Текст книги "Смерть в Берлине. От Веймарской республики до разделенной Германии"

Автор книги: Моника Блэк

Подобные меры привели также к росту количества похорон на еврейском кладбище в Вайсензе. Со временем оно стало вторым после еврейской больницы на Иранишештрассе островком еврейского существования в нацистском Берлине, местом, где можно было вести богослужения и прятать для сохранности свитки Торы. Надгробный памятник Йозефу Шварцу, камерному певцу Берлинской государственной оперы, был столь велик, что, после того как осенью 1941 г. евреев начали депортировать транспортом на восток, он служил прячущимся местом укрытия и ночлега. Там же было сооружено укрытие, где могли прятаться евреи319319
  См.: Simon H. Berliner Juden unter dem Nationalsozialismus // Verdrängung und Vernichtung der Juden unter dem Nationalsozialismus / Hgg. A. Herzig, I. Lorenz. Hamburg: Hans Christians Verlag, 1992. S. 262 – 263.


[Закрыть]. Жительница Берлина Элизабет Фрейнд вспоминала: поскольку евреям запретили гулять в лесу, а еврейским детям – играть в берлинских парках, еврейские кладбища были переделаны «в игровые площадки с песочницами для малышей. А дети постарше должны были очищать могилы и тропинки от сорняков, поддерживая их в хорошем состоянии. Таким образом, дети были при занятии и на свежем воздухе, и в то же время могилы содержались в порядке, чего, как ни странно, требовало гестапо»320320
  Jewish Life in Germany: Memoirs from Three Centuries / Ed. M. Richarz. Bloomington: Indiana University Press, 1991. P. 416.


[Закрыть].

Для некоторых, однако, психологические и эмоциональные трудности жизни в условиях нацистского террора и неравноправия оказались невыносимыми. Мартин Ризенбургер, раввин, проведший много похорон в Вайсензе, отмечал: каждый день доставляли для погребения тех, кто покончил с собой. «Были недели, когда самоубийств было столько, что мы проводили похороны в вечерние часы», – вспоминал он321321
  Simon H. Berliner Juden unter dem Nationalsozialismus. S. 263.


[Закрыть]. Автор одного из сохранившихся дневников, Виктор Клемперер, с чувством безнадежности писал, что мужа его знакомой не могли похоронить в Вайсензе в течение двух недель, потому что «было некогда из-за многочисленных самоубийств»322322
  Klemperer V. Ich will Zeugnis ablegen bis zum letzten: Tagebücher 1942 – 1945. Berlin: Aufbau Verlag, 1995. S. 18. Цит. по: Kaplan M.A. Jewish Daily Life in Germany. P. 367.


[Закрыть]. И вообще кладбища не всегда могли служить надежным убежищем. Поскольку в случае «смешанного» брака смерть супруга-нееврея автоматически меняла правовой статус супруга-еврея, берлинское гестапо использовало погребение первого для задержания и депортации второго – прямо с городских кладбищ323323
  См.: Wyden P. Stella. Göttingen: Steidl Verlag, 1995. S. 193.


[Закрыть]. Уже в первые месяцы вывоза евреев за пределы города начальник по благоустройству Пертль запретил заключать новые контракты по содержанию еврейских могил324324
  См.: LAB C Rep 110/1071. J. Pertl, «Grabstätten von Juden», Dienstblatt für das Haupthochbauamt, Hochplanungsamt. 23 дек. 1941 г.


[Закрыть]. Впрочем, вскоре в этом уже и не будет большой нужды.

ИДЕАЛ И ЦЕЛЬ СОЛДАТСКОЙ СМЕРТИ

Чтобы понять дальнейшее развитие берлинской культуры смерти во время Третьего рейха, мы должны на время перенестись из города на поля сражений. В конце концов, поворотным моментом в образе мыслей о смерти стали немецкое вторжение в Польшу и начало Второй мировой войны в 1939 г.: многие идеи, устремления и тенденции, возникновение которых мы наблюдали на протяжении этой главы, приобрели новые значение и актуальность, когда немецкие солдаты в большом количестве начали расставаться с жизнью. Нацистский режим был серьезно озабочен тем, как берлинцы и вообще немцы будут интерпретировать смерти на поле боя и справляться с ними. Этот вопрос имел колоссальное историко-социальное значение: в противовес смятению, навредившему памяти о смертях Первой мировой, режим надеялся с самого начала наделить смерти Второй мировой войны великой целью. Говоря о переживании берлинцами смертей во Вторую мировую, ни в коем случае нельзя упускать из виду их реальные и живые воспоминания о смертях в Великую войну. Многие помнили похороны при отсутствии тел для погребения и надгробия над пустыми могилами; помнили и о солдатах, которые не вернулись домой и участь которых так и осталась неизвестна. Не могло забыть обо всем этом и нацистское руководство.

Смерть на войне вызывала также большие практические проблемы. С самого начала конфликта нацистское государство столкнулось с реальными материальными последствиями массовой смерти: только за первый военный год погибли около 100 000 немецких солдат325325
  См.: Overmans R. Deutsche Verluste im Zweiten Weltkrieg. Münich: Oldenbourg Verlag, 2000. S. 238.


[Закрыть]. Остановимся ненадолго на этом факте. Поскольку общее количество смертей, связанных со Второй мировой, столь невероятно, столь беспрецедентно по своему масштабу, это число поначалу может не произвести впечатления. Но попробуем представить: что значит для государства – любого государства – столкнуться с таким большим числом умерших? Нужно вырабатывать процедуры, отвечать на вопросы. Можно ли перевезти умерших домой для захоронения? Если да, то какие поезда использовать? Кто будет это организовывать? Если тела погибших погребены на поле боя, кто будет отвечать за эксгумацию и контроль над их могилами? Строить ли для них кладбища? Кто будет обсуждать подробности смерти и захоронения с семьями? И какие подробности можно сообщать? Конечно, прецеденты были, прежде всего в Первую мировую, и ОКВ (Oberkommando der Wehrmacht (OKW) – верховное командование вооруженных сил) и нацистское руководство могли на них оглядываться, разрабатывая процедуры, относящиеся к новым погибшим. Однако в государстве, где все мыслимые аспекты жизни так сильно политизированы, и в обществе, которое все еще скорбит по потерям в Первой мировой, решение каждого из этих вопросов сильно осложнено.

В самом начале войны останки погибших солдат, назвавших Берлин своим родным городом, судя по всему, отвозили для захоронения домой. В декабре 1939 г. муниципальные власти начали планировать их погребение – вместе с ранеными, впоследствии скончавшимися в Берлине, – на гарнизонном кладбище (Garnisonfriedhof), где прусских офицеров предавали земле начиная с XVIII в.326326
  См.: LAB A Rep 009/43446. Urschriftlich dem Herrn Stadtkämmerer. 6 дек. 1939 г.


[Закрыть] Однако и партийные работники, и армия быстро поняли, что перевозка солдатских тел чревата далеко идущими последствиями. Сидя в своем берлинском офисе в начале 1940 г., Мартин Борман прокомментировал недавно полученное им «море» заявлений о транспортировке останков солдат домой, назвав это явление «неизвестным психозом», связанным с Первой мировой войной327327
  BA NS 6/331. S. 26. 3 февр. 1940 г.


[Закрыть]. Однако если это и был «психоз», то не «неизвестный». Борман прекрасно знал, что в его истоках лежат болезненные воспоминания о Первой мировой, разворошенные новыми переживаниями и тревогами по поводу смерти на войне.

Поэтому когда в начале 1940-х гг. ОКВ приняло решение не возвращать домой тела солдат для погребения с оккупированных польских территорий, для некоторых берлинских семей оно стало, несомненно, переломным. Строившиеся в октябре 1939 г. планы относительно погибших на поле боя стали приводить в исполнение. Народный союз был освобожден от обязанности ухаживать за солдатскими могилами за границей, и организацией и сопровождением погребений занялись«похоронные офицеры» (Gräberoffiziere). На тех местах сражений, где уже располагались кладбища времен Первой мировой, стали добавляться могилы погибших во Второй мировой. В других местах для размещения умерших создавались Ehrenhaine («рощи славы»). Своими «достоинством», простотой и недемонстративностью они должны подчеркивать, как отметил Борман в партийном меморандуме, «наше национал-социалистическое мировоззрение». Другими словами, оформление полевых кладбищ продолжает следовать тем самым принципам единства и равенства, которые включал в себя немецкий культ мертвых начиная с Первой мировой войны. Однако в отличие от более ранних военных кладбищ немецкие военные могилы больше не будут иметь никаких признаков конфессиональных различий. И, наконец, государство обязуется заботиться о могилах вечно – в знак благодарности германского общества за жертву своих солдат328328
  См.: BA NS 6/331. S. 26. 3 февр. 1940 г.


[Закрыть].

Благоговение перед абсолютным социальным единством и идеология антииндивидуализма, столь характерные для Третьего рейха вообще и для его культуры смерти в частности, сплелись с практическими затруднениями, вызванными смертью военных. Конечно, привезти всех погибших домой для захоронения было в самом деле невозможно с логистической точки зрения, но нацистское государство делало еще и сильный акцент на солдатском коллективизме в смерти. Военные могилы должны быть «оформлены в благородном виде [würdig gestaltet]», без «индивидуального акцента, выраженного в богатом и дорогостоящем украшении, которое нарушит солдатскую простоту и товарищество» мертвых329329
  См.: BA R 4606/648. S. 90 – 94. 2 мая 1941 г.


[Закрыть]. В июле 1940 г. берлинская газета писала, что было бы «эгоистично» и «нисколько не по-национал-социалистически», если бы люди «со средствами» могли возвращать погибших сыновей домой. Во всяком случае, погибшие солдаты этого бы не хотели: «Офицер и рядовой, останься они в живых, сказали бы: они хотят после сражения покоиться рядом – так же, как они были атакованы и как погибли, все вместе. Немецкий солдат, отдавший жизнь за величие Германии, должен покоиться в земле, которую его кровь сделала священной»330330
  Die toten Kameraden. Ehrenfriedhöfe für unsere Gefallenen // Berliner Lokal-Anzeiger. Morgen Ausgabe. 31 июля 1940 г. Находится в: LAB A Rep 009/32346.


[Закрыть].

Как следует из этого заявления, полевые захоронения не были только вопросом материальной необходимости или социальной этики. Погибшие, оставленные рядом с местом сражения, представляли собой неотъемлемую часть завоевательного проекта, превращения чужой земли в немецкую. По сути, фантазии нацистских поэтов о поколениях мертвецов, питающих землю новой Германии, стали теперь государственной политикой. В конце 1940 г. «приказом фюрера» было постановлено, что тела погибших солдат вермахта можно перемещать из одного места погребения в другое в границах Рейха, существовавших «31 августа 1939 г.», или же из «вновь собранных [германских] территорий», таких как Данциг; однако этого нельзя было делать с телами тех, кто умер в «регионах операций, в том числе в Дании, или на оккупированных территориях»331331
  BA R 5101/22294. Vorsitzenden der Duldaer Bischofskonferenz, Herrn Kardinal Bertram – Deutsche Ev. Kirche, Kirchenkanzlei. 12 дек. 1940 г.


[Закрыть]. На покоренных территориях, как писал один солдат, мертвецы будут насыщать почву будущей Германии:

 
Позволь мне, мать, лежать в земле,
Впитавшей мою молодую, горячую кровь!
Позволь лежать там, где был найден сражающимся,
Так чтобы я мог стать семенем для будущей Германии.
Где же, о мать, мне лежать еще,
Как не среди моих товарищей
На поле сражения, на месте наших боевых подвигов
Умираю, но счастливый победами Германии!
Позволь лежать мне, мать! Когда в далекие времена
Немецкие дети будут резвиться над моей могилой,
Их радостный смех донесется до меня
И освятит нашу смерть, нашу борьбу!332332
  Beßler G. Laß mich ruhen, Mutter // Kriegsgräberfürsorge, 20. Jhg., Heft 2. Февр. 1940 г. Находится в: BA R 5101/23185.


[Закрыть]
 

Не только умершие солдаты станут «семенами» новой Германии, но и почва будет преобразована их кровью. Народный союз уже давно ссылался в своих публикациях на немецкие могилы за рубежом как на «немецкую Heimat на чужой земле»333333
  Volksbund Deutsche Kriegsgräberfürsorge. Gefallenenehrung // Nationalpolitische Lesestoffe / Eds. W. Damer et al. Breslau: F. Hirt, 1935. S. 171.


[Закрыть]. В контексте завоевательной войны на востоке солдатская кровь, как говорили, должна трансформировать почву, сделать ее немецкой. В марте 1942 г. вдове убитого солдата Иоганнеса Б. его командир сообщил: «Верный своей солдатской присяге, ради фюрера и Volk [нем. народа], ради величия Германии и ее будущего ваш дорогой муж встретил героическую смерть. [Он] умер сразу и не испытывает теперь никакой боли. <…> Его, а также нескольких его товарищей мы предали земле, на которой он дрался и которая благодаря его крови становится святой и немецкой землей»334334
  Golovchansky A. et al. Ich will raus aus diesem Wahnsinn: Deutsche Briefe von der Ostfront, 1944 – 1945, aus sowjetischen Archiven. Wuppertal: Peter Hammer Verlag, 1991. S. 70.


[Закрыть]. Умершие, их кровь и их могилы образовывали Heimat335335
  См.: Bertram E. Aber erst Gräber // Böhme H. Rufe in das Reich. S. 17.


[Закрыть].

Способность мертвых и их крови превращать чужую землю в немецкую тематизировал драматург Ганс Йост в травелоге «Призыв Рейха – эхо народа!» (1940). Йост путешествовал вместе с Генрихом Гиммлером по вновь покоренным польским территориям и описывал их, как описывают организм – в терминах «кровеносных сосудов, кровяного давления и кровообращения»336336
  Neumann B. The National Socialist Politics of Life. P. 115.


[Закрыть]. Где-то около Кракова, стоя перед криптой саксонского короля XVII в., Йост радовался счастливым последствиям воссоединения живых немцев с их предками на восстановленной «родной земле»: «Мы стоим перед величественной барочной криптой Августа Сильного, саксонского короля, закончившего жизнь королем Польши. Под голым утесом узкого грота его мощная грудь, кажется, выдерживает тяжесть горы. Он не выглядит мертвецом. Он словно улыбается тому, что границы Рейха несут его тело в кровоток его Lebensraum»337337
  Johst H. Ruf des Reiches – Echo des Volkes! Eine Ostfahrt. Münich: Verlag Franz Eher Nachf., 1940. S. 74 – 75.


[Закрыть]. Именно такое понимание Lebensraum имеет в виду Эрик Мишо, когда переводит этот термин как «жизненное пространство»338338
  Michaud E. The Cult of Art in Nazi Germany. Stanford (CA): Stanford University Press, 2004. P. 213.


[Закрыть].

Идея о глубокой и преобразующей связи между мертвыми и почвой, в которой они покоятся, особенно смело и явно проявилась в нацистских военных мемориалах. За их оформление отвечал Вильгельм Крайс, которого Гитлер в июле 1941 г. назначил командующим в сфере проектирования и строительства немецких военных кладбищ (Generalbaurat für die Gestaltung der deutschen Kriegerfriedhöfe). Крайс сделал успешную карьеру как архитектор в Германской империи и Веймарской республике, и у него имелся кое-какой опыт в области военно-мемориальных проектов; он был членом жюри, рассматривавшего предложения по реконструкции Нойе-Вахе в качестве памятника жертвам Первой мировой войны в конце 1920-х гг.339339
  См.: Forner S.A. War Commemoration. P. 526, n. 56.


[Закрыть] Однако настоящего успеха Крайс добился в годы нацизма. Едва вступив в новую должность, он начал планировать строительство массивных мемориалов Totenburgen [нем. замки смерти] – для павших во время Второй мировой. Задуманные как напоминание о Trutzburgen [нем. военных замках], где в Средние века укрывались от врага и готовили атаку, несколько Totenburgen построили еще в межвоенные годы340340
  См.: Mosse G.L. Fallen Soldiers. P. 86.


[Закрыть]. Но поскольку Гитлер был особенно к ним неравнодушен, Крайс начал набрасывать план создания целого ряда этих просторных, похожих на крепости сооружений, под которыми должны были находиться склепы для массового захоронения умерших. Стратегически размещенные на границах Рейха от Норвегии до Северной Африки, Totenburgen обозначили бы территорию новой Германии буквально телами мертвецов (см. Рис. 2.2)341341
  См.: Schäche W. Die Totenburgen des Nationalsozialismus // Arch + 71. Окт. 1983 г. С. 72. См. также: Michaud E. The Cult of Art in Nazi Germany. P. 212.


[Закрыть].

По словам современника, эскизы Крайса выражали «битву, мощь, жертву и победу, первичные силы великой бытийной борьбы народа». Они указывали на непоколебимую связь ландшафта и мемориала; последний, казалось, «вырастал прямо из мощи и сильного характера ландшафта»342342
  BA R 4606/648. S. 50 – 53. Не датировано; предположительно – вторая половина 1941 г.


[Закрыть]. По крайсовским чертежам мемориала, как писал берлинский архитектор и профессор Фридрих Таммс в журнале «Искусство в Германской империи», можно почувствовать, что «именно здесь немцы сражались ради сохранения Heimat, ради немецкого характера и ради того, чтобы выиграть новое и необходимое Lebensraum. Они скрепили свое горькое обязательство своей кровью»343343
  Tamms F. Die Kriegerehrenmäler von Wilhelm Kreis // Die Kunst im deutschen Reich. Март 1943 г. С. 50.


[Закрыть]. Totenburgen, таким образом, должны были увековечить предполагаемую связь между немецкой кровью и немецкой землей.

Этот феномен имеет аналоги. Кэтрин Вёрдери писала, что тела умерших считались средством установления (или переустановления) территориальности новых наций-государств в бывшей Югославии. Также и в оккупированной нацистами Восточной Европе мертвые тела служили тому, что Вёрдери называет «переупорядочение смысловых миров» [«reordering meaningful worlds»]. Размечая новую или «восстановленную» территорию нации, немецкие мертвецы реконфигурировали пространство и становились символическим инструментом колонизации344344
  См.: Verdery K. The Political Lives of Dead Bodies. N.Y.: Columbia University Press, 1999. P. 98, 106.


[Закрыть].

Рис. 2.2. Вильгельм Крайс, проект мемориала в Осло (Норвегия), ок. 1941 г. Stephan H. Deutsche Künstler unserer Zeit: Wilhelm Kreis. Oldenburg: Gerhard Stalling Verlag, 1943.

В то же время трудно себе представить, чтобы разговор о преобразующей силе «праведной» крови случайно совпал с идеей очищающей силы крови Христовой. Несомненно, «кровь» приобрела новые смыслы при режиме, который использовал «биологический способ концептуализации социального порядка»345345
  Evans R.J. The Coming of the Third Reich. N.Y.: Penguin, 2004. P. 144.


[Закрыть]. Но притязание на очищающую силу крови показывает, как христианская символика могла обрести новую значимость и быть переосмыслена под влиянием нацизма. Солдат Адельберт Оттхайнрих-Рюле размышлял в письме, адресованном его семье и датированном мартом 1940 г.:

Если меня отправят на фронт, я все время буду думать о наших предках, отдавших всю свою жизнь службе Германии. Все они сражались и жертвовали ради германства, которое я воплощаю для будущего и ради которого я по долгу службы сражаюсь и приношу жертву <…> Я – носитель немецкой сущности <…> [Мой долг] – воля Того, Кто дал мне жизнь, и я выполню свой долг на этой войне.

В другой раз Рюле писал: «священный долг внутри меня – вызвать к жизни и защитить новое будущее: немецкую сущность, наш народ, наше Отечество». И спустя несколько месяцев: «Тот, кто отдает свою жизнь за Германию, не умирает, он продолжит жить в Германии будущего, ради которой отдал жизнь. Как прекрасна будет эта Германия, единая и сильная, полная красоты, и как много еще нужно будет сделать»346346
  Die Feldpostbriefe des Adelbert-Ottheinrich Rühle, 1939 – 1942 / Hg. B. Rühle. Heusenstamm: Orion Heimreiter Verlag, 1979. S. 17, 14, 20.


[Закрыть]. Письма Рюле показывают, как традиционный национализм (наш народ, наше Отечество) и расистские идеи («немецкая сущность») могли соединяться с христианскими понятиями о бессмертии и искупительной смерти. Даже представители режима порой высказывали подобные взгляды. В докладе, изданном в 1941 г. подразделением Крайса в Берлине и посвященном его философии строительства военных кладбищ, отмечалось: хотя смерть солдата неизбежно связана с личной скорбью, она также является «гордым свидетельством победы, ради которой нужны были жертвы»347347
  BA R 4606/648. S. 50 – 53. «Kriegerfriedhöfe». Не датировано; предположительно – июль 1941 г.


[Закрыть]. Другими словами, смерть служит доказательством триумфа, доказательством искупления, в котором состоял смысл смерти Христа, о чем пишет апостол Павел в Первом письме к коринфянам348348
  «Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» (1 Кор. 15, 54 – 55).


[Закрыть].

Потому не вполне правильно говорить, что нацизм инструментализовал христианские символы, хотя в определенных случаях, конечно, так и было349349
  Омер Бартов описал использование нацизмом христианских символов как политическую манипуляцию, что для некоторых случаев, безусловно, справедливо. В то же время он склонен рассматривать солдатские выражения религиозной веры как «побег от реальности», ссылаясь на их очевидное убеждение, что «смерть – это рождение, поражение – это победа, страдание – это очищение». В этом, однако, нетрудно увидеть краткое определение христианской веры. См.: Bartov O. Hitler’s Army. P. 174.


[Закрыть]. Как и другие продукты немецкой культуры, нацизм несет на себе неизгладимую печать христианской веры, христианского учения и символики христианства, которое, в свою очередь, долго вырабатывало фундаментальный язык для понимания смерти. В этом смысле силу и привлекательность нацизма не обязательно объяснять тем, что это была форма политической религии; достаточно просто признать тот факт, что христианские образы, язык и символы сформировали часть глубинной структуры немецкой культуры350350
  К числу важных работ в давней и значительной научной традиции, видящей в фашизме политическую религию, относятся: Koenker E.B. Secular Salvations; Vondung K. Magie und Manipulation; Gentile E. The Sacralization of Politics; Burleigh M. The Third Reich: A New History. L.: Macmillan, 2000; Tal U. Religion, Politics and Ideology in the Third Reich: Selected Essays. L.: Routledge, 2004. Нил Грегор обсуждает некоторые опасности, которые возникают, если рассматривать нацизм как форму религии, в: Gregor N. Nazism – A Political Religion? // Idem. Nazism, War, and Genocide: Essays in Honor of Jeremy Noakes. Exeter: University of Exeter Press, 2005.


[Закрыть]. Именно эта структура способствовала созданию образа Гитлера как квазимессии – искупителя и орудия божьей воли, того, кто поведет нацию к окончательной победе351351
  Heck A. A Child of Hitler: Germany in the Days When God Wore a Swastika. Frederick, CO: Renaissance House, 1985.


[Закрыть] – и заставила многих увидеть судьбу родины, кровь, фюрера и немецкость как осуществление христианской эсхатологии – а не альтернативу последней.

Отнюдь не маловажно в этом контексте, что многие немцы – и гражданское население, и солдаты – интерпретировали войну на востоке как стремление христианской цивилизации одержать победу над безбожным, духовно выродившимся «иудобольшевизмом». Как писал один солдат в начале июля 1941 г.: «Адольф и я идем против нашего большого врага, России. Так исполняется одно из моих желаний – обойти эту богохульную страну. Это будет конец власти, противной Господу»352352
  Buchbender O., Stertz R. Das andere Gesicht des Krieges. Münich: C.H. Beck, 1982. S. 72.


[Закрыть]. Его мыслям вторил в октябре того же года другой солдат: «Как это будет прекрасно, когда тысячи [церковных] колоколов вновь зазвонят в этой бездушной стране»353353
  Mielert H. Russiche Erde: Kriegsbriefe aus Rußland. Stuttgart: Reclam Verlag, 1950. S. 19.


[Закрыть].

Режим использовал эти представления в свою пользу. В 1941 г. в Берлине был издан сборник солдатских писем «Немецкие солдаты посещают Советский Союз» – с целью обнародования преступлений, якобы совершенных НКВД против украинского населения354354
  См.: Deutsche Soldaten sehen die Sowjetunion / Hg. W. Diewerge. Berlin: Wilhelm Limpert Verlag, 1941.


[Закрыть]. Темы этих писем – смерть, святотатство, поругание или извращение религиозных ценностей и образов; авторы описывали, как вешают вверх ногами священников с забитыми в голову гвоздями, как распинают девочек. Подразумеваемые авторы этих злодеяний – всегда евреи, «иудобольшевики», «враги Господа». Евреи изображались как враги не только человечества, но и всего хорошего. Один солдат писал: «Вот единственный известный [Советам] мир, вот так они были воспитаны. Они были отброшены от всего, что для нас, людей, всегда было святым, и сторонились всего, что могло отвлечь их от еврейской цели – повергнуть целый народ в состояние одичания и использовать его в борьбе за мировое господство Иуды»355355
  Ibid. S. 43.


[Закрыть].

Война на востоке воспринималась и как завоевательный поход, и как поход против безбожного советского коммунизма и евреев. При этом задача захвата территории и задача преобразования ее в божью землю посредством жертвы немецкой крови были глубоко связаны. Антрополог Нэнси Джей описывает жертвоприношение как способ «объединить людей в сообщество и, наоборот <…> отделить их от скверны, болезни и прочих угроз. <…> Объединение, образующее единство чего-то, невозможно без отделения этого чего-то от других вещей»356356
  Jay N. Throughout Your Generations Forever: Sacrifice, Religion, and Paternity. Chicago: University of Chicago Press, 1992. P. 17 – 18.


[Закрыть]. Жертва погибших на войне очищала и пересоздавала покоренные территории на востоке в качестве Heimat, культурно и даже духовно определяемого пространства. Эту реконфигурацию пространства нельзя было вообразить без одновременного устранения «угроз» – прежде всего евреев. И если евреи в партийной литературе описывались охваченными «сатанинской ненавистью»357357
  Gedankenführung zur Ansprache: «Um des deutschen Volkes Freiheit!» // Die neue Gemeinschaft, Jhg. 8, Heft 2. (февр. 1942 г.). S. 57.


[Закрыть], то смерть немецких солдат изображалась «святой».

Вот таким, в частности, образом радикальное исключение евреев из германского «социального тела» фокусировалось на смерти и обращении с мертвыми. Смерть и ее практики репрезентировали мир потенциального загрязнения; чистота обреталась в надлежащем исполнении этих практик, как дома, так и на фронте. В 1942 г., когда дефицит материалов поставил под угрозу поставку тканей для изготовления траурной одежды, режим был вынужден искать альтернативы. И даже это обстоятельство послужило поводом для распространения идей. Из своего берлинского кабинета Йозеф Геббельс постановил: «использование траурных повязок [Florstreifen]» в знак скорби «не рекомендуется <…> [поскольку] использование этого символа <…> свойственно евреям»358358
  BA NS 18/1055. S. 22. Reichspropagandaleitung der NSDAP, Hauptamt Reichsring – Gauleiter. 17 февр. 1942 г.


[Закрыть]. Приверженность определенным практикам смерти оберегала от осквернения и немецких солдат на фронте. В письмах из сборника «Немецкие солдаты посещают Советский Союз» описано, как солдаты заставляют евреев хоронить умерших – не только в наказание, но также в знак позора и порчи, – проводя тем самым символическое разграничение между побежденным и победителем. И в Берлине, и на фронте смерть превратилась в театр воспроизведения тщательно охраняемых расовых и культурных ценностей. К этой теме нам еще предстоит вернуться.

БЕРЛИН ОПЛАКИВАЕТ ПОГИБШИХ НА ВОЙНЕ

Теперь мне хотелось бы вернуться к самому Берлину, чтобы проанализировать, насколько это возможно, эмоционально-психологическое влияние на жителей города смертей военного времени. Как отмечалось выше и как становится ясно из изучения правительственных документов и докладов СД, с самого начала войны режим постоянно был озабочен тем, каким образом эти смерти воспринимает общественность; особенное беспокойство вызывало исключительное, как считалось, влияние на людей церкви. Спустя несколько недель после вторжения в Польшу местные партийные лидеры (Orts – и Kreisleiter) освободили пасторов от обязанности извещать родственников о пропавших и погибших солдатах – выполнявшейся ими по крайней мере со времен Первой мировой. Как писал чиновник из Министерства пропаганды, обычно пасторы первыми появлялись, чтобы обеспечить «более или менее желательное утешение» и поддержку семей тех, кто пал в бою359359
  BA NS 18/1056. S. 12. 30 окт. 1939 г.


[Закрыть]. Но по новому распоряжению не церковники, а партийные работники отвечают за предоставление немецким семьям правильной точки зрения на смерть в военное время.

Столь же важной для режима была коммеморативная деятельность в столице Рейха: планировалось, что она вызовет позитивную реакцию общественности и в конце концов вытеснит церковные поминальные службы. В августе 1940 г. начальники по пропаганде и культуре в разных Gaue начали проводить регулярные публичные «службы в честь павших» (Gefallenenehrungsfeiern). Они были разработаны с целью пробудить «среди общественности, как и среди понесших утрату, подобающее чувство и привести к выражению народом в целом непреходящей благодарности и благоговения»360360
  BA NS 18/112. S. 4. Reichspropagandaleiter, Amtsleitung Kultur. «An alle Gaupropagandaleiter! An alle Gaukulturstellenleiter!» 13 авг. 1940 г.


[Закрыть]. Хотя партия не могла помешать церквям проводить мессы и похоронные службы по умершим на войне, она тем не менее запрещала им проводить официальные поминальные службы вроде тех, которые предоставлялись государством, и постоянно боролась за идеологическую монополию в сфере военной коммеморации361361
  См.: Vondung K. Magie und Manipulation. S. 107.


[Закрыть].

Центральное место в мемориальном репертуаре режима продолжали занимать массовые представления для нации, которые устраивались в Берлине в День памяти героев и транслировались по радио на всю Германию. Эти церемонии, как правило, начинались с музыкального аккомпанемента в исполнении государственной оперы. Тем временем почетных гостей, включая лидеров режима, «годных к службе раненых», покалеченных ветеранов, прикованных к креслам-каталкам, а также родственников убитых солдат размещали вокруг центральной сцены Берлинской оружейной палаты. Затем следовали речи, пение национального гимна и других песен, военные парады, иногда – спортивные представления. В завершение торжеств участницы Лиги немецких девушек (Bund deutscher Mädel) отправлялись к солдатским могилам, чтобы украсить их цветами362362
  См.: BA NS 18/112. S. 50. «Vorlage zum Heldengedenktag». 4 марта 1942 г.


[Закрыть].

Партия старалась сделать явной свою роль «защитника экзистенциальных интересов народа» на праздновании Дня памяти героев, «взяв в свои руки», как было сказано в записке Министерства пропаганды для Gauleiter (региональных партийных начальников), формирование немецких мыслей о солдатской смерти. Автор записки отмечал: крайне важно, чтобы немецкий народ понимал: «наши умершие умерли не за церковь, а за Германию»; смерть немецких героев, таким образом, не должна «стать объектом конфессиональной пропаганды». Вместо этого мемориальные службы и ритуалы в честь павших должны были донести до немецкого народа «значение высшей жертвы [солдата] и развить <…> чувство долга, возникающее из знания об этой жертве»363363
  BA NS 18/112. S. 10. «An alle Gauleiter!» 13 авг. 1940 г.


[Закрыть]. Жертвоприношение отвечало идеалам коллективного долга и готовности выполнить высшее обязательство ради «жизни Volk». Наличие «героического понимания жизни» измерялось относительным отсутствием у индивида беспокойства по поводу собственной смерти и готовностью отдать жизнь ради германской свободы и коллективного бессмертия. Этим темам и была посвящена речь Гитлера на праздновании Дня памяти героев в Берлине в марте 1940 г.: сражаться солдату тяжело; но когда оглядываешься на природу и видишь, как она «всегда требует жертв для того, чтобы произвести новую жизнь», как «она причиняет боль ради исцеления ран, – тогда солдат в этом цикле есть первый представитель жизни»364364
  BA NS 18/1055. S. 152. «Der Führer spricht zum Heldengedenktag». 1940 г.


[Закрыть].

Если не считать празднований Дня памяти героев, реакция общественности на мероприятия режима по поминанию погибших на войне – Gefallenenehrungsfeiern – была сдержанной, во всяком случае поначалу. СД докладывала в 1941 г., что многие считали празднования преждевременными. Некоторым казалось, что их не нужно проводить до окончания войны или что для поминовения умерших будет достаточно более широких празднований – 9 ноября и Дня памяти героев365365
  См.: Meldungen aus dem Reich. S. 2885 (20 окт. 1941 г.).


[Закрыть]. Несомненно, многие надеялись, что победа Германии скоро положит конец войне и принесенным ею потерям, равно как и необходимости в мемориальных службах. Но этого не случилось: потери росли, настроения менялись. По мере продолжения войны, особенно начиная с 1942 г., поддерживаемое на государственном уровне почитание павших приобретало все большее значение366366
  См.: Vondung K. Magie und Manipulation. S. 107.


[Закрыть]. Тем не менее как партия ни старалась, ей не удалось добиться полного замещения церковных служб по умершим собственными службами367367
  См.: Meldungen aus dem Reich. S. 2887 (20 окт. 1941 г.), 3831 (15 июня 1942 г.).


[Закрыть].

Но особенно тревожило партийных лидеров стилистическое сближение нацистских и церковных мемориальных служб, и это обстоятельство немаловажно. В похоронах немецких христиан использовались нацистские мотивы: огонь и сосновые ветви, а также новые литургические эффектности, – но и в поддерживаемых церковью мемориальных службах применялись те же нацистские элементы, что вызывало шумное недовольство партийных активистов. Как сообщала в начале 1943 г. СД, во время некоторых религиозных служб по павшим установленный перед алтарем гроб украшали флагом, шлемом и «двумя скрещенными саблями или же, в случае офицеров, мечами». Стало «общепринятым», по словам информанта, «что семью павшего ожидает в церкви пастор, после чего начинается церемония». Пастор проводит членов семьи «через густой кордон верующих, которые оказывают семье особенное почтение, к специальному почетному месту». Иногда в этих церковных церемониях принимали участие военнослужащие, и тогда исполнялась «Песня о добрых товарищах»368368
  Ibid. P. 4875 (23 фев. – 1 марта 1943 г.). Курсив оригинала.


[Закрыть]. Все эти практики занимали центральное место в нацистских празднованиях и были апроприированы христианским духовенством; здесь мы вновь видим, как две совершенно разные системы верования и мышления соединялись в практиках и ритуалах смерти, при этом видоизменяя друг друга.

Для режима подобный синкретизм был неприемлем. Война продолжалась, и чиновники все активнее пытались формировать нужный взгляд на смерти военного времени. Вместе с тем они были вынуждены признать, что эти смерти вызывают колоссальную личную боль. Традиционная солдатская песня «Kein schön’rer Tod als wer vorm Feind erschlagen» («Нет смерти лучше, чем от рук неприятеля») была запрещена на Дне памяти героев, поскольку ее «считали едва ли не святотатственной жёны и матери погибших»369369
  BA NS 18/1055. S. 86 – 87. NSDAP Reichspropagandaleitung, Hauptamt Kultur – Stabsleiter der Reichspropagandaleitung, Oberbefehlsleiter Hugo Fischer. 12 июля 1941 г.


[Закрыть]. Одна берлинская мемориальная служба «стала почти невозможна» после того, как «женщины попа´дали в приступе рыданий», писал начальник пропаганды Берлинского Gau. Чтобы предотвратить подобные взрывы чувств в будущем, Борман настоял на исключении определенных стихотворений из мемориальных служб, потому что эти стихи «слезливы»370370
  BA NS 18/1055. S. 61. 19 авг. 1941 г.


[Закрыть].

В глазах нацистов скорбь, несомненно, была связана с женским темпераментом: это проблема жен и матерей, женщин, не способных контролировать свои чувства на публике. Грусть, слезы, «эмоциональность» – все это прямо противоположно стоицизму и самоотверженности, которые должны демонстрировать немцы перед лицом смерти. «Плач был не völkisch»371371
  Geyer M. The Place of the Second World War. P. 18.


[Закрыть]. Публичное выражение горя изо всех сил подавлялось режимом. «Эмоциональность и стенания не выражают нашего мировоззрения, для которого смерть – лишь [очередное] проявление жизни», – гласила одна партийная публикация372372
  См.: Die Gestaltung der Lebensfeiern: Wir zeigen an // Die neue Gemeinschaft, Jhg. 8, Heft 7. S. 384 (июль 1942 г.).


[Закрыть]. «Ложная чувствительность», как утверждалось, – это «смертельный яд»373373
  Unsere Feier // Die neue Gemeinschaft, Jhg. 7, Heft 7 (сент./окт. 1941 г.). S. 1.


[Закрыть]. Режим желал, чтобы население испытывало stolze Trauer («гордую скорбь»). В ней подчеркивалась «не <…> смерть павших, а <…> величие их достижений, их борьбы и их жертвы»374374
  Die Feiergestaltung. Hinweise zur Gestaltung von Feiern zum Heldengedenktag // Die neue Gemeinschaft, Jhg. 10, Heft 1 (янв. 1944 г.). S. 21.


[Закрыть]. Однако слезы убитых горем на берлинских мемориальных службах указывали на совсем иной комплекс чувств.

Таким образом, партия должна была соблюдать баланс между молчаливым признанием печали населения и желанием подчеркнуть нацистское понимание смерти. Соответственно, при подготовке к ежегодным празднованиям Дня памяти героев всегда учитывались, казалось бы, незначительные вопросы чувствительности (sensibility) и уважения по отношению к славе павших. Автор партийного журнала «Neue Gemeinschaft» («Новое содружество») настаивал: правильно подготовленное для подобных церемоний место должно отражать в первую очередь принципы «достоинства» и «простоты»375375
  Ibid. S. 21.


[Закрыть]. Символику следует свести к минимуму. «Один Железный Крест» должен висеть на стене; допускается присутствие еще нескольких «символов движения», но никаких бюстов или портретов Гитлера, никаких цветов в горшках, никаких шлемов. И никаких, что примечательно, изображений усопших – напоминаний об индивидах. Нововведений вроде «магически освещенной» копии солдатской могилы, изготовленной однажды для похорон и вызвавшей «пронзительные крики ужаса, [поднимавшиеся] с галереи», следует также избегать376376
  BA NS 18/1055. S. 49. Дата не указана.


[Закрыть]. Китч, новизна, эмоциональность и украшательство – нежелательны; серьезная, строгая и, главное, «исполненная достоинства» эстетика, отражающая благодарность за принесенную солдатом жертву, – поощряется.