Текст книги "Юдифь"

Автор книги: Миро Гавран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Глава девятая

Прошло три года и два месяца после смерти мужа моего Манассии.

Градоначальник Озия созвал всех жителей Ветилуи на площадь, чтобы отпраздновать очередную годовщину того дня, когда по воле Иеговы было начато воздвижение стен нашего города.

Горожане любили этот день, потому что на площади собирались музыканты и актеры из всех близлежащих поселений, а народ угощался питьем и всевозможными яствами, в изобилии выставленными градоначальником.

Согласно обычаю, чем ревностнее городские власти в течение года собирали десятину, тем щедрее они были обязаны в этот памятный день кормить и поить подвластных им горожан.

В том году всем памятный день отмечался с особой торжественностью, ибо Ветилую посетил первосвященник Иоаким, чья постоянная резиденция была в Иерусалиме.

По обычаю предков, первосвященник покидал иерусалимский Храм Бога Вседержителя лишь однажды в пять лет, избирая для своего визита один из набожных городов страны Иудейской ради того, чтобы провести целый месяц в молитвах и беседах с тамошними священнослужителями.

Горожане Ветилуи чрезвычайно гордились тем, что знатный первосвященник Иоаким выбрал именно наш город, оказав нам великую честь и оценив нашу преданность Господу.

Лица наши светились радостью оттого, что праздник начинается в присутствии персоны, более прочих израильтян приближенной к Иегове, мужа, чье слово – закон для каждого и обязывает к послушанию всех израильтян – мужчин, женщин и детей.

И мы пришли, чтобы узреть достойнейшего из нас, о котором мы до тех пор только слышали, что он, будучи человеком строгим и рассудительным, служит Иегове по совести, не позволяя ни себе, ни другим, по слабости или небрежению, сворачивать с пути, указанного нам Господом нашим.

Для меня было неожиданностью увидеть, что Иоаким отнюдь не старец, но мужчина в расцвете сил, чей внешний облик не уступает его внутренним достоинствам.

Однако день, когда жители Ветилуи радовались подобно малым детям, полагая его счастливейшим днем своей жизни, завершился отнюдь не так, как начался. Ибо вскоре после того, как градоначальник Озия дал знак танцорам и музыкантам начать празднество, под стенами нашего города появился причудливо одетый чужестранец в сопровождении четырех солдат.

Их крепкие боевые кони очевидно устали от долгой дороги, и видно было, что всадники понуждали измученных животных скакать на пределе своих сил.

Чужестранец в пышном одеянии сообщил, что он послан с особой миссией, и потребовал, чтобы главные люди города выслушали его и дали возможность обратиться к старейшинам и к простому люду.

Озия дал знак музыкантам умолкнуть. Незнакомец выступил вперед и воззвал к городским старейшинам, священнослужителям и к народу столь громогласно, что его можно было расслышать даже в самом отдаленном уголке площади:

– О достойнейшие люди и священники города Ветилуи! Я приехал к вам с миром от имени Олоферна, знаменитейшего из полководцев подлунного мира, командующего всеми войсками великого ассирийского царя Навуходоносора.

По толпе прокатился ропот.

У всех сжались сердца при мысли о том, что этот человек приехал к нам от имени Олоферна, полководца, который до тех пор представлялся нам далеким и нереальным, как персонажи древних легенд.

Посланец между тем продолжал свою речь:

– Меня зовут Ахиор, и я здесь потому, что мой повелитель Олоферн проявляет милость ко всем, кто ему покоряется без сопротивления. Я принес вам известия о битвах и победах Олоферна, подобных которым доселе не видано под солнцем. Да будет вам известно, что Олоферн, сопровождаемый своими верными воинами, разорил своей десницей Фуд и Луд и обратил в рабство сыновей Рассиса и Исмаила, живших в пустыне к югу от земли Хеллеонской. Узнайте также, что Олоферн перешел Евфрат, прошел через Месопотамию, опустошил все города вдоль реки Аврон и вышел к морю. Он занял территорию Киликии, растерзав всех, кто пытался ему сопротивляться, покорил сынов Мадиама и спустился на равнину Дамаска, где сжег все нивы, опустошил поля, погубил стада и отдал на разграбление города. Страх и ужас объяли тогда всех жителей берегов Сидона и Тира, обитателей Сура, Окины и Иемнаана. Те, кто жил в Азоте и Аскалоне, охваченные страхом, направили Олоферну послание: «Мы падем ниц перед тобой, делай с нами что хочешь, мы предоставляем тебе наши города и дома, стада и поля, клянемся быть рабами твоими, пощади только наши жизни». И наш милостивый полководец Олоферн без сопротивления вошел в их города, в крепостях поставил своих военачальников, а юношей из этих городов призвал во вспомогательные отряды. Теперь войско Олоферна возросло до ста двадцати тысяч воинов. Через три недели он будет под стенами вашего города. Я призываю вас не оказывать ему сопротивления, но открыть ворота и встретить Олоферна цветами, плясками и музыкой.

Ответом на эти слова Ахиора был глухой ропот, женщины стали плакать, мужчины же обратили взоры на старейшин и священников, а те начали перешептываться, собираясь вокруг градоначальника и первосвященника.

Одни окружили Иоакима, другие Озию, прося их произнести слова, которые стали бы нам всем путеводной звездой.

Предводители наши тоже казались смущенными, они искали мысль, которая направила бы нас по правильному пути.

Озия поднял руку в знак того, что хочет говорить.

В одно мгновение гомон толпы стих и наступило молчание, исполненное ожиданий.

Голос градоначальника дрогнул, но прозвучал ясно:

– О Ахиор, посланный к нам великим полководцем Олоферном, скажи, что нас ждет, если мы откажемся открыть перед ним ворота нашего города?

– Вас ожидает смерть.

Ответ был столь же четким, сколь и кратким. Озия задал новый вопрос:

– На что мы можем рассчитывать, если отдадимся на милость твоего повелителя?

– Можете надеяться, что вам и вашим детям сохранят жизнь. Вы станете подданными великого царя Навуходоносора, а ваш город, как и вся ваша страна, станет частью нашего царства. Поскольку ваш город стоит при входе в Иудею, мы убеждены, что вся Иудея последует вашему примеру.

Этот ответ взволновал собравшуюся толпу.

Тогда поднял руку первосвященник Иоаким.

Все умолкли, зная, что его слово будет звучать как заповедь для каждого израильтянина.

Но Иоаким не высказал своего мнения, а задал Ахиору новый вопрос:

– О чужестранец, скажи, что будет с нашими храмами, с храмом в Иерусалиме, где хранится Святое святых? Ибо народ наш чтит единого Бога, имя которому Иегова.

Ответ Ахиора звучал непреклонно:

– Олоферн обратит в пепел все ваши храмы и жертвенники. В едином царстве есть место только одному Богу, и это – наш царь Навуходоносор.

– Неужели вы провозгласили божеством живого человека? – спросил его Иоаким.

– Все, кто нам покорился, сами свергли своих богов и теперь с радостью прославляют нашего царя как единого Бога. Ибо, повторяю вам, о жители Ветилуи, в создаваемом нами царстве может быть только один Бог – Бог победителей.

Эти богохульные речи потрясли всех собравшихся.

Снова раздались крики и стенания, вся площадь загудела, как пчелиный улей. Стало ясно, что привычный для нас мир может быть разрушен в самом скором времени.

Иоаким снова поднял руку и, завладев вниманием толпы, произнес весомо и четко:

– Бог наш милостив и не оставит нас, покуда мы его смиренно чтим. Он превыше всего, он выше нашей любви к собственной жизни. И потому, о Ахиор, прежде чем вернуться к Олоферну, проведи один день с нами и посмотри, как богобоязненный народ славит своего Господа. И ты поймешь, почему нет на свете такой силы, которая могла бы покорить народ, верный своему Богу и защитнику.

В тот ужасный день все мы поступили так, как наказал нам Иоаким.

Каждый израильтянин воззвал к Богу, смиренно предав себя Его воле. Все – мужчины, женщины и дети, надев власяницы, пали ниц перед Храмом. Мы посыпали головы пеплом и простерлись на земле, покрыв жертвенник вретищем и дружно взывая к Богу Израиля, чтобы он не допустил резни наших детей, продажи женщин в рабство и разрушения наших городов и прочего наследия предков и предотвратил осквернение наших святынь язычниками.

В тот злополучный день вместо ранее назначенного праздника начались молитвы, растянувшиеся на долгие недели. Иоаким приказал всему народу Иудеи ежедневно взывать к милости Божией и блюсти строгий пост, чтобы умилостивить Бога нашего Вседержителя.

Священники же наши, облачившись во власяницы, начали приносить ежедневно жертвы всесожжения, искупительные жертвы и принимать от народа добровольные дары Господу.

Когда на следующий день посланец Олоферна Ахиор покидал наш город в сопровождении своей свиты, лицо его выражало некоторую растерянность при виде толпы людей, готовившихся оборонять свой город не мечами и копьями, но усердными молениями.

Глава десятая

В последующие дни в городе только и было разговоров, что об ассирийцах. Возникал ли разговор среди женщин или среди мужчин, казалось, что вселенной больше не существует, остались только две противостоящие друг другу и вытеснившие все остальное стихии – мы и они.

Священники усматривали знак Божий в том, что приезд в наш город Иоакима совпал с появлением Ахиора и посланием Олоферна. Тем самым Господь давал нам понять, что народ должен почитать священнослужителей и искать прибежище в вере.

Тем временем градоначальник Озия и приближенный к нему казначей Хабрис начали готовить войско к войне.

Стены города укреплялись, готовились склады для хранения запасов, которые собирали от деревенских старейшин в селах, окружавших Ветилую, подготовлялись резервуары для воды на случай длительной осады. Опытные солдаты учили искусству боя наших мужчин и юношей.

Строились новые загоны для скота, который собирались спрятать в городе перед самым приходом неприятеля.

Главная площадь была изуродована сплетенными из прутьев хижинами для населения окрестных деревень.

В эти трудные дни никто не думал о красоте города, все мысли были сосредоточены на спасении жизни.

За ежедневными заботами и приготовлениями к войне мы незаметно втянулись в какую-то иную жизнь и начали ощущать уверенность в себе от звона мечей, доносившегося из кузниц на каждой улице. Прибавлялась вера в силу нашего войска, которое пополнялось жителями деревень, а глубокие рвы, выкопанные вокруг городских укреплений, стали казаться непреодолимыми.

Каждый день у входа в Храм Иоаким говорил нам, что наши молитвы достигают уха Господня, а градоначальник Озия рассказывал о мощи армии нашего города, численность которой достигла двух тысяч мужчин, юношей и мальчиков, если они по виду могли сойти за юношей.

Их ободряющие речи проливались на наши раны целительным бальзамом, мы упивались их доблестью и обретали столь необходимую нам надежду.

Единственными, кто не считал наши оборонительные укрепления неприступными, были торговцы: цены на дома в нашем городе упали вдесятеро.

Цены же на еду возросли в двадцать раз, а сосуды для воды стали дороже серебряных монет.

Так прошли двадцать два дня приготовлений к войне, двадцать два дня самоотверженных усилий, и мы стали думать, что враг встретит в нашем лице достойного противника.

На рассвете двадцать третьего дня дозорные, выставленные на городских стенах, заметили в том месте, где соприкасаются небо и земля, тонкую черную линию, тянувшуюся влево и вправо насколько хватал глаз.

Все, кто был в городе, поднялись на стены, чтобы увидеть надвигавшуюся на нас силу.

Шепча про себя молитвы, мы оставались там до полудня, когда неприятельские всадники появились у котловины, хорошо различимой с городских укреплений.

Зрелище было устрашающее: проходили часы, а котловина все продолжала заполняться войском, которому не было конца.

Подобно муравьиному полчищу, они покрывали весь горизонт, и до конца дня прибывали и прибывали все новые пехотинцы и всадники, а с ними ослы, верблюды и мулы, нагруженные кожами для шатров и палаток, съестными припасами для солдат, оружием, запасным снаряжением, кухонной утварью.

Они заняли все дороги, ведущие к горе, на которой стоит Ветилуя, окружили часовыми все источники и колодцы и начали ставить лагерь. Этот лагерь был больше любого города, построенного людьми на этой земле.

Все наши надежды были посрамлены, нашей гордости и уверенности в себе как не бывало.

Каким ничтожным показалось нам наше жалкое войско, состоящее из необученных юнцов и никуда не годных старцев!

Стены нашего города словно истончились, а все наши попытки поднять свой дух военными приготовлениями рухнули в одночасье.

Думаю, в ту ночь в Ветилуе никто не уснул. Озия и Иоаким отменили свои ежедневные обращения к народу перед Храмом.

Они прекратили их, потому что все мы понимали: слова излишни, когда перед нами выстроилась непобедимая сила – ассирийская армия, пополненная всеми многочисленными армиями, которые Олоферн одолел в предыдущих войнах.

Искушенные в военном деле люди говорили, что следует ожидать нападения дня через два-три, когда враги укрепят свой лагерь, а их полководец примет решение, каким образом лучше приступить к штурму.

Наши дозорные наблюдали за осаждавшим город войском с тем же напряжением, с каким раненая серна ожидает последнего прыжка льва: они стремились уловить момент, который мог означать начало штурма.

Но подстерегавшая нас огромная кошка не спешила схватить мышонка, копошившегося в двух шагах от ее лапы.

Проведя десять бесконечно долгих дней в постоянном трепете, мы наконец поняли, что Олоферн наслал на нас нечто худшее, чем авангард своей армии, – голод и жажду.

К несчастью, солнце именно в эти дни палило как никогда раньше.

За все это время не упало ни капли дождя, и от подготовленных нами резервуаров не было никакого проку, а запасы воды уменьшались с невероятной скоростью.

Утром одиннадцатого дня дозорные увидели неподалеку от городских стен Ахиора, того самого гонца от Олоферна, что принес нам дурные вести в день нашего праздника. Ассирийцы связали его и оставили стоять у ворот города.

Градоначальник Озия сначала подумал, что нас хотят выманить из города, но потом понял, что это не так, и велел нашим солдатам привести связанного.

Сыны Израиля приблизились к Ахиору, развязали его, привели в Ветилую, и он предстал перед нашими старейшинами.

– Поведай нам, за что твой повелитель так унизил тебя, почему решил тебя, связанного, выдать врагам? – спросил Озия. Ахиор простерся перед ним, поцеловал землю и ответил так:

– О вождь и повелитель, ибо с этой минуты ты – мой господин! Прежний мой господин Олоферн предал меня проклятию. Я утратил его доверие после того, как сказал ему, что вы не желаете сдаваться, ибо ваш Бог вас защищает, и что не пристало нам сражаться с теми, у кого есть защита в ином мире, там, где что-либо изменить выше человеческих сил. И еще я посоветовал предложить вашему народу сдаться, не заставляя вас отрекаться от вашего Бога. Олоферн пришел в бешенство и заявил: «Я не боюсь ничьих богов, а тем более бога столь малочисленного и непримечательного народа. Ибо нет на свете бога, кроме Навуходоносора. Ты же, Ахиор, усомнившийся в справедливости моего решения, не увидишь лица моего с этого дня и до тех пор, пока я не проучу дерзкое племя, отказавшееся покориться моей силе. В тот же день, когда я их завоюю, тело твое пронзят мечи моих солдат и пики моих слуг и ты разделишь участь народа, чью веру решился отстаивать передо мной».

– Неужели ты думаешь, что мы так легковерны и не понимаем, что ты – лазутчик? Мы не забыли, как ты приезжал к нам с угрозами! – в гневе вскричал Озия.

– Сжальтесь, – возопил Ахиор, – ведь я впал в немилость у своего господина, желая помочь вам!

– Не верим мы тебе, подосланному врагами, ты – слуга Олоферна и достоин только смерти!..

Но при этих словах Озии поднял руку Иоаким, и все взоры устремились на него.

– Мы не станем тебя убивать, но тебе придется открыть нам все, что ты знаешь о своем повелителе и о его войске. Пока ты нам нужен – будешь жить. Постарайся-ка служить нам своими советами лучше, чем ты служил своему недавнему повелителю.

И городские старейшины удалились во дворец, ведя за собой злополучного пленника с намерением допросить его и понять, какая от него может быть польза.

Глава одиннадцатая

На тридцать четвертый день ассирийской осады горожане Ветилуи пали духом.

Истощились запасы воды.

Дети изнемогали, женщины и подростки теряли сознание от жажды. Обессиленные люди лежали в домах или просто падали на площадях.

В душах когда-то почтенных и богобоязненных наших граждан угнездился порок: слуги перестали повиноваться господам, дети не покорялись родительской воле, а на улицах в ночные часы случался и блуд.

Двое купцов, Эбед и Ифтах, открыто порицали священников, которые своим упрямством вызвали гнев Олоферна.

Они ходили по городу в сопровождении вооруженных слуг, а Озия не решался их арестовать.

Духбунта витал в воздухе, все опасались другдруга, и наша готовность сопротивляться Олоферну стала постепенно сменяться малодушием.

Ивот, на тридцать четвертый день ассирийской осады, в мои покои вошла служанка Шуа. Она приблизилась ко мне и осторожно, чтобы ее слов не услышали другие слуги, произнесла:

– Госпожа моя, я была на главной площади. Ко мне подошел начальник городской стражи и послал за тобой. Тебе велено как можно незаметнее, закрыв лицо платком и взяв меня с собой, прийти в городскую ложу. С тобой желают говорить градоначальник Озия и первосвященник Иоаким.

Услышав эти слова, я подумала, что у моей служанки от жажды помутился рассудок.

Мне показалось в высшей степени неправдоподобным, чтобы в столь тяжелые времена наши старейшины собирались терять время на беседу с женщиной.

Но когда Шуa совершенно ясно передала мне приглашение в третий раз, я убедилась, что она в здравом рассудке, и, прикрывая лицо платком, отправилась на встречу, которую так неожиданно назначили мне городские сановники.

Трепет и любопытство настолько подгоняли меня, что служанка едва за мной поспевала.

И как ни пугала меняэта встреча, мне больше всего не терпелось узнать, что же такое хотят они хотят услышать от вдовицы иудейской, почему они готовы тратить со мной свое драгоценное время.

Шуа молча следовала за мной. Казалось, что она не меньше меня была удивлена происходящим.

Иоаким и Озия встретили меня в обширной зале.

Оба они сильно изменились с тех пор, как всех нас постигла общая беда.

Я поняла, что люди, которые принимают решения относительно судеб других, всегда выглядят жестокими, а взгляд их неизбежно принимает холодное выражение.

В то же время они были какими-то еще более растерянными и жалкими, чем прочие горожане.

Иоаким заговорил, не желая терять ни минуты:

– Ты и в самом деле так хороша, как мне рассказывали. Ты красивее всех женщин, которых я когда-либо видел в своей жизни. Мне все о тебе известно. Ты вдова, и все говорят, женщина порядочная, умная и решительная. Я знаю, как ты два года соблюдала траур по своему покойному мужу. И потому полагаю, что только тебе, женщине избранной и возвышенной, по силам избавить от гибели наш народ.

При этих словах меня бросило в дрожь.

Мелькнула мысль, что и у него от жажды помутился разум, если он верит, что одна-единственная женщина может своими слабыми силами принести спасение всему народу

Градоначальник Озия глубоко вздохнул и сказал ему:

– Скажи ей все. Изложи свой замысел, хотя мне и кажется, что он обречен на неудачу.

– А у тебя есть лучший? – спросил его Иоаким.

– Нет.

– Тогда попытайся и ты поверить в то, в чем я убежден. Даже чудо становится возможным, если опирается на веру.

И, повернувшись ко мне, первосвященник Иоаким продолжил, не спуская с меня ледяного взгляда:

– В городе вот-вот разразится бунт. Жителям Ветилуи нужна надежда, надежда и спасение. Допросив Ахиора, мы многое узнали об Олоферне. Он не только хитрый и коварный полководец. Он ценит прекрасное, любит искусство, подчиненные его боятся и почитают, потому что он не проиграл ни одной битвы. Он оказался предусмотрительнее и мудрее всех своих врагов.

Военным делом он занимается с юности, и нет мужчины, который мог бы его перехитрить. Но вот женщина… Прекрасная женщина, такая, как ты… Мужчина, который провел жизнь в седле, увидев в военном лагере женское лицо необыкновенной красоты, такое, как твое, может забыть обо всем – об осторожности, о том, что кругом враги… Он может влюбиться, предаться… наслаждениям… он может просто подставить свою голову под удар меча. Возможно, тебе удастся путем обмана обезглавить это огромное ассирийское войско и добыть свободу для своего народа.

Я замерла от ужаса. Не кто иной, как сам первосвященник Иоаким, уговаривал меня осквернить свое тело, предаться греху с худшим врагом моего народа.

– Но я не в силах совершить такой грех, – с трудом вымолвила я.

Первосвященник нахмурился.

Очевидно, ему не понравилось, что я противлюсь грехопадению. А ведь его ремесло и заключалось в том, чтобы отвращать людей от греха.

– Ты думаешь только о себе. Но речь идет о спасении всего нашего народа. Тысячи женщин, тысячи детей могут погибнуть. Подумай, что есть больший грех: допустить истребление всего иудейского народа или разрешить вдове, не девице, но вдове, сблизиться с мужчиной, околдовать его своей красотой и убить.

– Но где я возьму столько сил, столько отваги?

– Молись Богу, и он даст тебе и силы, и доблесть. Здесь, в городе, ты все равно погибнешь. А если пойдешь в лагерь к Олоферну, быть может, спасешь и себя, и нас. В любом случае ты вернешь горожанам надежду. Сейчас они живут без надежды, в унынии, а это богопротивно. Отвечай же мне, что ты предпочитаешь – спасти свой народ или похоронить его. Я не могу тебя принудить ни к первому, ни ко второму.

Наступило тяжкое молчание.

Иоаким и Озия смотрели на меня так, словно от меня зависели их собственные жизни.

И я подумала: в какое же отчаяние погружены эти два высших сановника, если им пришлось обратиться за спасением к слабой женщине. Поистине, они были достойны сожаления.

Я попыталась встретиться взглядом со своей служанкой, но она опустила глаза.

Решение было предоставлено мне.

Удары сердца отдавались у меня в ушах. Я поняла, что каждое мое слово будет невероятно весомым, а также и то, что не стоит давать скоропалительного ответа. Поэтому я сказала:

– Сказать «да» или сказать «нет», не побеседовав с Богом, было бы неразумно. Лишь после молитвы я приму решение, которое смогу осуществить с верой в его справедливость. Разрешите мне провести в молитвах этот день и предстоящую ночь. Завтра в полдень я сообщу вам свой ответ.

Иоаким долго молчал.

Казалось, он был разочарован тем, что я не ответила ни «да», ни «нет», но оставила его томиться неизвестностью.

Наконец, первосвященник кивнул головой в знак согласия, не преминув, однако, заметить:

– Надеюсь, что Олоферн окажется таким же терпеливым, как и я.