Текст книги "Неверный шаг"

Автор книги: Мишель Рио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

* * *

Стрела полетела в цель. Наконечник глухо пробил картонную коробку и застрял в первом круге. Жюли закричала:

– Ты видел, видел?!

Незнакомец, сидевший на стуле немного поодаль, с книгой в руке, встал, подошел к мишени и похвалил девочку. Внезапно он вскинул голову. Со стороны большой усадьбы донесся шум мотора. Ни минуты не раздумывая, незнакомец зашел в дом и вышел назад с пистолетом за поясом, спрятанным под курткой. Мотор замолчал. Хлопнула дверца. Незнакомец взял Жюли за руку, отвел в дом и сказал:

– Побудь здесь. Из дома ни ногой. Сиди тихо как мышка, пока я за тобой не приду. Только я или мама. Больше никто. Ты хорошо поняла?

– Это такая игра?

– Да. Это игра. Ты хорошо запомнила? Только мама или я. И никто другой.

– Ладно.

Незнакомец вышел во двор, аккуратно прикрыв за собой дверь. Вместо того чтобы избрать обычный путь по проселку, он обогнул дом, пробрался через живую изгородь и побежал напрямик через сад, прячась за деревьями. Достиг южного фасада и приник к стене рядом с открытым окном гостиной. Осторожно заглянул внутрь. Перед Мари стоял Мерло.

– Пришлось изрядно попотеть, – говорил он. – Но теперь все уже позади. У меня все недостающие улики. Я приехал забрать бумаги. Теперь никто не подкопается.

Это будет эффект разорвавшейся бомбы. Я выезжаю немедленно. Специальный номер выходит сегодня ночью. Ты едешь со мной?

– Нет. Я приеду позже.

Мерло внимательно посмотрел на нее.

– Что-то не так, Мари?

– Нет. Все в порядке.

– Что случилось?

– Ничего. Сейчас принесу.

Она исчезла за дверью и скоро вернулась с туго набитым портфелем в руках, поставила его на стол. Мерло открыл его, вынул из кармана сложенную стопку бумаг, сунул их в портфель.

– Скажи мне, что все-таки случилось, – повторил он.

– Ничего. Все закончилось. И тем лучше. Только как-то еще не верится. А теперь тебе нужно ехать.

Мерло раздумчиво поглядел на нее. Потом взял портфель и направился к выходу, открыл дверь и тут же попятился. Двое мужчин ворвались в гостиную, мгновенно наставив на Мари и Мерло автоматические пистолеты. Франтоватого вида, изящный и еще довольно молодой человек вошел последним, с пустыми руками. Учтиво поклонился.

– Сударыня, позвольте представиться. Рене Альберти. Полагаю, вам, мсье Мерло, мое имя должно быть знакомо.

Он перевел взгляд на портфель, который Мерло по-прежнему сжимал в руке.

– Так вот, значит, где они хранятся, – бесценные письмена.

С лукавой улыбкой взглянул на Мари и Мерло.

– Вам непонятно, конечно же, не почему я здесь, но каким образом нашел дорогу. Ну, имея четыре машины и радиосвязь, мы могли без особого труда проследить за вами, мсье Мерло, не возбуждая, разумеется, ваших подозрений.

– Как вы меня засекли? – с усилием спросил Мерло.

– Манжен.

– Вы лжете!

– Ну что вы, какой мне резон вам лгать? Манжен раскрыл мне роли, которые играли в этом деле вы, мсье, и вы, мадам Бремон. Не судите его слишком строго. Его жена была у нас, а есть вещи, вид которых человек, – даже очень смелый, каким был Манжен, – не в состоянии перенести.

– Что вы с ним сделали?

– Я же сказал: «каким был Манжен», мсье Мерло, что в принципе делает ваш вопрос излишним. Я имею в виду, что теперь Манжен мертв. И его жена тоже. Мне очень жаль, но вы, вероятно, согласитесь со мной, что не много толку уничтожать документы, оставляя живых свидетелей. Наблюдая за вами, я, кроме того, имел случай близко узнать многих из ваших друзей и немного укоротить их болтливые язычки. В этом деле уже чересчур много покойников, поверьте мне. И я чрезвычайно рад сообщить вам, что вы будете последними. В этой связи, сударыня, мне также радостно думать, что вашей маленькой дочки нет сейчас с нами, и я искренне пожелал бы ей и не появляться до нашего ухода. Это избавило бы мою совесть от тяжкого бремени.

Мари задрожала всем телом. Хлопнули два выстрела. Двое подручных Рене Альберти рухнули на пол с окровавленными головами. Альберти испуганно оглянулся на окно и поднял руки. Незнакомец, держа его под прицелом, оперся рукой о подоконник и прыгнул в комнату.

– Сколько людей осталось снаружи? – спросил он.

– Один, – ответил Рене Альберти упавшим голосом.

– Открой дверь и позови. Просто крикни: «Иди сюда» или «Идите сюда». Прибавишь хоть слово, стреляю. Если скажешь «иди сюда», а тебя переспросят: «Кто?», – тоже стреляю.

– Их двое, – поспешно сказал Альберти.

Незнакомец быстро обыскал его, удостоверился, что оружия при нем нет. Взял его за локоть и грубо толкнул к двери.

– Когда позовешь их, встанешь на середине комнаты, руки в карманы, спиной к дверям. Пошел!

Альберти приоткрыл дверь, незнакомец укрылся за ней; Альберти крикнул:

– Оба ко мне!

Его голос больше походил на кваканье. Он засунул руки в карманы и отошел на середину комнаты. Вошли двое мужчин, второй в ливрее личного водителя. Водитель свалился с дыркой в затылке. Тот, что шел первым, обернулся и поймал пулю в лоб. Он упал на спину, раскинув руки крестом. Рене Альберти, подпрыгивавший при каждом выстреле, не сошел с места. Онемев от ужаса, Мари и Мерло следили за происходящим. Незнакомец бросил взгляд за дверь, закрыл ее, подошел к Альберти. Брюки Альберти были мокры, моча растекалась лужицей на полу. Незнакомец нажал на спусковой крючок. Рене Альберти осел на склизкий паркет. Незнакомец сказал Мари:

– Пусть вас защищает полиция. Эти люди слишком сильны для вас.

Повернулся к Мерло и показал на трупы:

– Уберите их. Скоро придет Жюли. Не нужно, чтобы она видела.

– Кто вы такой? – хрипло закричала Мари.

– Не имеет никакого значения, это ваши слова. Вы разве не помните?

– Кто вы?

Он вышел за порог и на всякий случай еще раз осмотрел окрестности дома. Потом по полевой дороге вернулся к себе. Жюли послушно сидела на раскладушке, как он ей и сказал.

– Все, Жюли, пора идти домой.

– Игра закончилась?

– Да.

– Не очень она веселая, твоя игра. Я так ничего и не сделала.

– Сделала. Ты много сделала. И даже выиграла.

Жюли засмеялась. Подняла с пола свой лук и стрелы и вышла из комнаты.

– Забирай и мишень, – сказал он вдогонку, протягивая ей коробку. Потом наклонился к ней и нежно поцеловал в обе щеки. Она поцеловала его в ответ.

– Теперь иди.

Она прошла по тропинке, таща за собой великанскую коробку. Он проводил ее глазами, пока она не исчезла за поворотом. Зашел обратно в комнату. Вынул из шкафа оба чемодана. Какое-то время в нерешительности смотрел на них, потом присел к столу. Он сидел все в той же позе, когда вдруг открылась дверь. В мгновение ока он стоял на ногах, рука скользнула под куртку, нащупала рукоятку пистолета. Но то был чистый рефлекс, его глаза остались пустыми, а взгляд бесцельным. Он пришел в себя, когда Мари заговорила.

– Мне все равно, кто бы вы ни были и что бы вы ни сделали, – произнесла она отчетливым и ровным голосом. – Я люблю вас.

Он попятился. Не спуская с нее глаз, открыл потайное дно чемодана, вытащил оттуда фотографию и письмо и швырнул на стол. Мари словно окаменела.

– Вы меня любите? – переспросил он.

Наступила тишина. Мари плакала.

– Да, – наконец вытолкнула она из себя с очередным всхлипом.

Незнакомец вышел за дверь. Заметил на стуле перед крыльцом книгу, которую не успел дочитать. Забрал ее. Дошел до сарая, сел в машину, завелся. Когда выезжал, увидел через настежь открытую дверь Мари – застывшую на том самом месте, где он ее оставил.

* * *

«Вот человек идет по узкой горной тропе. Вдруг спотыкается и срывается в пропасть. Чтобы это произошло, потребовалось совпадение целого ряда обстоятельств. Но какова была причина, спросим мы. На этот вопрос каждый, не задумываясь, ответит: неверный шаг. Причем этот конкретный, непосредственно предшествующий событию факт отнюдь не имел решающего и самого необходимого значения в ряду других. Многие другие были необходимы точно в такой же степени. Но среди всех прочих он отличается несколькими весьма примечательными свойствами: он был самым последним по времени, наименее предсказуемым и наиболее причудливым в общем порядке вещей».

Неизвестный поднял глаза от книги и взглянул наружу через стекла машины. Поляна представлялась темным колодцем, полукружье стен которого – выстроенное высокими оголенными мачтами приморских сосен, сливавшихся плотным густым султаном, – открывалось наверху слепым окном бледного предзакатного света. В этой растительной обмуровке русла лесных дорог прорезали глубокие расселины. Безмятежный покой вечера отмерялся ровным гулом далекого прибоя, нашептывавшего вполголоса свой незатейливый мотив. Природа, предоставленная самой себе, в ласковых сумерках являла заповедную прелесть Закона.

Опустив глаза к книге, неизвестный заметил, что буквы сливаются в надвигающейся темноте. Он зажег в салоне свет и продолжал читать.

«Историки представляют людей как существа с незамутненным сознанием. Почитать некоторые книги по истории, так можно подумать, будто все человечество состоит из логически мыслящих и действующих людей, для которых движущие пружины их дел и поступков не представляют ни малейшего секрета. При нынешнем состоянии исследований в области психической деятельности, ее темных сторон и неизведанных тайников это тойько лишнее свидетельство неизбежного несоответствия уровней развития современных наук. По сути дела мы опять сталкиваемся здесь – в более общем и универсальном объеме – с давним и много раз уже отмечавшимся заблуждением нашей экономической теории. Изобретенный ею „homo œeconomicus“ остался пустой тенью не потому только, что, как думалось его отцам, он движим исключительно собственной выгодой: худшим заблуждением было представлять, будто он способен составить себе столь четкое представление об этой выгоде».

Неизвестный кончил читать и закрыл книгу. Услышал свой собственный голос, спрашивающий Кремона: «Вы хотите знать все до точки? Предпочитаете определенность?» И, связав между собой историка, написавшего книгу, и убитого журналиста, отдавших свои жизни во имя идеи, не нашел ясного ответа, чем же эта идея, ценность которой, по словам историка, неизбежно относительна, могла оправдать столь радикальную приверженность. И наоборот, думая о себе, он отчетливо представлял, как зыбкая неопределенность, подтачивая «логический» ум, становится смертоносной. Он взял в руки книгу, вырвал в конце чистую страницу и написал:

«Для Мари Бремон.

Я по-прежнему утверждаю, что любовь – это парадоксальная аномалия под спудом всевластного естественного закона. А история, основанная на последовательном постижении этого закона применительно к человеческой породе, каждый раз бесплодно и рьяно стремящаяся воплотить его отрицание, – сама история есть не что иное, как противоестественная аномалия, дерзкая и отчаянная случайность на фоне конечности всего живого и вечности материи, подчиненных одному нехитрому правилу. Но может быть, материя, жизнь, правило и сам случай обретают свой смысл, другими словами, надежду в начале и извинение в конце, в осуществлении этой ничего не сулящей двойной аномалии: истории любви. Этой мыслью я обязан вам, вы с Жюли подарили ее мне. Теперь мне больше ничего не осталось. И эта абсурдная конечная цель, жить для которой ни мое теперешнее положение, ни совершенные мной дела не дают мне никакого основания и которая преграждает мне путь возвращения к закону, напоминает мне о другом значении слова „конец“».

Он перечитал последнее слово. Ненадолго задумался. Потом скомкал записку, бросил в пепельницу, поджег. Смотрел, как огонь пожирает ее. Вынул из-за пояса пистолет. Раздался короткий щелчок. Встревоженные птицы умолкли и улетели прочь. Но вскоре, ободренные воцарившимся безмолвным спокойствием, они вернулись и возобновили свои песни и порханье с ветки на ветку. Вечер, медленно сгущавший синеву неба, на дне глубокой поляны превращался в ночь. Посредине поляны из окон машины сочился желтенький свет. И этот искусственный огонек, вначале спугнувший лесных зверей, в конце концов привел их назад.