355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мо Янь » Мучительные перевоплощения Симэнь Нао » Текст книги (страница 7)
Мучительные перевоплощения Симэнь Нао
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 19:23

Текст книги "Мучительные перевоплощения Симэнь Нао"


Автор книги: Мо Янь



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Это правда, у вас хороший осел, – улыбаясь, согласился Пан Ху. – И к тому же славный! Славный осел!

– И-а, И-а!..

– Надо же, он нас понимает! – сказала Ван Леюн.

– Уважаемый Лань, если бы я подарил вам дорогую вещь, то унизил бы вас и испортил нашу дружбу, – сказал Пан Ху, вытаскивая из кармана зажигалку и закуривая. – А поэтому, дарю вам на память эту зажигалку, которую я забрал у американских дьяволов. – Потом, доставая из кармана желтый латунный колокольчик, добавил: – А вот эту вещичку для осла мне специально нашли на местной толкучке.

Герой войны подошел, и повесил колокольчик мне на шею, а потом, погладив по голове, сказал:

– Ты герой! Вручаю тебе высокую награду!

Я покачал головой и так растрогался, что чуть не заплакал. «И-о, И-о...». И колокольчик мелодично отозвался мне.

Ван Леюн вынула пакет сладостей и разделила среди детей, включая двойняшек Хуана – Хучжу и Хецзо.

«Ходишь в школу?» – спросил гость Цзиньлуна.

Разговорчивый Цзефан опередил брата и ответил:

– «Нет».

«Надо ходить. Обязательно! Вы, молодежь – будущие красные лидеры нового общества и нового государства, а в таком деле без образования не обойтись».

«Наша семья еще не вступила в кооператив, мы – единоличники, отец не пускает нас в школу».

«Что? Единоличники? Не может быть! Как может быть единоличником такой сознательный человек, как вы? Лань Лан, это правда?».

– Да, правда! – раздался звонкий голос в воротах. Мы увидели Хун Тайюэ, сельского председателя, секретаря партийной ячейки и председателя кооператива. Одетый в свою повседневную одежду, он казался более худым, чем обычно, одна кожа и кости. Широкими шагами он направился к Пан Ху и, пожав его руку, сказал: «Товарищ директор, товарищ Ван, поздравляю вас с Новым годом!».

– С Новым годом! С Новым годом! – ответили супруги.

Во дворе двигались люди, поздравляли друг друга с праздником – новыми, а не древними словами – и в этом, как в капле воды, отражались большие общественные изменения.

– Товарищ директор, мы собрались, чтобы обсудить вопрос о слиянии в один передовой кооператив многих окрестных сельских кооперативов, – сказал Хун Тайюэ. – Выступите перед нами с речью как герой войны.

– Я не готов, – ответил Пан Ху. – Я приехал, чтобы поблагодарить товарища Лана за то, что он спас жизнь моей жене и нашему ребенку.

– Не надо готовиться, просто поговорите с нами. Будет достаточно, если вы расскажете про свои героические подвиги. Мы вас просим! – сказал Хун Тайюэ и захлопал в ладоши. Аплодисменты подхватили и другие люди.

– Хорошо, постараюсь.


Пан Ху проводили под абрикосовое дерево, кто-то поставил ему стул, но он не стал садиться, а стоя громко начал:

– Товарищи села Симэнь, поздравляю вас с Новым годом! Прошедший год был счастливым для нас, а будущий будет еще счастливее, потому что под руководством Коммунистической партии и лично товарища Мао Цзэдуна наши освобожденные крестьяне стали на путь организации кооперативов. И эта грандиозная золотая магистраль становится все шире и шире!

– Но среди нас есть отдельные люди, которые упорно идут дорогой индивидуального хозяйства, предпочитая конкурировать с нашим кооперативом, и не признают поражения! – вмешался Хун Тайюэ. – Лань Лянь, я имею в виду тебя!

Взгляды людей переместились на хозяина, который, опустив голову, играл подаренной ему зажигалкой. Щелк! – огонь, щелк! – огонь, щелк! – огонь. Жена толкнула его локтем, чтобы он перестал играть, но он взглянул на неё и огрызнулся: «Иди домой!».

– Лань Лянь – сознательный товарищ, – продолжил Пан Ху, повысив голос. – Вместе со своим ослом он отважно уничтожил волков, а теперь спас мою жену. И в кооператив не вошел только потому, что пока не понял, как это важно. Люди, не заставляйте его вступать насильно. Я уверен, товарищ Лань Лянь однажды сам станет членом кооператива и совместно с вами пройдет предназначенной нам величайшей дорогой.

– Лань Лянь, – сказал Хун Тайюэ, – если ты не вступишь в передовой объединенный кооператив, я стану перед тобой на колени!

Хозяин отвязал меня от привязи и повел к воротам. Звонко зазвонил на моей шее колокольчик, подарок героя войны.

– Лань Лянь, так ты, в конце концов, вступишь в наш кооператив или нет? – крикнул вдогонку нам Хун Тайюэ.

Хозяин остановился за воротами и, повернув голову, ответил приглушенным голосом:

– Не вступлю! Даже если ты встанешь передо мной на колени!


Глава 9.
Осел из рода Симэнь во сне встречает Симэнь Бай.
Народная милиция получает приказ арестовать Лань Ляня

Дружище Цзефан, я расскажу тебе о событиях 1958 года. Озорник Мо Янь упомянул о них в своих многочисленных рассказах, но понаписал там всяких глупостей, которым ни в коем случае нельзя верить. Все, что я собираюсь изложить – мой личный опыт, который имеет ценность исторического документа.

В этот год пятеро детей из усадьбы Симэнь Нао, включая тебя, Цзефан, были учениками второго класса коммунистической начальной школы волости Северо-Восточная Гаоми. У меня нет никакого желания вспоминать о широкой кампании по производству железа и о повсеместном строительстве железоплавильных печей. Также не буду касаться большого движения по организации коллективных кухонь, в которых крестьяне всего уезда питались из одного большого котла, потому что не стоит распространяться о том, что ты испытал на своей собственной шкуре. Не буду рассказывать и о ликвидации округов, волостей и деревень ради создания крупных производственных бригад, когда за одну ночь весь уезд превращался в народную коммуну, – то есть о том, о чем ты знаешь лучше меня. Зато хочу, если ты не возражаешь, рассказать о некоторых довольно романтических событиях, которые я пережил в тот особый 1958-й год, будучи ослом у единоличника Лань Ляня. Я постараюсь держаться подальше от политики, но если коснусь ее, то прошу извинить.

Была майская ночь с ярким и чистым месяцем. Порывы теплого ветра приносили с полей запахи спелой пшеницы, камыша над рекой, тамарикса на песчаном берегу и срубленных деревьев... Они возбуждали меня, но не настолько, чтобы побудить к бегству из дома этого упрямого, неуживчивого единоличника. По правде говоря, я надеялся на то, что почувствую запах ослицы, и тогда, вопреки всем, вырвусь отсюда, перекусив зубами привязь. Это была вполне нормальная физиологическая реакция здорового взрослого осла. И я этих проявлений не стеснялся. После того, как тот подлец отрезал мне одно яйцо, я думал, что эта область жизни мне окончательно закрыта. И хотя между ногами у меня еще оставались два яйца, я считал, что они – ненужное украшение.

Но однажды вечером они вдруг очнулись от спячки, согрелись, набухли и заставили мою дубинку под животом поочередно, то отвердевать, то расслабляться, чтобы снизить температуру тела. Мне стали абсолютно безразличны бурные человеческие страсти, в голове всплывал лишь образ ослицы – стройная фигура, длинные ноги, чистые глаза, гладкая и лоснящаяся кожа. Я жаждал встретиться с ней и спариваться. Только это было самым важным на свете для меня, все остальное – ерунда.

Ворота в усадьбе уже разломали. Их, наверное, уже отвезли и порубили на дрова для железоплавильной печи. А это означало одно – перекусив зубами привязь, я получил полную свободу. Кстати, несколько лет назад я уже прыгал через стену, так что никакие ворота, даже если бы они были целы, не стали бы для меня препятствием.

Оказавшись на улице, я безумно помчался за тем запахом, который сводил меня с ума. У меня не было времени оглядываться вокруг и обращать внимание на все  то, что имело отношение к общественной жизни. Я вылетел из села и понесся к государственной ферме, где огромное пламя окрасило полнеба в багровый цвет. Там были крупнейшие железоплавильные печи в волости Северо-Восточная Гаоми. Как выяснилось позднее, в них выплавлялось более-менее качественное железо, потому что среди многочисленных талантливых людей на ферме работало несколько инженеров-металлургов, вернувшиеся домой после зарубежного обучения и попавших сюда как правые буржуазные элементы на трудовое перевоспитание. Эти инженеры выплавляли сталь и тщательно контролировали работу помогающих им крестьян, временно переведенных сюда с окрестных ферм. Из-за жара печей их лица стали красными.

Вдоль реки Юньлянхе, по которой в древности перевозили зерно, стояло в ряд более десяти таких печей. На востоке от реки – лежали поля села Симэнь, на западе – была территория государственной фермы. Воды обеих рек волости Северо-Восточная Гаоми впадали в нее. Там, где они все трое сходились вместе, была болотистая местность, поросшая камышом, и тянулись песчаные отмели с кустами тамарикса.

Поначалу сельские жители держались в стороне от людей с государственной фермы, но отныне началась великая битва за единство народа. По широкой дороге на запряженных волами и лошадьми телегах и даже на двухколесных тележках, управляемых людьми, перевозился, как говорили здесь – бурый камень, то есть железная руда. Такой же груз тащили на своих спинах ослы и мулы. Несли его в корзинах крестьяне – мужчины, женщины и даже старики и дети. Весь этот непрерывный поток повозок, животных и людей, похожий на вереницу муравьев, плыл к железоплавильным печам государственной фермы. Впоследствии люди скажут, что, мол, широкомасштабная кампания по производству железа и стали принесла кучу хлама, а вот руководство волости Гаоми заявит, что у них в округе выплавлялось качественное железо, для чего разумно и в полной мере использовался труд инженеров, а также правых буржуазных элементов.

На протяжении бурных дней коллективизации члены народной коммуны на некоторое время забыли о единоличнике Лань Ляне. Он оставался без их надзора, и несколько месяцев работал свободно. А когда кооперативный урожай сгнил на поле, потому что крестьяне выплавляли железо, он, наоборот, спокойно собрал обильный урожай на своих восьми му земли. И еще на ничейной территории накосил несколько тонн тростника, из которого в свободное зимнее время собирался наплести циновки  и прибыльно их продать. К тому же, поскольку люди забыли о моем хозяине, то, естественно, выбросили из головы и его осла. Так что, даже когда крайне исхудавших верблюдов выгоняли на работу – переносить железную руду – я, здоровый осел, мог свободно гоняться за запахом, который возбуждал во мне романтическую страсть.

Я бежал по дороге и уже обогнал немало людей и животных, включая десяток ослов, но не нашел ни следа ослицы, которая своим запахом звала к себе. Даже наоборот, чем дальше я бежал, тем более ослабевал сильный когда-то запах. Иногда он исчезал, а потом появлялся снова – так, будто пытался завести меня вдаль. И мне приходилось опираться не только на обоняние, но и на интуицию, а она подсказывала мне, что я бегу в правильном направлении. Скорее всего, это была ослица, которая тащила телегу или несла на себе железную руду. Да и где в период такой строжайшей организации труда и железного руководства могла бы свободно спрятаться ослица во время течки?

Еще до создания народной коммуны Хун Тайюэ с бранью набросился на моего хозяина:

«Лань Лянь, ты – единственный чертов единоличник во всем уезде Гаоми! Ты – плохой пример для подражания! Подожди, я немного освобожусь – и разделаюсь с тобой!».

На что мой хозяин, с видом мёртвой свиньи, которая уже не боится кипятка, тихо проговорил:

«Подожду!».

Я пересёк разбомбленный лет десять тому назад и недавно отстроенный большой мост над Юньлянхе, обогнул территорию пышущих жаром железоплавильных печей, но ослицы не обнаружил. Мое появление разбудило рабочих, которые, казалось, спали стоя, как  пьяницы. Они окружили меня с крюками и лопатами, надеясь поймать. Но это было невозможно. Люди уже качались от усталости и вряд ли могли собрать все свои силы, чтобы схватить меня, а если бы даже и схватили, то были слишком слабыми, чтобы удержать. Они кричали и пугали меня, но все это было от бессилия. Огонь в печах подчеркивал мой величественный вид, в его свете моя черная кожа блестела, как шелк или сатин, и я не сомневался, что в глазах людей и в их памяти образ осла с такой благородной внешностью, которого они никогда не видели и не увидят, останется на всю жизнь. «И-о...». Я бросился на рабочих, когда они попытались ко мне подойти, и они разбежались во все стороны. Некоторые споткнулись и упали на землю, кто-то побежал, волоча за собой лопату, как побежденный отступающий солдат, спасающий свою жизнь. И только один отважный коротышка в шляпе, сплетенной из ивовой лозы, ткнул меня в бедро железным крюком. «И-о...». Крюк сукиного сына был еще горячим, и я сразу почувствовал запах палёного. Проклятье! Да этот негодяй поставил мне клеймо! Я взбрыкнул задними ногами, вырвался из огненного окружения и нырнул в темноту – в камышовые заросли на болотистом берегу.

Среди свежего тростника и запаха воды я понемногу пришел в себя. Боль на бедре уменьшилась, но все еще оставалась невыносимой, гораздо более острой, чем от волчьего укуса. Продвигаясь вдоль заболоченного берега, я остановился попить речной воды, вкус которой отдавал чем-то, что напоминало лягушачью мочу. Вместе с водой я нечаянно проглотил крошечные комочки, которые, скорее всего, были головастиками. Это было очень тошнотворно, но другого выхода не было. К тому же, вдруг от них будет лечебный эффект и они уймут боль так, словно бы я напился лекарств? И именно в этот момент, когда моё обоняние перестало правильно функционировать, и я не знал, что же делать – ранее утраченный запах вдруг появился и заколыхался, словно красная шелковая нить на ветру. Опасаясь потерять ее, я побежал за ней, уверенный, что она сможет довести меня до ослицы. Теперь, когда я достаточно отдалился от железоплавильных печей, месяц засиял ярче. На берегу вдоль реки квакали лягушки, однажды вдалеке послышались человеческие крики, звуки барабанов и гонгов. Я знал, что это – проявление истерии фанатиков по поводу выдуманной победы.

Я долго двигался вслед за красной нитью запаха, давно оставив позади железоплавильные печи с их пламенем. Проскочив через опустошенное, с мертвой тишиной, село, я вышел  на узкую тропу, которая с левой стороны граничила с пшеничным полем, а с правой – с тополиным рощей. Пшеница уже созрела и даже под бледным холодным лунным сиянием пахла сухим, горьковатым запахом. Иногда в поле пробегал какой-нибудь зверёк, шумно ломая пшеничные стебли и сбивая их зерно на землю. Тополиные листья в лунном свете блестели, словно серебряные монеты. Но, по правде говоря, у меня не было никакого желания любоваться этим великолепным пейзажем, я описываю его тебе просто так, чтобы дать общее представление. Вдруг...

Возбуждающий запах, подобный запаху вина, меда или только что зажаренных отрубей, стал таким мощным, что красная нить в моем воображении превратилась в толстый канат. Пробегав полночи и претерпев бесчисленные испытания, я наконец-то нашел свою любовь – как будто бы следуя хитросплетениям ботвы, добрался до арбуза. Я рванул вперед, но после нескольких прыжков сразу же перешел на медленную, осторожную походку. Посреди тропы под лунным сиянием сидела, скрестив ноги, женщина в белом, и никаких следов ослицы не было. Однако густой запах ослицы, исходящей страстью, все-таки висел в воздухе. Неужели женщина способна излучать запах, сводящий осла с ума? Сомневаясь в этом, я медленно подступал к женщине. И чем ближе подходил к ней, тем ярче – так отдельные искры перерастают в большое пламя – оживала во мне память Симэнь Нао. Моё ослиное сознание гасло, а его место захватывало человеческое. И хотя я не видел женского лица, я уже знал, кто она. Никакая женщина, кроме Симэнь Бай, не могла излучать запах горького миндаля. Моя жена, моя подруга, какая же ты несчастная!

Почему я называю ее несчастной? Потому что среди трех моих женщин ей выпала самая горькая судьба. Инчунь и Цюсян вышли замуж за свободных бедных крестьян и изменили свой социальный статус. И только она, неся на себе клеймо землевладельца, жила в сторожке на кладбище рода Симэнь, чтобы таким невыносимым для нее образом пройти перевоспитание трудом. Маленькая приземистая сторожка с глинобитными стенами и крышей уже давно была доведена до такого состояния, что от порывов ветра и ливня в любой момент могла обрушиться и похоронить под собой её. Чуждые буржуазные элементы вступили в народную коммуну и под контролем бедняков и середняков проходили трудовое перевоспитание. Поэтому, вполне закономерно, что и она, с растрепанными волосами, грязным лицом, в драной одежде, скорее похожая на призрак, чем на человека, вместе с таким нехорошими элементами, должна бы была сейчас перевозить железную руду или разбивать ее глыбы на строительстве, под присмотром таких, как Ян Ци. Так почему же, в конце концов, она сидит в белой траурной одежде среди живописного, как  на картине, пейзажа и излучает волшебные ароматы?

«Мой муж, я знаю, что ты пришел, знала, что придешь. Я была уверена, что, пережив за последние годы столько лишений, претерпев измены и бесстыдные поступки от людей, ты вспомнишь о моей верности, – говорила жена будто бы сама с собой, в то же время  делившись со мной своим невыразимым горем. – Я знаю, что ты стал ослом, но все равно остаешься моим мужем, моей опорой. Лишь после того, как ты превратился в осла, я почувствовала, что у нас родственные души. Ты помнишь, как мы встретились на кладбище в день весенних поминок в тот год, когда ты родился? Ты тогда проходил мимо моей сторожки с Инчунь. Вы шли в поле собирать съедобные растения. В тот момент я украдкой принесла свежий грунт на твою и твоих родителей могилы. Ты подбежал прямо ко мне и своими розовыми губами схватил край моего подола. Я повернула голову и увидела тебя, такого милого ослика. Я гладила твой нос, касалась ушей, а ты лизнул мою руку. И тогда моя душа сразу наполнилась горячей радостью, смешанной с горьким сожалением, а глаза налились слезами. Сквозь туман я увидела свое отражение в твоих, тоже влажных, глазах. Этот взгляд был хорошо мне знаком. Я знала, что за тобой не было никакой вины. Я набрала руками свежей земли, насыпала на твою могилу и, припав к ней лицом, тихо заплакала. И тогда ты легонько коснулся меня своим копытцем. Я повернула голову и увидела в твоих глазах этот взгляд. Мой муж, я твердо верю, что ты возродился в виде осла. Мой дорогой, властитель ада Янь-ван поступил с тобой несправедливо, когда превратил тебя на осла! А впрочем, возможно, это был твой собственный выбор – ради моего спокойствия ты решил стать ослом, чтобы оставаться рядом со мной. Наверное, властелин ада намеревался возродить тебя в семье влиятельных людей, но ты отказался, потому что хотел стать эдаким ослом-разбойником... Горе захлестнуло мою душу, и я, не в силах сдержаться, горько зарыдала. В это время издалека донеслись звуки горнов, латунных барабанов, тарелок и цимбал. Инчунь, стоя за мной, тихо сказала: «Не плачь, идут люди». Она еще не потеряла совести, так как в её корзине под зеленью лежала пачка ритуальных бумажных денег, которые, как я догадывалась, она собиралась украдкой сжечь на твоей могиле. С трудом я перестала рыдать и увидела, что ты вместе с Инчунь бегом рванули к сосновому бору. После каждого третьего шага ты оглядывался, а на пятом – останавливался в нерешительности, и я знала, как глубока твоя любовь ко мне... Людская толпа подступала все ближе, к звуку барабанов присоединились кроваво-красные флаги и белоснежные венки. Учителя и ученики начальной школы шли ухаживать за могилами революционных мучеников. Накрапывал мелкий дождик, над землей носились ласточки. Персиковый цвет над могилами мучеников походил на утренний туман, песни посетителей – на морской прибой, а я, твоя жена, не смела громко плакать... В тот вечер ты устроил суматоху в сельском управлении и укусил меня. Люди считали, что ты сошел с ума, и только я знала, что ты возмущался жестоким отношением ко мне. Они давно выкопали наши сокровища. Неужели они думали, что еще что-то лежит закопанное в лотосовом пруду? Твой укус я восприняла как поцелуй. И хотя он был немного немилосердным, только так он мог отложиться в моей душе на всю жизнь. Спасибо тебе, мой муж, за него, потому что он спас меня. Они увидели кровь на моей голове и, опасаясь моей смерти, отвели меня домой, в заброшенную сторожку у твоей могилы. Я тогда легла на влажную кирпичную лежанку и захотела поскорее умереть, чтобы после смерти стать ослицей, и снова жить с тобой счастливой парой...».

«Бай Син, Бай Син, моя жена, моя дорогая!..» – закричал я, но из моего горла вырвался только ослиный рев, а не человеческие слова. Я ненавидел свое ослиное естество. Я пытался поговорить с ней, но действительность была жестокой и любые слова любви, задуманные в голове, превращались в «И-о, И-о». Поэтому мне не оставалось ничего другого, как целовать тебя, нежно гладить копытами и покрывать слезами, похожими на крупные дождевые капли, твое лицо. Я умыл его своими слезами, когда ты, лежа навзничь на тропе, смотрела на меня и со слезами на глазах беспрестанно повторяла: «Мой муж, мой дорогой...». Своими зубами я разорвал на тебе белую одежду, покрыл тебя поцелуями. Я вдруг вспомнил про нашу свадебную ночь. Ты была такой застенчивой, хрупкой, как подобает образованной дочери из богатой семьи, девочкой, которая умела вышивать два цветка на лотосовом стебле и декламировать «Стихи тысячи поэтов»...



Толпа людей с громкими криками ввалилась во двор усадьбы Симэнь Нао и выхватила меня из сна, обрушив наш брачный союз и вернув меня из получеловеческого-полуослиного состояния в ослиное. Нахмурив брови, полные превосходства, они ворвались в западное крыло дома и вытащили оттуда Лань Ляня, воткнув ему сзади за воротник листок белой бумаги. Хозяин попытался сопротивляться, но они, забавляясь, его одергивали. А когда он попытался получить объяснения, ему ответили: «Нам приказано сообщить, что ты можешь хозяйничать единоличником, если тебе этого так очень хочется. Но выплавка железа и строительство ирригационной системы – государственное дело огромной важности, которое требует обязательного участия всех граждан. Создавая водохранилище, мы о тебе забыли, но в следующий раз нас перехитрить ты уже не сможешь».

Двое мужчин потащили хозяина за ворота, а один, имеющий опыт работы с тягловым скотом, вытащил меня из сарая, дергая за удила при малейших признаках сопротивления с моей стороны, чем вызывал невыносимую боль и мешал мне дышать.

Жена хозяина Инчунь выбежала из дома и попыталась вернуть меня обратно:

– Вы можете забрать моего мужа на работу. Можете сделать так, чтобы и я дробила железную руду и выплавляла чугун, но вы не имеете права тащить за собой осла.

С явным раздражением и нетерпением мужчина ответил:

– Гражданка, за кого ты нас принимаешь? За солдат марионеточного правительства, которые конфискуют домашний скот? Мы – основа милиции народной коммуны –  выполняем  приказы вышестоящего начальства  и действуем в соответствии с нуждами государственной политики. Мы временно реквизируем твоего осла и вернем его, когда задание будет выполнено.

– Я пойду вместо него! – сказала Инчунь.

– Извини. Но начальство не давало нам такой инструкции, мы не имеем права самовольно брать на себя такую ответственность.

Лань Лянь, вырвавшись из рук двух мужчин, которые его держали, сказал:

– Вы не имеете права так со мной поступать. Строительство водохранилища и выплавка железа – государственное дело, и я, конечно же, пойду работать без всяких вопросов. Укажите, что мне делать, и я буду делать, но у меня одна просьба – позвольте оставить осла со мной.

– Мы не можем тебе ничего обещать, с этой просьбой тебе нужно обратиться к нашему начальству.

Так вот мы и шли. Один человек осторожно тащил за собой меня, готовый ко всяким неожиданностям. И двое  человек по бокам, как ведут дезертира, вели Лань Ляня. Мы вышли со двора, потом направились по селу к управлению округа и нынешней народной коммуне, где когда-то кузнец с красным носом и его подмастерье прибили мне первые подковы в своей кузнице. Когда мы проходили возле кладбища рода Симэнь, то увидели, как ученики средней школы под руководством нескольких учителей раскапывали могилы и вытаскивали надгробные камни. Вдруг из сторожки  выскочила женщина в белом и набросилась на одного из них, схватив за горло, но в тот же миг кирпич ударил ее сзади по голове. Женщина вмиг смертельно побледнела, будто покрывшись известью. Её неистово резкий крик перевернул мне душу. Пламя, ярче расплавленного железа, вырвалось из моих внутренностей, и я услышал, как из моего горла вылетели человеческие слова:

– Перестаньте! Я, Симэнь Нао, не позволяю раскапывать могилы родителей! И не смейте бить мою жену!

Я внезапно встал на задние копыта, подняв вверх передние, и, несмотря на боль в разорванных губах, поднял в воздух и швырнул в грязь на краю дороги моего сопровождающего. Будучи в сознании осла, я не был озабочен тем, что видел вокруг. А вот в сознании человека я не мог стерпеть, что кто-то раскапывает могилы предков и издевается над  моей женой. Я налетел на толпу учеников, укусил одного учителя в голову, а затем сбил с ног ученика, который ковырялся в могиле. Ученики бросились врассыпную, их учителя упали. Я увидел, как Симэнь Бай дергается на земле, взглянул в последний раз на черные раскопанные могилы и, повернувшись, помчался в сторону темного соснового бора.




    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю