Текст книги "Ставка на темную лошадку"
Автор книги: Мишель Мартин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
– Все отлично, – искренне сказала Саманта, обнимая подругу за тонкую талию. – Ты выглядишь замечательно, стол накрыт безукоризненно, и твоя кухарка, я уверена, тебя не подведет. А самых скучных гостей я беру на себя – так что тебе не о чем беспокоиться.
– Как ты можешь судить? Ведь ты ни разу не собирала гостей с тех пор, как ваши родители умерли.
– Я могу сказать только одно: ты уже битый час слоняешься по дому, в сотый раз все перепроверяешь и наверняка довела всю прислугу до белого каления.
– Не надо напоминать, как хорошо ты меня знаешь, – улыбнулась Уитни.
Она, видимо, решила сменить гнев на милость, взяла подругу под руку, и они вместе вышли из столовой.
– Уитни, это гости? – поинтересовался сенатор Шеридан – он как раз спускался вниз под руку с женой.
Сенатору было шестьдесят два года, пышная седая шевелюра очень украшала его, а крючковатый нос обожали мастера политической карикатуры. Оливии Шеридан на вид никак нельзя было дать более тридцати пяти, хотя ей уже исполнилось сорок семь. И все это благодаря неустанным заботам массажистов, косметологов, частных тренеров и разумному использованию достижений пластической хирургии. В восемнадцать лет она осуществила свою заветную мечту – вышла замуж за самого перспективного жениха во всем штате – и ни разу потом не пожалела о своем выборе.
– Думаю, это они, папа, – ответила Уитни.
– Ах, Саманта, это ты? – как всегда сдержанно спросила Оливия – это была ее обычная манера говорить.
– Как видите, – усмехнулась Саманта. – У вас очень красивое платье.
– Оно от Версаче, – снисходительно улыбнулась миссис Шеридан и любовно погладила шелк цвета персика.
Первыми, к огорчению Уитни, приехали жгучие брюнеты близнецы Хенли, затем – наследник нефтяного магната Эрик Лэнгтон вместе с Эрин. Их появление мало обрадовало Уитни, и Саманта с Эрин обменялись понимающими улыбками. Но, к счастью, вскоре появились архитектор Донован Стрейк, Гэррик Дженнингс – крупная фигура в авиаперевозках, – а вслед за ним прибыли Маккензи и Ноэль Бомон. Теперь Уитни не могла пожаловаться на недостаток внимания. Она кокетничала со всеми, намеренно не замечая Каллена.
Каллен многозначительно взглянул на Саманту, и она пожала плечами. Уитни явно не собиралась сдаваться.
Все общество направилось в гостиную, где царствовал белый цвет. Белым было все: от мозаичного пола до мебели и прозрачных штор на окнах. Оживляли комнату лишь цветы в нескольких вазах и яркие наряды гостей.
Не дождавшись внимания от женщины своей мечты, Каллен подошел к Саманте. Даже в смокинге он казался ей кельтским воином; его шрам резко контрастировал с изысканным единообразием комнаты.
Саманта могла поспорить, что Уитни стиснула зубы, заметив, как Каллен улыбнулся ей. А еще она почувствовала, как предательски напрягается тело…
– Вижу, в свой узкий круг Уитни тебя не допустила, – торопливо констатировала Саманта.
– Она вовсю старается заставить меня ревновать, – объяснил Каллен. Внезапно он коснулся щеки Саманты, и ей показалось, что ее словно опалило огнем. – Я решил отплатить Уитни той же монетой, но ты должна мне помочь. Засмейся погромче, чтобы Уитни услышала. Сделай вид, что я сказал что-то чрезвычайно удачное.
Саманта послушно рассмеялась. Ее смех прозвучал так непривычно обольстительно, что Каллен был поражен.
– Отлично! – восхитился он. – Где ты научилась так смеяться?
– В Париже, естественно, – ответила Саманта, с трудом приходя в себя после мгновенной вспышки возбуждения, которую вызвало его прикосновение.
– Что и говорить, теперь ты совсем не тот сорванец, которого я знал.
Она свысока посмотрела на него и снисходительно улыбнулась.
– А Эрин просто светится от счастья, – заметил Каллен, глядя, как сидящая на маленьком диванчике Эрин весело болтает с Эриком Лэнгтоном. Мимо них с бокалом вина проходил Ноэль Бомон. Он наклонился, что-то шепнул на ухо Эрин, и она от души расхохоталась.
– Да, она не перестает светиться с тех пор, как ее назначили ведущей виолончелисткой в оркестре Национальной оперы. Все-таки моя сестра – поразительная женщина! Если бы ее энергию собрать и продавать, мы бы вмиг разбогатели.
– Ты тоже себя неплохо показала. Только и говорят, что о твоих успехах в Морвен-парке.
– Да, мои лошадки отлично смотрелись.
– А я начинаю верить, что на осенних соревнованиях с тобой будет трудно соперничать.
– Дорогой мой, я намереваюсь на этих состязаниях затмить всех! – заносчиво ответила Саманта.
– Ни секунды не сомневаюсь в вашем успехе, моя милая мисс Ларк, вы всегда и везде ослепительны.
– Вот это да! – удивилась Саманта. – Лесть – вещь приятная, можешь продолжать.
Каллен рассмеялся, и она увидела, что давняя боль отступила куда-то далеко в глубину его глаз.
– Ты так удивилась, будто мужчины никогда не говорили тебе комплименты.
– Если не считать Ноэля, с которым в этом деле мало кто сравнится, должна признаться, что мне уже давно приходится обходится без комплиментов в свой адрес. Дошло до того, что я забыла, как это приятно. Давай начинай хвалить мои глаза.
– Ах! – воскликнул Каллен, сжимая Саманту в объятиях. – Твои глаза напоминают два освещенных изнутри маленьких озерка какао.
– Поэт из тебя неважный. – Саманта не удержалась и прыснула.
– «…но сердцем я предан и смел!» – торжественно процитировал Каллен, разжимая объятия.
– Оказывается, ты еще помнишь кое-что из Вальтера Скотта.
– Стал перечитывать в последнее время, а то ты меня совсем затравила.
– Интересно, чем еще из своих прежних пристрастий ты пожертвовал в угоду большому бизнесу? – Она пристально смотрела на него, склонив голову набок.
– Кажется, ничем.
– А вот и неправда! Во-первых, из твоей жизни исчезли лошади. – Она принялась методично загибать пальцы. – Потом – Скотт; а еще – семья, друзья, дом… Ну, а караоке ты хотя бы помнишь?
– Солидным бизнесменам некогда петь караоке, – хмуро заметил Каллен.
– Тогда скажи, пожалуйста, часто ли ты играл в бейсбол? Ты, гордость школьной команды!
– Ни разу.
– Может быть, ты позволяешь себе иногда побродить пешком по окрестностям?
– Признаться, нет.
– Но ты хотя бы купался в Тихом океане?
– Тоже нет, – озадаченно признался Каллен. – Я был занят только работой, устраивал бессчетное количество деловых обедов и ужинов… Ну, и, конечно, думал об Уитни.
– Ты был за последние десять лет хоть один раз в театре?
– Должно быть, был… – Он подумал немного и растерянно взглянул на Саманту. – Нет, точно не был. Вот ужас!
– Да, ты прав, это ужас, – тихо согласилась она. – Ты так рвался осуществить мечту Тига и построить жизнь, к которой стремится Уитни, что совершенно обеднил свою собственную жизнь, лишил ее радости. А ведь ты не Тиг, ты Каллен, и тебе нужно совсем другое. Ты уверен, что должен и дальше существовать без всего того, что тебе дорого?
Хотя целый рой кавалеров расточал Уитни комплименты, она не сводила глаз с Каллена. Он так увлекся разговором с Самантой, что ни разу не взглянул в ее сторону! С досады Уитни разогнала всех поклонников и теперь пыталась найти утешение, изливая душу Мисси Баррисфорд за бокалом вина.
– Какой дешевый спектакль! – возмущалась она.
Мисси очень шел брючный костюм из панбархата цвета бордо. Она проследила за взглядом подруги и увидела Каллена и Саманту, которые о чем-то оживленно беседовали.
– Перестань, Уитни, – успокаивающе проговорила она, – ты же не станешь выходить из себя из-за Саманты?
– При чем здесь она? Дело в Каллене! Ты только посмотри, как он на нее смотрит: как кот на сметану. Я в жизни еще так не злилась. Какое унижение! Как он смеет пренебрегать мною на глазах у всех?! Ведь я же люблю его!
Мисси весело рассмеялась:
– Чушь, Уитни. Ты прекрасно знаешь, что всю жизнь любила исключительно себя. А сейчас тебе досадно, что уязвили твое самолюбие.
– Что ты такое говоришь, Мисси? – У Уитни на глазах показались слезы. – Все эти годы я рассказывала тебе обо всем, ничего не скрывала, и у тебя поворачивается язык сказать обо мне такое!
– Я слишком хорошо тебя знаю, – с нежностью улыбнулась Мисси. – Поэтому я предпочитаю больше доверять твоим чувствам, чем словам.
Слова подруги смутили Уитни, и, чтобы справиться с замешательством, она решила действовать. Уитни грациозно поплыла через зал к Каллену и попыталась отвлечь его внимание от Саманты. Однако дело продвигалось туго. Только минут через десять ей показалось, что желанная цель близка, но в этот момент объявили, что ужин подан.
«Как не вовремя!» – скрипнула зубами Уитни. Ее заранее составленный план грозил бесславно провалиться. А ведь она так тщательно все продумала, чтобы заставить Каллена ревновать! Договорилась с Ноэлем, что он проводит ее к столу, и места распределила с дальним прицелом. Ей хотелось наказать Каллена за то, что он посмел притвориться, будто увлечен другой женщиной. Поэтому Ноэля она усадила по левую руку от себя, справа оставила место для Гэррика Дженнингса, а вот Каллена сослала на противоположный конец стола. И хотя она намеренно посадила его подальше от Саманты, это было слабым утешением: желанного преимущества ей добиться так и не удалось.
За ужином Ноэль был, как всегда, любезен, Гэррик изо всех сил старался очаровать Уитни, но вот Каллен… Он обращал внимание исключительно на мать и Эрин, между которыми сидел. На протяжении всего ужина он ни разу не посмотрел в ее сторону! И впервые за долгие годы их романа Уитни почувствовала, как в глубине души ее шевельнулся страх…
Однако она посчитала недостойным для себя менять стратегию. После ужина, окружив себя своей восторженной гвардией, Уитни целиком и полностью игнорировала Каллена.
– Бедный Каллен! – со вздохом посочувствовала Саманта, стоя рядом с ним у ведущей в сад раскрытой двери веранды. – Уитни рядом, только руку протяни, а ты целый вечер вынужден тратить на меня.
– Не надо меня жалеть, – с улыбкой возразил он. – Меня вполне устраивает твое общество.
– Ты все-таки очень хороший человек, Каллен. Какая же Уитни глупая!
– Неужели процесс ухаживания всегда сопровождается столкновением характеров? – вздохнул Каллен.
– Ну что ты, конечно, нет! По крайней мере, так быть не должно. – Саманта нахмурилась, кусая губу, и Каллен взглянул на ее рот со смутным беспокойством. – Мне кажется, когда двое встречаются, их задача – получше узнать друг друга, выяснить, что кому нравится, что нет. Ухаживание – вещь полезная. Оно позволяет обнаружить, нет ли у любимого человека каких-нибудь отвратительных привычек, понять, не опасно ли быть с ним откровенным, определить границы доверия… При этом выясняется также, как относится к роману семья, рада она или нет возможности сбыть вас с рук. В большинстве случаев во время ухаживания любовь растет и крепнет, пока не станет достаточно сильной, чтобы привести влюбленную пару к алтарю. А если не было длительного романа, у кого-нибудь из них в последнюю минуту могут возникнуть сомнения и желание бросить все и бежать куда глаза глядят. А вообще-то из того, что мне приходилось наблюдать, могу сделать вывод: свадьба – серьезное испытание любви. Чтобы его пройти, любовь должна быть очень прочной.
Каллен с улыбкой провел рукой по ее шелковистым волосам.
– Мне нравится, как ты ведешь свою роль в нашем предполагаемом романе. Видно, что у тебя все хорошо продумано.
– Двадцать лет – срок приличный. За это время можно много всякого придумать, – ответила Саманта внезапно севшим голосом.
– Ты самая милая женщина из всех, кого мне приходилось встречать.
Так и не убрав руку с ее волос, Каллен наклонился, собираясь поцеловать ее в лоб. Но так уж случилось, что в этот момент Саманта подняла голову, и его губы коснулись ее рта. Ощущение приятного тепла и нежности охватило Каллена. Он несколько раз прикоснулся к ее губам, а затем прижался к ним в долгом поцелуе. Пьянящее тепло медленно кружило голову, туманило разум. Саманта запустила руку ему в волосы, еще теснее притягивая к себе его голову. Он почувствовал дурманящую сладость ее губ, жадно тянущихся к нему, и его охватило желание оказаться с ней в постели и часами, не отрываясь, пить из этого упоительного источника…
8
Каллен почувствовал, как тело Саманты сладострастно изгибается ему навстречу. Он устремился в нее, с радостью ощущая силу ее пальцев, впившихся в спину. Ему передалось наслаждение, которое ей доставляло его движение внутри ее. И ее стон завершился жарким требовательным: «Да!»
Каллен резко проснулся и рывком сел на постели в своей погруженной во тьму спальне. Сердце его бешено колотилось. Какого черта ему снятся такие сны? Почему он видит рядом с собой Сэм, а не Уитни? Он все чаще чувствовал нежность ее губ, а ее тело мягко изгибалось, притягивая его все сильнее и сильнее…
Каллен в замешательстве провел обеими руками по волосам. Во сне он ласкал девушку, с которой его связывала дружба с детских лет! Кто бы мог подумать, что один поцелуй способен перевернуть мир?
Но, с другой стороны, кто бы мог сказать, что Сэм может так целоваться?..
Каллен так бы и целовал ее, не отрываясь, если бы не звон разлетевшегося вдребезги бокала. Этот бокал выскользнул из рук Уитни, когда она увидела, что он целует Саманту. Они в ту же минуту отпрянули друг от друга, а Уитни гордо удалилась, высоко подняв голову.
Каллен чувствовал, что никогда в жизни не испытывал большего разочарования. Ему было невероятно досадно, что им помешали, и эта мысль отрезвила его. Он с ужасом заглянул в широко раскрытые глаза Саманты и поспешил, насколько мог, исправить положение.
– Я знал, что наш план заработает, если мы приложим все силы, – пробовал пошутить он. – Уитни, кажется, готова нас убить.
– Я готова была поцеловать тебя ради успеха нашей затеи, но расставаться ради тебя с жизнью мне что-то не хочется, – отшутилась Саманта. – Пожалуй, я отправлюсь под защиту Лорел и Кинана, а ты уж отбивайся сам.
И она действительно устроилась на диване рядом с его родителями, с которыми и провела остаток вечера.
Когда Уитни с застывшим лицом вышла из гостиной на веранду, Каллен уже совершенно пришел в себя. Он последовал за ней и взял за руку.
– Уитни…
– Как ты мог? – Она резко обернулась, в ее голубых глазах блестели слезы. – Как ты мог целоваться на виду у всех моих гостей? Да еще с кем? С Самантой! Ты поставил меня в совершенно идиотское положение.
– Ну, положим, я по твоей милости регулярно оказываюсь в таком положении. Весь прошедший месяц тому пример. Терпение мужчин небезгранично, Уитни. В конце концов они начинают искать сочувствие и понимание в другом месте.
– Но ты же знаешь о моих чувствах к тебе.
– И что же ты ко мне испытываешь?
– Я люблю тебя, кретин несчастный! – выкрикнула Уитни.
– Так почему ты отказываешься выйти за меня замуж?
– Я выйду за тебя…
– Значит, ты принимаешь мое предложение? – решил на всякий случай уточнить Каллен.
Уитни слегка побледнела, и ему показалось, что в глазах ее мелькнула растерянность.
– Советую запомнить, Каллен Маккензи: пока я не буду готова, не надо стараться заманить меня разными уловками!
Она бросилась в свою комнату, и Каллен поспешил за ней в надежде закрепить успех. Сначала ему досталась пощечина, потом Уитни разрыдалась. Потребовалось не менее десяти минут, чтобы успокоить ее, но его усилия не пропали даром. Он услышал от Уитни слова любви и ревности. Ему даже удалось уговорить ее съездить на следующий день в Центр исполнительских искусств имени Кеннеди. Это была одна из помпезных премьер, которые Каллен не терпел, но готов был пойти на жертву. Он знал, что Уитни получит удовольствие и сменит гнев на милость. А это существенно продвинет вперед Грандиозный План, который определенно обещал принести скорый успех.
Кто бы мог подумать, что один испепеляющий поцелуй может дать так много! Каллен застонал от досады. Снова мысленно вернулся к другой женщине и, не одеваясь, прошел в маленькую гостиную, примыкающую к его спальне, нащупал в полутьме бар с дверцами из красного дерева и налил себе немного виски.
Одним глотком осушив стакан, он вернулся в постель, убеждая себя, что ничего страшного не произошло. Просто последние недели Уитни держала его в напряжении, и это не могло не сказаться на его нервах. Предыдущий вечер оказался слишком насыщенным, но он уже восстановил душевное равновесие. Теперь надо лечь, и ему приснится Уитни, а не Саманта. Должно быть именно так, а не иначе!
Но остаток ночи Каллен видел себя в команде конников, выступающих на Олимпиаде. И наутро он проснулся с не меньшим раздражением, чем если бы видел во сне Сэм…
Каллен сел в постели, обхватив колени, и задумался. Ему становилось все яснее и яснее, насколько опасна Саманта Фей Ларк. И дело было не только в ее умопомрачительном поцелуе. По милости Саманты он все отчетливее сознавал, как сильно стосковался по лошадям за долгие двенадцать лет.
Помогая ей изо дня в день тренировать Чародея, Несси и других, Каллен считал это частью Грандиозного Плана: его работа с Самантой должна была разжечь ревность Уитни. Но теперь, спустя месяц, он уже не думал об Уитни и всей затее, когда брал с Флорой барьер или прыгал на Центральном через очередное препятствие. Его занимала только одна мысль: как можно лучше выполнить упражнение. Мчась по склону Блюграсс, он пьянел от радости, ощущая свое единение с прекрасным животным; его переполняла в этот момент любовь не к Уитни, а к несущей его лошади.
Даже когда Каллен просто водил лошадь по кругу, его не оставляло ощущение, что он разрывает какую-то очень важную нить сотканного за прошедшие годы полотна своей жизни – и эта незримая ткань начинает распускаться.
Он должен положить этому конец! Пора остановиться. Не следует позволять страсти к лошадям взять верх – ведь он целых двенадцать лет старательно подавлял ее. Конечно, было бы разумнее всего поговорить с Самантой, объяснить, что вынужден расторгнуть их сделку. А после этого обходить ранчо «Скайларк» стороной и избегать этих чудо-коней, как чумы…
Но он дал слово, Саманта нуждалась в его помощи, и ему доставляло удовольствие это сознавать. В конце концов, его мир, с таким трудом построенный, совсем не обязательно должен рухнуть из-за того, что он немного позанимается с лошадьми. В конце лета он отправится в Нью-Йорк, Лондон или Гонконг. Нужно только наконец жениться на Уитни, и тогда все встанет на свои места.
Но исподволь его начинали точить сомнения. Если в конце лета Уитни станет его женой и они уедут вместе, сможет ли он отвернуться от дома, от семьи, вычеркнуть из своей жизни лошадей? Сможет ли опять обречь себя на добровольное затворничество в кабинете и проводить там по десять-двенадцать часов, не чувствуя при этом ни малейшего движения души?
– Дьявольщина! – пробормотал Каллен.
Он встал с постели и подошел к окну. Перед его глазами по пастбищу вышагивали длинноногие чистокровные лошади, которые первые восемнадцать лет его жизни наполняли ее смыслом.
– Это больше не моя жизнь! – как заклинание, произнес Каллен, сжав руки в кулаки.
Он сделал верный выбор и шел верной дорогой. Ему удалось достичь всего, что он желал, и больше ничего не нужно. Лошади, соревнования, программы выведения новых пород – это уже не для него. Он перерос свои прежние пристрастия, они потеряли для него свое значение.
«Выходит, что нет», – подумал Каллен и выругался себе под нос. А потом пошел в ванную, чтобы попытаться смыть зародившиеся сомнения.
На следующее утро он пришел к манежу, Саманта вела себя как обычно: шутила, подбадривала его, не позволяя ничему помешать таинству тренировки ее великолепных лошадей. Каллен не заметил в ней ни малейших признаков того, что ее мучили беспокойные сны. Земля продолжала вертеться как ни в чем не бывало; землетрясение, судя по всему, тряхнуло только его…
Каллен окончательно убедился, что все встало на свои места, когда они с Самантой отправились обедать и обнаружили в доме Уитни. Она приехала без приглашения, решив, очевидно, перейти наконец к активным действиям и отвадить окончательно от своей не в меру влюбчивой подруги Каллена.
За столом Уитни то поглаживала его по руке, то ласково убирала со лба непокорную прядь, то прижималась ногой к его ноге. Она соблазнительно наклонялась к нему и, не переставая улыбаться, расспрашивала его о разветвленной сети семейного бизнеса, которым он руководил. Она интересовалась его последней поездкой в Гонконг, с радостью говорила о предстоящем посещении театра и пригласила его на следующий день поиграть с ней в теннис в загородном клубе.
Каллен чувствовал, что она перестала обращаться с ним как с игрушкой, переведя на роль возлюбленного. Его радовала и волновала эта перемена, но, как бы ни был он поглощен Уитни, от него не укрылось, что Саманта едва притронулась к еде. Эрин по-прежнему сияла и искрилась, Уитни ворковала, а Сэм сидела тихонько, вяло ковыряя вилкой в тарелке. Казалось, она целиком погрузилась в свои мысли и прочно отгородилась от всех. Что-то явно не давало ей покоя. Каллен не мог понять, что ее так огорчило. Может быть, что-то не в порядке с лошадьми? Но тогда почему она не поделится с ним? Почему ее не радует столь очевидный успех их Грандиозного Плана? А главное – почему, черт возьми, мысли его постоянно вертятся вокруг Саманты, а не Уитни?
Каллен так и не смог найти разумного объяснения. Они с Уитни едва только приступили к десерту, а Саманта уже ушла, сославшись на дела. Эрин тоже отправилась наверх упражняться на виолончели.
– Я не могла дождаться, когда они уйдут, – заявила Уитни и, к удивлению Каллена, устроилась у него на коленях. Каллен не успел рта раскрыть, как она прижалась к его губам своими теплыми и мягкими губами.
Уитни никогда не признавала долгих и пылких поцелуев, в которых был хотя бы намек на страстность. Каллен давно привык к этому и знал, как расшевелить свою капризную невесту. На этот раз вкус ее поцелуя был каким-то иным, в нем словно чего-то недоставало. Каллен не мог объяснить, что было не так. В некоторой растерянности он решил усилить эффект, обнял Уитни за талию и с большим жаром стал целовать ее.
Но она сразу же отстранилась и встала, удовлетворенно улыбаясь.
– Не забывайся, веди себя прилично! – пропела она, погладив его по подбородку. – Мы все-таки в чужом доме. Не стоит торопиться.
Каллен заглянул в голубые глаза, так много обещавшие, но Уитни никогда не спешила эти обещания выполнять. Он прекрасно знал, что никто не может сравниться с его невестой в искусстве кокетства, и не сомневался, что она всего лишь несколько сменила тактику, но от своих правил игры отступать не собиралась.
Каллен с некоторым усилием улыбнулся и попытался убедить себя, что радуется предстоящему вечеру с Уитни. Он представил, как будет сидеть рядом с ней в полутьме зрительного зала… Чего еще желать? Ведь, в конце концов, Грандиозный План и был задуман именно ради этого!
Но все оказалось далеко не так просто. Каллен никак не мог понять, что с ним происходит. Рядом было само обаяние, само совершенство. Уитни легко и непринужденно болтала с многочисленными знакомыми среди публики и заразительно смеялась. Раньше он не сводил бы с нее восторженных глаз, позабыв обо всем на свете, считая ее самой прекрасной женщиной в мире. Но теперь он с тревогой сознавал, что не чувствует себя счастливым.
В антракте почти половина присутствующих в зале мужчин собрались вокруг Уитни. Она благосклонно внимала всем, но давала понять, что предпочитает Каллена. Было совершенно очевидно, что Уитни надоела роль желанной, но недоступной Прекрасной Елены. Она стояла в толпе поклонников – обычная красивая женщина из плоти и крови, – Каллен держал ее за талию. А когда после спектакля и позднего ужина он отвез ее домой, она даже позволила ему провести с ней целых полчаса.
Все это должно было его совершенно осчастливить, но неудовлетворенность не проходила. Для Каллена не остались незамеченными старания Уитни доказать всем, как они преданы друг другу.
На следующий день Уитни пригласила его в клуб поиграть в теннис, в субботу уговорила поехать в гости к Бартонам, где за чашкой чая собирались посплетничать самые состоятельные люди округа. Короче говоря, она последовательно заполняла собой все его дни и вечера. Они танцевали до закрытия в самых престижных ночных клубах, посещали благотворительные вечера, присутствовали на открытии картинной галереи. Каллен почти все время проводил с Уитни, но это не радовало его так, как он когда-то надеялся.
Что же с ним произошло? Он добился всего, что хотел, но где же тогда счастье, о котором он так долго мечтал?
Каллен продолжал помогать по утрам Саманте и каждый день обедал вместе с ней и Эрин, продолжая поддерживать их план, чтобы Уитни не заподозрила подвоха. Но она не стала утруждать себя раздумьями и подозрениями, а просто-напросто старалась не пропускать ни одного обеда и вмешивалась во все разговоры.
Спустя неделю после памятного поцелуя, так ощутимо изменившего его жизнь, Каллен, как обычно, сидел за обеденным столом в доме Саманты. Он в который уже раз бросал взгляд на пустой стул справа от себя и переводил взгляд на часы. В это утро ему нужно было переговорить со своими агентами в Лондоне и Гонконге, и он предупредил Сэм, что не сможет ей помочь. Однако они договорились встретиться за обедом.
– Где же она? – нетерпеливо спросил Каллен.
– Ты же знаешь Сэм, – в голосе Уитни чувствовалось легкое раздражение. – Возится, наверное, как всегда, со своими драгоценными лошадьми. Может быть, она еще на час с ними застрянет. Перестань беспокоиться, и давайте есть. У этой запеканки такой аппетитный вид!
– Саманта обещала прийти, а она обычно свое слово держит. Не могу понять, куда она пропала.
– Сэм в конюшне для молодняка с Бобби Крейгом и доктором Маклареном, – пояснила Эрин, накладывая салат. – Насколько мне известно, она там с середины ночи и до сих пор не приходила.
– Эта женщина – просто раба своего ранчо, – скучающим тоном заметила Уитни. – Жаль, что в жизни для нее важнее всего работа. Ведь вокруг столько интересного!
– Наверное, возникли какие-то осложнения, – озадаченно сказал Каллен и поднялся со стула. – Пойду узнаю.
– Каллен, оставь это! – надула губы Уитни. – Тебе совершенно не нужно туда идти.
– Нет, нужно, – твердо ответил Каллен.
Его вдруг поразила простая истина. Он поступал так не ради Грандиозного Плана. Он шел к Саманте, которая, наверное, сидела сейчас рядом с жеребящейся кобылой, потому что действительно хотел этого. Потому что ему было небезразлично, что происходило в этот момент в конюшне, а еще потому, что готовая разродиться лошадь была для него… важнее Уитни!
Каллен вздрогнул от этой нелепой мысли, но решил, что подумает обо всем позднее, а теперь ему нужно было идти.
– Я скоро, – ободряюще улыбнулся он Уитни и, выйдя из дома, направился к строению, примыкавшему к главной конюшне.
Помещение для новорожденных жеребят было невелико, имело свой выгул в три акра и отделялось от других стойл, чтобы жеребята и их матери не испытывали беспокойства. Каллен с самого начала почувствовал неладное, и его опасения подтвердились: через несколько мгновений раздался полный муки душераздирающий стон. Ему уже приходилось слышать такое, и он понял: лошадь умирает.
Он толкнул дверь и вошел в прохладную полутьму. Откуда-то из глубины доносились приглушенные голоса. У четвертого бокса Каллен остановился и заглянул в маленькое окошко в двери.
На толстом слое соломы лежала лошадь, в которой он сразу узнал Зигфреду. Ее раздувшиеся бока беспрерывно вздрагивали, с морды струилась пена. Вокруг лежащей лошади суетились три человека. Напряженные, залитые потом глаза Бобби Крейга выражали крайнюю тревогу. Доктор Макларен, погрузив руки в перчатках в чрево лошади, пытался развернуть идущего задом жеребенка.
– Черт! – в сердцах выругался врач. – Он опять выскользнул.
Саманта стояла на коленях, обхватив руками голову Зигфреды. Обычно при родах голову лошади прижимали к полу, чтобы не дать ей подняться, но об этом сейчас речь не шла. Зигфреда, казалось, больше не поднимется никогда. Саманта смотрела в огромные потускневшие от боли и усталости глаза лошади и словно старалась влить в нее свои жизненные силы.
– Ну же, не подведи меня! – горячо шептала Саманта. – Нельзя сдаваться, ты ведь такая умница. Продержись еще немножко, Зигфреда, миленькая! Клянусь, тебе больше не придется проходить через это. Не оставляй меня, моя хорошая. Ты не можешь сейчас умереть. Твоему жеребенку нужен шанс, ему нужна ты. Ну же, живи, заклинаю тебя!
Каллен проскользнул в загон и закрыл за собой дверь.
– Чем помочь? – тихо спросил он. Но Саманта едва ли расслышала его: она не отрываясь смотрела в исстрадавшиеся глаза Зигфреды.
– Хорошо, что вы пришли, Каллен, – откликнулся доктор Макларен. – Ваша помощь очень нужна. Вымойте руки карболовым мылом. Времени терять нельзя. Если мне и на этот раз не удастся повернуть жеребенка, придется делать кесарево сечение, и притом быстро.
Десять минут старания – и Макларен со вздохом облегчения выпрямился. Бобби подал ему ампулу и шприц, и ветеринар сделал укол, чтобы стимулировать схватки. Почти сразу же показались копытца передних ножек, а дальше все шло, как и следовало: одна ножка, за ней другая, затем голова, и, наконец, весь жеребенок выскользнул из чрева.
Каллен помог вскрыть оставшуюся целой водную оболочку, ветеринар поднял голову жеребенка, промокнул ему ноздри и рот, затем приложил к его груди стетоскоп.
– Надо же, дышит, и сердце бьется ровно, – поразился он. – Чудо, да и только!
– Я займусь малышом, – сказал Бобби. – А вы посмотрите, как там Зигфреда.
Голова лошади лежала на коленях Саманты, которая гладила ее и нашептывала ласковые слова, уговаривая не уходить, когда все самое тяжелое осталось позади. Ветеринар ввел антибиотики, послушал сердце и стал обтирать Зигфреду, чтобы не допустить простуды.
Каллен принялся помогать Бобби – не потому, что тот не справлялся, просто он не мог спокойно стоять и смотреть на все это, ничего не делая. А еще ему невыносимо было видеть, как Сэм из последних сил старается поддержать в Зигфриде еле теплящуюся жизнь. Перед Калленом впервые предстала незащищенная душа Саманты, которую она обычно скрывала за шутками и бравадой. Он отчетливо видел ее страх, гнев и крайнюю усталость. Ему казалось, что на балу в доме его родителей Саманта полностью раскрылась, но теперь он понял, что по-прежнему совершенно не знает ее. Она никогда не поворачивалась к нему уязвимой стороной своей души.
Пока они растирали жеребенка, чтобы согреть его и стимулировать кровообращение, Бобби рассказал Каллену о долгих и тяжелых родах, продолжавшихся восемь часов. А уже через полчаса жеребенок попытался встать на дрожащие ножки и оборвал пуповину. Ноги плохо слушались его, но третья попытка оказалась удачной. Это тоже было чудом, если учесть, что появление его на свет оказалось таким трудным.
