Текст книги "Ловцы жемчуга"

Автор книги: Мирко Пашек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Глава VI

Эль-Сейфа, Гамида и Шоа высадили на острове Омопому. Скалы, обрамлявшие его, напоминали красивую рамку безобразной картины. Внутри острова расстилались зловонные топи. Камыши, растущие по краям топи, имели тысячи воздушных корней, висевших, как плети, иногда уходивших в землю, торчавших в воздухе, словно ноги чудовищных птиц. И этих кошмарных ног было множество, они переплетались между собой, образуя вокруг болота непроницаемую стену; на болоте сидели пеликаны, и казалось, они смеялись. Смеялись, когда их странные клювы были широко раскрыты, смеялись и тогда, когда клювы были сжаты. Смешные уродливые мешки висели у них под клювами, и чем старше был пеликан, тем уродливее был у него мешок.

Других живых существ здесь не было.

Каид из Джумеле с четками в руках, сериндж Бен Абди со скребком из рыбьей кости и йеменец сопровождали вместе со стражей осужденных. На берегу каид перерезал веревки у Эль-Сейфа, Гамида и Шоа и сказал:

– Ну, вот вам счастливый берег! Владейте им!

Йеменец прищурил глаза, оглядываясь по сторонам; он никогда не слышал об этом острове.

– А где же комары? – спросил он.

– Они появятся после захода солнца, – ответил ему Бен Абди и с усмешкой подал Эль-Сейфу свой скребок:

– Возьми. Он тебе еще пригодится.

Потом они направились к лодкам, но в это время появился нахуда Омар, который не смог удержаться, чтобы не поиздеваться над Эль-Сейфом.

– Извини, о владыка, что я оставляю тебя одного, – гримасничая проговорил он. – Но я обещал ловцам, что не покину их, и не покину. Не покину! Аллах свидетель, что не покину!

И отплывая от берега, он все еще продолжал выкрикивать «Не покину!» Он был очень самолюбив, и его угнетало, что он был вынужден так унизиться перед Эль-Сейфом и даже предложить ему свой молитвенный коврик.

Корабль отплыл от берега и начал описывать большой круг вокруг острова.

Трое людей остались одни, и у них не было ничего – ни одежды, ни пищи, ни воды, ничего, кроме скребка серинджа. Солнце нещадно палило скалы. Гамид снова предался отчаянию и начал жаловаться и стонать, пока не спугнул пеликанов, дремавших в зарослях.

– Молчи! – потребовал Эль-Сейф. – Птицы спать хотят, – попробовал он пошутить. Потом Эль-Сейф спустился к морю и начал искать устриц, чтобы хоть немного утолить голод. После этого он начал искать воду, но не нашел ничего, кроме нескольких зловонных луж, поросших по краям камышом.

Шоа мрачно улегся в тени, но Гамид уселся с ним рядом и принялся проклинать свою судьбу. Шоа, которому его вопли надоели, поднялся и отошел от него. Он хотел в одиночестве дождаться смерти. Он отказался и от устриц, которых предложил ему Эль-Сейф, считая, что жить ему незачем, поэтому незачем и питаться.

Когда солнце начало опускаться к горизонту, из зарослей поднялись огромные тучи насекомых, хотя до захода солнца было еще далеко. Тучи становились все гуще и темнее, и это были полчища комаров, в честь которых и был назван остров.

От них можно было укрыться только в воде. И Эль– Сейф лег на отмели; волны перекатывались через его тело, а он раздумывал о своей судьбе.

– Что он сделал, чтобы быть так наказанным?

Ответ у него был готов: он дал своим товарищам корабль, а другим ловцам пример, которому они могли следовать.

Но в чем он ошибся, и почему наступил такой конец? Неужели из-за того, что он сломал винтовку и выбросил ее в море? Он понимал – это мало что изменило… Он не должен был позволить Бен Абди бежать, не должен был верить нахуде Омару, не должен был задерживаться на том месте! Да, это были большие ошибки, но ему казалось, что он еще что-то сделал не так.

– Но что же? Что?

К нему приблизился Шоа и тоже лег в воду; он хотел умереть, но не от бесчисленных укусов насекомых.

– Убежал от комаров, – пояснил он. – Их много, и аллах дал им мечи, чтобы колоть нас.

– Да, – вздохнул Эль-Сейф, но тут же возразил:

– Нет, нет! Это не так! Их не много!

– Их много, – настаивал Шоа. – Их столько, сколько воинов у пророка.

Но Эль-Сейф имел в виду не комаров; он говорил о тех, которые захватили его и осудили; да, у них были мечи, но их было не много!..

Наступила ночь, и комаров появилось еще больше.

– Хорошо лежать в воде, – произнес Шоа. – Тело ослабнет, и душе будет легче покинуть его.

– Нет, – возразил ему Эль-Сейф. – Я хочу жить!

– Ты можешь хотеть только то, что хочет аллах, – отвечал ему Шоа.

– Но аллах хочет, чтобы я жил! – выкрикнул Эль– Сейф. – Для этого он и создал меня! – Эль-Сейф встал. В голове у него проносились вереницы мыслей, и снова перед ним замелькали туманные картины, как тогда, когда у него не было нити, на которую можно было бы нанизать их.

Он побрел к берегу, но в темноте споткнулся о Гамида, который тоже лежал на отмели и дремал. От толчка Гамид пришел в себя и закричал:

– О проклятый! И здесь ты не даешь мне покоя! Зачем только я помог тебе бежать из тюрьмы, зачем не оставил тебя в той горячей духовке? Ты споришь с аллахом! Зачем я верил тебе…

– Гамид! – наклонился над ним Эль-Сейф. – Брат, возьми себя в руки! Не против воли аллаха выступил я, а против воли людей, против злой воли. И если я виноват, то только в том, что не знаю, в чем моя ошибка, в чем ошиблись мы все. Вот что меня мучает. Не комары.

Его мучали и комары, но он не обращал на них внимания.

Перед восходом солнца комары исчезли, но когда солнце взошло, оно сразу же начало немилосердно жечь. Кожа у всех была, покрыта тонким слоем соли, но казалось, что соль проникает внутрь их тел, потому что их мучала ужасная жажда, словно они наелись чего-то пряного.

Но они ничего не ели, и даже чувства голода у них не было, только жажда.

В полдень Гамид взобрался на скалу и, стоя там, принялся выкрикивать страшные проклятия, обращаясь к парусам корабля, маячившего вдали. Он кричал весь день, но к вечеру обессилел и принялся молиться, опустившись на колени и протянув руки к недоступным парусам.

– Как ты можешь так себя вести, если ты умеешь читать и писать! – укорял его Эль-Сейф. – Мудрость это не только уметь читать и писать, мудрость – это уметь быть человеком…

И лишь Шоа молчал. Он лежал в тени, лицом к скале и не шевелился. Он жаждал смерти, протягивая к ней самого себя, как Гамид протягивал руки к далеким парусам.

Этой ночью Шоа уже не спустился к воде. Он остался там, где был, потому что воля его была окончательно сломлена. Движение это признак жизни. А Шоа уже был мертв, хотя он еще дышал.

Зато Гамид вошел в воду по горло, продолжая то проклинать, то просить… пока не закричал, что видит свет, что видит приближающуюся лодку. Потом ему показалось, что лодка приближается чересчур медленно, что она остановилась… и он бросился ей навстречу, крича:

– Вот я! Вот я! Подождите!

Он плыл долго, потому что долго еще доносились его крики. Потом он замолк.

К утру тело Шоа опухло и было покрыто тысячами мелких язв. Эль-Сейф склонился над ним и окликнул его. Но Шоа не отвечал, хотя сердце его билось.

И Эль-Сейф вдруг почувствовал себя таким одиноким, что бросился бежать вдоль стены камышей, стремясь увидеть хотя бы пеликанов, увидеть хоть какое-нибудь живое существо, слышать хоть щелканье их клювов. Но пеликаны сидели неподвижно и ему казалось, что они улыбаются. Они показались ему похожими на саладина, о котором ему рассказывал Раскалла, и он принялся швырять в них камни, крича:

– Убирайтесь отсюда! В вас заключены все грехи!

Но тут он опомнился и понял, что начинает сходить с ума, как Гамид. Он сел на камень и задумался… Потом он сделал попытку перелезть через стену камышей в надежде найти гнезда пеликанов и утолить голод сырыми яйцами. Но он был настолько слаб, что это ему не удалось; это надо было сделать вчера.

И он снова предался отчаянию и стал рвать на себе волосы, крича:

– Я виноват! Аллах дал мне голову, но я не смог ею воспользоваться! Они, они пользуются своими головами…

Вдруг он остановился. Долго стоял он и смотрел на пеликанов… Потом направился к Шоа:

– Шоа, – шептал он, – их не больше, просто они умнее нас. У них много голов, а мысли у них одни… словно все их головы растут из одного тела…

Но Шоа не отвечал, хотя сердце его билось.

Эль-Сейф сел рядом с ним. Он был спокоен. Он все понял… От жажды трескались губы, он едва ворочал во рту распухшим языком, но он не замечал этого.

– Шоа, – шептал он. – Моей головы не хватило… Но у нас будет еще много голов, и все из одного тела…

Потом он замолк, потому что язык отказывался служить ему. Собрав все силы, он вскарабкался на скалу. Это заняло у него много времени и сил, и он даже не смог уползти в тень и так и остался на самом солнцепеке.

Он смотрел вокруг себя. Море было словно большая бледно-голубая чаша, в центре которой лежал он, Эль– Сейф, и умирал. После захода солнца у него уже не было сил спуститься к воде… Он лежал в центре огромной чаши. Его голова с шрамом, напоминавшим изогнутый меч, и с копной черных волос покоилась на камне. Он смотрел вверх, на звезды. Слышался тонкий писк комаров.

Он слышал этот писк, но уже не чувствовал их болезненных укусов. Он думал о том, что он сказал, обращаясь к Шоа, о том, что было скорее мечтой, чем мыслью… Море под ним светилось, как в ночь перед смертью Ауссы…

На другой день «Массауа» пристала к острову, и каид, нахуда, сериндж и несколько матросов высадились на берег, чтобы похоронить осужденных, как это велит пророк.

Шоа был мертв, они долго искали Эль-Сейфа и, наконец, нашли его на вершине утеса. Он еще дышал.

Каид наклонился над ним. И – словно блеск янтарных четок на минуту пробудил его к жизни – Эль-Сейф открыл глаза и улыбнувшись прошептал:

– Нас будет больше…

Каид удивленно заморгал глазами. Потом посмотрел на него и сказал:

– Умер. – Помолчав, он добавил:

– Иншаллах. Воля аллаха.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Господин Бабелон купил в Бендер-Аббасе свою жемчужину жемчужин. Правда, она ему обошлась дорого, но он мог себе это позволить, ведь жемчуг Али Саида достался ему даром.

Когда он шел по городу, направляясь к гавани, он был так счастлив, что, проходя мимо толпы нищих, дал серебряную монету мальчику с гноящимися глазами. Мальчик, почувствовав в руке монету и узнав, что она серебряная, выбрался из толпы нищих и принялся кричать ему вдогонку слова благодарности. Это был Исса.

Господин Бабелон усмехнулся; он был доволен своим великодушием.

В этот же день он отплыл из Бендер-Аббаса, направляясь в Джибути и дальше в Красное море; он считал, что Эль-Сейф уже обезврежен и теперь ему нечего бояться.

Он стоял на палубе и следил за стаями летучих рыбок, проносившихся над поверхностью Индийского океана и сверкавших, как перламутр, подсчитывая в уме, сколько заплатит ему фирма Роземан за те сто девятнадцать жемчужин, что лежали у него в кармане. В Джибути он узнал о судьбе Эль-Сейфа. Улыбнувшись, он купил букетик жасмина и блаженно вдохнул его аромат. В тот же день он взял билет в первый класс почтового парохода, идущего в Массауа. И, стоя у поручней и следя за игрой волн, он не переставал думать о другом море, более приветливом, и о других берегах, более милых.

В Массауа его уже дожидался заместитель. Когда господин Бабелон шел от гавани к своему дому, пробегавшая собака укусила его за ногу. Он тщательно промыл и продезинфицировал рану. Но через несколько дней – раньше, чем он приготовил все для отъезда – с ним случился припадок. Помочь ему было нельзя. Много дней мучали его жестокие конвульсии, и, наконец, смерть освободила его от страданий.

Но смерть также сняла с него маску, которую он носил всю жизнь, и у трупа было то же выражение гиены, то выражение хищной жадности, которое уловил Эль-Сейф во время гибели «Эль-Риха». И многие из жителей Массауа, пришедшие в последний раз взглянуть на него, с трудом узнавали своего старинного добродушного друга.

Вот как окончились жизни тех, о ком рассказывалось в этой повести, жизни хороших и плохих: Эль-Сейфа, Шоа, Гамида… Али Саида и его сына Абдаллаха и брата Азиза… Бабелона, Попастратоса и хаджи Шере… Но остались в живых те, кому в повести уделено больше всего места, многочисленные, безыменные ловцы жемчуга. Те, кто сопровождал Эль-Сейфа в его коротком плавании к берегам счастья, первые бунтовщики среди ловцов жемчуга на Красном море, не забыли тех недолгих, но счастливых минут, когда они стали, наконец, людьми, когда ощутили свою силу. И хотя вскоре и они один за другим ушли из этого мира – такова судьба ловцов жемчуга, они оставили своим преемникам эту историю, которая рассказывалась у костра или на палубе звездной ночью, историю, которая передавалась от поколения к поколению и которая еще сейчас жива на берегах Красного моря, хотя с тех пор прошло без малого полстолетия.

Но повесть об одном из них, об Эль-Сейфе, который появился, чтобы дать им свободу и людское достоинство, который говорил, что воля аллаха и справедливые поступки – одно и то же, еще не окончена, ибо люди верят, что Эль-Сейф еще вернется, что с ним вернется его правда, которая была такая великая и святая, что не могла умереть вместе с ним.