Текст книги "Солнце и гром"

Автор книги: Мира Медунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Во всяком случае, поначалу Джеймс видел в этом только жадность и не более того. С другой стороны, он также чувствовал и некоторое облегчение. С его точки зрения, азартные игры и торговля оружием были все-таки не настолько скверной отраслью, как, например, наркобизнес или сутенерство. Если бы он узнал о последних двух, то смылся бы в тот же день. Хотя это вовсе не значило, что теперь он хотел остаться здесь навсегда. Он по-прежнему был твердо намерен уехать по истечении оговоренного срока в четыре месяца, но, по крайней мере, пока он был здесь, ему не нужно было испытывать острой ненависти к происходящему вокруг.

Впрочем, иногда доходило и до ненависти. Если Бертольдо занимался с ним, так сказать, «письменными науками», то Аньелло Даунтелли занялся его физическим становлением. И становление это не слишком радовало Джеймса, так как стоило ему вечно избитого тела, ноющих скул, а иногда и ярких красок на лице. Аньелло не учил его драться, он просто избивал его, что, естественно, не вызывало к нему теплых чувств со стороны ученика.

Джеймс терпеть не мог эти вынужденные тренировки, но никогда не просил Марко отменить их: предстать перед дедом плаксивым соплежуем ему хотелось еще меньше, чем быть избитым.

Вообще на данном этапе у него сложилось весьма интересное отношение к хозяину дома. С одной стороны, он презирал его за алчность и мафиозную деятельность, а с другой, чувствовал легкий страх перед ним и желание добиться его уважения.

Было в Марко какое-то обаяние, располагавшее к нему всех окружающих, и, вдобавок, к Джеймсу он относился действительно по-родственному, ни к чему не принуждал его и никоим образом не ограничивал его свободу. Когда узнал об увлечении гоночным спортом, предложил даже купить новый мотоцикл, чтобы, так сказать, загладить вину за долгие годы отсутствия, на что Джеймс ответил вежливым, но решительным отказом. Изменять своему Железному Тигру он не собирался, хотя жест показался ему довольно искренним и вызвал даже легкую теплоту в его обычно непроницаемой душевной оболочке.

Общались они каждый день, иногда по многу часов, не затрагивая, правда, главных тем: о мафии и о видах Марко на будущее Джеймса. Старик оказался очень интересным собеседником, с ожидаемо богатым жизненным опытом, в чем Джеймс убедился еще в первую встречу.

Поначалу его настораживали эти беседы, даже немного напрягали, но постепенно он расслабился и стал даже находить в них определенное удовольствие. На каком-то бессознательном уровне он чувствовал, что дед общался с ним не потому, что хотел вызнать его слабые стороны или залезть в душу с недобрыми целями, а потому что искренне интересовался им и хотел установить между ними крепкие дружеские отношения без всякого злого умысла.

Джеймс никогда не был особо разговорчивым, но общение с дедом ничуть не утомляло его, и спустя какую-то неделю он даже стал ощущать легкое беспокойство в те дни, когда к Марко приезжал его личный доктор.

Диагноз старшего Кармелло был неутешительным: ишемия третьей степени, уже стоившая ему двух тяжелейших инсультов. То, что он смог преодолеть их и остаться при этом вполне дееспособным, чрезвычайно поражало Джеймса. Это, к слову, было еще одним поводом смотреть на старого мафиози со страхом и восхищением.

К счастью, сейчас его состояние было относительно стабильным, но, как понял Джеймс, никто сильно не рассчитывал, что он проживет еще больше двух лет. И сам Марко, судя по некоторым его фразам и замечаниям, не слишком в это верил.

Однако, несмотря на столь мрачные обстоятельства, атмосфера особняка мрачной вовсе не являлась. И это тоже было заслугой Марко. При всей своей жесткости и суровости он в то же время был удивительно положительной и жизнелюбивой личностью. У него часто было плохое самочувствие, но это редко можно было заметить. Как бы плохо ему ни было, он всегда оставался в хорошем настроении, и чувство юмора никогда не изменяло ему. По всем признакам было видно, что он не боится смерти, а может, даже ждет ее, и это глубокое философское спокойствие налагало характерный отпечаток и на весь дом, придавая ему ясную нерушимую безмятежность.

Тем не менее, для Джеймса время здесь тянулось ужасающе медленно, и три прошедшие недели показались ему тремя месяцами непрерывного и безнадежного ожидания.

Этот срок стал определенной вехой, потому что в это время в особняке планировалась серьезная «вечеринка» с участием наиболее влиятельных представителей семьи. В эту категорию входили руководители предприятий, казино и куда более опасные персоны: главы боевых групп (которых в семье Кармелло, похоже, было непозволительно много) и еще более зловещие одиночки, в дела которых Джеймс пока предпочитал не вникать.

Естественно, многих он уже знал, например, Бертольдо – главного советника Марко, а через него и нескольких наиболее ценных юристов семьи. Также он неплохо знал Аньелло, который, к его вящему раздражению, был здесь весьма крупной шишкой, а именно: главным информатором и командиром всех боевых подразделений Кармелло.

Вообще Аньелло был тем еще прохвостом. Он только казался примитивным бугаем, а на самом деле обладал хитростью и дальновидностью, о которых многим оставалось только мечтать. Благодаря ему (или, вернее сказать, из-за него) Джеймс вскоре перезнакомился с внушительным количеством парней из боевых отрядов, которые, к его немалому удивлению, легко проникались к нему симпатией и, несмотря на его неприветливость, тут же принимали за своего.

Конкретно против этих людей Джеймс ничего не имел, и все же их расположение не особо его радовало, особенно когда он замечал, как оно радует Детину. По правде говоря, его жизнь в Лироне складывалась совсем не так, как он рассчитывал. Он нравился здесь решительно всем и нравился, похоже, совершенно искренне, хоть и не прилагал для этого никаких усилий! Его приняли как-то уж очень легко и охотно, и по какой-то причине ему это абсолютно не нравилось.

Назревающая встреча столпов его тоже немного нервировала. Ведь он не был дураком и прекрасно понимал, для чего она затевалась: могучие прыщи тоже хотели его увидеть, оценить и решить для себя, достоин ли он того положения, какое хотел дать ему Марко. Джеймс боялся вовсе не того, что они могли разочароваться в нем, а того, что, как и дед, могли счесть достойным. Он понимал, что в таком случае избежать этой участи ему будет гораздо труднее. А притворяться он не умел. Изображать из себя кого-то другого было для него также неестественно, как для тигра неестественно ходить на задних лапах. Ему оставалось только надеяться, что руководители столь масштабных организаций (которые априори должны быть умными людьми) смогут приглядеться к нему более внимательно и понять, что он последний человек, которого стоит ставить во главу этого темного царства.

Встречу решили организовать в саду, за длинным деревянным столом, специально принесенным из подвала. Место выбрали спокойное и живописное: широкую лужайку, окруженную цветущими фруктовыми деревьями. Стол поставили под высоким абрикосом, покрывавшим все вокруг прохладной мягкой тенью.

Марко, Джеймс, Бертольдо и Аньелло пришли задолго до появления первых гостей и заняли места по краю. Джеймс боялся, что его заставят сесть рядом с Марко (это было бы уж слишком явной демонстрацией), но, к счастью, ничего подобного не произошло. По правую и по левую руку от главы сели Бертольдо и Аньелло, а Джеймс занял место рядом с Бертольдо.

Стол к этому времени был уже полностью накрыт, служанки заканчивали последние приготовления. Стоит отметить, еда была очень вкусной и разнообразной, но довольно простой; как впоследствии узнал Джеймс, такова была старинная традиция семьи, существовавшая уже почти целый век.

Вскоре стали подтягиваться гости. Похоже, никто не хотел опоздать, и потому наплыв оказался каким-то сумбурным и беспорядочным, у Джеймса даже в глазах зарябило. Первым делом все подходили к Марко, пожимали ему руку и говорили несколько положенных в таких случаях теплых фраз, затем приветствия удостаивались Аньелло и Бертольдо, и только потом внимание новоприбывших обращалось на Джеймса.

Лица отпечатывались в его памяти очень надежно, но вот запомнить с первого раза столько имен оказалось для него непосильной задачей.

Как и следовало ожидать, в основном это были люди среднего возраста или старше, очень солидные и на первый взгляд дружелюбные. Они не останавливались рядом с Джеймсом надолго и не задавали каких-либо нетактичных вопросов. Сам он держал себя как обычно: спокойно, сдержанно и в меру вежливо, так, как он, в общем-то, всегда вел себя с незнакомыми людьми.

Вскоре все расселись, и за столом завязалась доброжелательная непринужденная беседа. Казалось, Джеймс здесь вовсе никого не интересовал. При других обстоятельствах он бы обрадовался, но не после слов Аньелло, которые тот сказал ему накануне, во время их очередной смертоубийственной тренировки.

– Ты, наверно, боишься, что на тебя будут обращать слишком много внимания. Сразу отсеки эту мысль. У нас, мафиози, особый стиль. Если тебе уделяют слишком много внимания, значит, считают бесполезным человеком, не достойным ни страха, ни уважения. Если же тебе кажется, что на тебя вовсе никто не смотрит, знай: каждый твой шаг анализируется, ни одно движение не проходит незамеченным, потому что что-то в тебе их зацепило.

Сейчас Джеймс не мог поймать на себе ни единого взгляда, однако чувство дискомфорта, одолевавшее его, было просто нестерпимым. Ему очень хотелось, но он не мог сомневаться в правоте Аньелло. Как ни было это ужасно, но, похоже, даже этих прожженных монстров он умудрился чем-то заинтересовать, не пошевелив ради этого ни единым пальцем. Хотя внешне он ничуть не изменился, внутри у него будто чернила разлились, пропитав все восприятие холодом дурного предчувствия.

И тут кто-то из гостей спросил с беззлобным возмущением:

– А где Юпитер? Опаздывает, как обычно?

Ответили ему в той же добродушной манере:

– Ну, еще бы. Наверно, ему пришлось остановиться где-то и позволить девушкам насладиться созерцанием его божественной красоты.

Многие рассмеялись.

– И не стыдно вам сплетничать, в вашем-то возрасте, господин Мартелли?

Все обернулись в сторону голоса и увидели быстро идущего по лужайке Юпитера или, что было ближе Джеймсу – Альваро Донацио, вид которого сейчас действительно можно было назвать безупречным. Он был одет в классический черный костюм, наверняка сшитый на заказ, и в спешке казался каким-то редким зверем, принявшим ненадолго облик человека.

Все оживились при виде его, тепло заулыбались, и даже Марко обнял его, вместо того чтобы просто пожать руку.

– Садись, Альваро. Тебя-то нам и не хватало.

– Прости, отец. Мне очень стыдно.

– Успокойся и садись.

– Мы уже привыкли, – сказал Аньелло, чем вызвал волну безобидных смешков среди собравшихся.

Альваро тут же утянули на другой конец стола, где он сел в окружении тех, с кем, по-видимому, давно был знаком и находился в неплохих отношениях.

Затем Марко сказал небольшую приветственную речь, после которой все, наконец, приступили к еде.

Джеймс тоже взялся за вилку, хотя есть, если честно, ему совершенно не хотелось. Он тратил все свои моральные силы на то, чтобы выглядеть как ни в чем не бывало, тогда как внутри у него словно шторм разыгрался. Появление Альваро Донацио странным образом выбило его из колеи, заставив немедленно забыть обо всем остальном.

Он сам не знал, что именно в блондине так влияло на него, что вызывало эту неукротимую злость, бешенство, подобного которому он никогда раньше не испытывал. Донацио, по сути, не сделал ему ничего плохого, а он терял над собой контроль от одного его вида. Это было вдвойне непостижимо с учетом его врожденного хладнокровия и равнодушия ко всем, кто не являлся частью его семьи.

Между тем атмосфера за столом царила самая что ни на есть позитивная, и разговоры велись интересные и легкие. Обсуждать дела мафии, похоже, никому и в голову не приходило. Джеймсу, в принципе, было все равно. Ему больше не было дела даже до отношения к нему этих людей. Время от времени он не выдерживал и бросал короткий взгляд в сторону объекта своих непонятных чувств.

Альваро казался солнцем среди тусклых камней, охотно гревшихся в его лучах. Его обаяние, веселость, смех – все это будило в Джеймсе что-то огромное и страшное, о чем он даже не подозревал до встречи с ним.

Обед длился около часа, затем все постепенно стали расходиться. Кто-то уходил сразу насовсем, некоторые собирались в небольшие группы и разбредались по саду, обсуждая какие-то явно более насущные вопросы, чем та невинная ерунда, о которой шла речь за столом.

Вокруг Марко также собралась внушительная компания, но серьезных разговоров никто пока не заводил. Что-то навело Джеймса на мысль, что, возможно, причина была в нем, и он вышел из-за стола, сказав деду, что хочет немного прогуляться. Тот мягко кивнул (как будто бы с благодарностью в глазах), и Джеймс двинулся вглубь сада.

Направление, что он выбрал, не было спонтанным. Несколькими минутами ранее туда же направился Альваро, увлеченный каким-то важным звонком. Джеймс вовсе не хотел сталкиваться с ним, да и не особо на это рассчитывал (тот мог вернуться обратно и по другой аллее), однако двинулся именно в ту сторону, даже не рассмотрев другие варианты.

Поначалу вокруг было пустынно, но вскоре Джеймс дошел до пруда и увидел знакомую, заросшую ярко-желтыми розами беседку. Альваро был там: расхаживал неторопливо из стороны в сторону, настойчиво кому-то что-то объясняя. Словно тигр, спокойно контролирующий свои действия.

Первой мыслью Джеймса было развернуться и незаметно уйти, но вместо этого он подошел к беседке и молча остановился у входа. Альваро, конечно, сразу заметил его и быстро завершил разговор. После чего дружески улыбнулся ему:

– Здравствуй еще раз. Я опоздал, поэтому не стал знакомиться. Меня зовут Альваро Донацио. Тебя я уже знаю, как и все здесь, наверно, так что можешь не представляться.

– Ты самый молодой в этой компании, – сказал Джеймс то, чего секунду назад точно не собирался говорить, – и позволяешь себе опаздывать?

– Вот не поверишь: борюсь с этим изо всех сил,– Альваро выглядел так, словно мрачный тон Джеймса нисколько не задел его. – Каждый раз пытаюсь выехать вовремя, и каждый раз что-то задерживает. Уже и репутацию себе такую неприглядную заработал. Но ничего не могу с этим поделать. Это происходит независимо от моей воли.

Он говорил без всякой неловкости, уверенно и просто, и Джеймс поймал себя на том, что жадно ловит каждое его слово, вслушивается в голос, боясь пропустить малейшую перемену тона.

В этот момент телефон Донацио снова зазвонил, он бросил короткий взгляд на экран и снова посмотрел на Джеймса.

– Боюсь, мне пора. Простишь меня?

Джеймс только невразумительно пожал плечами. У самого выхода Альваро задержался, сказал ровным тоном:

– И кстати, я не самый молодой в этой компании.

И Джеймс готов был поклясться, что в этот момент в его глазах промелькнула та самая спокойная небрежность, что так вывела его в их первую встречу.

Тем же вечером во время очередного урока по юриспруденции Джеймс сказал Бертольдо:

– Я бы хотел узнать больше об Альваро Донацио. Это возможно?

Старик как будто совсем не удивился; интерес Джеймса, наверно, показался ему даже естественным, ведь они с Альваро были почти ровесники.

Таким образом, той же ночью Джеймс сидел за столом в своей комнате, изучая тонкую, но очень содержательно папку с информацией об источнике его неожиданных тревог. Конечно, информация была неполная, но и этого ему хватило, чтобы сделать несколько вполне определенных выводов.

Альваро был чертовски умен, но не так, как Джеймс. Джеймс всегда чувствовал себя превосходно в сфере сложнейших математических вычислений, однако иностранные языки никогда не поддавались его разумению. Альваро же знал целых пять и владел каждым безупречно. Кроме того, он окончил с отличием экономический факультет Гарварда и написал несколько научных работ, удостоившихся известных наград.

Всё это было весьма интересно, но не слишком способствовало достижению той цели, что стояла перед Джеймсом. Однако стоило ему добраться до информации об увлечениях, как чувство азарта затопило его без шанса на спасение.

Добрых полчаса он лазил по поисковым сайтам определенного характера и, в конце концов, наткнулся на информацию, которая, по его мнению, могла помочь ему добиться успеха в засевшей у него в голове навязчивой идее. Шансов было мало, но почему-то ему нужно было верить.

Он страшно хотел разобраться с этим, привести в порядок помутившийся ум, избавиться от необъяснимой злости, которая и на злость-то не была толком похожа, а для этого ему была необходима помощь того, кто вызвал в нём все эти неуправляемые эмоции. Ему оставалось только надеяться, что добытая информация поможет ему преуспеть в этой нелегкой задаче.

Ждать оставалось три дня.

ГЛАВА 5

Джеймс, конечно, предполагал, что обстановка будет отличаться от той, к которой он привык в Северной Дакоте, но не ожидал, что настолько.

Неофициальные гонки везде были довольно популярны, но здесь, на Черной Аллее (южная окраина Манхэттена), собралась просто адская толпа, несмотря на далеко не детское время. Народу было столько, что он не сразу понял, где вообще собираются участники. К счастью, в какой-то момент ему на глаза попались двое других мотоциклистов, тяжело продвигавшихся сквозь разношерстную массу, и он осторожно пристроился за ними, что было относительно легко благодаря адекватным размерам его байка.

Так он попал в специальную огороженную зону, куда допускались только уже зарегистрированные участники. Сам он зарегистрировался три дня назад, и выданный в заявке номер избавил его от каких-либо проблем с доступом. Этот момент, в общем-то, ничем не отличался от того, что было в Дакоте, а вот все остальное – весьма.

К такому количеству зрителей Джеймс совершенно не привык; то, что многие делали ставки, и вовсе показалось ему дикостью. Что касается самих участников, то они его не слишком волновали. У многих были байки под миллион долларов, у некоторых – проще, но с устрашающей начинкой, и все они были Джеймсу глубоко безразличны. Он знал, что его «конь» мог дать фору любому из этих мнимых монстров. Правда, никто другой не разделял этого мнения.

В Дакоте все парни, с которыми он гонял время от времени, знали о его навыках и потому относились с уважением и даже некоторой опаской, здесь же он был новичком, и если на него и посматривали, то только с жалостливой ухмылкой. Джеймса это даже немного забавляло. Он-то знал, кого здесь на самом деле стоило жалеть.

Впрочем, все это были лишь мелочи по сравнению с основным источником его размышлений. Хоть он и приехал заранее, и до начала гонки оставалось еще достаточно времени, ему уже было не по себе от мысли, что он, возможно, жестоко ошибся в осенившем его три дня назад предположении.

Альваро Донацио, ставший для него с некоторых пор чем-то вроде особого вида психической болезни, так же, как и он, обожал в свободное время гонять на мотоциклах и, судя по тому, что было написано в его кратком досье, по меньшей мере, раз в месяц участвовал в неофициальных манхэттенских гонках.

Когда Джеймс узнал о намечающейся в ближайшие дни так называемой Квартальной гонке – нелегальной, но очень популярной в Манхэттене – он почему-то сразу подумал, что Донацио наверняка захочет в ней поучаствовать. Собственно, это была единственная причина, по которой сам он теперь находился здесь. И уже глубоко презирал себя за проявленную слабость.

Ведь у него не было никаких гарантий, что Альваро действительно здесь появится. Откуда вообще у главы мафиозного семейства могло взяться время на такую чепуху? Он, скорее всего, даже не слышал об этой гонке. А если и слышал, вряд ли мог позволить себе вырваться.

Джеймса неимоверно раздражало собственное огорчение по этому поводу. По идее, он должен был радоваться, ему уже давно не доводилось никуда выезжать, но вместо радости он ощущал какую-то гнилую пустоту внутри или даже хуже: будто ему в душу бегемот насрал. Хотя, если честно, он даже не знал, что стал бы делать, если бы Альваро все-таки появился. Он даже не думал об этом. Ему просто было необходимо увидеть его, увидеть и хоть немного приземлить, доказать, что…

Впрочем, этого он и сам не знал. Зато отлично понимал, что сам факт того, что ему хотелось что-то кому-то доказать, был чертовски странным и несвойственным его пофигистической натуре.

Когда до начала гонки осталось всего десять минут, надежда окончательно в нем задохнулась. С таким опозданием обычно никого не принимали, да и участники уже стали съезжаться к стартовой линии, вызывая еще больший гул в толпах наблюдателей.

Джеймсу было тошно от самого себя, но он искренне хотел развернуться и свалить отсюда. Даже предстоящее состязание, обожаемая им скорость и шепчущий в венах риск не могли сбавить силы его разочарования. Он чувствовал, что если поедет, не только не получит удовольствия, но, возможно, разочаруется еще и в любимом с детства увлечении. Что ужаснуло бы его, если бы он вник в эту мысль поглубже.

Мнение остальных участников его не колыхало, поэтому он уже собирался сдать назад, как вдруг шум за спиной резко усилился, и в огороженную зону въехал еще один мотоциклист.

Реакция парней при его появлении была Джеймсу знакома. Забыв о гонке, которая должна была начаться спустя каких-нибудь три-четыре минуты, они подорвались со своих байков и с радостными возгласами бросились встречать новоприбывшего, от которого, по-видимому, были в полном восторге. Тот тоже слез с мотоцикла (с опасного на вид «Yamaha YZF-R25», мощь которого даже Джеймс всегда охотно признавал) и, сняв шлем, весело приветствовал подоспевших гонщиков.

При виде его у Джеймса внутри все свернулось в тугую пружину, настоящий кокон дичайшей энергии, который мог развернуться в любой момент и вызвать последствия, масштаб которых он сам не мог себе представить.

Альваро Донацио выглядел непривычно в широких черных джинсах с прорезями на коленях и застегнутой на все пуговицы черной кожанке с серебряными цепочками на рукавах и передних карманах. Но улыбка – этот уверенный добродушный оскал самовлюбленного хищника – ослепляла как всегда.

Джеймс, как обычно, не мог оторвать от него глаз и чувствовал все ту же непостижимую застарелую злость, побуждавшую его он сам не понимал к чему. Несмотря на то, что он стоял почти на краю стартовой линии, Донацио вскоре заметил его, и изумление, отразившееся на его лице, убедило Джеймса в том, что он не зря сюда приехал. Почему-то было безумно приятно видеть на лице этого великолепного придурка озадаченность, даже легкий шок. Впрочем, он довольно быстро справился с собой и махнул рукой в знак приветствия. Джеймс отвернулся, уже предчувствуя скорое веселье.

Наконец, все вернулись к байкам, и Альваро тоже втиснулся в ряд (для него, похоже, правила были не писаны), примерно на пять машин правее от Джеймса. Брюнет не мог его видеть, но почему-то ощущал также ясно, как если бы они стояли в полуметре друг от друга. Однако это не мешало ему думать о предстоящей гонке.

Впереди лежал путь почти в три километра, по извилистой трассе, выходившей во многих местах прямиком к океану – с высоты около тридцати метров (примерная высота пятиэтажного дома).

Джеймс совершенно не знал этой дороги, что нисколько его не пугало. Так ему всегда нравилось больше: и риск сильнее и, как следствие, более яркие вспышки адреналина. Однако сейчас его будоражила не только предстоящая опасность. Откровенно говоря, ему даже было плевать на победу. Он хотел победить только одного человека, и это желание захлестывало его прямо-таки с пугающей силой.

Такого старта у него никогда раньше не было. Он мгновенно вырвался вперед, жестко подрезая ближайших соперников, отсекая слабых и со скоростью, совершенно неоправданной в начале гонки, обходя тех, кто держался увереннее. Раньше он всегда держал меру, даже в самых ожесточенных и напряженных состязаниях, но сейчас… сейчас он действительно несся по краю лезвия, совершенно не думая о том, что падение могло стоить ему жизни.

А все потому, что Донацио… чертов Донацио был впереди! Каким-то чудом он умудрился обойти всех в первые же секунды и оставить Джеймса любоваться на свой сверкающий в ночи металлический зад! Этого брюнет никак не мог вынести. Вся его рассудительность, ледяное самообладание полетели в ад при виде такой вопиющей наглости. И он рванул следом, щедро наплевав на какой бы то ни было самоконтроль.

То была не гонка, а сущее издевательство над собственной жизнью.

Страшнейшие повороты Джеймс одолевал на не менее страшной скорости, иногда практически теряя управление и ужасаясь близости чернеющих обрывов. Иногда сердце ухало прямо под колеса мотоцикла, но каждое успешно преодоленное препятствие вызывало в нем просто сумасшедшую радость, которая гнала его вперед на той же космической скорости. Хотя вид Донацио, до которого было уже рукой подать, действовал еще сильнее.

В следующий поворот – узкую петлю почти в сорок пять градусов – они вписались уже на одном уровне, а когда снова вырвались на ровную трассу, Джеймс был почти на метр впереди. От эйфории, разрывавшей мозг, ему хотелось орать во все горло, но он лишь молча несся вперед, следя за тем, чтобы расстояние между ним и Донацио не сокращалось. Он будто чувствовал азарт противника, его желание во что бы то ни стало вернуть потерянное лидерство, и это заводило его почище самого крепкого энергетика.

На следующем повороте, в который они влетели почти одновременно, рискуя всем, чем только было можно, блондин снова вырвался вперед, но Джеймс вскоре снова оттеснил его, вклинившись в крошечную полоску между ним и обрывом, что, похоже, даже для Альваро было слишком, так как он резко дал влево.

Еще довольно долго они так чесали друг другу нервы, то обгоняя, то уступая, а затем Джеймс, поддавшись какому-то бессознательному порыву, свернул на длинное плато, отходившее в одном месте от трассы и утыкавшееся прямиком в громаду океана – в нескольких десятках метров внизу.

Он остановился у самого начала, снял шлем, чувствуя невыносимый жар во всем теле. Сейчас ему было почти все равно, свернет Донацио за ним или нет, но тот свернул, остановился в паре метров и, также сняв шлем, с изумленным видом покачал головой:

– Совсем неплохо.

– Взаимно, – сказал Джеймс, не чувствуя какого-либо упадка энергии из-за остановки. – Даже не ожидал.

– Не оскорбляй меня. Я хорош во всем, что мне нравится.

– Не выпендривайся.

Альваро рассмеялся:

– Как ты здесь оказался, позволь спросить?

– Просто захотел прокатиться. А что, думаешь, за тобой слежу?

– Если честно, именно так я и подумал.

– И правильно сделал, – Джеймс хмыкнул. – Я знал, что ты будешь здесь. Хочу выяснить, что ты за фрукт.

– Меня лучше не пробовать.

– Почему?

– Говорят, слишком яркий. Могу ослепить в неподходящий момент.

– Ты считаешь себя очень крутым, да? Как насчет искупаться? – Джеймс мотнул головой в сторону обрыва. – Хватит пороху?

Донацио, до этого момента искренне наслаждавшийся комедией, приподнял брови:

– Ты серьезно?

– Абсолютно. Что скажешь? Готов составить компанию? Попрощаться со своим королевским байком навсегда?

– Это опасно, – сказал Альваро, немного посерьезнев. – Удар может оказаться сильнее, чем ты думаешь.

– И ты говоришь мне это после той жопы, что устроил на дороге? Не смеши. От такого не умрешь. Но решиться не каждый сможет, я согласен.

– Обычно я не поддаюсь на провокации. Но спасовать перед тобой не имею права.

– Давай. Я сейчас даже умереть не боюсь. Лишь бы сделать это с тобой хоть раз.

Голос Джеймса звучал спокойно, но при этом он говорил с такой агрессией, с такой сильной злобной требовательностью, что Альваро проникся, сам сдвинул брови в угрожающем прищуре и швырнул шлем себе за спину:

– Я готов.

– Отлично! Только не замри у самого края. Потому что я пойду до конца.

– Не волнуйся об этом.

Они встали в одну линию перед обрывом: взбудораженные и безумные, как два психопата, которых по ошибке выпустили из клиники. Причем Альваро не был и вполовину так безумен, как Джеймс.

Они вместе досчитали до трех и выстрелили, как два пушечных ядра. Обрыв приблизился чуть ли не за долю секунды, так что задуматься об отступлении у них даже толком не было времени. Впрочем, даже если бы было, они бы все равно не отступили.

В тот момент, когда почва ушла из-под колес байка, и ему в лицо ударилось чистейшее небо, Джеймс таки заорал. Но не от страха, а от обжигающего кровь восторга, подобного которому он никогда раньше не испытывал. Где-то слева ему почудился приглушенный смех Донацио, а потом – почти сразу после прыжка – его сотряс убийственный удар об воду.

Поначалу он совершенно оглох, утратил всякий контроль над ситуацией, потом до него дошло, что все его кости целы, и сам он находится в полном порядке, разве что в жестоком столбняке из-за силы поразившего его удара. Черный Тигр давно пошел на дно, в то время как сам он барахтался на поверхности воды, отчаянно пытаясь восстановить слух. И не менее отчаянно пытаясь выяснить, куда выбросило Донацио.

Тот обнаружился довольно скоро, примерно в десяти метрах впереди. Его светлая грива выделялась на фоне черного океана бледным золотистым пятном, которое немного привело Джеймса в чувство. Постепенно он стал различать окружающие звуки и первым из них был смех блондина: тот, по-видимому, был в полном восторге от совершенного ими «полета» и, судя по всему, никаких проблем со слухом не испытывал.

– Эй, ты там не спятил? – выкрикнул Джеймс, хотя самому хотелось ржать не меньше: адреналин в крови все еще ревел, как двигатель тысячетонного самолета, и никак не желал замолкать.

– Это еще надо разобраться, кто тут спятил, – донеслось ему по воде со стороны Альваро.

– Поплыли к берегу!

– Ты же искупаться хотел? Что, уже надоело?

– Я забыл раздеться. В одежде как-то паршиво.

Донацио снова покатился со смеху. Вернее, не покатился, а рванул уверенным брасом в сторону мерцающего на приличном расстоянии берега. Джеймс тут же устремился за ним, и минут через пятнадцать суматошной гребли они, наконец, добрались до суши.

Погода была теплая, однако не настолько, чтобы, выбравшись из прохладной воды, они не почувствовали продирающего до костей озноба. Но тут им немного повезло. На пустынном берегу, совсем недалеко от того места, где они «причалили», расположилась группа молодых ребят, которые как раз сейчас собирались уходить. Какой-то пацан уже начал заливать костер водой из трехлитровой бутылки, чего Джеймс с Альваро никак не могли допустить. Они даже ничего не сказали друг другу, но действовали прямо-таки с удивительной солидарностью.