Текст книги "Нострадамус"

Автор книги: Мишель Зевако

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)

III. Колдун

– Стража! На караул!

Шотландцы сделали выпад, потом, взяв оружие на плечо, застыли в воинственной неподвижности. Генрих II тем временем уже прошел в зал. Его окружали пажи. Он сел в кресло между Екатериной Медичи и Дианой де Пуатье. Снова этот любовный треугольник, давно уже никого не шокировавший, оказался на глазах у всех.

– Господа, – обратился король к собравшимся, – сегодня вечером нас ожидает редкое развлечение, которое, надеюсь, заставит вас ненадолго позабыть о танцах и отвлечься от игр: мы ждем Нострадамуса.

– Короля каббалы, – откликнулся Брюске, – императора магии, того самого дьявольского колдуна, который, как увидит, что вы с лихорадкой лежите в постели, сразу же догадается, что вы больны. Весь Париж влюблен в него. В его доме всегда полным-полно народу. Кареты давятся на улице Фруамантель. Надо будет мне спросить его, когда же ты, Генрих, наконец сделаешь меня принцем!

– А это правда, сир, что он умеет изготовлять золото? – поинтересовалась Диана де Пуатье.

– Сир, – не удержалась и Екатерина, как-то странно улыбаясь, – а это правда, что он знает, когда и каким образом каждый из нас умрет?

– Скоро все увидим на деле, – ответил Генрих II, посмотрев на настенные часы. – Я приказал ему явиться во дворец к десяти… Осталось подождать совсем немного, и узнаем… Думаю, будет очень интересно! И…

– Ах-ах! – бесцеремонно прервал короля Брюске. – Кого я вижу! Сам лотарингец идет сюда! Да здравствует лотарингец, черт побери!

– Несчастный ублюдок! – проворчал герцог де Гиз, действительно в этот момент подошедший поклониться королю.

– Ублюдки! – подхватил шут. – До чего же удачно сказано! Кто мы все, если не ублюдки, подумать только, рядом с представителем славной лотарингской фамилии! Ублюдки! Ни рожи ни кожи! Посмотри, Генрих, ты только посмотри на своего благородного кузена де Гиза! Скажи, кто у нас красавец? Да вот же он! К несчастью, эта достойнейшая башка украшена всего лишь герцогской короной… Что ж это такое! Какая малость – это для героя-то Меца, Ренти, Сен-Квентина и Кале! И это еще не все – черт меня побери совсем! А что мы, мы-то что сделали, чтобы удостоиться королевской короны?

– Сир, – с видимым усилием произнес Меченый, – мне придется удалиться из-за вашего шута…

– Нет-нет, ей-богу, нет! Не уходите, кузен! Останьтесь! А ты умолкни, горлопан, безмозглый осел! Говорите, дорогой кузен…

– Сир, – вымолвил наконец герцог, немного успокоившись, – вот преподобнейший Игнатий Лойола, который и объяснит Вашему Величеству, о чем идет речь. А я скажу только, что господин коннетабль де Монморанси, господин кардинал Лотарингский, господин маршал де Сент-Андре и я сам знаем и одобряем проект, который он собирается предложить для рассмотрения Вашему Величеству.

– Говорите, преподобный отец, – сказал Генрих II, поднимая опасливый взгляд на монаха.

– Да, говорите, говорите, мы внимательно слушаем, – хихикнул Брюске.

– Король Франции! – произнес Лойола своим сухим скрипучим голосом. – Ваше королевство – самое выдающееся из христианских государств. Неужели вы допустите, чтобы здесь процветала ересь? У меня осталось очень мало времени, сир, Господь призывает меня, поэтому буду говорить коротко. Просто спрошу вас: когда я предстану перед очами Всевышнего и Он спросит меня, что я сделал ради Святой Церкви и во имя Иисуса, должен ли я ответить Ему, что хотя мне и удалось спасти Испанию, обеспечить безопасность Италии, но вырвать Францию из лап гидры, протянувшей к ней свои отравленные щупальца, я не сумел?

– Не понимаю… Ну, и что же, по-вашему, нам нужно сделать? – удивленно спросил Генрих.

– Что делать, сир? – прошептал кардинал Лотарингский. – Сейчас этот святой человек скажет вам, что делать! Слушайте его, ибо сам Господь говорит с Вашим Величеством его устами!

– Нет сомнений в том, что в королевстве наступили времена странной смуты, – сокрушенно вздохнул Монморанси.

– Ах, сир, – прошептал Сент-Андре на ухо королю, – позвольте нам выполнить всю грязную работу, а для себя сохраните только удовольствие царствовать. Положитесь на меня, и я стану каждый день обновлять для Вашего Величества это удовольствие!

Сент-Андре, которому были отлично известны все особенности характера и темперамента Генриха И, сумел задеть чувствительную струну. Король улыбнулся. Эта улыбка немедленно отразилась на бледном лице придворного. И, повернувшись к Лойоле, Сент-Андре сделал ему знак продолжать.

– Надо спасти Францию, – сурово, с какой-то кровожадной величественностью произнес Лойола. – Но прежде, сир, я хочу спросить Ваше Величество: кто спас Испанию? Инквизиция! – несомненно, ответите вы. Кто спас Италию? Инквизиция! Следовательно, кто должен спасти Францию, если не Инквизиция? Король, мы требуем, я требую, сам Господь Бог требует, чтобы во Франции был учрежден суд Инквизиции!

Генрих II осмотрелся. Придворные молчали, их черты были искажены волнением. Только три лица оставались безмятежными в этой пронесшейся по залу безмолвной буре: Екатерины Медичи, Дианы де Пуатье и Марии Стюарт. Первая сохраняла спокойствие из соображений высшей политики, вторая – чтобы скрыть свои истинные намерения, третья – потому, что просто не могла себе представить, чтобы такое чудовищное предложение было принято.

– Что ж, – прошептал король, – может быть, вы и правы… Может быть, это единственное средство все уладить как нельзя лучше… Кто знает?

Сейчас он скажет «да»! Сейчас он отдаст роковой приказ, и это будет непоправимо!

– Мессир Нострадамус! – прокричал в этот момент герольд.

Вот так – вдруг… И, услышав имя Нострадамуса, все присутствовавшие в зале, казалось, дрогнули. Игроки бросили на стол карты, танцоры замерли в вычурных позах, шепот нескрываемого любопытства прокатился по толпе, подобно дыханию тайны, и все – от короля до Лойолы, от Дианы до Марии Стюарт, – все, знатные дамы и сеньоры, стража и благородные девицы на выданье, все устремили взгляды на дверь и увидели переступающего порог высокого мужчину в фиолетовом бархате и элегантно наброшенном на плечи шелковом плаще, мужчину, рука которого покоилась на эфесе шпаги.

Нострадамус двинулся к королю. И все те недолгие секунды, пока он шел по залу, толпа не сводила с него восхищенно-придирчивого взгляда. Женщины, рассмотрев его костюм, не могли не обнаружить в изысканной простоте наряда новоприбывшего высшей гармонии. Мужчинам, искавшим хоть какого-нибудь недостатка в походке или осанке, поневоле пришлось признать, что даже принц крови не мог бы держаться и двигаться с большим достоинством, с большей непринужденностью под прицелом тысячи устремленных на него глаз.

Едва войдя, Нострадамус заметил Роншероля – и сердце в его груди на миг замерло. Затем он увидел маршала де Сент-Андре – и веки его неуловимо и непроизвольно дрогнули. Наконец, он встретился взглядом с королем – и бледные щеки мага чуть порозовели. А когда он склонился перед монархом, внутри его уже бушевала буря, душа его рыдала и изрыгала проклятия.

– Сир, – спокойным, тихим голосом сказал Нострадамус. – Мне было приказано явиться к десяти часам вечера. Вот я здесь – к услугам Вашего Величества.

– Сир, – тут же завопил монах, – извольте простить негодование, которое заставляет меня говорить! Но я не могу молчать! Сир, во имя доверия, которым вы удостоили меня, во имя Пресвятого Отца всего христианского мира, которому должны повиноваться даже короли, я требую арестовать этого самозванца, этого наглеца!

Огромная толпа придворных затаила дыхание, застыла в ужасающем безмолвии. Стало так тихо, что, окажись вы там, вы услышали бы, как тревожно забились сердца присутствующих.

Нострадамус медленно разогнулся.

– Господин монах, – вполне мирным тоном произнес он, – сразу видно, что вы чужестранец. Иначе вы бы знали, что не в обычаях короля Франции давать приказ об аресте его собственных гостей.

Его слова были приняты толпой придворных с явным одобрением – по рядам прошелестел шепоток нескрываемой симпатии.

– Впрочем, – продолжил Нострадамус, и в голосе его на этот раз прозвучал металл, – впрочем, если бы король даже и захотел нарушить свои обычаи, ему не удалось бы найти в своем окружении человека, способного меня арестовать!

Услышав столь дерзкую речь, толпа содрогнулась от изумления.

– Сир, – прогремел в ответ монах, – самозванец ведет себя вызывающе, он не считается с Вашим Величеством!

– Сейчас посмотрим, как он поведет себя, – недовольно проворчал Генрих П. – Ко мне, капитан охраны!

Подошел Монтгомери.

– Арестуйте этого человека!

Нострадамус сделал два шага в направлении капитана. Его губы зашевелились, но настолько незаметно, что никто не обратил на это внимания. Но Монтгомери услышал, что сказал маг! Он услышал! И это было наверняка что-то ужасное, потому что капитан охраны, вместо того чтобы протянуть руку к наглецу, отступил с блуждающим взглядом, волосы на его голове встали дыбом, и он пролепетал:

– Нет-нет… Смилуйтесь! Замолчите, ради бога!

– Вы видите, сир, – улыбаясь, обратился Нострадамус к королю. – Вы видите, у него ничего не получается… Но, – добавил он уже серьезно, – если Ваше Величество прикажет лично мне, я клянусь, что сию же минуту отправлюсь в Шатле, чтобы стать вашим узником.

– Вы правы, сударь… – задумчиво сказал Генрих. – Я не арестовываю своих гостей в своем доме… Извините меня, господин монах, но в Лувре король имеет преимущество перед всеми, и его воля священна. А теперь, господа, ради бога, давайте веселиться! Пусть все смеются, пусть все танцуют, пусть все развлекаются кто как может!

Нострадамус направился за Лойолой, который, пошатываясь, двигался в сторону двери. Нагнал монаха.

– Что ж, мессир, – спросил он с явным удовольствием, хотя тон его и оставался мрачным, – вы убедились в том, что Французскому королевству удастся ускользнуть от Инквизиции, не так ли? И как же восприняло это ваше исполненное благодати сердце?

– Да, дьявол, ты победил! – скрипнув зубами, ответил монах. – Ты победил и можешь смеяться надо мной! Тебе удалось вселить панический ужас в душу этого слабого монарха – и все благодаря твоему поистине адскому искусству! Мое сердце разрывается от боли… Но не всегда тебе быть хозяином положения! Наступит черед Господа, и ты увидишь…

Игнатий Лойола совершил в воздухе крестное знамение и только тогда позволил себе взглянуть на Нострадамуса.

– Мы еще увидимся до вашего отъезда в Рим, – прошептал тот.

Монах хотел было ответить на угрозу, но, к своему собственному ужасу и удивлению, обнаружил, что Нострадамус исчез.

IV. Флориза стала невестой

А в это самое время, поклонившись королю в полном соответствии с правилами придворного этикета, Ролан де Сент-Андре вел рассказ о своих приключениях. Рассказ был недолгим, и несколько минут спустя он уже заканчивал его:

– Вот, сир, как все было… Наглость этих разбойников безгранична. Сир, я прошу справедливого возмездия для бандита по имени Руаяль де Боревер, который чуть было не лишил Ваше Величество одного из самых верных и преданных слуг!

– Правосудие свершится, – сказал король. – Приведите сюда великого прево.

Нострадамус слушал, и легкая улыбка освещала его угрюмое лицо. Ролан бросился на поиски Роншероля, который тут же явился к королю.

– Господин великий прево, – спросил Генрих II, – известен ли вам разбойник и бродяга по имени Руаяль де Боревер?

– Да, сир, – ответил Роншероль, – и не только он, но и вся его банда, состоящая из четырех отъявленных негодяев: Тринкмаля, Страпафара, Буракана и Корподьябля. Эти пятеро заслуживают смерти.

– Я хочу, чтобы в течение ближайших двух дней их повесили, – спокойно сказал король.

– Спасибо, сир! – воскликнул, сияя от счастья, Ролан де Сент-Андре.

– Погодите, барон де Роншероль, – вдруг мрачно сказал король, – погодите минутку. Мне нужно кое-что сказать вам. Подойдите ближе. И вы тоже, маршал… Поближе… Еще… Еще…

Юный Ролан отошел в сторону и присоединился к компании Брантома. Те, кто находился рядом с королем, все, включая королеву, расступились. Генрих II осмотрел стоявших поблизости от него придворных, убедился, что среди них нет Нострадамуса, и только тогда заговорил снова.

– Подойдите еще ближе, – сказал он тихонько Роншеролю и Сент-Андре. – Маршал, вы командуете моими войсками в Париже. А вы, великий прево, вы командуете всеми сторожевыми дозорами и ночными патрулями. Все вооруженные силы столицы королевства ваших руках. Я хочу, вы слышите, я хочу, чтобы этот человек, этот колдун, этот демон, был схвачен и сожжен на одной из наших площадей перед всем народом.

– Сир, – спокойно спросил Роншероль, – Вашему Величеству угодно, чтобы я арестовал его?

– А вы осмелитесь? Разве вы не видели, что даже сам Монтгомери не смог этого сделать?

– Сир, только отдайте приказ, и я арестую, если понадобится, самого дьявола, – с достоинством ответил Роншероль.

– И я тоже! – поторопился добавить приревновавший маршал де Сент-Андре. – Слава богу, когда речь идет о том, чтобы оказать услугу королю, я еще никому никогда не позволял меня опередить!

– Да, – прошептал Генрих, – я знаю, вы оба – мои единственные настоящие друзья с того далекого времени, когда…

– Когда мы помогали вам в любовных делах, сир, – поспешил закончить фразу маршал, видя, что король в затруднении остановился.

– Когда мы устранили этого Рено! – добавил с бледной улыбкой Роншероль.

– Рено… – пробормотал Генрих II, – Рено… – Он вытер взмокший лоб трясущейся рукой. – Да-да, так звали того молодого человека… Что с ним стало? Как странно, я и сегодня часто думаю о том, кто был женихом Мари… А вы, вы оба, припоминаете Мари?

– Что толку в пустых химерах, сир? Этот человек мертв. А мертвецы не выходят из могилы, что бы там ни говорил колдун Нострадамус!

– Мари… – мечтательно продолжал король. – Скольких женщин я любил с тех пор… Но ни к одной у меня не было такой страсти… Ладно, оставим эти печальные воспоминания! – добавил он, покачав головой. – Я не хочу, чтобы Нострадамус был арестован в Лувре сегодня вечером. Но в день, когда вы скажете мне, что он схвачен и готов умереть…

– Что, что будет в этот день, сир?

– В этот день, Роншероль, я назначу вас на место Франуса Оливье, которое прежде обещал Л'Опиталю…

– Сир, сир! – задыхался великий прево, в глазах которого засверкал огонь, который способно зажечь лишь не соразмерное ни с чем честолюбие. – Только подумать: вы обещаете мне место великого канцлера и хранителя королевской печати!

– Я не отказываюсь от своих обещаний, – произнес король.

– А мне, сир? – жадно спросил маршал де Сент-Андре. – Что вы пообещаете мне?

– Ты получишь от меня сто тысяч экю!

Сент-Андре задрожал от головы до пят. Сердце его забилось сильнее. Он кусал губы, чтобы не закричать от радости.

Никому из них – ни самому королю, ни его маршалу, ни великому прево – не показалось странным, что столь значительное вознаграждение предлагается за арест колдуна в то самое время, когда и дня не проходило без того, чтобы на какой-нибудь площади не сожгли какого-нибудь колдуна, какую-нибудь ведьму или какого-нибудь еретика при огромном стечении народа. Вот только все трое испытывали ощущение, что над ними тяготеет некая чудовищная сила. И они трое – король, маршал, прево – пытались противопоставить ей сразу три силы, три природные страсти, направленные сейчас против одного-единственного человека: Страх, Алчность и Тщеславие образовали заговор, целью которого было уничтожить его.

Король хотел было жестом отослать заговорщиков, но они не сдвинулись с места. Переглянулись. Потом, по знаку Роншероля, маршал де Сент-Андре заговорил:

– Сир, раз уж так получилось, что мы с великим прево удостоены одновременно беседы с Вашим Величеством, разрешите испросить милости, в которой мы оба нуждаемся!

– Что вы имеете в виду? – удивился Генрих II.

– Сир, – продолжил Сент-Андре, – вы знаете, какая долгая и крепкая дружба объединяет нас с господином великим прево. Мы решили превратить эту дружбу в нерушимый союз. Для этого мы уже давно разработали проект воссоединения, который и просим Ваше Величество одобрить.

– Какой еще проект? – пробормотал король, бледнея.

– Сир, речь идет о бракосочетании виконта Ролана де Сент-Андре, моего сына, и благородной девицы Флоризы де Роншероль, дочери великого прево.

Все, кто в этот момент смотрел в сторону короля, заметили, что по его лицу и телу пробежала судорога и что его сверкающий взгляд заметался между собеседниками. Но Роншероль и Сент-Андре сделали вид, что они-то ничего не заметили, и продолжали оставаться на своих местах все так же спокойно и уверенно. Тогда Генрих снова сделал жест, отсылавший устремившихся было к нему верноподданных.

– И вы тоже уходите! – грозно сказал он Роншеролю.

Тот повиновался. Взял виконта Ролана под руку и повел его к своей дочери Флоризе.

– Что это еще за предательство? – поджав губы и злобно глядя на Сент-Андре, процедил Генрих II. – Тебе следует быть поосторожнее, мой храбрый маршал! Вспомни, что это я сделал тебя маршалом. Тебе это, конечно, все равно, согласен, но вспомни заодно, какими благодеяниями я тебя осыпал… Потому что чины и звания вместе с золотом могут в один прекрасный день исчезнуть, как сладкий сон, понимаешь? Стоит мне только пальцем пошевелить… Не говоря уж о том, что для предателей всегда готова веревка, даже если они такого знатного рода, как ты.

Сент-Андре побледнел, как смерть. Но держался твердо.

– Тебе известно, что я хочу эту девушку, – продолжал король, скрипя зубами. – Я хочу ее! Это ведь ты каждую ночь сопровождал меня к дому Роншероля! Это ведь ты вздыхал вместе со мной под окнами красавицы! Ты мне обещал помощь и содействие… И вот теперь – вдруг! – ты приходишь и говоришь, что Флориза будет принадлежать твоему сыну!

– Сир, – ответил маршал де Сент-Андре, – только женитьба моего сына на дочери Роншероля может обеспечить вам возможность добиться того, чего вы хотите. Если мой сын женится на Флоризе, она станет постоянно бывать при дворе, и вы, если понадобится, сделаете ее придворной дамой. А в самый день свадьбы вы дадите Ролану срочное поручение, и он отбудет с этой неотложной миссией куда-нибудь, к примеру, в Мец, чтобы посмотреть, что там делается…

– И он уедет?

– Об этом позвольте позаботиться мне!

Генрих II, вздрогнув, посмотрел с каким-то загадочным выражением прямо в лицо собеседника.

«Вот отъявленный мерзавец!» – подумал он, а вслух сказал:

– Продолжай, продолжай, Сент-Андре… Твое предложение начинает интересовать меня…

– Черт возьми! Я был в этом уверен! – обрадовался маршал. – Послушайте меня, сир. Я знаком с Роншеролем больше двадцати лет. Не стану говорить, насколько он тщеславен. Помимо этого, у него, пожалуй, не найти ни одной страсти. Это человек из мрамора, нет, скорее отлитый из бронзы. Ничто не способно вывести его из себя. Это ужасный человек, сир. Но одна слабость у него все же есть. И потому – хочу, чтобы вы поняли это, сир, – ему легче своими руками заколоть кинжалом собственную дочь, чем увидеть ее вашей любовницей. Этот железный человек однажды плакал у меня на груди из-за того, что Флориза подхватила лихорадку. Он спалил бы Париж дотла, лишь бы его дочь не пролила ни слезинки, понимаете? Значит, вы должны понять, как ревностно он ее охраняет.

– Продолжай, продолжай, друг мой…

– А теперь, сир, вам следует узнать, что однажды во дворе дома Роншероля состоялось сражение между его людьми и молодым парнем, который вроде бы дрался, как лев, и который, когда его схватили и заперли, сумел каким-то волшебным образом улизнуть из темницы.

– И как же его зовут? – спросил король.

– Сир, его имя – Руаяль де Боревер.

– Как? Тот самый молодец, который так славно отделал твоего сына?

– Тот самый, сир, тот самый, кого вы несколько минут назад приказали повесить. Кроме того, вам следует знать еще вот что: этот негодяй сумел произвести на одну женщину столь живое и неизгладимое впечатление, что она, как подозревают, помогла ему бежать после того, как он был арестован во дворе дома великого прево.

– Что же, она влюбилась в этого юного героя?

– Очень может быть, сир! Во всяком случае, именно это заподозрил ее отец. Потому что эта женщина, вернее, эта молодая девушка – Флориза де Роншероль, Ваше Величество…

Король глухо выругался. Он побледнел. Его обычно тусклые, бесцветные глаза запылали. Губы задрожали.

– Как только этого Боревера поймают, – пробормотал он, – пусть скажут мне: я сам хочу увидеть его на виселице!

– Будьте уверены, сир… Нет смысла объяснять вам, в какое бешенство пришел от всего этого великий прево и как ему было больно… Ему куда приятнее было бы видеть свою дочь мертвой, чем потерявшей голову от любви к разбойнику с большой дороги. К висельнику. Из такого положения есть только один выход: замужество. Роншеролю известно, насколько горда и чиста его дочь. Он знает, что, поклявшись перед алтарем в верности одному человеку, она никогда не отдастся другому и во что бы то ни стало сдержит свою клятву. Роншероль опасается всего – стыда, смерти, катастрофы, – пока Флориза остается девушкой, способной на любой каприз. Но как только она станет замужней женщиной, ему не о чем будет тревожиться. Вот почему он предпочитает остаться с разбитым сердцем, разлучившись с той, кто ему дороже жизни, с той, кого он хотел бы всегда держать подле себя… и беречь, как самое драгоценное из всех сокровищ мира!

Король помрачнел. Страсть, видимо, подтолкнула его к каким-то странным подсчетам. Он нахмурился, он напряженно размышлял, иногда цедя сквозь зубы обрывки фраз, отдельные слова, которые, впрочем, были скорее всего понятны маршалу. Потому что тот наклонился к уху монарха и прошептал:

– Сир, верность Флоризы не вызывает сомнений. Когда она выйдет замуж, нам можно больше не опасаться, что ее сердечко взволнует кто-то другой. К тому же, и Боревер будет уже давно качаться на веревке. Но верность Флоризы не должна обескураживать нас самих: разве впервой нам преодолевать сопротивление?

– Да уж, – улыбнулся совершенно успокоенный король, которому, наверное, очень понравилось, что его поняли без каких-либо объяснений. – Отлично. Я хочу, чтобы свадьба состоялась как можно скорее.

Сент-Андре быстро обернулся и сделал знак Роншеролю. В ту же секунду король покраснел до ушей, потом так же резко побледнел, вскочил со своего места и рухнул обратно в кресло, тяжело дыша: Роншероль приближался к нему об руку с Флоризой…

Все собравшиеся с восторгом смотрели на красавицу девушку и так шумно выражали свое восхищение, что музыкантам пришлось остановиться. Придворные стали подходить ближе.

Король трепетал. Диана де Пуатье во все глаза глядела на приближающуюся Флоризу: так заходящее солнце могло бы изучать восходящую с другой стороны горизонта незнакомую звезду, еще ярче сияющую и куда более светлую и лучезарную, чем оно само. Екатерина вся дрожала: ее заставляло испытывать все муки ада это проклятое чувство, терзающее королев точно так же, как обычных женщин, и именуемое ревностью. А Мария Стюарт просто восхищалась, как восхищается истинный поэт и художник при виде совершенного творения господня.

– Сир, – сказал, подойдя к королю, Роншероль, и в голосе его прозвучало отчаяние высшего самоотречения, – не соизволит ли Ваше Величество разрешить мне представить мою дочь, невесту благороднейшего виконта Ролана д'Альбона де Сент-Андре? Мы просим Ваше Величество удостоить благословения этот союз, который составит счастье двух семей.

Он испустил тяжелый вздох и замер, не способный больше выдавить из себя ни слова.

– Подойдите, виконт! – приказал король тоном непередаваемой угрозы. – Мадемуазель, – продолжал он (и голос его дрогнул), – я счастлив дать вашему отцу разрешение на брак, о котором он просит. И я обещаю возложить на вашего супруга миссию, которая лучше всего скажет о моем к нему доверии. – Ролан чуть не упал на колени. – Что до вас самой, мне бы хотелось обеспечить вас приданым. Идите, господа, и пусть эта свадьба состоится как можно скорее.

Сказав это и не обратив внимания на то, как поспешно все отступили назад, Генрих II умолк: скорее всего, потому, что силы его были на исходе. В ту же минуту Флориза быстро сделала два шага вперед и прошептала:

– Сир…

Договорить она не смогла. Девушка упала без чувств на руки великого прево, который, отмахиваясь от предложений помощи, бережно поднял дочь и отнес в карету.

– Вот видите, сир, – шепнул в ухо королю Сент-Андре, – насколько мало нам опасен муж нашей прелестницы? Я абсолютно убежден, что нашел верный и надежный путь к успеху Вашего Величества…

А ведь тот, кто произнес столь постыдные слова, был отцом будущего супруга Флоризы!