Текст книги "История с танцем призраков"

Автор книги: Моника Хьюз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глава VIII

Том огляделся. В лунном свете вся крыша была как на ладони. Она напоминала крышу огромного полого короба. Боковинами были восточная и западная галереи, северную часть здания занимали подсобные помещения, а южная сторона крыши находилась над помещениями второго этажа. Внутри короба лежал замкнутый дворик, куда вела дверь из вестибюля. До этого дворика с крыши – около сорока головокружительных футов, никак не меньше.

К югу от главного корпуса, за крышей основного помещения, был вход в музей, тут не так высоко, но все равно порядочно, по крайней мере футов[8]8
  Фут – единица длины, равная 30,5 см


[Закрыть] двадцать пять. Так или иначе и эта крыша, и крыша здания архива, примыкавшего к юго-западному углу музея, прекрасно просматривались из музейного салона через огромные, во всю стену, окна.

А на самой крыше где укрыться? Разве что за маленькой надстройкой, через которую он по ступеням выбрался наверх. Она была примерно десять футов на десять, наверное, в нее упирается шахта лифта – для сотрудников музея и посетителей-инвалидов.

А если залезть внутрь и спрятаться на крыше лифта? По телевизору он такое видел часто. Но высота… да еще замкнутое пространство… ты словно в ловушке… Нет, уж лучше пусть поймают.

Может, как раз здесь он в полной безопасности, только придется подождать, пока из музея все уйдут. Дверь, что ведет наверх из галереи динозавров, заперта, дверь перед ступеньками па крышу – тоже. И если полиция поймает всю троицу… Нет, есть еще четвертый, с машиной. Впрочем, что им искать на крыше?

Интересно, что о нем рассказал полиции охранник? Ведь на месте происшествия осталась улика – его носки, к тому же у него ключи охранника. Ну, с носками ничего не поделаешь, еще и с мамой придется объясняться, а вот ключи… надо их куда-то подкинуть, тогда и полиция решит, что он просто убежал, как и велел охранник.

Выбросить на газон? Там с ними ничего не случится, наверняка их скоро найдут. Да, так он и сделает. Том подполз к восточной стороне крыши – черт возьми, большая все-таки высота, страшно, да и парапет низкий. Сильно задувал ветер, он пес запах зимы и толкал Тома в спину, будто хотел спихнуть его с крыши. Внизу под ним был газон, чуть дальше – подъездная дорожка, где припарковали полицейскую машину. В одном месте па боковую степу музея падал сильный свет и на фоне окружающей темноты сияло яркой зеленью пятно травы. Том, прицелившись, швырнул тяжелое кольцо с ключами точно па середину этого пятна. Охранники и полицейские найду! ключи и решат, что, убегая этой дорогой, он их просто выбросил. И сразу же о нем забудут.

Довольный собой, он отодвинулся от края крыши. Черт возьми, высота – штука опасная. А ведь некоторые карабкаются па горы просто так, ради удовольствия, это же надо! Гравий врезался ему в ноги. Возбуждение схлынуло, и теперь он почувствовал боль, холод. Он сел спиной к надстройке и начал отогревать ноги руками – хотя и руки замерзли не меньше, – потом надел кроссовки. Эх, сейчас бы носки…

Вой сирены распорол ночную тишину, и Том живо подхватился с места, стараясь не потерять равновесия под шквальными порывами ветра. Мимо полицейской машины по подъездной дорожке к главному входу молнией метнулась карста «скорой помощи». Ощущая болезненные позывы в желудке, Том пересек крышу и присел у южного ее края, глянул через парапет па мощеную террасу и ведущие к ней широкие ступени. Из медицинской кареты выскочили два санитара и быстро вбежали в музей, они несли сложенные носилки. Том ждал, что будет дальше. Во рту у него пересохло. А вдруг первый охранник умер? Тут есть и его вина… И будешь теперь всю жизнь терзаться: мог помочь человеку, но не помог… Если бы вызвал полицию раньше… Если бы вообще не затевал всей этой авантюры…

Вскоре санитары вышли, они несли на носилках человека. Он был накрыт одеялом, по Том ясно увидел его лицо. А покойника обязательно накрыли бы с головой! Значит, он жив! Том облегченно вздохнул. Второй охранник вышел сам, его держал под руку полицейский. Они забрались в «скорую», тотчас завыла сирена, и машина отъехала, описала дугу вокруг здания архива и скрылась из виду. Значит, два других охранника целы и невредимы. И никаких покойников.

По вот раздались голоса, перестук кожаных подметок по плитам террасы, и Том снова, преодолевая головокружение, глянул вниз. По ступенькам спускались четверо грабителей, руки их были по парам скованы наручниками, вокруг – эскорт полиции. Сверху Том видел их головы, вполне обычные головы. С его наблюдательного пункта отличить полицейских от взломщиков можно было лишь по форменным фуражкам. Вид у грабителей был самый заурядный – вот интересно! В толпе он едва ли обратил бы на них внимание. Пожалуй слушая их разговоры в темноте, он узнал о них куда больше, чем, скажем, встреться он с ними лицом к лицу.

Арестованных затолкали в две полицейские машины и увезли. Снова воцарилась тишина. В здании, по его подсчетам, оставались двое охранников и двое полицейских. Света все не было, значит, скорее всего, не работает и система сигнализации. Долго ли ее будут восстанавливать? Если обрезана проводка, придется вызывать аварийную бригаду электриков, а они, возможно, провозятся до утра.

Пора отсюда уходить. Но как – через главный вход? Тогда надо спускаться с крыши сейчас же, немедленно, а то скоро сигнализацию восстановят, и музей снова засияет, как рождественская елка… Но ведь он выбросил ключи. Запри он чердачную дверь на крючок, дорога назад была бы возможна, но дверь-то он захлопнул. Значит, обратного хода нет, мосты сожжены.

Что же, надо серьезно поразмыслить, как поступить. Он сел недалеко от парапета – с выбранной им точки хорошо просматривался салон, других окон в музее не было. Он вел наблюдение примерно полчаса. Видел блики фонарей на ступеньках, они появлялись то в одном конце салона, то в другом, исчезали в галереях. Видел он и отблески света в нижнем вестибюле, но не мог сказать наверняка, где в данную минуту находились охранники и полиция. Они осматривали здание – это факт. Короче, незамеченным ему сейчас отсюда не выбраться, лучше но рисковать.

Том вернулся к надстройке над ступеньками и механизмом лифта и сел, прижавшись спиной к ее южной стене. Здесь он был укрыт от ветра – все-таки чуть теплее, – к тому же из вентиляционной решетки прямо у него над головой время от времени вырывался теплый воздух. Не бог весть что, но по сравнению с другими углами крыши это просто Гавайские острова.

С крыши открывался прекрасный вид: внизу в лунном свете серебрилась нитка реки, вилась по темной, укутанной деревьями долине. Луна почти полностью скрылась за горизонтом. Над головой искривленным W зависла Кассиопея. А где-то рядом должна быть Андромеда.

Том вдруг почувствовал жуткую усталость, будто ослабла взведенная в нем пружина. Чуть откинувшись назад, Том поднял глаза к небу. В такую ясную ночь, наверное, молено увидеть галактику Андромеды, у пего ведь зоркие глаза – глаза индейца. Вот туманная звездная россыпь – это она и есть? Два миллиона лет назад, когда по земле бродили мохнатые мамонты, задолго до появления человека, от пашей галактики отделилось крохотное пятнышко света – то самое, на какое он сейчас смотрел. Два миллиона лет назад…

Интересно, а много ли в той галактике планет? Сколько и в нашей? В два раза больше? И на скольких из них есть разумные существа? Существа, которые сидят сейчас вот так же па крыше под ночным небом, смотрят на тусклую звездочку – а на самом деле это целая галактика Млечного Пути, – сидят и думают, что два миллиона лет назад…

Звезды над головой Тома завертелись, их словно затянуло в бесконечно огромную воронку космических просторов. Ему вдруг пришло в голову: вся поверхность Земли – это сгусток звездной пыли, и он, Том, всего лишь крохотная, малюсенькая пылинка. Она становится все меньше, меньше, вот и совсем растаяла…

Когда Том проснулся, луна зашла, тьма полностью завладела миром. И еще холод, так холодно Тому, кажется, не было никогда в жизни. Холод пронизывал до костей. Голые лодыжки совсем заледенели… Надо себя как-то расшевелить, а то он прямо-таки задубел, как выстиранное белье на морозе. Дыхание его тотчас превращалось В клубочки пара, губы и щеки застыли, онемели.

Стояла такая тишина, что на секунду Том испугался – уж не оглох ли он? Но нет – когда попытался распрямить йоги, услышал, как трется с похрустыванием жесткая материя его джинсов. Возле уха раздался какой-то шуршащий отзвук, и Том испуганно дернулся. Что это – птица? Или мышь? Он навел зажженный фонарик на вентиляционное отверстие у себя за спиной, увидел, как шевелится какой-то коричневый пушистый комочек, и осторожно взял его рукой.

Это оказалась летучая мышь. Позже Том удивлялся: как это он не завопил от страха, не выпустил птицу-зверушку? Летучих мышей он всегда терпеть не мог. Но ведь он сидел один, на крыше, под усыпанным звездами небом, и было в этом какое-то таинство. Он уселся поудобнее, прижался спиной к стене, положил фонарик на колени и взял в ладони пушистое тельце.

Бережно расправил большие кожистые крылья, нащупал хрупкие, толщиной со спичку, кости, на их концах – когти. Погладил пальцем бурый мех, и рот маленького существа пискнул в знак протеста. Мелькнул розоватый язычок, крохотный частокол острых зубов.

Л на какой-нибудь планете в галактике Андромеды есть такие существа? Или похожие на них? Кто знает, может, тамошние «люди» как раз похожи на наших летучих мышей? Вот оно сидит, пригревшись в его руках, это существо – о чем оно думает? Такая крохотулька – ему достаточно сжать руки покрепче, и от нее останется мокрое место. Такая уязвимая… Но ведь летучие мыши живут на свете с доисторических времен, с той минуты, когда свет Андромеды, вот этот самый свет, впервые отправился в дальний путь к Земле. И водятся они, летучие мыши, во всех уголках нашей планеты. Они питаются насекомыми, цветочной пыльцой, нектаром, фруктами, животными, кровью – всем, что попадется. Они сумели приспособиться. Они выжили.

– Летучая мышь, может, ты – мой дух? – заговорил Том, поглаживая тоненький бурый мех. – В тебе столько всего намешано. Млекопитающее, но с крыльями, птица, по с теплой кровью и мехом. Тихая, робкая, а живется тебе неплохо. У тебя свой путь, и ты никогда с пего не сбиваешься, далее в темноте. Должно быть, ты и есть мой дух.

Маленький ротик открылся, зверушка еще раз неслышно пискнула. Том бережно сложил ее крылья, прижал их к тельцу и помог ей уцепиться когтистыми лапками за одну из перекладин теплой вентиляционной решетки. Летучая мышь тотчас перевернулась сверху вниз, устроилась поудобнее, сложила по-своему крылья и снова заснула.

Том медленно поднялся. Перед глазами все плыло от голода, холода и возбуждения, на негнущихся ногах он прошагал на другую сторону крыши. Из музея не доносилось ни звука. Свет в салоне не горел. Последняя полицейская машина уехала. Он прошел по крыше с запада на восток, уже освоившись и ничего но боясь, пока не оказался у юго-западного угла музея. В двадцати футах под ним была крыша архива.

Ни секунды не колеблясь, он перелез через парапет, ухватился за пего пальцами, повис и мягко прыгнул сквозь тьму. Он приземлился удачно, спружинив на кончиках пальцев, согнув колени, инстинктивно и безо всяких усилий приглушил силу удара о крышу.

Позднее, глядя па здание в дневное время, он содрогался: неужели он спрыгнул с такой высоты? Но в ту ночь тело его охранялось некой чудесной магией, и с ним просто не могло ничего произойти. Соскользнуть с крыши архива – это уже были детские игрушки, а дальше прыжок на цветочную грядку, сейчас пустую и мягкую – перед холодами почву взрыхлили, подготовили к весне.

Без страхов и сомнений Том прошагал по травяному газону и вышел с территории музея. По дороге домой он не встретил ни одного человека – сонные улицы были пусты. Спал и его собственный дом. Окно над задним крылечком было приоткрыто на два дюйма[9]9
  Д ю й м – единица длины, равная 2,5 см


[Закрыть] – эту щелочку он оставил сам. Вскарабкавшись по решетке для вьюнков, он распахнул окно и перевалился в комнату. Скинув с ног кроссовки, он тут же рухнул на кровать, оттолкнул свернутое в рулон одеяло – здорово он это придумал! – и, забыв о голоде и холоде, заснул богатырским сном.

На следующее утро, в четверг, Том проснулся и вылез из постели сам – обычно его будила мама. Когда она вошла в комнату, он, в помятых джинсах и водолазке, моргая, стоял у окна.

– Сыпок, уже встал и оделся? Ранняя пташка. Тогда иду вниз готовить завтрак.

Когда она, по счастью ничего не заметив, ушла, Том побрел в ванную, стянул с себя выпачканную одежду и встал под душ. До чего же он грязный, особенно ноги! Надев все чистое, он протопал к столу на мамин зов:

– Завтракать!

Утро выдалось солнечное, и это сказалось на настроении родителей. Мама за кофе что-то мурлыкала себе под нос, а папа, уходя, даже поцеловал ее.

– Кэрол, ты меня сегодня ругай. Агентство «Ходят слухи» сообщает, что о новых назначениях в суд будет объявлено сегодня.

Около школы Тома уже поджидал Пит.

– Радио слушал? – с ходу огорошил он Тома. Том покачал головой.

– Вчера ночью в музей забрались грабители. Четыре бандита, хотели умыкнуть эти доколумбовы фигурки. А дальше… если тебе не известно, могу доложить: кто-то позвонил в полицию и предупредил их, кто-то изнутри. Это ведь ты, правда, Том?

– Что – я?

– Сам знаешь. – Пит оглянулся.

На ступеньках перед входом в школу толпилась ребятня.

– Все может быть, – уклончиво ответил Том.

– Я так и знал! Господи, вот повезло, так повезло! – От возбуждения голос Пита сорвался на фальцет. Том ткнул его локтем в бок, и тот зашептал: – По радио объявили, что грабителей застукали на месте преступления и ни одна золотая фигурка не пропала – все благодаря анонимному звонку в полицию. Сказали, что правительство Мексики назначило вознаграждение. Ты, конечно, объявишься?

– Ни за что!

Пит пристально посмотрел на него:

– Но почему? Том, ты совсем сбрендил! Подумай. Это же куча денег… господи, даже тысячная доля от стоимости этого золота и то ужас сколько! – Умные глаза Пита сверкнули.

У Тома вдруг мелькнула мысль: «А что уж в Пито такого особенного, чему в нем завидовать? Да, он неплохой парень, добрый товарищ, но разве таких мало?»

– Мне придется сказать, что я там делал, так? – спокойно объяснил он. – Почему меня занесло в музой в такую темень?

– В новостях передали, что один из охранников разговаривал с каким-то мальчиком. Охранник решил, что тот забрался в музой из озорства, под праздник Всех святых.

– Но мы же знаем, что это не так.

– Пу и знай себе на здоровье. Кому от этого плохо?

– Я и так весь изоврался, Пит. В этой истории вранья и без того хватает. Больше не хочу. Все. Конец.

– Ты совсем спятил, – ровным голосом произнес Пит. – Знай я, что дело выгорит, я бы сам потребовал эти деньги. В конце концов…

– Валяй. – Том пожал плечами. – Только без меня.

– Настоящий друг, ничего не скажешь! Тут какой-то подвох, но сомневаюсь… Стали бы они так просто говорить об этих наградных деньгах… эдак любой придет и скажет, что это он звонил. У них, наверное, есть какое-то доказательство. Ты ведь не просто позвонил, а еще и что-то сделал. Небось не скажешь мне…

– Нот.

Пит снова пристально посмотрел на Тома, и Том выдержал его взгляд. Первым опустил глаза Пит.

– Ну что ж. – Он пожал плечами и наигранно вздохнул: – Легко пришло, легко ушло. Но все равно, отказаться от таких денег – это же надо! Ладно, приятель пошли – звонок.

Глава IX

В воскресенье утром Том и папа мирно завтракали вафлями, облитыми сиропом. Мама еще но спускалась, потому и не было еженедельного спора насчет поездок Тома к прадедушке. Вдруг тишину нарушили какие-то постукивания и позвякивания, они становились все громче.

– Это еще что такое? – Папа поднялся с места, и как раз в эту минуту в кухню, шурша халатом, вошла мама. Она шагнула к окну и отдернула прозрачную занавеску.

– Марк, взгляни. Какая очаровательная развалюшка! Боже, да она сейчас точно развалится – прямо перед нашим домом. Ты ничего не можешь сделать, дорогой? Помочь сдвинуть ее с места, подтолкнуть, что там еще… Да что угодно! Ну и машинка!

– О господи! – воскликнул отец, глядя через ее плечо. – Кэрол, это же старик пожаловал!

– Да что ты, Марк!

– Он самый, собственной персоной. Что это он вдруг?

– Марк, я не одета. После вчерашних гостей в доме беспорядок, Гертруда придет только завтра. Боже, какая тоска! Он обязательно останется обедать, я уж знаю. Предупредил бы, по край пей мере. Я обед не готовила, думала, ты весь день на гольфе, Том уезжает. Неужели нельзя было позвонить?

– У него нет телефона, разве ты не знаешь? И вообще, Кэрол, хватит ворчать. Что-нибудь придумаешь. А вот мне как быть? Мне в десять с судьей Бейтсом шары в лупки загонять. Куда денешься – как-никак будущий коллега.

– Придется позвонить и отменить твой гольф, ничего другого не придумаешь. – Мама рукой погладила волосы. – Только почему эта штуковина все тарахтит?

– Позвонить сейчас? И что я ему скажу? Судья, прошу извинить, по ко мне из резервации нагрянул мой престарелый дедушка. Великолепно! Прекрасно! Другие идеи есть?

– Марк, не цепляйся ко мне.

Том залпом допил молоко и выскочил из дома в разгар родительской перепалки.

– Привет, прадедушка!

– Доброе утро, Том.

Положив руки на дверцу машины, Том заулыбался. Старец ответил ему своей тягучей улыбкой. Он спокойно сидел за рулем, а машина вокруг него тряслась, как в лихорадке, нагнетая облачко сизого дыма.

– Прадедушка, тебе глушитель пора менять.

– Ничего, пока и с этим поездим.

– Нет, правда. Л то будешь сидеть в морозный день с закрытыми окнами, а весь выхлоп пойдет в машину – задохнешься! Купи новый глушитель, я помогу тебе его поставить. В школе па уроке автодела я его уже ставил, знаю что и как.

– Может, и куплю, сынок.

На садовой тропинке, охая и ахая, появились родители.

На маминых бледных щеках от досады горели два красных пятна, будто она перестаралась с румянами. Том увидел, как в домах па другой стороне улицы колышутся занавески, и понял: от мамы это тоже не укрылось. Смешно, честное слово! Но и жалко маму.

– Прадедушка, а в дом разве не зайдешь? – пригласил Том.

– Нет, сыпок, спасибо. У меня дело. Я приехал, чтобы забрать тебя, если ты готов. А потом мы поедем ко мне домой и проведем день, как обычно.

– Порядок. – И Том нырнул в старый драндулет.

– Том, поправь прическу! И куртку! Погоди минутку! – воззвала к нему мама. Потом обратилась к старцу: – Вы ведь вернетесь сюда… пообедать… а, дедушка? – Гостеприимство давалось маме с трудом, выходило из нее рывками, будто одна за другой перебрасывались но нитке бусинки.

Прадедушка мягко покачал головой.

– Мне нужно кое с кем встретиться, а потом мы с Томом сразу поедем ко мне. Вечером забери его в обычное время, ладно, Марк?

– Да, разумеется. А то приезжайте сюда.

Старый вождь улыбнулся своей мягкой, плавной улыбкой.

– Езжай на свой гольф, внук. Надеюсь, в конце концов он принесет тебе пользу.

Он включил первую передачу. Машина взбрыкнулась и тут же встала, как вкопанная, раздался скрежет, будто что-то отвалилось. Из дома торопливо вышла мама, она несла тужурку Тома из оленьей кожи – наверняка первое, что попалось под руку. Выбрать ее специально мама просто не могла.

– Том, надо же думать! Сегодня прекрасное утро, но ведь на дворе ноябрь. К вечеру обязательно подморозит.

Машина снова тронулась с места, и па сей раз прадедушке удалось удержать ее в движении. Пофыркивая, она небыстро ехала посреди улицы. К счастью, в воскресное утро машин почти не было. Они пересекли главную улицу и повернули налево, на Вторую авеню.

Л ведь эти места – до боли знакомые.

– Прадедушка! – воскликнул Том неожиданно надтреснутым голосом. – Куда мы едем?

– В музей, – спокойно ответил прадедушка и крутанул руль – машина свернула в ворота с надписью «Въезда нет». Подрулив к боковой двери здания архива, прадедушка выключил двигатель.

– Вход же не здесь. С кем ты хочешь встретиться? По воскресеньям тут вообще до часу дня все закрыто.

– Стало быть, хорошо, что встречу назначили именно на утро.

– Какую встречу? С кем? И почему? Прадедушка, ну что здесь смешного? Почему ты так улыбаешься?

– Успокойся, сынок. Можно подумать, что у тебя нечиста совесть. Успокойся. У меня встреча с мистером Эриксоном, он архивариус. Знаешь, кто это?

Том покачал головой.

– Наверное, тот, кто занимается старыми бумагами, архивами, – туманно ответил он.

– Тогда тебе должно быть все ясно. В четверг он приезжал ко мне в резервацию.

Том внимательно посмотрел на прадедушку. Тот сидел, чуть откинувшись, руки спокойно лежали на руле.

– И что? – волнуясь, спросил Том.

– Что «и что»? Ты хочешь знать, о чем мы говорили? Чтобы рассказать тебе это, потребуется целый день – как раз столько и длился наш с ним разговор. Я рассказывал ему о наших обрядах, а он… он человек молодой, но знает много, ему есть чем поделиться. Хорошая была встреча. – Он снова погрузился в молчание.

Том посмотрел по сторонам. Большая автостоянка была пуста. Никаких людей вокруг, все закрыто.

– Прадедушка, ты уверен, что вы договорились на сегодня?

– Очень даже уверен.

– На сколько?

– На девять часов.

– Девять? Но сейчас только начало девятого. Ждать еще целую вечность!

– В такой день можно и подождать. Смотри, как солнце разогревает камни, и ветра совсем нет.

– Да, правда. Но зачем тебе понадобилось приезжать в такую рань? – Том вдруг понял, что повторяет интонации отца, закусил губу и замолчал.

– Боялся, что машина по дорого сломается, а опаздывать мне никак не хотелось. Случай-то особый.

– Какой случай?

Но прадедушка притворился, будто не услышал, и Тому ничего не оставалось, как откинуться на сиденье и. ждать, стараясь не ерзать, а минуты лениво, неспешно сменяли друг друга.

Наконец к стоянке подкатила машина, водитель аккуратно припарковал ее рядом с машиной старого вождя и ступил на асфальт. «Молодым человеком» оказался ученого вида мужчина лет пятидесяти. Он обменялся рукопожатием с прадедушкой, протянул руку и Тому.

– Значит, ты – Лайтфут-младший, правнук?

– Да, сэр. Я – Том Лайтфут.

– Что ж, идемте. Вождь, у меня все готово. Вчера я, как и обещал, покончил со всеми формальностями.

Он отпер незаметную дверь в торце здания архива, провел их внутрь, а дальше по выкрашенному кремовой краской коридору – в маленький кабинет, заваленный какими-то папками, коробками и скоросшивателями.

– Садитесь, пожалуйста. – Он засуетился, принялся освобождать два стула, сваливать бумаги на стол, и без того донельзя загроможденный. Сам пристроился на краешке стола и, покачивая ногой, заговорил: – Извините за беспорядок. Никогда не успеваю все разобрать, то одно мешает, то другое. А тут еще эта ночная история столько шуму наделала. Весь следующий день мы скакали, как кузнечики.

Том вздрогнул, но, следя за голосом, спросил:

– Вы имеете в виду ограбление? Как себя чувствуют два охранника, не знаете?

– Охранники? Знаю. Одного выписали из больницы на следующий день. У другого – сильное сотрясение мозга, но, по-моему, и у него дела идут на поправку.

– Это хорошо, – пробормотал Том, уставясь в пол.

– Прежде чем передать вам, – мистер Эриксон живо соскочил со своего насеста, – хочу, чтобы вы взглянули на экспонатный шкафчик. Думаю, вам понравится, вождь Лайтфут. Надеюсь. Сюда, пожалуйста, за мной.

Увлекая их за собой, он энергично зашагал по коридору, прошел через вращающуюся дверь. Том снова оказался на знакомой территории. Вот вход в кафетерий, а дальше – вестибюль.

– Все было наверху. – В пустом здании голос архивариуса отдавался гулким эхом. Он взмахнул рукой. – Весь спектакль в ту ночь разыгрался наверху. Праздник Всех святых! Наделали шуму. По-моему, сколько музей существует, такой бури еще не было, разве что в день его открытия, когда пожаловал член королевской семьи.

Том смотрел себе под ноги, боялся – вдруг этот маленький человек догадается, что совесть у пего нечиста? Архивариус привел их в галерею черноногих.

– Здесь направо, вождь Лайтфут, сюда. А ты, Том, эту дорогу хорошо знаешь.

Том застыл на месте, будто вспугнутая лошадь.

– Что? Почему вы так сказали?

– Ты же приходил сюда с классом месяц назад.

– Да, правда. Совсем забыл, – пробормотал Том, чувствуя, как шея и уши заливаются краской.

Вслед за архивариусом они подошли к шкафчику с экспонатами, из которого Том и Пит вытащили священную укладку. Том совсем смешался, ему полезла в голову нелепица: шкафчик покрыт огромными, видимыми отпечатками пальцев и все эти отпечатки – его, а во лбу его неоновым светом вспыхивает сигнальная мигалка: виновен… виновен… виновен.

– Ну? – прервал его мысли голос мистера Эриксона. – Всё здесь как было?

Встряхнувшись, Том уставился на шкафчик.

– Опять ее нет! То есть… («Сорвалось с языка! Надо спасать положение».) То есть тут вроде была другая укладка, вот здесь, в углу. – Он показал, заметил, что рука его дрожит, и быстренько сунул ее в карман.

– Правильно. У тебя хорошая память. Больше того, смотри, мы заменили карточку с текстом. Прочитай ее вслух своему прадедушке. Самому ему будет трудно, здесь темновато.

– «Здесь хранилась священная укладка призраков, принадлежавшая племени черноногих, видимо последняя из оставшихся. Она па длительное время возвращена вождю племени Сэмюэлу Лайтфуту для проведения обрядов».

По мере чтения голос Тома становился все слабее. Он поднял голову и взглянул очкастому маленькому архивариусу прямо в глаза:

– Не понимаю.

– Я уже объяснял вождю, что музейные власти предпочли бы вернуть его народу эту укладку как дар. Но ее последний владелец с самыми благими намерениями передал се в Музей провинции, в дар жителям Альберты, и изменить его завещание не так-то просто, пришлось бы столкнуться с жуткой бюрократией и волокитой, вот мы и нашли такое удобное для обеих сторон решение. Тебе, наверное, интересно узнать, что мы и другим племенам собираемся вернуть различные обрядовые предметы и реликвии. Это, – архивариус похлопал по шкафчику, – только начало. – Он улыбнулся.

– Л вам по жалко? В смысле, я думал, работники музея горят желанием сохранить все свои экспонаты, чтобы они аккуратно лежали в шкафчиках.

– Только когда эти предметы полностью отошли в прошлое, когда их связь с настоящим прервалась. Музеи вроде нашего для этого и предназначены – хранить воспоминания, которые иначе могут пропасть без следа. Но если чем-то пользуются и по сей день, если это «что-то» живо в душах и сердцах людей, в музее этому не место. Ты удивлен, почему я так радуюсь? Но ведь я ничего не потерял. Я прибег к маленькому безобидному шантажу и уговорил вождя Лайтфута пригласить меня, когда в их племени будут танцевать танец призраков. Всю церемонию я запишу на магнитофон, добавлю свои замечания и наблюдения, а потом положу кассету и мои записи в архив. Тогда сведения об этом танце уже никогда не затеряются.

Он улыбнулся им обоим. Эдакий сухонький воробушек, по от его энтузиазма у Тома потеплело на душе.

– А теперь, – продолжал он, – вернемся в мой кабинет, я официально передам вам, вождь Лайтфут, священную укладку, а вы распишетесь в получении.

Когда они выходили из галереи, Том бросил взгляд на телеглаз, расположенный под самым потолком. А вдруг у монитора сейчас сидит тот самый охранник, которому он помог, вдруг этот охранник сейчас его узнает? Руки его отяжелели, ноги отказывались повиноваться. Он глотнул, сунул руки в карманы и, стараясь держаться независимо, последовал за взрослыми.

В кабинете мистер Эриксон торжественно передал прадедушке драгоценный сверток, и так же торжественно, степенно прадедушка расписался в получении.

– А с этим ограблением смешная штука вышла, – заметил архивариус, провожая их к выходу. – Его ведь как следует подготовили, все предусмотрели и сели в лужу из-за какого-то мальчишки-баловника. Никто пока за наградой не явился. Странно, да?

– А какие-нибудь данные у них есть? – Голос у Тома слегка дрогнул, он прокашлялся и повторил вопрос: – У полиции. Чтобы найти того, кто сообщил про взломщиков.

– Насколько мне известно, ничего серьезного. След босой ноги в пыли позади горшка с каким-то тропическим растением. Босой, как вам это нравится! Отпечатков ног полиция но держит, да и нет причин полагать, что у мальчишки раньше были приводы. Еще на месте происшествия нашли пару бело-голубых носков. Тоже не бог весть какая улика. Сейчас в таких ходит каждый второй. Вот и у тебя такие же. – И, подмигнув, он показал на ноги Тома. Уши у Тома вспыхнули, и он поспешил забраться в машину.

Они выехали из города и покатили по шоссе, лишь тогда Том нарушил молчание:

– Как думаешь, он знал, что это был я?

– Конечно. Ему нравится всю жизнь охранять маленькие бумажки, но это вовсе не значит, что он глуп.

– Знает и молчит?

– А зачем говорить? Драгоценности на месте, злодеи пойманы. А носки… он же сказал, одна пара похожа на другую. Хотя лично мне хотелось бы знать – из чистого любопытства, – как это мой правнук, который прошел у меня школу следопыта, взял да и оставил па месте преступления свои носки. Том засмеялся:

– Это долгая история, прадедушка. Как-нибудь расскажу, в обмен на твою, только новую. – Он коснулся укладки, лежавшей между ними на сиденье. – Значит, она вернулась домой.

– Да. На сей раз вполне законным путем.

– Правда. Это очень важно. Раньше я этого не понимал. А теперь понимаю. Я ведь сильно рассердился на тебя, прадедушка, когда ты не оценил мой подарок.

– Знаю. – Старый вождь кивнул. – Но надо усвоить простую истину: нельзя отдавать другим то, что не принадлежит тебе.

– Иногда сразу не разберешься, кому что принадлежит. Вот я и запутался.

– Это верно. Самое надежное – когда отдаешь в дар себя.

Они съехали с шоссе и дальше медленно затряслись по проселку. Следом тянулось облачко белой пыли, оно смешивалось с сизым дымком из выхлопной трубы.

– Ты нашел свой дух, Том?

– А что, заметно? – Лицо Тома расплылось в радостной улыбке.

– Ты сейчас словно охотник, который поохотился на славу. По всему видно, что ты добился своего: глаза горят, походка пружинистая, голова победно поднята. Как все вышло? Рассказать можешь?

– Вышло так странно. И словами-то не опишешь. Я ведь все переживал, найду свой дух или пет, а когда он ко мне явился, я совсем позабыл, что должен его искать. Понимаешь, я проснулся, стояла ясная холодная ночь, но хоть и ясная, все равно это было словно сон… И тут я нашел эту летучую мышь, маленькую, она спала…

– Летучую мышь? – Брови прадедушки чуть поднялись.

– Знаю, – Том засмеялся, – это не совсем взаправдашний символ духа для индейцев, да? Но может, для меня он – в самый раз? Ведь я – не совсем взаправдашний индеец. В общем, я сразу понял, что ошибки тут нет.