было полно ваты. Он поджал губы, щеки его стали цветом, как и его волосы.

– Если что? – пробормотал он.

Эрнест проигнорировал его.

– Дело в том, что теперь пути назад нет.

Калеб вздохнул и произнес:

– Ну, давай уже ближе к делу. Чем ты там занимаешься?

Эрнест пристально смотрел на Калеба, будто решая, посвящать ли его в тайну.

– Начало уже положено. Мне нужно знать, чего ожидать от вас, ребята. Ведь, знаете ли, если я проиграю, то проиграем мы все. Один за всех, ну и вся эта мушкетёрская фигня, лады?

Он опустился на стул и провел ладонью поверх своего рта.

– Вот в чем дело. Я нашел ээээ… тестовый объект. Хотелось бы увидеть, сколько времени это займет… сломать его.

– Сломать? – спросил Калеб. – Ты шутишь, да?

– О боже, – сказал Йен через растопыренные пальцы, прикрывавшие рот. Он наклонился вперед, и его лицо прояснилось, когда он, в конце концов, осознал, о чем говорил Эрнест. – Ты говоришь о пытках. Сломать волю какого-то парня. Да? Я прав? Блин, Эрнест! Кого ты выбрал?

– Нолана Пирсона.

– Кого? – спросил Калеб, но Йен знал этого парня.

Нолан посещал уроки психологии, латинского языка и химии с Йеном и Эрнестом. Нолан был не особо запоминающимся типом с черными всклокоченными волосами и огромными очками как у Бадди Холли. Прилежный студент на стипендии. Его отец был уборщиком в здании Харпера на западной стороне университетского городка. В каждой школе есть свой Нолан – парень, костюм которого всегда не в порядке, чьи дешевые туфли вечно разваливаются еще до конца семестра. Парень, который хотел бы быть как все, но не может позволить себе этого, его одежда и его усилия второсортны.

Нолан был одноразовым расходным материалом.

– Его? – спросил Калеб. – Я знаю, кого ты имеешь в виду. Он не продержится, этот парень – неудачник. Он на стипендии, ради всего святого.

Последние слова он прошептал, как если бы произнося название ужасной болезни, мог накликать ее на себя.

– Думаю, ты ошибаешься, – сказал Эрнест. – Наш эксперимент начинается. Кто подойдет лучше, чем бедный студент, которому приходится бороться всю жизнь, чтобы получить, что он хочет? Парень, который пытается влиться в компанию, но у него никогда не получается. Если б у него не было силы характера, думаю, он бы уже взорвал мозг себе, не так ли? У этого парня есть то, что мы ищем.

– Ты чертовски чуткий, – заметил Калеб, закатив глаза. Он фыркнул. – Будто тебе и правда не насрать на то, через что прошел этот сын уборщика.

Эрнест открыл рот, но Йен опередил его.

– Что ты собираешься делать с ним?

– Я? Не я, а мы. Что МЫ собираемся делать с ним.

– Конечно. Ага. Так что же?

– Немного тестов. – Эрнест повернулся к Калебу. – И отвечу на твой вопрос, кретин…

– Я не задавал никаких блядских вопросов. Я сказал, что ты мешок с дерьмом. Ты говоришь о нем как о несчастном и всё такое, но тебе всё равно.

– А тебе разве нет?

Калеб пожал плечами.

– Я и не говорил, что мне не все равно. По факту, мне по фигу. Но ты. Ты мешок с дерьмом.

Эрнест улыбнулся.

– О да? Он уже здесь, в доме. Неважно, жаль мне его или нет. Все, что я хочу – это провести кое-какие эксперименты. Как я сказал, они уже начались. Я пригласил его и добавил одну хрень в его содовую.

– Что ж, наверное, тогда уже всё и началось, – сказал Калеб. – Я с тобой. Я в деле.

– Вот так просто? – спросил Эрнест.

– Я доверяю тебе, чувак, – ответил Калеб. – Мы как братья. И мне кажется, это звучит чертовски волнующе.

Они уставились на Йена. Закусив нижнюю губу, он выдавил из себя:

– Я в деле. Вы знаете, что я с вами.

Эрнест хлопнул в ладоши.

– Дом предоставлен только нам. Обслуживающий персонал уже должен уйти. Мои родители разрешили им не ночевать одну ночь, когда они собирались в город на выходные. Итак, никого нет, эээм.. никого не слышно. Нолан спрятан в надежном месте. Звуконепроницаемом.

Он провел их через комнату и остановился у книжного шкафа.

– Видели эти старые фильмы с готическими особняками, где есть потайные коридоры и прочая лабуда?

Он нажал на панель, скрытую за экземпляром «120 дней Содома» Маркиза де Сада. Дверь, замаскированная под часть обшивки, со скрипом открылась. Слегка мускусный запах долетел до их ноздрей.

Эрнест провел их внутрь и закрыл дверь. У них были фонарики, и Эрнест повел их по холлу, где единственными звуками были стук их шагов и непрекращающееся капанье из какой-то дырявой трубы.

Они прошли через несколько дверей. Войдя в последнюю дверь, Эрнест остановился и набрал серию цифр на панели, запирая ее за ними.

– Осторожность не помешает. Нам не нужна лишняя компания.

Йен смахнул остатки паутины перед глазами, и они приблизились к небольшой комнатке. Он почувствовал запах горелого.

Эрнест произнес:

– Не думаю, что мои родители знают о тайной панели наверху или даже об этом месте. Боже, во всяком случае, надеюсь, что нет. Я сам обнаружил это несколько месяцев назад.

Свет заполнил темноту. В центре комнаты стоял большой крепкий мясницкий стол.

На столе лежал распластанным обнаженный привязанный молодой мужчина с черными волосами. Его глаза были завязаны, очки лежали на подносе рядом с его головой. Его рот был заткнут, но в этом не было необходимости, так как он был без сознания. Его грудь медленно поднималась и опускалась, что свидетельствовало о том, что он еще жив.

Но этот запах гари…

Йен посмотрел в угол комнаты. На платформе над канистрами “Стерно” что-то кипело в большом баке.

– Что это такое? – спросил он.

– Металл, – ответил Эрнест. – Сплав металлов, вообще-то. Кое-какие старые фигурки на переплавку. Свинец и олово, преимущественно. Кварц. Куча всего. Заботливо смешанная и протестированная.

– Протестированная на чём? – спросил Калеб.

Эрнест посмотрел наверх.

– На бездомных. В основном.

– И для чего же нужен этот металл? – спросил Йен.

Эрнест со стуком открыл банку с нюхательными солями и поводил ею перед носом Нолана.

– Увидите.

Голова Нолана покачнулась из стороны в сторону. Он напрягся, и его путы натянулись.

На выдвижном столике рядом с мясницким столом лежал набор инструментов. Эрнест взял с него записную книжку и ручку. Он попытался передать их Йену, но тот отказался и сделал шаг назад.

– Тебе придется вести записи, Йен.

– Почему я?

– Потому что Калеб сильнее. Мне может понадобиться его помощь кое в чем другом, знаешь ли.

– Ну уж нет. Я не хочу, чтоб мой почерк фигурировал в каких-либо записях.

– Ты идиот, – сказал Эрнест. – Мы все тут повязаны. Кто-то должен вести записи, и я, черт возьми, не могу этого делать. Я буду очень занят, чтобы писать, мудила. Кроме того…– он указал на камеру, вмонтированную в угол, – Я записываю здесь. Иди ты в задницу со своим почерком. Там постоянная запись.

Нолан закричал отчаянно и бессвязно через свой кляп.

Йен выхватил тетрадь и ручку из рук Эрнеста.

Калеб пересёк комнату и стал изучать столик с инструментами.

– Эрнест, ты явно не в себе, твою мать.

Эрнест вручил ему зажимы.

– Начни с сосков. Только не отрежь их совсем.

– Я? – лицо Калеба исказилось. – Эй, это как-то педиковато… я не хочу…

Эрнест вздохнул, потирая глаза указательными пальцами.

– Послушай, это эксперимент. Медицинский, а не сексуальный. Если у тебя встанет, пока ты будешь возиться с его сосками, это твои проблемы. Просто забей на это. Это часть эксперимента.

Калеб подошел к другой стороне стола. Нахмурившись, он стал водить по груди Нолана ладонями, пока соски не встали. Используя зажимы, он схватил их, и Нолан закорчился.

– Я всё еще не понимаю, что эти тиски должны сделать в итоге, – пробормотал Калеб.

Эрнест проигнорировал его и повернулся к Йену.

– Ты готов? Перед тем, как ты начнешь записывать, мне нужно, чтоб ты помог с подготовкой объекта. Хочу, чтоб ты прочувствовал эту штуку.

Йен сделал шаг вперед, и Эрнест протянул ему еще один инструмент.

– Какого чёрта я должен делать с этим…

– Мы все студенты-медики, – сказал Эрнест. – Уясните себе.

Йен знал, что ему полагается делать с этим инструментом, но…

– Ты можешь удержать его? – спросил Калеб. – Помощь не нужна?

– Ты не хотел брать зажимы для сосков, а с этим ты справишься? – спросил Эрнест.

– Отвяжись!

Йен сглотнул слюну.

– Я… да, но, я не знаю, как… я имею в виду, что не уверен.

– Просто засунь это ему в задницу, – сказал Эрнест.

– У тебя проблемы, чувак, – сказал Калеб.

– Я знаю, как это делается, – сказал Йен. – Я просто не пойму, как это связано с твоим экспериментом.

– Мы начнем с малого, Йен. Зажимы, пара трубок. Понятно? – сказал Эрнест. – Часть эксперимента – это изучение сопротивляемости, большой и малой. Я запланировал много чего. Доверься мне.

– Как мы узнаем, что он чувствует? Это часть эксперимента? Это то, что ты хочешь, чтобы я записывал?

Йен не был уверен, хочет ли он это знать или он просто тянул время. Он уставился на инструмент в своих руках, и ему показалось, что тот стал тяжелее.

– Как ты, черт побери, думаешь, он себя чувствует? – улыбнулся Эрнест. – Не бери в голову. Мы спросим его через минуту.

– Оу, – Йен смазал конец трубки вазелином и попытался втолкнуть ее в анус Нолана. – Я не могу этого сделать, – сказал он. – Ну это… он не будет содействовать.

Эрнест сказал Калебу:

– Заставь его посодействовать.

Калеб кивнул и взял у Йена металлическую трубку, которая напоминала тонкий рулон туалетной бумаги. Он стал вводить ее в Нолана, толкая и вертя пока трубка не нашла свой путь внутрь его корчащегося тела, разрывая мягкие ткани у входа в анус. Кровь хлынула из его зада на стол.

Нолан вскрикнул через свой кляп, его ноги дернулись, но Калеб толкал трубку дальше.

– Готово, – сказал Калеб. – Это безопасно. – Он сказал Йену: – Просто думай о нем как о трупе. Так легче.

– Хорошая работа, – сказал Эрнест. Он наклонился над лицом Нолана. – Я сейчас уберу кляп. И задам тебе пару вопросов.

Голова Нолана болталась как поплавок на озере. Эрнест вынул кляп, Нолан закричал и начал звать на помощь.

– Пожалуйста! – кричал он, поднимая голову со стола. – Больно! Уберите это!

Эрнест глазел на Нолана с кривой улыбкой на лице.

– Ты грёбанный психопат! – крикнул Нолан.

Эрнест затолкал кляп обратно ему в рот, надавив на язык.

– Бесполезно. Он будет вести себя как мудак. Как предсказуемо. В любом случае, на подходе интереснейшая часть. Я сделаю это сам, но мне может понадобиться помощь.

Он взял длинную тонкую металлическую трубку – такую тонкую, что она напоминала провод, но она была полой, как самая узкая в мире мензурка – со столика с пробирками.

Продвинувшись в конец стола, он взял пенис Нолана, который был не в состоянии реагировать.

– Схвати его, – сказал он Калебу.

– Нет уж! С сосками вышло паршиво. Я не притронусь к его члену.

– Слушай, ты, говнюк, ты ведь студент-медик. Думаешь, тебе никогда не придется трогать члены? Я не прошу тебя сосать его, просто подержать. Я уже сказал, тут ничего такого сексуального тут нет.

– Ты достал уже с этим студентом-медиком, – сказал Калеб. – Будто извиняешься за то, чтобы поиграться с членом этого парня. – Оглядываясь, он схватил пенис Нолана. Он лежал вялый в его руке.

– Мне нужно, чтобы вы оба держали его так крепко, как только сможете. Йен, придави ему грудь.

Эрнест схватил пенис Нолана и стал засовывать металлический стержень в уретру. Нолан закричал через свой кляп, голова откинулась назад, вены на шее вздулись. Его тело покрылось слоем пота, а запах в комнате был смесью запахов железа, крови и мускуса.

– Дерьмо, – сказал Эрнест, – держи его! – Стержень продолжать входить. Засунуть его в узкую уретру было труднее, чем он ожидал. – Сделай его твердым, – выдал он Калебу.

– Ты шутишь, что ли, блядь? – заорал он.

Наконец, стержень скользнул внутрь. Он отпустил пенис Нолана и отошел, задыхаясь. Повернувшись к камере, он сказал:

– Чёрт возьми, а. Все трубки на местах.

Йен двинулся к краю стола. Из промежности Нолана вытекло немного крови. Это ужаснуло Йена… и в то же время было волнующим.

– Готовы начать, – сказал Эрнест, ухмыляясь. Он взглянул на Калеба и сказал: – Выбери отверстие, любое отверстие.

Калеб запустил ладони в свои волосы и покачал головой.

– Ты и правда помешанный, чувак.

Он бросил Калебу пару тяжелых рабочих перчаток.

– Начнем с задницы. Эта трубка нагревается, так что перчатки пригодятся. Держи стержень крепко. Убедись, что он остается в его заду.

Калеб кивнул.

– Она остывает очень быстро, – сказал Эрнест. – Я рассматривал идею погружения его в воду, но тогда его заднице будет действительно больно. Можете представить себе, что бы мы начали перетаскивать бутылки с водой сюда? Эта раковина бесполезная штука. – Эрнест опустил металлическую ложку в расплавленный кипящий металл и перемешал. – Мы должны получить достаточно в трубке, если будем работать быстро, до того, как он начнет разбрызгивать всё вокруг. Иначе, все будет проливаться на его ноги. – Он наполнил ковш и поднял его, пар поднимался, запах металла усилился. – Мы не хотим, чтоб эта фигня попала на нас. Температура её больше 200 градусов, так что будьте осторожны. И работайте быстро. Усекли?

Калеб кивнул, сцепляя получше толстую трубу, торчащую из зада Нолана. Йен стоял поодаль, наблюдая за ними, как завороженный, с выражением отвращения и ужаса.

– Когда я буду готов, быстро вытягивай трубку. Потом закроешь его зад пленкой.

Эрнест вылил содержимое ковша в трубку. Секундами позже жидкость достигла своего места назначения, и Нолан, как бешеный, задергался под веревками, его агонизирующие крики утыкались в кляп. Через мгновение он уже лежал неподвижно.

– Он уже умер? – выпалил Калеб, вытягивая железный стержень из Нолановой задницы, укутывая ее бандажами и пленкой, чтобы жидкость не вытекла.

Взяв стетоскоп со столика с инструментами, Эрнест послушал его сердцебиение. Он покачал головой.

– Нет, не умер.

Йен привалился к стене, закрыв лицо ладонями, и прохрипел:

– О боже…

– Возьми себя в руки, – сказал Эрнест. – Мы еще не закончили.

Он вытащил кляп изо рта Нолана, на ткани остались следы слюны и рвоты.

– И что теперь? – спросил Йен, сглотнув слезы, стараясь не заплакать.

Эрнест взял нюхательные соли.

– Мы продолжаем эксперимент. Должны ли мы убрать повязку?

– Но…– Йен почесал голову и шагнул вперед. – Но тогда он сможет узнать нас.

Двое других обменялись взглядами и обернулись к Йену.

– Как ты думаешь, что произойдет? – спросил Эрнест. – Железяка заблокирована в его заднице. Ты думал, он встанет и уйдет?

Йен судорожно сглотнул и пожал плечами.

– Я говорил тебе уже, что здесь не будет хорошего конца.

– Да, Эрнест, но…

– И ты обещал! Ты сказал, что хочешь принимать участие, что ты всегда будешь одним из нас. Ты поклялся наравне со мной и Калебом, ты сказал, что мы братья, черт побери!

– Я не знал, что ты имел в виду убийство!

Эрнест посмотрел на пол и сказал покровительственным голосом, почти не отличающимся от голоса его отца.

– Я говорил, что будет трудно. Я говорил, что закончится плохо. Я говорил, что мы будем делиться секретами всегда. Что из всего этого тебе непонятно, идиот ты грёбанный? Ты думал, на что я еще намекаю, мать твою?

– Ладно тебе, Йен, – сказал Калеб. – Ты должен смотреть на Нолана, как на безликого мудилу, получившего бесплатный билет. Как на пиявку, подопытного кролика. Он всего лишь проклятая лабораторная крыса.

Йен смотрел то на Эрнеста, то на Калеба и знал, что они планируют закончить. Мог ли он рассматривать Нолана как гигантскую лабораторную крысу?

Он пытался представить, что они будут делать с куском мяса, лежащем на мясницком столе, спрятанным в комнате, в которой разило влажным мертвым вином, в комнате, освещенной голой лапочкой, висящей на единственном тонком проводе. Выражения лиц его ученых товарищей были жестокими, даже злыми. Они явно наслаждались этим, и им будто не нужно будет оправдывать свои действия. Йен пытался думать, что все это необходимо для потомков, пытался забыть то, как бы Нолан провел последние минуты своей жалкой жизни.

– Ладно, – прошептал Йен. – Я с вами.

Он не знал, правда ли он имеет это в виду или нет. К данному моменту, он так думал. Что остается с ними.

Эрнест протянул ему тетрадь и ручку.

– Хорошо. Давайте продолжим. Первая запись в 18.00. Такс, поглядим…– oн стал теребить ремень большим и указательным пальцами. – Этап первый. У объекта заткнут рот и завязаны глаза. Соски зажаты, стержни и трубки вставлены. Небольшое кровотечение. Объекту… неудобно.

– Этап второй. Краткая запись около 18:45. Этап второй, клизмы из расплавленного металла введены. Объект испытывает невыносимую боль и теряет сознание. Полагаю, здесь мы начнем этап третий.

Взглянув на свои часы, он сказал:

– Повязка и кляп убраны. Объект будет возвращен в сознание и опрошен. Начать этап третий в 19.00.

Йен думал, каким же доктором станет Эрнест и вспомнил о его особом пристрастии к судебной медицине.

Эрнест продолжал диктовать.

– О возвращении сознания объекта. – Потом он усмехнулся. – Этап третий. Разбудить ублюдка.

Калеб поводил нюхательной солью перед носом Нолана. Реакции не последовало. Он поводил еще пару секунд, потом поднес пузырек к своему лицу и вдохнул. Дернул головой и чихнул.

– С солью все в порядке!

– Боже, – застонал Йен, уставившись в лицо Нолана. – Что с ним?

Эрнест закатил глаза.

– Вы серьезно? – А Калебу он сказал: – Продолжай манипуляции с солью. Увидим, разбудишь ли ты его.

Калеб поводил солью и похлопал Нолана по щекам.

Диктовка продолжилась.

– Этап третий. Объект до сих пор не пришел в себя. Попытки привести его в чувство потерпели неудачу. Пока не уверен в этом пункте…

Нолан отвернул голову от пузырька с солью. Его зрачки вращались в глазных яблоках, стараясь сфокусироваться, но безуспешно. Белки его глаз напоминали искаженные пасхальные яйца, окрашенные в розовый цвет.

Эрнест наклонился над ухом Нолана.

– Ты слышишь меня?

Нолан застонал.

– Нолан? Давай, чувак, просыпайся. Мы хотим знать, как ты себя чувствуешь. Для потомков. – Эрнест взглянул на Йена. – Запиши это: Объект не желает или не в состоянии отвечать. Ему очень больно.

Взгляд Нолана сфокусировался. Он моргнул и попытался вжаться в стол. Из его рта изрыгнулся лишь стон.

– Следующий этап перед тем как он снова отключится, – сказал Эрнест, продвигаясь к кипящей кастрюле.

– Жжёт…– простонал Нолан. – Помогите…

Эрнест сказал:

– Это будет непросто. Йен, твоя очередь. Схвати его за член. Сперва надень перчатки.

Йен подошел и сделал всё, как сказал Эрнест.

– Держи его так прямо как можешь. Чтобы не падал, – oн отвернулся к кастрюле.

– Чт…

Дыхание его становилось затрудненным и прерывистым, делая речь Нолана невозможной. Слезы хлынули из глаз, увлажняя его виски. Его глаза сверкали как драгоценные камни, блестящие и в то же время умирающие, как угасающие кометы.

Эрнест взял огромный шприц.

– Держи его прямо. Я сейчас сделаю туда инъекцию. – Стержень в уретре был узким, намного тоньше, чем игла шприца. – Окей, держи еще. Он будет метаться, так что держи крепко.

Он вставил шприц в кончик стержня. Через мгновение жидкий металл полился прямо внутрь Ноланова пениса.

Его крики раздались эхом от стен подвала. Он напрягся под веревками, как в мучительном припадке. За криками Нолана последовал внезапный удар, перед тем как снова лишиться чувств.

Эрнест бросил стетоскоп Калебу и поводил кончиками пальцев над поврежденной плотью и костью сломанной ноги Нолана.

– Господи Иисусе, вот это была адская реакция. Он сломал себе свою гребанную большую берцовую кость.

Эрнест проверил остальные части тела. На другой лодыжке была разорвана плоть и шла кровь, но веревка не порвалась. Он примотал сломанную ногу к столу другим куском веревки перед тем, как проверить запястья Нолана.

Йен стал вытягивать стержень из Нолана. Жидкий металл внутри его пениса уже начал застывать.

– Подержи его в верхней позиции, – сказал Эрнест. – Если ты опустишь его вниз, жидкость выльется.

Калеб держал стетоскоп.

– Он все еще жив.

Эрнест улыбнулся и вытер бровь рукавом.

– Этап третий оказался успешным, я бы сказал.

– Посмотрите сюда, – сказал Йен, показывая на нижнюю часть пениса. – Кожа горит здесь, но ничего не вытекает. Думаю, там уже затвердело.

– Не могу поверить, что он еще жив, – сказал Калеб, качая головой. – Если б это был я, я бы предпочел умереть.

Эрнест взглянул на часы.

– Запиши: Этап третий пройден в 19.20. Объект в агонии, хотя продолжает жить. Просил помощи. Едва способный говорить, тем не менее, кричал, пока не потерял сознание минутой позже. Этап третий заключался в заполнении его уретры жидким металлом, создавая перманентную твердую блокировку в его мочевом канале.