Текст книги "Вулкан эротических фантазий (рассказы)"

Автор книги: Мистер Икс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

– Говоришь, ошибся туалетом, – спросила вдруг "чужая" тихо-тихо. А зачем тогда подглядывал за мной?

– Я – подглядывал?! – искренне обижаюсь, – Да с чего ты взяла...

– Вон же, зеркало разбитое лежит... Эх, ты.

Разоблачение только усилило мое возбуждение. Пленница догадалась, что перед ней не маньяк-убийца, а вполне безопасный мудак-читатель и... в корне изменила ко мне отношение, став какой-то более "свойской".

– Кажется, ушли... – пробормотала "чужая", отнюдь не торопясь освободиться из моих объятий.

К счастью, кто-то опять вошел в туалет. Мы замерли, тесно прижавшись друг к другу.

– Черт возьми... – слабо возмутилась девушка. – Так они никогда не кончатся...

И тут, сам того не ожидая, целую девушку в щеку. Она дернулась, тонкие брови поползли было вверх, но тут же опустились. С каждой секундой из жертвы моя пленница превращалась в соучастницу, и это сближало нас... Настолько, что я уже беззастенчиво целовал эти сладкие губы. А потом мой язык забрел (совершенно случайно, конечно же) в розовое ушко, она стала таять как свечка...

"Чужая" задрожала, когда я задрал юбку и полез под трусики. Животик у нее оказался такой прохладный, а между ног, наоборот, было необыкновенно горячо и мокро. Интересно, давно ли она поплыла? Наш поцелуй ужасно затянулся, потом она вытащила из моего рта свой язык и попросила:

– Поцелуй... туда...

От поцелуя "туда" она повизгивала, слегка царапая ноготочками стенку кабины и мой затылок. Конечно, каштановая дырочка не была лесбиянкой, но кое-какой опыт подобных отношений у нее, как видно, все же образовался. Девушка откидывалась назад все дальше, пока, забросив руки за голову, не уперлась в стенку. Получился этакий полумостик или изящная арка.

Бедра были широко разведены, и я без труда, почти не целясь, заехал членом куда надо. Она терлась щелью вниз-вверх, а я толкал ствол вперед-назад. Все получалось довольно синхронно. Ласки моего языка, видимо, еще не успели погаснуть во влагалище, потому что "чужая" вскоре скоро стала кончать. Она кончала и все никак не могла кончить, причитая как заведенная:

– Ой, мамочка!.. Ой, как хорошо!.. Ах!.. Милый!.. Как зам-ме-чате-льно-о-о!.. О, Боже! Я хочу, чтоб и ты то-о-же кон... чи-ил... О! Давай, милый... хор... мой...

Я тоже кончил, но она не слезала с члена, пока тот сам не выпал оттуда. А потом ей захотелось пописать.

– Отвернись...

Но я не подчинился, любуясь, как светлая струйка выстреливается из опушенных нежными волосами губ.

"Чужая" не стала закрываться, вероятно, чтобы не портить мне удовольствия. Промокнув письку листочком бумаги, она выпрямилась и натянула трусики.

– А ты, вообще-то, с извращениями, – констатировала она без тени осуждения в голосе.

– Наверное, каждый в какой-то степени извращенец, – парировал я.

Немного подумав, она вдруг рассмеялась, зажав рот ладонью:

– Действительно, если бы полчаса назад кто-то сказал мне, что отдамся мужчине в туалете...

– А ты сама не трепись, и так твой язык уже подвел тебя. Светку зачем-то обидела.

– Ой, и не говори! Какая же я все-таки болтушка. Ляпнула, не подумав. Где вот она сейчас шастает?.. Она все держит в себе. Хотя понять ее можно: Светка некрасивая, вот и боится, как бы не отбили, а Серега этот пришел к нам в общагу. Светки не было. Зачем, к кому пришел – не говорит. И сразу полез ко мне целоваться.

– Наглый, как я.

– Зато ты умелый, – оценила она, – а у него ничего не получилось... Не смог. Полная дисгармония. Да и я не хотела... А, ладно. Между прочим, давай хоть познакомимся.

– А зачем? Так даже интересней. Абстрактный мужчина встречается случайно с абстрактной женщиной...

– ...И совершает абстрактный половой акт, – продолжила она. Понимаю. Так сказать, секс в чистом виде, но в грязном месте...

Она протянула руку и представилась:

– Люба.

– Виталий, – отвечаю, пожимая узкую ладонь и церемонно склонив голову, словно находились не в библиотечном сортире, а на приеме в Версальском дворце.

– 3наешь, Виталик, ты мне понравился. Если захочешь снова встретиться, позвони. Вот телефон. – "Чужая" взяла бумажку из ящичка и нацарапала ручкой номер.

Я спрятал бумажку и дал понять, что пора разбегаться.

– Уходить будем по одиночке, – произнесла она уже знакомую мне фразу. – Сначала – я, потом – ты.

– Ага, – понятливо кивнул я. – Если все о'кей, ты кашляешь.

– Нет, кашель – это ненадежно. Лучше я свистну тихонько, вот так...

И она, полушипя, полусвистя, тихо вывела первые такты: "Вставай, проклятьем заклейменный..."

– Договорились, – кивнул я, и она вышла.

Тут "чужую" и повязали.

– Ага, развратом, значит, занимаемся, – сказал чей-то женский, но очень суровый голос. – Куда? Стой! Говори фамилию, курс, адре-ес!

И сразу же мою кабинку сотряс мощный кулак:

– Выходи, гаденыш, щас милицию вызову!

Ситуация предстала передо мной во всей ужасающей ясности. Какая-то крупная библиотечная "шишка", войдя в сортир, конечно же, заинтересовалась возней в моей кабинке, и, естественно стала подслушивать, а, может, и подглядывать. У подобных особ страсть к шпионству со временем приобретает явные признаки полового отклонения так называемый вуайеризм.

Распахнув дверь кабинки и играя желваками на скулах, я выпрямился во весь рост. Она была такой, какой я и представлял эту "номенклатуру", крашеной блондинкой лет тридцати пяти, с маленькими и злыми глазками на бледном лице.

Люба закрыла лицо ладонями.

– Ты личико-то свое не прячь, не прячь, – говорила тетка, тщетно питаясь заглянуть мне за спину. – Умеешь грешить, умей и каяться.

– Как же, сейчас, – сквозь слезы ответила Люба, – разбежалась!

– Хамка, ах ты! .. – Блондинка покраснела до корней крашеных волос, – Ишь, до чего докатились! Вас за это надо...

– Ну-ка, отпустите ее, – сказал я и завладел руками надзирательницы.

Люба воспользовалась свободой и, выпрыгнув из кабинки, исчезла со скоростью звука.

– Так, – грозно сказала баба, бледнея от злости, – нападение на ответственного работника при исполнении... в общественном месте... А ну-ка, руки мне отпусти, быстро!

Она растерла затекшие от моей хватки запястья, одернула лацканы своего полуженского-полумужского пиджака, солидно пошевелила локтями. "Сейчас вызовет милицию", – невольно подумалось мне, тут в сортир хлынула целая компания молоденьких "сикушек". "Номенклатура" насторожилась: тонкое административное чутье подсказывало, что столь длительное пребывание в кабинке с юным лоботрясом может быть "неправильно истолковано общественностью" – пусть и не очень широкой. От всего этого сильно попахивает "аморалкой". То-то радости будет у коллег. Особенно Залупаев возликует. Этот стервец давно уже под нее подкапывается.

И вот тут-то и произошло чудо! Сработал самый могущественный из человеческих инстинктов – инстинкт самосохранения. Номенклатурная блондинка одним прыжком (совсем как кенгуру) преодолела разделявшее нас расстояние и ворвалась в мою кабинку. Дверь захлопнулась с тоскливым, раздирающим душу скрипом. Нет, все-таки права народная примета – разбил зеркало, жди беды.

Все дальнейшее напоминало сценку театра мимики и жеста: дама беззвучно отворяла и затворяла рот, безумно пучила глаза, тыча пальчиком в дверку: щеколда, дескать, не закрыта! Не торопясь, я щелкнул задвижкой, достал сигарету. Пухлый кулачок тотчас же замаячил возле моего носа.

– Сиди тихо, – прочитал по губам "номенклатуры", – иначе убью.

3а стенкой девки разухабисто мочились в унитазы, мыли руки, курили, смеялись, травили неприличные анекдоты. Ухватив криминал, "номенклатура" рефлекторно вытянулась в охотничью стойку – уши торчком, хвост пистолетом. В конце концов, мое терпение лопнуло:

– Не больно-то возникайте, милочка! Девчонки расслабились, отдыхают. Сами-то вон заперлись в туалете с молодым жеребцом.

– Ах, ты! .. С-с-сопляк, – только и прошипела она, начиная, по-видимому, догадываться, какую глупость сморозила.

С подчеркнутой наглостью во взоре я принялся оглядывать с ног до головы эту крашеную идиотку. И тут мои мысли неожиданно приняли совсем, совсем иное направление. Передо мной стоял очень и очень смачный бабец. Большой бюст, развитые бедра, призывно отставленный, выпуклый зад.

– Что это вы так меня осматриваете? – сварливо просипела она, неожиданно переходя на "вы".

– Как это – "так"?

– Ну нескромно... вызывающе... Вам нужно помнить, что вы, в сущности, еще мальчик, а я... гм... взрослая женщина. Мне уже... гм... Она поправила прическу кокетливым движением. – Ладно, неважно, мне достаточно лет, чтобы между нами...

Я сверлю "номенклатуру" взглядом голубовато-серых глаз (по моему твердому убеждению, совершенно неотразимых), и под их магнетическим воздействием язык моей "визави" стал как-то заплетаться, путаться в словах.

Все мои последующие действия выглядели, наверное, очень нагло. Прежде всего, как мог, сжал ладонями необъятные груди. Она рванулась, но безуспешно. Мне удалось прижать "номенклатуру" к стенке, а через минуту моя рука уже шарила у нее под юбкой.

– Вы что, с ума сошли?! – вполголоса пыхтела она, отбиваясь руками и выставляя вперед довольно-таки круглые аппетитные коленки.

– Ничуть, – кряхтел я ей в самое ухо, – а почему вы на помощь не зовете? Смотрите, а то трахну прямо на унитазе.

– Меня! Здесь?! В этом грязном сортире! – Ее свистящий шепот возвысился до трагических высот. – Да вы знаете, кто я такая?! Я замдиректора по АХЧ. Посмейте только!

– Посмею, посмею, не волнуйтесь.

– Я – мать семейства!

Согласитесь, это был очень слабый аргумент для подобной ситуации, и я рывком стянул с нее трусы.

– Вы, молодежь, безжалостны... – вздыхала она, – в вас нет ничего святого.

– Давай вставай сама. Иначе силой возьму!

– Как "вставай"?

– Известно как – раком!

– Ни-ког-да! – отчеканила она шепотом. – Я порядочная женщина и... и чтобы меня сношали после какой-то девки?! Они там, в общагах, трахаются, как обезьяны. Сегодня с одним, завтра – с другим.

– Вы же сами учили нас коллективизму, – напоминаю мстительно.

– Но... не до такой же степени!

– Ладно, хватит рассуждать. Становись в позу.

"Номенклатура" согнулась, обнажив довольно-таки привлекательное влагалище, обрамленное рыжеватыми кудряшками.

– Нет, – уперлась вдруг она, – без презерватива не дам...

– У меня нет...

– Зато у меня есть. Дай достану!

Она извлекла из внутреннего кармана небольшую пеструю упаковку импортных презервативов, вскрыла один пакетик и вытащила изделие. Кондом был бледно-розового цвета, с двумя небольшими шпорами из мягкой резины на конце.

И в этот момент крашеная особа увидела мой огнедышащий член. Рот у нее сразу же приоткрылся, губы, словно по команде, сложились буквой "о", а руки протянули мне резинку:

– Надевай!

– Это женская обязанность, – нагло ухмыляюсь.

Двумя пальчиками держа презерватив (остальные были грациозно отставлены), "номенклатура" хорошо отработанным жестом поднесла кондом к моему сортирному безумцу и накрыла его розовой резиновой шляпой, после чего раскатала резинку до самого корня.

– Сними пиджак, помнется.

Как ни странно, но "замдиректора" не прекословила. Про юбку даже и напоминать не пришлось. Блузку же она просто расстегнула.

– У тебя вся спина в родинках. Стало быть, счастливая...

– Как же, счастье прямо через край льется, – ответила она, ловко расстегнув застежку черного кружевного бюстгальтера.

Теперь на ней оставался черный узкий пояс с длинными резинками, поддерживающий капроновые чулки, и черные плавки, полупрозрачные и полуспущенные мною в процессе захвата "запретной зоны". Стянуть их до конца мне тогда не удалось, ибо этому мешали резинки пояса. Она поддернула плавки, взялась с боков за короткие шнурочки, потянула их, и трусики раскрылись сами собой и снялись с тела. Все легко и просто, когда знаешь, где и за что надо потянуть, Да, у этой бабы сбруя – первый класс!

От этого неторопливого и чрезвычайно эротического стриптиза у меня заломило в яичках. Голая "номенклатура" повернулась ко мне спиной, завела назад руки, чтобы подзарядиться энергией от моего готового к штурму отбойного молотка. Потом она встала раком, ухватившись за стояк сливного бачка.

Я выставил вперед своего скакуна, и она стала двигать задом сначала медленно, чтобы там внутри у нее расправилась резинка, потом все быстрее.

– Тебе хорошо? – не забывала спросить она с интервалом в три-четыре раза.

– Да, а тебе?

– Ох! И мне тоже... просто бесподобно... никогда раньше... такого не было... чудно... Ах! Ты весь... как пружина... Ох! А-а! Вот что значит... молодой парень...

Похвала что называется, "пошла в кость". Теперь ягодицы "номенклатуры" ударялись в мой живот, и мне, чтобы не упереться жопой в дверь, приходилось делать столь же энергичный встречный толчок. Получалось, как у хороших пильщиков бревен, однако она все взвинчивала и взвинчивала темп, и я, ухватившись за бешено трясущиеся сиськи, врубил четвертую скорость. И вот уже затряслись не только груди, но и ягодицы, живот и даже мощные бедра. Все тряслось мелкой дрожью – так я долбил ее. Она задрала кверху голову, открыла рот в беззвучном сладострастном стоне.

– Вот так... так... миленький мой... хороший, – сыпала она короткими отрывистыми фразами. – О, Боже мой!.. Как хорошо!.. И как долго!.. Я сейчас умру... от счастья!.. Ах!..

"Вполне может помереть, – подумалось мне. – Сдерживать такой темперамент – нелегкое дело".

– Ах... как мне нравятся... такие молоденькие... ма-мальчики-и... как ты... У тебя... он... такой большой... хороший! Ах! Аж... до диафрагмы... доста-ет... Ах! .. О, как сладко!.. Теперь... знаю... что такое... молодой парень... О!..

Кончила она серией оргазмов, чему, очевидно, способствовали шпоры презерватива. Потом долго висела у меня на шее, отдыхая и нашептывая всякие банальности. И ласкала, ласкала без перерыва.

– Жаль, что сношаемся не у меня в кабинете... Там безопасно... есть еще один выход. А диван какой, приходи, если захочешь... С комфортом все сделаем. Придешь?

Я кивнул.

– Только никому не рассказывай, договорились?

– Конечно, что за вопрос! Кстати, ты не очень-то увлекайся шпорами, бешенство матки получишь...

– Не учи мать трахаться. – Она снова хихикнула, проникая к моим губам. – Я очень благодарна тебе, милый... Прости, не знаю твоего имени. Кстати, как тебя зовут?

– Никодим.

– Я серьезно спрашиваю, – обиделась она.

– А я и говорю – Никодим. Папа с мамой так назвали.

– Хм... странное имя, то есть, я хотела сказать, очень редкое и красивое, – поправилась "номенклатура". – А меня – Валерия Михайловна. Можешь звать просто Лерой, я позволяю... Тебе, Ника, я позволю все!

Потом она долго топила в унитазе использованный презерватив скрывала улики. Спускала и спускала воду, а он все никак не хотел тонуть. Наконец, Лере надоело возиться с непотопляемой резинкой. Она застегнулась и вновь приняла официальный вид.

– Не скрою, Никодим, ты мне понравился. Очень, – сказала она дружески и одновременно вполне по-деловому. – Хотелось бы встречаться регулярно. Думаю, что сумею быть благодарной...

"Как на торжественном собрании чешет, – изумился я, – сейчас медаль вручит".

– Ты ведь студент? У меня завязаны кое-какие связи. Тебе они, думаю, будут полезны...

"Не доверяй своим чарам. Хочет купить, ну-ну..."

– О времени контактов договоримся позднее. Вот мой телефон. Валерия Михайловна с любезной улыбкой вручила мне визитную карточку и, понизив голос, добавила:

– Уходить будем по-одному. Сначала я, потом – ты.

– Это уж как водится, – кивнул я.

– Если все тихо, стукну в дверь.

И она упорхнула. Стойкий аромат дорогих духов тянулся за ней длинным шлейфом. Прошла минута, другая... пятая... Обещанного сигнала не было... Я сидел и думал, что, пожалуй, нет более скучного занятия, чем сидеть без дела в туалете.

Незаметно стало как-то сумрачно. Дверь кабины была открыта, и ко мне, гремя ведрами, вошла уборщица баба Галя. Вообще-то, это ее только так знали – Галя, на самом деле имя у нее было Галия Махмудовна. Она стояла на своих кривоватых ногах, держа швабру в жилистой руке, и смотрела на меня сурово и вместе с тем жалостливо.

– Затрахали они тебя совсем, девки-то. Вона, аж с лица спал.

Почесав грязным ногтем большую бородавку под косом и усы, баба Галя полезла в карман грязного, рваного халата, достала оттуда промасленный сверток и подала его мне.

– На-ка вот, девки тебе передачку послали. Поешь малость, а то, поди, с утра не жрамши, сидючи здеся.

Выполнив поручение с воли, Галия Махмудовна перехватила швабру в рабочее положение, обмакнула в ведро с грязной водой и стала драить щербатый кафельный пол.

– Понасрали-то, понасрали, – повторяла она своим дребезжащим голосом, орудуя тряпкой. – Интеллигенция хренова, Аллах их побери... Ну-ка, ноги свои подбери, ишь расселся тута...

Я ел сухой бутерброд и думал о том, что сидеть мне тут, как видно, аж до самой смерти. Согласитесь, не очень-то это приятно – провести всю жизнь в сортире! И женщины здесь какие-то странные. Как будто не разные приходят, а одна и та же – только с каждым разом все старше становится. Странно, думал я, годы идут, она стареет, а я почему-то остаюсь по-прежнему молодым.

Уборщица закончила мытье и устало оперлась рукой на черенок швабры.

– Ну вот, тепереча можно и отдохнуть. Ну что, хахаль ты наш, подкрепился мало-мало?

– Ага, спасибо большое, баба Галя.

– Дык, спасибом не отделаешься, – ответила баба Галя недовольным голосом. – Тепереча давай меня... я тоже хочу... Давненько не пробовала живехонького... Швабра-то мне уже приелась...

Она расстегнула свой задрипанный халат и стала спускать огромные, розовые, с пятнами от хлорки трусы... Увидев хлорированные трусы, я закричал диким голосом, заметался на унитазе и... проснулся!

Возле умывальников гремели ведра и кто-то голосом Галии Махмудовны покрикивал: "Вот, здеся течет... Я уж замаялась подтирать..." – "Да, отвечал мужской голос, – тут варить надо. Без сварки никак не обойтись, верно, Федя?" – "Правильно, – подтвердил еще один голос, – наливай. Баба Галя, стаканы помыла?" – "Может, тебе еще фужеры достать? Не барин, авось не сдохнешь". – "Тоже верно. От этого ни одна бактерия не выживет, окромя нас..."

Через некоторое время неизвестные подчиненные Валерии Михайловны принялись стучать по трубам чем-то металлическим. "Сегодня варить не будем, сегодня короткий день, а завтра – выходной. Так что с понедельника и начнем". – "Дак затопит ведь до понедельника-то". – "Не затопит. Счас мы стояк перекроем, туалет запрем, а в понедельник с утречка сделаем на свежую голову..."

Я заметался в кабине, как хорек, запертый в курятнике.

Нет, до понедельника мне не выжить. Оставалось одно – выйти и сдаться! Пусть сообщают родителям, в институт – не погибать же, в конце концов, в этом сортире! Впрочем... Выход, кажется, есть. Надо только собраться и, как говорят актеры, войти в образ. И я вошел... Достал из кармана записную книжку, вытащил ручку, придал лицу соответствующее казенное выражение. И, деловито повторяя: "Так, так, вот значит, как...", двинулся к двери.

– Там все в порядке, – это были первые мои слова на воле. – Трубы отопления не текут, не дымят...

Стаканы застыли в руках изумленных слесарей, усы под носом Галии Махмудовны поднялись торчком. Надо было развивать успех. И я развил:

– А на других этажах отопление в норме?

– Э-э-э, – сказала баба Галя, – кажись, в порядке... А вы кто же будете?

– Я из котлонадзора, инспектор, так сказать... Проверяем готовность систем к зимним условиям.

– Да еще лето, пади...

– Готовь сани летом, – пошутил я, кисло улыбаясь. – Котел-то у вас где? В подвале?

– У нас центральное отопление, – ответила баба Галя, ковыряя бородавку возле носа. – Нету никакого котла вовсе...

– Нет, так нет. Нашим легче, – сказал я, что-то записывая. – Тогда подскажите, товарищ, как мне найти замдиректора по АХЧ? Надо бы документы оформить...

– Так вы к нашей Кавалерии Михайловне?.. Она у нас главная по АХоЧу.

– Я счас ее видел, – сказал слесарь Федя. – Поскакала по коридору, точно ей кто завинтил с зада.

– Ейный кабинет на первом этаже. Счас покажу... – Уборщица поплелась за мной на лестницу, где и состоялось наше прощание.

Коротко поблагодарив бабу Галю за сотрудничество, косясь на швабру, зажатую в ее руках, я чинно затрусил по коридору.

– Ишь ты, инспектор... а сам молодой такой, – летели мне в спину бабыгалины напутствия. – И откуда только взялся? Ай через окно залез?

– Они нынче шустрые, – засмеялся Федя. – Наливай...

Вместо эпилога. Я шел по улицам, залитым летним солнцем. Вдыхал аромат омытых дождем деревьев, цветов на клумбах и радовался, радовался обретенной свободе!

Да, дорогие друзья, жизнь, в конечном счете, невиданно прекрасная штука!

("Туалетный пленник")

Нешведский треугольник

Она стояла в очереди на такси. Народу было довольно много, улицы заполнялись людьми по мере того, как пустели питейные заведения. Большинство из тех, кто торчал в пивных до столь позднего часа, были изрядно выпивши, но все же не пьяны. Тех, кто набрался сверх меры, вышибалы давным-давно разогнали по домам. Наконец подошла ее очередь. Она села в машину и в двух словах объяснила, куда ехать. Как приятно было откинуться на мягком сиденье, насладиться роскошью поездки на "мерседесе" – такое случается не каждый день.

Водитель стал что-то говорить. Никогда не знаешь, хотят они говорить или нет, подумала она, но этот явно хотел, а она, собственно, ничего не имела против, поэтому передвинулась на середину сиденья, чтобы поддержать с ним визуальный контакт в зеркале заднего вида во время разговора. Она чувствовала, что у нее задралась юбка, и хотела ее поправить, но вдруг вспомнила историю, о которой однажды читала. В ней два парня приставали к девушке на заднем сиденье такси, а шофер наблюдал за их развлечениями в зеркале. Кончилось тем, что они заехали на неосвещенную детскую площадку, уложили девушку на теннисный стол и трахнули все по очереди. Правда, она теперь была одна, так что ничего подобного произойти не могло. Не то, чтобы ей хотелось рисковать, было просто интересно: заметит он или нет, а если да, то любопытно было посмотреть на его реакцию.

Она не стала поправлять юбку, более того, съехала поближе к краю сиденья, так что юбка задралась еще больше. Не слишком, но с ясным намеком – если он, конечно, это заметит. Она знала, что для этого ему придется сделать некоторое усилие: юбка не попадает в поле его зрения, если он будет только стараться поддерживать визуальный контакт.

Разговор начался с обычных вещей: как несладко работать так поздно, как неприятно иметь столько подвыпивших пассажиров. Ему было нелегко поддерживать беседу, поскольку надо было неотрывно следить за дорожной обстановкой: то и дело кто-нибудь выбегал на проезжую часть улицы или происходили другие непредвиденные вещи, характерные для безалаберности субботнего вечера. Когда они выехали на шоссе, стало немного спокойнее, и у него появилась возможность говорить с ней и порасспросить ее побольше о себе. Он заметил у нее обручальное кольцо и попытался довольно неуклюже шутить о соломенных вдовах. "Ничего подобного", возразила она. Муж дома, просто подошла ее очередь немного развлечься. Не то, чтобы она много от этого получила: она ведь уже не так молода, а с годами становишься гораздо разборчивей.

"Вот как, молодые уже не устраивают?" – засмеялся он, явно желая повернуть разговор в более пикантное русло. "Они, конечно, милые, ответила она, – но уж больно торопливы! э Она прекрасно осознавала, что говорит и насколько двусмысленной была ее фраза, и предусмотрела пути к отступлению на случай, если он не клюнет. Она вполне могла сказать, что имела в виду их торопливость при знакомстве (то, как они торопятся пригласить девушку к себе домой, а не то, что они торопливы в постели).

Водитель понял как надо, и разговор становился все более игривым, а реплики подчас звучали просто вызывающе. Она заметила, что он больше не пытается подглядывать украдкой, а в какой-то момент попросту взял и привстал с сиденья, чтобы иметь лучший обзор. Правда, он сделал вид, что ему надо поправить брюки, но как-то уж долго не садился, уставившись в одну точку... А она не только не свела слегка раздвинутых ног, но, наоборот, расставила их еще больше, как раз настолько, чтобы сигнал достиг цели.

Так и случилось. Беседа приняла совершенно откровенный характер. Оказалось, что это его последняя ездка, после чего он отправится домой. Другими словами, он никуда не торопился. Он как-то по-особому выделил это слово, и она поняла, что он намекает на только что сказанную ею фразу относительно молодых мужчин. Когда машина остановилась, он повернулся и выжидательно посмотрел на нее. Она наклонилась вперед и одной рукой притянула его голову к себе. Их губы встретились, и его язык тут же стал совершать немыслимые пируэты у нее во рту. Дыхание становилось все напряженнее по мере того, как на поверхность их тайников души всплывали все новые чувства и страсти. Он полностью развернулся и просунул руку между ее ног. Не спеша, осторожно стал ласкать ее, а она заерзала задом по сиденью. Он почувствовал, что трусы у нее горячие и влажные. Одним пальцем он спустил их на бедра, а другой прижал к ее мокрым срамным губам. Они сперва напряглись и сомкнулись, но тут же обмякли, стали податливыми, и его палец оказался в теплом и влажном плену.

"Давай зайдем ко мне", – прошептала она, отстраняясь и разворачиваясь к двери, чтобы выйти. Он испугался. "А муж? Разве он не дома?" – "Дома, – ответила она. – Но он спит. Не волнуйся". – "Но он проснется, когда ты станешь открывать дверь". – "Конечно, проснется, ответила она. – Но увидит, что это я, и тут же опять заснет. Я разденусь в спальне и спущусь к тебе. Он ничего не заметит".

Они вошли ли в дом. Она поднялась наверх и переоделась в ночную рубашку. Муж действительно проснулся, но тут же снова уснул. Она пошла в ванную, чтобы почистить зубы и чтобы дать мужу возможность уснуть покрепче. Потом спустилась вниз. Теперь они старались действовать беззвучно. Они не осмеливались говорить даже шепотом, а перешли на язык жестов. Она села в кресло, широко расставив ноги. Он опустился перед ней на колени, зарылся лицом в ее лоно и стал лизать ее так нежно, так искусно и целеустремленно. Ей показалось, что ее живот, все ее тело вот-вот разорвется на части. Она уже ощущала, как взрывная волна сладострастия распространяется по всему ее телу, и эпицентр взрыва находится в ее вульве, в которой неистовствует его язык. Потом ее тело вдруг словно цепенеет, она крепко сжимает бедрами его голову и на несколько мгновений совершенно уходит в себя.

Он прижимается щекой к ее лодыжке и ждет ее возвращения, нежно лаская кончиками пальцев ее груди и живот. Она открывает глаза и улыбается. Жестом просит его отодвинуться чуть подальше. Затем разворачивается к нему задом и становится на четвереньки. Он кладет одну руку на ее ягодицу и легким движением опускает ее до нужной высоты. Второй рукой берет свой член и вводит его во влажную вульву. Сначала он входит в нее всего на пару сантиметров и тут же снова выходит. Потом она чувствует, что член проникает в нее все глубже и глубже, пока она наконец не ощущает, что его теплый живот трется о ее ягодицы. Он отстраняется и снова налегает, стараясь проникнуть в нее как можно глубже. Она подается чуть вперед, пытаясь смягчить его натиск, ее грудь отвисла и качается – в такт его толчкам.

Теперь пусть торопится, сколько ему заблагорассудится, думает она, чувствуя, что полностью удовлетворилась и что скоро удовлетворится и он. Он стонет и наносит последний глубокий удар по ее вульве, и она ощущает, как его член начинает пульсировать, освобождаясь от содержимого...

Довольная и счастливая, она откидывает одеяло и залезает в постель. Муж поворачивается во сне на другой бок, и она косом чует едва уловимый запах греха. Он онанировал перед сном! Она улыбается своим мыслям, натягивает на себя одеяло и закрывает глаза... Ей абсолютно на все наплевать. Может быть, он подглядывал, ну и что?

("Находчивая жена")