Текст книги "Элеазар, или Источник и куст"

Автор книги: Мишель Турнье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

17

"Кровавая Рука" (Mano Roja) снискала зловещую славу своими многочисленными дерзкими злодействами – захватами дилижансов, ограблениями банков и караванов, угоном скота и прочими черными делами. За голову предводителя пятерки бандитов власти назначили впечатляющую цену, указанную на афишах во всех городах и пунктах сбора или проезда эмигрантов. Но пока что члены шайки ловко ускользали от полицейских облав и экспедиций, снаряженных для их поимки.

Об этих людях было известно крайне мало; знали только, что все они родом из северной Мексики и зовут их Педро-Ветеран, Фелипе – Счастливчик, Луис-Хитрец, Кривой Алехо и Лютый Хосе. И в самом деле, Хосе отличался какой-то особой, бесстрастной жестокостью, с которой он избивал или приканчивал свои жертвы, при том, что сам был моложе и меньше ростом всех в банде. Вполне вероятно, он как раз и стремился искупить свою молодость избытком кровожадности. История его жизни укладывалась всего в несколько мрачных, хотя и банальных для местного общества эпизодов. Отец работал в серебряном руднике и погиб при обвале, оставив жену с тремя детьми. Хосе, старший из них, не смог ужиться со вторым мужем матери, который пил горькую и избивал жену и пасынков. В конце концов, после очередной жестокой схватки с отчимом ему пришлось бежать, оставив того замертво лежащим на полу. С той поры он перепробовал все ремесла, доступные его юному возрасту и тщедушному телу, при необходимости постоянно скитаться, чтобы не угодить в руки полиции.

Но в глубине души Хосе никогда не забывал о матери, сестрах и пасторе их селения, который научил его грамоте и молитвам, а еще пению в церковном хоре. Временами, оставшись один, он принимался вполголоса напевать бесхитростный церковный гимн и пел до тех пор, пока слова странным комом не застревали у него в горле; тогда он разражался грубыми ругательствами и яростно пинал камни на дороге.

Он уже обнищал вконец, как вдруг однажды ему пришлось стать свидетелем погони: толпа деревенских жителей гналась за вором. Случай помог Хосе сбить с дороги разъяренных преследователей и таким образом выручить вора из беды. Через несколько дней Кривой Алехо, обязанный мальчишке жизнью, привел его в свою банду "Кровавая Рука". Хосе завоевал уважение товарищей, – он умел читать, не пил и дьявольски метко стрелял из револьвера, – уважение, но не любовь. Его малолетство и физическая слабость никак не вязались с холодной самоуверенностью, с какой он высказывался по поводу каждой их операции. По правде говоря, все они слегка побаивались его. Именно Хосе предложил банде перебраться дальше к северу, на те необозримые пространства, где двигались караваны Переселенцев и проходили стада. Уже месяц, как "Кровавая Рука" блуждала в пустыне, не находя для себя "выгодного дельца", и бандиты совсем было приуныли, когда внезапно Фелипе – Счастливчик обнаружил фургоны семьи О'Брайд.

Спрятавшись за обломком скалы, он следил за проезжавшими мимо фургонами. "Мужчина, женщина и двое детишек, – доложил он потом своим сообщникам. – С ними пес черт знает какой породы. Он едва не учуял меня. Первым делом надо будет покончить с этой проклятой животиной".

Дело не представляло никакой трудности. Педро довольно потирал руки: наконец-то, лакомый кусочек после месячного ожидания! Фелипе мысленно прикидывал, сколько они выручат от продажи четырех лошадей, двух фургонов и их наверняка ценного содержимого. Единственный глаз Алехо сверкал злобной радостью. И ни один из бандитов, казалось, не заботился о четырех трупах, которые они оставят на растерзание стервятникам и койотам пустыни.

Однажды вечером Хосе предложил, воспользовавшись темнотой, подобраться ближе к О'Брайдам и проследить за ними, чтобы вернее оценить их способность защититься от нападения. Никто не стал возражать.

Хосе нырнул в темноту; очень скоро ему удалось сориентироваться благодаря светлой точке – костру, разведенному путешественниками. Он сам удивился приступу гнева, одолевшего его при виде подобной беспечности. Как взрослый человек, глава семейства, мог подвергать такой опасности жену и детей?! Странно, ведь Хосе, напротив, должен был радоваться, что добыча легко идет ему в руки.

Беспокоил его только пес. Хосе медленно обогнул лагерь, держась подальше и с наветренной стороны, чтобы собака не учуяла его. Долгое время он не различал ничего, кроме силуэта высокого мужчины, который резко жестикулировал, стоя у костра. Хосе на цыпочках подкрался ближе, стараясь ненароком не задеть какой-нибудь камушек. Элеазар, держа в руке Библию, произносил пылкую речь. Жена и дети, вероятно, сидели по другую сторону костра, закутавшись в одеяла. Вскоре Хосе удалось приблизиться к пастору настолько, что он расслышал все им сказанное до последнего слова.

Пастор пересказывал свою беседу с индейским вождем, которому изложил план поселения в Калифорнии. Он нарисовал ему картину простой патриархальной жизни, основанной на Библейских заветах, – именно такую он собирался вести на новом месте.

– Бронзовый Змей выслушал меня молча и серьезно, – говорил Элеазар. – Он ни разу не прервал меня. Потом, в свою очередь, взял слово. Он поделился со мною беспокойством своего народа по поводу нашествия бледнолицых. Указав на свой лук со стрелами, он сравнил его с моим старым карабином.

– Все различие между нами заключено в этих двух предметах, – сказал он мне. – Стрела, выпущенная из лука на охоте, пролетает не более двадцати метров. Индеец-охотник должен вплотную подойти к стаду бизонов или даже замешаться в него. А для этого ему приходится надевать особую одежду и менять походку, движения, даже запах своего тела. Всему этому он с детства учится у старых опытных охотников. На самом деле, индеец – брат бизона. Он состоит в той же семье, что волки, орлы и бобры. Бизон отдает индейцу свое мясо, чтобы накормить его, шкуру, чтобы прикрыть и согреть тело, рога и кости для изготовления оружия и инструментов. А индеец любит и чтит бизона из благодарности и сыновнего уважения. Он следует за ним во всех его странствиях, – вот почему мы нынче оказались здесь.

И совсем иное дело бледнолицый человек. Его карабин убивает с трехсот метров. Он истребляет бизонов не из жизненной необходимости, но ради выгоды, чтобы продать его шкуру, а иногда и просто для развлечения. И вот теперь поголовье бизонов тает на глазах, а это страшно, ибо ставит под угрозу само существование их братьев индейцев. Бледнолицые – чужаки в нашей большой семье людей и зверей. Они для нас – кара Господня!

Вот, дети мои, какие ужасные слова привелось мне услышать от Бронзового Змея. Его взгляд исцелил Бенджамина. Но уста его глубоко ранили меня. Я раскрыл Библию, и мне бросились в глаза эти строки:

"И СКАЗАЛ ГОСПОДЬ БОГ: НЕ ХОРОШО БЫТЬ ЧЕЛОВЕКУ ОДНОМУ; СОТВОРИМ ЕМУ ПОМОЩНИКА, СООТВЕТСТВЕННОГО ЕМУ.

ГОСПОДЬ БОГ ОБРАЗОВАЛ ИЗ ЗЕМЛИ ВСЕХ ЖИВОТНЫХ ПОЛЕВЫХ И ВСЕХ ПТИЦ НЕБЕСНЫХ, И ПРИВЕЛ К ЧЕЛОВЕКУ, ЧТОБЫ ВИДЕТЬ, КАК ОН НАЗОВЕТ ИХ, И ЧТОБЫ, КАК НАРЕЧЕТ ЧЕЛОВЕК ВСЯКУЮ ДУШУ ЖИВУЮ, ТАК И БЫЛО ИМЯ ЕЙ.

И НАРЕК ЧЕЛОВЕК ИМЕНА ВСЕМ СКОТАМ И ПТИЦАМ НЕБЕСНЫМ И ВСЕМ ЗВЕРЯМ ПОЛЕВЫМ; НО ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА НЕ НАШЛОСЬ ПОМОЩНИКА, НАДОБНОГО ЕМУ".[15]15
  Бытие,II, 18–20.


[Закрыть]

Следственно, родство между человеком и животным в Раю было столь велико, что Бог доверил человеку дать имя каждому животному и даже надеялся, что тот подберет себе живое создание, близко схожее с ним самим, чтобы им возможно было спариваться. Но тут Его постигло разочарование. И Бог, видя свою неудачу, создал женщину, назначив ей делить ложе с человеком.

Что же касается животных, то человек, будучи существом плотоядным, вынужден убивать их, и домашних и диких. И это отвратительно. Индейцы ведут кочевой образ жизни, скитаясь из конца в конец необъятной прерии, вслед за стадами бизонов. И братья их – волки – действуют тем же манером.

Но мы, ирландские эмигранты, принадлежим к оседлой расе, и если в настоящий момент нам приходится странствовать, то лишь по необходимости, чтобы отыскать место для постоянного житья. Там выстроим мы наш дом, там распашем наши поля, насадим сады и огороды. И тогда мы будем отвечать призванию оседлых народов, пахарей и земледельцев, имя которому – вегетарианство. Мы станем питаться только фруктами и овощами и никогда больше не прольем крови животных.

Хосе выслушал, как во сне, эти исполненные покоя и величия слова, и когда Элеазар умолк, одновременно с ним опустил глаза к раскаленным головням костра, что с треском выбрасывали в воздух снопы искр. И ему почудилось, будто голос пастора исходил из самой середины этой огненной каверны, как голос Яхве звучал из Неопалимой Купины.

Внезапно он резко вздрогнул: кто-то легко коснулся его руки. Человек? Нет, всего только собака; Хосе признал в ней Василька, эскимосского пса, видевшего в темноте благодаря светлым глазам. Пес лизал ему руку и словно приветствовал своим голубым взглядом. Вместо того, чтобы лаем выдать чужака хозяевам, он обращался с ним, как с другом, целовал руку на свой собачий лад и всем своим поведением звал присоединиться к семье О'Брайд.

Позже, когда Хосе, наконец, решил возвращаться на стоянку "Кровавой Руки", он без особого удивления заметил, что пес бежит за ним следом. Восторженное изумление сообщников исполнило его насмешливой гордости. Они все не без оснований робели перед этим псом, ну так пускай теперь полюбуются, как он – смирный, ласковый, совсем ручной – трусит по пятам за своим новым хозяином!

Членам банды показался вполне естественным план Хосе: преследовать караван О'Брайдов на расстоянии и шпионить за ним по ночам. Так что назавтра, с наступлением сумерек, он вновь отправился к двум фургонам, проехавшим за день двадцать километров. Собака по-прежнему не отходила от него ни на шаг. Но как только Хосе остановился метрах в тридцати от костра, чье багровое пламя ярко освещало колеса фургона, пес со всех ног кинулся к хозяевам, встретившим его ликующими возгласами. Хосе, затаившегося поодаль, в темноте, непонятно отчего тронула эта радостная встреча. Его волнение усилилось, когда, подобравшись на несколько метров ближе, он стал свидетелем удивительного ночного концерта.

Благородная хрупкая кельтская арфа, извлеченная из фургона, покоилась меж колен Эстер. Сидя на легком ивовом табурете, женщина слегка нагибалась вперед, чтобы разобрать ноты на пюпитре, слабо освещенном дрожащими огнями двух факелов; ее пальцы проворно перебирали струны. Грустная чистая мелодия волнами аккордов взлетала к небу, где огромная круглая луна упрямо прорывала облачную завесу. Поистине, то был голос зеленой Ирландии, струившийся хрустальными ручьями среди бесплодной выжженной пустыни. И внезапно в музыку вплелись человеческие голоса – разные, но на диво слаженные, затянувшие торжественную песнь:

В НАШЕМ КРАЮ НАД ПОЛЯМИ БОЖЬИ ВИТАЮТ АНГЕЛЫ.

В НАШИХ СЕЛЕНЬЯХ КРЫЛАМИ ДОМА ОСЕНЯЮТ АНГЕЛЫ ТРАВ И ЦВЕТОВ НА ЛУГАХ ПЕРСТАМИ КАСАЮТСЯ АНГЕЛЫ.

В НАШИХ ОТКРЫТЫХ СЕРДЦАХ РАДОСТЬ ПОСЕЛЯТ АНГЕЛЫ.

Трудно описать волнение, охватившее Хосе, когда вслед за этим он услышал гимн Деве Марии, который в детстве пел по-латыни, вместе с другими мальчиками, в церковном хоре, а дирижировал им пастор-баптист из их деревни!

SALVE, REGINA, MATER MISERICORDIAE,

VITAE DULCEDO ETSPES NOSTRA, SALVE![16]16
  "Славься, Царица Небесная, матерь милосердная, Сладость жизни и Надежда наша, славься!" (лат).


[Закрыть]

Хосе едва удержался, чтобы не присоединиться к хору четверых ирландцев! Потом они завели другую песнь, в жестком, почти воинственном ритме; отец, мать и каждый из детей вступал поочередно, четко скандируя слова:

Элеазар: Я ЕСМЬ ГЛАС, ВОПИЮЩИЙ В ПУСТЫНЕ.

Эстер: Я ЕСМЬ РЫДАНИЕ В ПЕЧАЛЬНОЙ ДОЛИНЕ.

Бенджамин: Я ЕСМЬ ПЛАЧ, ОГЛАШАЮЩИЙ ГОРЫ.

Кора: Я СТОН, УЛЕТЕВШИЙ В МОРСКИЕ ПРОСТОРЫ

Элеазар: Я ЕСМЬ ГИМН ВО СЛАВУ

УЧИТЕЛЯ.

Эстер: Я ЕСМЬ МОЛИТВА К СЕРДЦУ СПАСИТЕЛЯ.

Бенджамин: Я ЕСМЬ СМЕХ, СОКРУШИВШИЙ ПРЕГРАДУ

Кора: Я ПЕСНЯ, НЕСУЩАЯ ДЕТЯМ ОТРАДУ.

18

Вернувшись к месту привала "Кровавой Руки", Хосе обнаружил, что на сей раз голубоглазый пес не последовал за ним.

Наутро он изложил свой план остальным бандитам. Он, якобы случайно, встретит О'Брайдов на дороге, притворись одиноким эмигрантом, пробирающимся, как и они, на запад. Далее он присоединится к этой ирландской семье и, таким образом, окажется в самом выгодном положении, чтобы обезвредить пастора, когда "Кровавая Рука" нападет на караван. Товарищи Хосе настолько очерствели сердцем, что никого из них не покоробила хладнокровная низость, с которой он собирался осуществить свой замысел. Они полностью одобрили его, договорившись увидеться еще раз, чтобы как следует все обсудить перед нападением.

На следующий день, около полудня, Хосе, с тощим узелком за плечами, встретил О'Брайдов; это удалось ему тем более легко, что фургоны еле-еле продвигались по неровной местности, усеянной обломками скал и обугленными древесными стволами. Пастор больше всего опасался серьезной поломки одного из фургонов и вел своих лошадей крайне медленно и осторожно.

Поздоровавшись и назвав себя, Хосе тотчас предложил Эстер помочь править вторым фургоном. Он зашагал перед упряжкой на пару с Бенджамином; вокруг них радостно прыгал Василек.

Вечером Хосе согласился разделить с хозяевами вечернюю похлебку, но сразу же после ужина скромно отошел от лагеря, устроившись на ночлег в расщелине скалы, укрывшей его от ветра и посторонних взглядов. Он чувствовал мрачную недоверчивость пастора и старался не вызывать в нем подозрений ни лишними разговорами, ни поступками.

Назавтра, когда серый горизонт еще не окрасился зарей, Элеазар прочел утреннюю молитву, долженствующую вверить предстоящий день покровительству Господа. Каждый из четверых ирландцев по очереди произнес магическую формулу мистика Ангелюса Шуазельского:

"БЕЗБОЯЗНЕННО И С ЛЕГКИМ СЕРДЦЕМ ПУСКАЙСЯ В НЕВЕРНОЕ, ПОЛНОЕ СЛУЧАЙНОСТЕЙ СТРАНСТВИЕ ПО ЖИЗНИ, ЛЮБВИ И СМЕРТИ И БУДЬ СПОКОЕН: ДАЖЕ ЕСЛИ ТЫ ОСТУПИШЬСЯ, ТО НИКОГДА НЕ ПАДЕШЬ НИЖЕ РУКИ ГОСПОДНЕЙ!"

Эти слова принимали самый разный смысл в зависимости от того, кто их произносил – Элеазар, Эстер, Бенджамин или Кора. Затем все четверо одинаковым движением повернулись спиной к розовому встающему солнцу и решительно направились в сторону запада. Зато каждый вечер их лица обращались к заходящему светилу, а тени, бежавшие перед людьми по утрам, в сумерках тянулись позади. Именно по ним путники безошибочно определяли, что движутся в верном направлении – на запад, к Калифорнии.

Чем дальше они шли, тем более иссушенной, бесплодной и унылой становилась окружающая местность. Вскоре им стали попадаться унизанные шипами алоэ, агавы в форме канделябров и берберские смоковницы с мохнатыми ветвями. К полудню зной становился совсем невыносимым. Пастор бранил детей, непрерывно просивших пить. Им следовало не только экономить воду, но и остерегаться простуды, постоянно охлаждая раздраженное жарой горло. Ни в коем случае нельзя было выпивать более трех литров в день. Вот когда детям представился случай закалить волю и научиться владеть собой. Им надлежало помнить о страданиях Иисуса на кресте. Он мучился жаждой, а римские солдаты подносили ему на острие копья губку, пропитанную уксусом.

Солнце уже покатилось к горизонту, как вдруг глазам путников предстало мрачное зрелище. Перед ними на песке лежал труп в одежде мексиканского всадника, вернее, пастуха – gaucho, судя по широким штанинам и шпорам со звездочками. Засуха превратила тело в мумию, окаменевшую настолько, что ни один стервятник, ни пернатый, ни четвероногий, не позарился на него.

Конь и оружие покойного, по всей вероятности, были похищены. Склонившись над трупом, Элеазар вынул из его правой руки клочок грубой бумаги. Перед смертью человек успел начертать на нем несколько слов по-испански, окровавленным пальцем. Хосе прочел и перевел их: "Мой друг убил меня, чтобы ограбить". С минуту пятеро путников молча постояли над телом. Один только Хосе приметил острый, испытующий взгляд, брошенный на него Корой. Несмотря на жару, его прошиб холодный пот. Пастор раскрыл свой псалтырь и прочел над незнакомцем заупокойную молитву. Но он принял решение не погребать мертвеца, а двигаться дальше.

Дождавшись темноты, Хосе незаметно покинул лагерь и пошел в ту сторону, где, по уговору, затаились его сообщники. Бандиты решили напасть на семью О'Брайд через сутки, в полночь. Затем Хосе вернулся к месту привала. Ему было не по себе оттого, что на этот раз Василек опять провожал его. Глупо, конечно, – ведь собаки не умеют говорить. И все-таки воспоминание об осуждающем взгляде Коры не давало ему покоя.

Назавтра решение Хосе окончательно окрепло. Впрочем, времени у него было в обрез. Он известил пастора, что обнаружил свежие следы, идущие параллельно их маршруту; скорее всего, за ними следуют бандиты и нужно готовиться к самому худшему. Каким оружием располагают О'Брайды? Пастор вынул свой старенький карабин и пистолет. Хосе положил перед ним оба свои револьвера и обещал нынче же вечером научить Бенджамина стрелять. Мальчик, уже оправившийся от укуса гремучей змеи, смотрел на него восторженными глазами. Эстер также предстояло показать свое умение владеть оружием. Таким образом, семья располагала четырьмя защитниками. "А я что же, совсем ни при чем?" – спросила Кора. Отец порывисто обернулся к девочке. "Твоя чистая душа – зеркало мира, – сказал он ей. – Что бы ни случилось, ты будешь правдивым свидетелем нашей судьбы".

Чуть позже, оставшись наедине с Хосе, Кора сказала:

– Василек мне все рассказал. Я знаю, кто ты!

– Кто я на самом деле, ты очень скоро узнаешь, – ответил ей Хосе и слегка потрепал Кору по щеке, словно напоминая ей, что она всего лишь маленькая девочка.

Кора насупилась и обиженно повернулась к нему спиной.

Следующей ночью, в густом безмолвном мраке, Хосе разбудил Элеазара, Эстер и Бенджамина: ему почудился шорох камней, как будто к лагерю подбирались несколько человек. Он предупредил, что люди, крадущиеся тайком, могут питать лишь преступные намерения и потому необходимо стрелять первыми.

– Это наш единственный шанс, – твердил он.

Но, к несчастью, Хосе плохо знал пастора.

– Стрелять первыми в людей, о которых мы ровно ничего не знаем?! – возразил тот. – Но тогда мы сами будем преступниками!

– Значит, вы собираетесь защищать своих детей после того, как они погибнут? – обреченно спросил Хосе.

Он уже понял, что Элеазар ему не уступит, и занялся Эстер с Бенджамином, велев им лечь под первый фургон и стрелять по любой движущейся точке. Сам же он распластался на брезентовой крыше фургона, чтобы вернее наблюдать за происходящим. Пастор укрылся во втором фургоне вместе с Корой.

Хосе надеялся первым заметить и расстрелять бандитов. Но все вышло иначе. Первый выстрел прогремел из-за стенки заднего фургона. Последовала короткая, беспорядочная пальба.

Хосе несколько раз выстрелил в направлении вспышек, мелькнувших в темноте. Затем вновь настала тишина, прерываемая только удалявшимся хрустом камешков под ногами одного или двух бегущих.

Хосе торопливо спрыгнул со своего наблюдательного поста и поспешил к Эстер и Бенджамину. Оба были живы и невредимы. Все бросились к заднему фургону, откуда прозвучал первый выстрел. Хосе не стал спрашивать, кто из двоих, пастор или Кора, воспользовался допотопным карабином. Он был почти уверен, что стреляла Кора, но к чему сейчас выяснять, действительно ли эта маленькая девочка решилась на такой геройский поступок. Главное, она осталась цела. К несчастью, этого нельзя было сказать о пасторе. Он недвижно лежал на левом боку, и Хосе содрогнулся, увидев на его правом бедре кровавую рану.

Им пришлось также с грустью констатировать, что у самой сильной и выносливой из четверки лошадей – Уголька – перебит хребет, и конь не сможет двигаться дальше. Взяв фонарь, Хосе обследовал подступы к лагерю и нашел трупы двух злоумышленников. Он узнал в них Луиса – Хитреца и Кривого Алехо. Фелипе-Счастливчик и Педро-Ветеран, по-видимому, бежали и вряд ли осмелятся повторить нападение. Но все же следовало сохранять бдительность.

Путники заставили себя немного поспать, но с первыми проблесками зари принялись снаряжаться в дорогу. Эстер обработала рану пастора. К сожалению, было ясно, что он не скоро встанет на ноги. Невзирая на мольбы Коры, Хосе решился прикончить вороного коня выстрелом в ухо. Но оставшаяся лошадь не могла тащить фургон в одиночку. Нужно было ограничиться одной повозкой, бросив другую и пожертвовав частью вещей и мебели, которые в ней находились. Сколько же слез и колебаний потребовал этот отбор! Тем не менее, Эстер даже не пришлось просить за кельтскую арфу. Все единодушно решили предоставить ей почетное место в их, теперь уже единственном, фургоне.