Текст книги "Свет твоих глаз (СИ)"
Автор книги: Мира Айрон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
Глава вторая
Двадцать второго февраля в старшей группе был утренник, посвящённый папам и дедушкам, и впервые за два с половиной года, прошедших с тех пор, как группу вели Людмила и Лариса, на праздник пришёл Михаил Леонтьевич.
До этого дня на все утренники приходили мама или какая-нибудь из бабушек Светы Мельниковой. Дважды – на утренник, посвящённый мужскому празднику, – приходил дедушка, Леонтий Тимофеевич. Из рассказов Светы Людмила знала о том, что дедушка с юности трудился на заводе, а после выхода на заслуженный отдых стал работать завхозом в одной из школ.
Отец Светы был всегда слишком занят, однако в этот раз явился собственной персоной.
– Ну всё, я думала, дело к весне, а теперь поняла – зима продолжается, – усмехнулась острая на язык Лариса, заглянув в зал через небольшую щель в плотных шторах.
Воспитатели готовили ребят к торжественному выходу, стоя около второй двери, ведущей в зал. Родители, которые проходили сразу на мероприятие, минуя группу, уже заняли скамейки и стулья в "ложе" для зрителей.
– Ты о чём? – тихо спросила Люда, которая по-прежнему всегда волновалась перед всеми мероприятиями, хоть и работала в садике почти семь лет, потому не поняла словесный пассаж напарницы.
– Папа Мельников нарисовался, – тихо, чтобы не услышали воспитанники, одними губами прошептала Лариса и добавила чуть громче: – Теперь погода точно испортится. Интересно, что это он вдруг? Обычно носа сюда не кажет, занятой человек.
– Да ты что? – Люда, которая и без того волновалась, тоже осторожно заглянула в зал, и почему-то сердце заспешило ещё быстрее.
К счастью, задумываться о реакциях собственного организма было некогда, потому что музыкальный руководитель незаметно дала отмашку Люде и Ларисе. Праздник начался.
Мероприятие прошло замечательно, практически без накладок и оплошностей. В процессе Люда увлеклась, забыла о волнении и смущении, – это всегда так было. Однако всякий раз, обращаясь к зрителям, она почему-то встречалась глазами с Мельниковым.
* * * * * * *
В начале марта Людмила свалилась с гриппом. Безусловно, ей и раньше случалось болеть, но обычно в конце января или в феврале, а тут она припозднилась. Первая заболела, конечно же, Юлька; после – Анатолий. Люда вы́ходила всех и поставила на ноги, и только потом слегла на целую неделю сама.
Десять дней Людмила провела на больничном, пропустила и утренник, посвященный Международному женскому дню, и заседание комитета комсомола.
В один из рабочих дней, уже после праздника, Люда работала в первую смену, а Лариса – целый день, потому что с утра вышла на замену одной из сотрудниц. Во время утренней прогулки Люда и Лариса держались вместе, весело болтая и наблюдая за воспитанниками двух групп сразу в четыре глаза.
Неожиданно около территории детского сада остановился заводской УАЗик, и с пассажирского места легко выскочил Михаил Леонтьевич. Он был в куртке нараспашку, без шапки, а в руках держал букет тюльпанов и коробку конфет.
– Ух ты, яхты! – удивлённо воскликнула Лариса. – К кому это он? Светы-то ведь нет, на больничном уже четвёртый день.
Люда пожала плечами: мало ли дел у руководителя комсомольской организации целого большого завода?
Каково же было удивление Люды и Ларисы, когда Михаил Леонтьевич направился прямиком в сторону их участков. Сообразительная Лариса тут же ретировалась, пытаясь отвлечь воспитанников сразу обеих групп.
– Здравствуйте, Людмила Евгеньевна! – Мельников остановился напротив Люды, которая до сих пор удивлённо таращилась на него. Так и стоял – куртка нараспашку, а ветер перебирал его непослушные очень тёмные волосы. – На прошедшем заседании Комитета мы поздравляли всех наших женщин с праздником. Не было только вас, вы болели. Но это же не значит, что вы должны остаться…
"Непоздравленной", – растерянно подумала Люда.
– …без подарка. Вот, – Михаил Леонтьевич протянул Людмиле тюльпаны и коробку конфет. – От лица всех мужчин комитета комсомола поздравляю вас с Международным женским днём, Людмила Евгеньевна!
– Здравствуйте, Михаил Леонтьевич, – запоздало пробормотала ставшая пунцовой Люда. – Спасибо вам большое… за внимание и за подарок.
– Это не только мне спасибо, а всем мужчинам комитета комсомола.
– Хорошо, спасибо всем мужчинам комитета комсомола, – согласно кивнула Люда, не зная, что ещё можно добавить.
Мельников продолжал стоять рядом, внимательно вглядываясь в лицо Людмилы своими ясными, немного раскосыми глазами.
– Как вы себя чувствуете, Людмила Евгеньевна? – выпалил он вдруг. – Точно полностью восстановились? Простите, но вы будто немного бледны.
Она бледна?! Люда была уверена, что физиономия у неё сейчас максимально приближена в плане цвета к спелому томату.
– Всё хорошо, Михаил Леонтьевич, – прочистив горло, ответила Люда и решила совсем уж удивить саму себя, потому что спросила вдруг: – А вы почему без шапки? Не май месяц.
– Так я же на машине.
– Как здоровье Светы? – вот, наконец-то придумала нормальный, закономерный вопрос. – Передавайте ей, что мы её очень ждём.
– Спасибо, уже получше, Людмила Евгеньевна. Непременно передам. Сегодня первый день проснулась без повышенной температуры. Ну… Что ж, мне пора, – будто с сожалением сказал Мельников и подмигнул двоим малышам из группы, на которой сегодня работала Лариса, остановившимся рядом и во все глаза смотревшим на него. – До свидания, Людмила Евгеньевна! До встречи на следующем заседании. Больше не болейте, пожалуйста!
– До свидания, Михаил Леонтьевич! Ещё раз спасибо. Постараюсь не болеть.
Мельников, ни на кого не глядя, заспешил к выходу с территории садика, а Люда так и осталась стоять, прижимая к груди букет и плоскую белую с золотистым узором коробку.
– Последишь? Я в группу всё это унесу, – повернулась Люда к подошедшей Ларисе.
– Конечно. Иди уже, а то цветы замёрзнут, – Лариса легко подтолкнула Людмилу в сторону здания садика.
Люда решила оставить и цветы, и конфеты на работе; а ещё она была очень рада тому, что группа, в которую ходит Юлька, отправилась сегодня в заводской клуб на кинолекторий, потому дочь ничего не знает о подарке.
Молчать Юлька в силу возраста ещё не умеет, а лишний раз раздражать Толю совсем не хочется. Даже если он наверняка будет знать, что подарки сделали всем женщинам комитета комсомола, всё равно ситуация вызовет его недовольство.
– Интересненько, – многозначительно протянула Лариса, когда Люда вернулась на участок, поставив цветы в вазу и спрятав конфеты в шкаф, к чаю.
– Что? – повернулась к Ларисе Люда.
– Соседка моя, с улицы, Зойка, – она ведь тоже в комитете комсомола состоит. Она на заводе работает, в столовой.
– И что? – непонимающе пожала плечами Люда. – Я знаю.
– Знаешь, конечно. Это ведь она мне тогда рассказала, как ты горой встала за меня. Так вот, перед праздником она хвастала, что всем женщинам в Комитете мужчины подарили к восьмому марта по коробке конфет. И я видела, как она с этой коробкой с работы шла. Да, такие же точно конфеты, как тебе Мельников привёз.
– Ну вот видишь, – Люда так и не понимала, куда клонит Лариса.
– Вот именно, вижу, – усмехнулась Лариса. – Цветы-то им мужчины на заседании не дарили, Люд. Только конфеты.
– Не может такого быть, – покачала головой Люда. – Возможно, просто ты не видела. Ты же не следишь за своей соседкой постоянно, двадцать четыре часа в сутки. Или она не сказала, забыла.
– Ага, она мне про конфеты-то все уши прожужжала. А если бы были ещё и цветы?
– Ну… не знаю, – пожала плечами Люда.
Она и вправду не знала, что ей делать с этой информацией.
– Ты осторожнее будь, Люда, – понизила голос Лариса. – Видела я, как он на тебя смотрел сегодня.
– Кто?
– Комсорг наш главный. И с какого перепугу он примчался сюда поздравлять тебя персонально? На очередном заседании мог отдать подарок, и с кем другим именно так поступил бы, я уверена. Осторожнее, Люда. Верка если узнает, что он тебя обхаживает, она тебя со свету сживёт. У неё характер, говорят… Лучше не знать.
– Лариса, ты что, с ума сошла?! – возмущённо зашептала Людмила. – Нет ничего такого, и быть не может! Михаил Леонтьевич – женатый человек, и он совсем не такой! И я замужем, Лариса! Семья у меня, дочка. Все знают об этом прекрасно.
– Все они, мужики, не такие до поры до времени, – так же тихо и горячо парировала Лариса. – А я видела, как он на тебя смотрит. Так, будто вы одни на всём белом свете, и вокруг никого. Ты не бойся, я могила, никому. Я добро помню навсегда и ценить умею. Просто советую по-дружески: осторожнее с ним. Хотя ему, конечно, подставляться не резон, ведь перед ним все пути открыты, большая карьера маячит. Ну просто, мало ли что. Уберечь тебя хочу.
– Хорошо, Лариса, спасибо. Я тебя поняла, буду осторожнее.
Люда готова была согласиться с чем угодно, – настолько сильно ей хотелось прекратить этот разговор.
* * * * * * *
Тот год был не простой, а юбилейный: вся страна готовилась отметить в ноябре шестьдесят пять лет Октябрьской революции, потому практически любое событие было посвящено грядущей дате или приурочено к ней.
Да и различных мероприятий было больше, чем обычно. Например, во второй половине мая в детском саду, в котором работала Людмила, объявили конкурс оформления участков.
Первомай и День Победы миновали, и приближалось лето. Генеральная уборка территории сада прошла ещё в конце апреля; сейчас нужно было привести в надлежащий вид веранды, а также прочие конструкции и снаряды для детских игр.
Работы было много, и заведующая посоветовала воспитателям привлекать к участию родителей. Лариса во второй половине мая всегда брала неделю отпуска без содержания и уезжала в деревню, помогать родственникам с посевной, потому сейчас Люда работала одна в две смены. По этой причине она и решила внять совету заведующей – одной со всеми делами было никак не справиться, а плестись в хвосте и проигрывать в конкурсе не хотелось.
Людмила написала на большом листе объявление, в котором приглашала всех неравнодушных родителей принять участие в оформлении участка, и повесила объявление в раздевалке. Краска и кисти были; не хватало только рабочих рук.
Итоги конкурса руководство сада собиралось подводить в понедельник, после осмотра комиссией из Гороно всех участков, потому основные работы были намечены на четверг и пятницу. Юльку в эти дни забирала бабушка, потому что Люда оставалась в садике допоздна.
В четверг никто из родителей остаться и помочь не смог, потому Люда долго возилась одна: покрасила песочницу, турник, мостик и качели.
На пятницу осталось самое сложное; нужно было разрисовать деревянный корабль и большую веранду из белого кирпича.
Детей сегодня всех "разобрали" ещё раньше, чем обычно, поскольку многие уезжали на дачи на все выходные. Видимо, по этой же причине никто из родителей так и не остался, чтобы помочь с оформлением участка.
Вернувшись в группу, Люда достала из подсобки серый халат, коробку, в которой стояли банки с краской, и стеклянную банку, в которой в специальном растворе стояли кисти. Глядя на всё это хозяйство, Люда закатывала рукава халата и размышляла, сможет ли утащить всё в один заход, когда в дверях группы появилась высокая фигура и знакомый голос сказал:
– Здравствуйте, Людмила Евгеньевна! Я пришёл помогать с оформлением участка.
– Здравствуйте, Михаил Леонтьевич, – Люда проглотила комок в горле. Вот уж кого она меньше всего ожидала увидеть сейчас! – Вы же, вроде, в Москве?
Казалось, все вокруг в курсе того, что Мельников – один из двух делегатов девятнадцатого съезда ВЛКСМ от их города. Даже местные газеты рассказывали об этом, публиковали фото делегатов и их краткие биографии.
– Как видите, уже нет, – тепло улыбнулся Михаил Леонтьевич. – Приехал сегодня рано утром. А сейчас я в полном вашем распоряжении, Людмила Евгеньевна. Командуйте.
Ну что ж… Не отказываться же от помощи? Тем более, других желающих помочь так и не наблюдается. Люда критически оглядела модный тёмно-коричневый вельветовый костюм Мельникова.
– Для начала вам нужно переодеться, – задумчиво произнесла она, прикидывая, где можно раздобыть халат хотя бы приблизительно подходящего размера.
– Я принёс с собой сменку, – сообщил помощник и указал на спортивную сумку, перекинутую через его плечо.
– Отлично, – с облегчением кивнула Люда. – Тогда я забираю кисти и ухожу, а вы переодевайтесь здесь и приходите на участок. И коробку с краской приносите.
– Понял, – кивнул Мельников и начал расстёгивать пуговицы на вельветовой куртке.
Люду словно ветром сдуло из группы. Неожиданно вспомнились предостережения Ларисы. А она, Люда, совсем расслабилась за прошедшие пару месяцев, поскольку с Михаилом Леонтьевичем встречалась только на заседаниях, и вёл он себя как обычно.
Выйдя на участок, Людмила с облегчением вздохнула: ещё на нескольких участках родители помогали воспитателям, и в двух группах пришли только отцы. Ещё в одной работал явно чей-то дедушка. Вот и славно. Значит, ничего предосудительного не происходит.
Люда начала ругать себя за недостойные мысли и страхи. Человек пришёл, чтобы помочь от чистого сердца, просто потому что он вот такой, неравнодушный, а она напридумывала не пойми чего! Как только не стыдно?!
Поток самобичевания Люды был прерван появлением на участке Михаила Леонтьевича, переодевшегося в спортивные брюки и старый свитер.
– Вы умеете рисовать, Михаил Леонтьевич? – с надеждой спросила Люда.
Сама она рисовала очень посредственно, потому даже не представляла, что она станет делать с большой стеной веранды.
– Когда-то ходил в изостудию Дворца пионеров и несколько раз делал стенгазеты в школе, – с готовностью сообщил Мельников. – Ну и по рисованию всегда было пять. На этом всё.
– Значит, вы будете разрисовывать стену веранды, – обрадовалась Люда. – А я займусь кораблём.
– Доверяете? – улыбнулся Михаил Леонтьевич.
"Как будто у меня есть выбор!"
– Да, доверяю, – кивнула Люда. – Я книжку на всякий случай прихватила. Вот, "Дюймовочка". Может, возьмёте оттуда какой-нибудь из сюжетов?
Мельников взял в руки книжку и начал задумчиво листать. Несколько секунд Люда стояла рядом и смотрела на его руки с длинными пальцами. Опомнившись, быстро метнулась к коробке с краской. К счастью, Мельников ничего не заметил.
Сначала они работали в молчании, но потом Люда спросила Михаила Леонтьевича о поездке, и он начал рассказывать, – долго и подробно. О заседаниях, о людях, с которыми встретился, о почётных гостях съезда, об экскурсиях на ВДНХ и на Воробьёвы горы.
Несмотря на то, что рассказ получился достаточно длинным, Люда совсем не устала слушать. Она и раньше замечала, что доклады и речи Мельникова не занудные, от них не устаёшь и не начинаешь зевать с закрытым ртом, украдкой смахивая порождённые тайной зевотой слёзы, а информация хорошо воспринимается и будто сама укладывается в голове.
А теперь оказалось, что он не только хороший оратор, но и прекрасный рассказчик. Время пролетело незаметно, и когда Люда опомнилась, выяснилось, что она уже полностью покрасила и разрисовала корабль, а Михаил Леонтьевич почти закончил расписывать стену.
Люда подошла ближе и охнула от восторга: на стене была изображена летящая ласточка, на спине у которой сидела Дюймовочка. Было понятно, что они отправились в путешествие туда, где вечное лето. Вслед им смотрели жабы из болота, мышь с поля и майские жуки, сидящие на одном из листьев дерева.
– Вот это да, Михаил Леонтьевич… – только и смогла вымолвить Люда.
– Нравится? – кажется, Мельников был очень доволен и произведённым эффектом, и реакцией Людмилы.
– Ещё бы! Теперь я уверена в том, что первое место нам обеспечено. Спасибо вам, Михаил Леонтьевич!
– На здоровье. И я очень рад, что посещение изостудии мне наконец-то пригодилось в жизни. Теперь осталось дождаться, когда пригодятся некоторые дисциплины, которые я изучал в институте. Такие, например, как научный коммунизм, истмат, диамат, история КПСС и политэкономия.
Люда невольно прыснула от смеха и огляделась по сторонам: на двух участках ещё продолжалась работа, но к счастью, те участки располагались достаточно далеко. Потом быстро посмотрела на Мельникова: они встретились глазами, переглядываясь, как пара заговорщиков.
– Что вы такое говорите, Михаил Леонтьевич? – пытаясь казаться серьёзной и строгой, спросила Люда.
Но делать хорошую мину при плохой игре было поздно: Мельников смотрел так, будто видит Люду насквозь.
– Наверно, вам как комсоргу эти науки очень нужны, – всё же сделала ещё одну попытку Люда.
– Несомненно, – как-то непонятно улыбнулся Михаил Леонтьевич. – Тогда будем считать, что архиважные дисциплины уже пригодились. Людмила Евгеньевна, мне кажется, что вот эти листья кувшинок надо сделать более выразительными.
Он указал на стену веранды.
– Поможете, пока я небо доделаю? Я видел там, в коробке, есть более тёмная зелёная краска. Вы ведь уже закончили с кораблём?
– Хорошо, – Людмила достала из коробки нужную банку, подошла к стене и принялась за работу.
Некоторое время они стояли рядом и опять работали молча, но потом Людмила вновь нарушила молчание.
– То есть, я вашего вердикта не дождусь?
– Какого вердикта? – рука Мельникова, держащая кисть, замерла.
– По поводу корабля. Всё настолько плохо? – Люда с трудом сдерживала смех, буквально рвущийся из груди.
И что её так разобрало-то? Михаил Леонтьевич хлопнул глазами.
– Простите, пожалуйста, Людмила Евгеньевна! У меня совсем мозги набекрень. Прекрасный корабль получился, честное слово!
– Михаил Леонтьевич, я пошутила, – попыталась успокоить его Люда.
– И всё равно. Прекрасный корабль.
Люда задумалась о том, почему ей удаётся так легко общаться с абсолютно чужим человеком и вообще, с мужчиной. Она никогда так весело не болтала, не переглядывалась и не пересмеивалась с мужчинами. Во всяком случае, во взрослой жизни, – точно. Возможно, в ранней юности или в детстве, – да, но это было давно и неправда.
Отец Людмилы, Евгений Савельевич, никогда не был ни слишком суровым, ни сердитым. Однако и лёгкости, непринуждённости, особого доверия в общении с ним не возникало. Он всегда был серьёзным, основательным, очень занятым человеком, – и дома, и на работе. Говорил коротко и только по делу. В редкие свободные минуты читал книги, газеты, смотрел телевизор или уходил с удочкой на реку подальше.
Евгений Савельевич до сих пор трудился, хоть ему и перевалило за шестьдесят, работал старшим мастером на обувном комбинате. А дома у родителей Люды было достаточно большое приусадебное хозяйство.
Братьев у Людмилы не было, даже двоюродных. Таня, родная сестра, старше Люды на одиннадцать лет. Очень давно, сразу после окончания училища, Таня уехала в Балаково, да так там и осталась. Вышла замуж, родила двух дочерей.
Мужа Татьяны, Ильгиза, Люда видела редко и практически не успевала составить мнение о характере зятя.
О лёгкости и непринуждённочти в отношениях с собственным мужем, Анатолием, не было даже речи. Когда он начал ухаживать за Людмилой, ей казалось, что характером он похож на Евгения Савельевича: такой же спокойный, серьёзный и основательный.
С одной стороны, так оно и было. Однако отец Люды никогда не был настолько авторитарным, не давил так всех окружающих. Да, Люда не могла себе представить то, как весело и легко болтает с отцом, доверяет ему. Однако и давления с его стороны она никогда не испытывала.
В родительской семье всё было по классике: папа – голова, а мама – шея. Сама Люда в своей семье поставить себя так и не смогла. И она, и дочка всегда находились в полной зависимости от настроения главы семейства.
Идти на открытый конфликт Люда не решалась. Во-первых, всё же побаивалась. А во-вторых, понимала, что если она выступит хотя бы один раз, злопамятный Анатолий этого не забудет никогда, и конфликт превратится в затяжной. Каково Юльке будет в такой обстановке?
Так и жила, поглубже спрятав свои чувства и мысли, и закрыв их под замок, отмалчиваясь и намного больше думая, чем говоря. Однако всё чаще ловила себя на мысли о том, что домой ей идти не хочется, ноги не несут, даже ради дочери.
Жаловаться кому-то, обсуждать свою семью Люда бы никогда не посмела. Она всегда внутренне осуждала людей, выносящих сор из избы. К тому же, в чём суть её претензий?
Муж работящий, серьёзный, выпивает редко. Заработал квартиру. Основной добытчик в семье – Анатолий. Все важные решения принимает тоже он. Какого рожна ей ещё надо? Разве не это называется "жить, как за каменной стеной"?
Родители сказали бы: выбрала себе мужа, создала семью – живи, как живут все нормальные люди. Нечего дёргаться, бегать туда-сюда и позориться. И были бы абсолютно правы. Тем более, дочка подрастает.
Люда и жила. И старалась не задумываться о том, что проживёт так всю жизнь. Все живут, и она проживёт…
Задумавшись, Людмила прослушала вопрос, который ей задал Мельников. Поняла, что он ждёт ответа по тому, как он смотрел на неё, даже работу прекратил.
– Извините, – смутилась Люда. – Я задумалась. Вы что-то сказали?
– Я спросил, всё ли у вас хорошо? У вас взгляд стал какой-то грустный. Безысходность в глазах. Такое ощущение, что вы только что были рядом – и вдруг исчезли, перенеслись куда-то далеко.
"Так. Только этого не хватало!"
– У меня всё хорошо, Михаил Леонтьевич, вам показалось, – попыталась морально дистанцироваться Люда.
– Понял, – кивнул Мельников и продолжил нарочито бодро: – Как по-вашему, наша картина готова, или нужно добавить что-то ещё?
Он отступил на пару шагов, прищурил глаза и склонил голову набок, критически рассматривая стену веранды. Люда подумала, что Мельникову сейчас не хватает куртки художника, берета и палитры в руках.
– Может, солнце? – неуверенно спросила она. – Ласточка и Дюймовочка должны лететь… не на солнце, конечно, но в сторону солнца.
– Как я мог забыть о солнце? Это ведь самое главное, – пробормотал Михаил Леонтьевич. – Голова теперь постоянно занята другим, простите.
– Давайте тогда я сама дорисую? – неуверенно спросила Люда. – Вы спешите, должно быть. У вас ведь очень большая нагрузка.
– Пока мы всё на доделаем, я никуда не уйду, – спокойно ответил Мельников и достал из коробки банку с жёлтой краской, которую уже убрал. – И солнце мы нарисуем вместе.
Михаил Леонтьевич говорил таким тоном, каким обычно вёл заседания, и Людмиле моментально захотелось взять под козырёк. Правда, козырька у неё не было, только смешная косынка в синий горошек.
Они сосредоточенно работали над солнцем, и на этот раз Людмила не стала нарушать молчание, – нарушил Мельников.
– А по поводу того, что голова занята другим… Это достаточно давно и ещё надолго, до сентября примерно. Именно такой срок мне дали для размышлений.
"Для размышлений о чём?" – чуть не спросила Люда, у неё даже губы дрогнули, но она так и не решилась. Михаил Леонтьевич объяснил всё сам.
– Мне предлагают перейти на работу в Горком комсомола и продолжать строить карьеру там. Пока курировать весь наш район, а дальше – как пойдёт. Если пойдёт так, как надо, то впереди – работа в Горкоме партии. Мне ведь двадцать восемь исполнится осенью.
– А почему вы так напряжённо думаете об этом, Михаил Леонтьевич? – удивлённо спросила Люда.
Она была уверена в том, что путь по такой карьерной лестнице – это именно то, к чему стремится Мельников.
– Потому что работу инженера придётся оставить, а с завода – уйти.
Вот как. Значит, через несколько месяцев Мельников уйдёт с завода. А следующим летом Света выпустился из садика… Если Мельниковы раньше не переедут куда-нибудь в центр города, и Света вообще не пойдёт в другой сад.
Что ж. Жизнь не стоит на месте, и это абсолютно закономерно. Правда, как ни пыталась Люда радоваться за Мельникова, у неё ничего не получалось. Возможно, потому что и сам он радостным не выглядел.
– Я уверена, что вы всё хорошо обдумаете и примете правильное решение, Михаил Леонтьевич, – отогнав мрачные мысли, твёрдо сказала Люда.
– Мне бы вашу уверенность, – задумчиво ответил Мельников.
– Михаил Леонтьевич, перед вами открывается большое будущее.
– Безусловно, – кивнул Мельников. – Я вот только не уверен, что это именно то будущее, которое нужно мне. Что это моё будущее.
– В любом случае, время на раздумья ещё есть, – опять попыталась подбодрить собеседника Людмила. – Подумаете и поступите так, как подсказывает ваше сердце. Речь ведь идёт о вашей жизни и о вашем будущем. Никто не имеет права решать за вас.
Она никогда раньше не замечала, что Мельников такой странный и вдумчивый, с мятущейся душой. Ей казалось, что он обыкновенный карьерист.
– Спасибо вам, Людмила Евгеньевна, – снова заговорил Михаил Леонтьевич, когда они убирали кисти и краску, закончив работу.
– Это вам большущее спасибо, Михаил Леонтьевич! Знаете, вы ведь единственный, кто откликнулся на просьбу о помощи. Я обязательно сделаю газету по результатам конкурса и повешу в раздевалке. Там будет огромная благодарность вам.
– Я желаю вам… то есть, нам победы, – улыбнулся Михаил Леонтьевич. – А благодарю я вас за то, что выслушали. И ещё очень хочу попросить: пожалуйста, пусть мой рассказ о предложении из Горкома останется между нами. Понимаете, я никому не рассказывал об этом. Вообще никому. Однако мне очень нужно было выговориться, чтобы меня выслушал адекватный, неравнодушный, но и не заинтересованный в моём решении человек.
"Я очень заинтересованный человек. Очень. Если ты примешь решение уйти с завода, я скорее всего, и не увижу тебя больше".
Мысль появилась против воли, но Люда оставила её как есть, не стала отгонять. Просто уже устала. Устала отгонять мысли.
– Провожу вас, Людмила Евгеньевна? – спросил Мельников, когда убрал коробку в подсобку, умылся, переоделся и снова вышел на улицу.
Люда нарочно осталась на участке, изображая бурную деятельность, чтобы не идти домой вдвоём с Мельниковым.
– Вы идите, Михаил Леонтьевич, не ждите меня, – с притворной лёгкостью ответила она. – У меня есть ещё кое-какие дела здесь.
– Хорошо, – кивнул Мельников, и Люда увидела по его глазам, что он всё понял. – До свидания, Людмила Евгеньевна!
– До свидания. Ещё раз большое… спасибо, – остаток фразы Люда говорила уже в быстро удаляющуюся спину Михаила Леонтьевича.
В понедельник, во время подведения итогов конкурса, участок, который оформляли Люда и Михаил Леонтьевич, был признан лучшим.
* * * * * * *
Газету Люда сделала, как обещала, и повесила в раздевалке, вот только Михаил Леонтьевич так и не прочитал "огромную благодарность", предназначенную для него, поскольку в детском саду не появлялся.
А в середине июня Люда ушла в отпуск, но перед этим сняла газету, которая так и висела до сих пор. Отпуск, разумеется, проходил дома: Люда старалась максимально помочь родителям по хозяйству.
Своей дачи у них с Анатолием не было, но они очень активно помогали и матери Толи, и родителям Людмилы, потому без запасов на зиму никогда не оставались.
Родная тётка Анатолия жила в соседнем регионе, и каждое лето свекровь ездила к ней в гости. Вот уже второй год она брала с собой Юльку.
Был конец июня, и свекровь с Юлей должны были вернуться домой через пару дней. Люда помогала родителям – вот уже второй день они окучивали картошку. Анатолий, который также был в отпуске, остался на хозяйстве в доме матери и тоже занимался огородом.
Монотонная, но не очень тяжёлая работа сейчас как нельзя больше соответствовала душевному состоянию Люды. Вот уже месяц сердце её было не на месте: мысль о том, какое всё-таки решение примет Мельников, не отпускала Людмилу.
Молодая женщина уже давно перестала бороться со своими тяжёлыми и запретными думами, просто ожидая того момента, когда наваждение пройдёт само по себе.
Должно же оно когда-то пройти? Тем более, заседаний Комитета пока не было, и скорее всего, до второй половины августа не будет. А в сентябре Михаил Леонтьевич, вероятно, пойдёт на повышение.
Помается, подумает и пойдёт, никуда не денется. Иначе ради чего всё это затевалось? Вся его общественная нагрузка, вся активная деятельность в качестве комсорга завода? Нет, такими возможностями, которую дала Мельникову судьба, не разбрасываются…
Глубоко и печально задумавшись, Людмила не слышала, как её сначала звали из-за забора на целых два голоса, а потом и мать с отцом пытались дозваться.
– С тобой всё хорошо? Не перегрелась?
Люда, прекратив окучивать, выпрямилась и оказалась лицом к лицу с отцом, Евгением Савельевичем.
– Всё хорошо, – непонимающе ответила Люда и поправила сбившуюся белую косынку. – А что случилось?
– Пришли к тебе, – отец указал в сторону деревянной двери, ведущей в огород из надворных построек.
Около свежей поленницы стояли Лариса и та самая её соседка Зойка, которая тоже входила в комсомольский актив завода. Оставив тяпку, Люда заспешила к гостям.
– Ну привет! – воскликнула Лариса, с интересом глядя на Людмилу. – О чём это ты так замечталась? Или о ком?
– Да просто задумалась и не слышала, – максимально уклончиво, но по возможности честно ответила Люда. – Здравствуй, Лариса! Здравствуй, Зоя! Чай с мятой будете пить? У нас тут самовар на веранде.
– Некогда чаи гонять, Люд, – с сожалением ответила Лариса. – Хотя я бы не отказалась. Зойка вот примчалась ко мне прямо в садик, ты ей нужна очень срочно. Она и домой к тебе бегала, но там у вас избушка на клюшке. А где твои родители живут, Зойка не знала. Я из садика отпросилась ненадолго, и мы сюда полетели.
– А что случилось-то? – Люда вдруг почувствовала, как сердце сжалось от страха, даже перестало стучать на некоторое время.
– Внеочередное заседание комитета комсомола сегодня, – затараторила Зоя, пышнотелая светловолосая девушка лет двадцати. – Через час начало. Мельников сначала сам искал тебя…
– Верно, искал! – вставила Лариса. – Был в саду после обеда, но ко мне не подошёл, хотя я на участке была в тихий час, так, по всей территории пробежался и исчез.
– А Света разве не знает, что я в отпуске?
– Света уехала с матерью на Балтийское море, уже дней десять как. Почти сразу, как ты в отпуск ушла. Вернутся скоро, – пояснила Лариса. – Ладно, девчонки, вы тут сами. Побежала я.
Лариса кивнула и быстро вышла из огорода, а Люда повернулась к родителям и крикнула:
– Мам, пап! Я на завод, на внеочередное заседание комитета комсомола. Вечером снова приду, помогу.
– Да не приходи уже, – махнул рукой отец. – Тут осталось-то, сами доделаем. А то Анатолий тебе скоро прогулы ставить начнёт.
– Спасибо, Зоя! Я домой, переоденусь хоть, – Люда бросила критический взгляд на свои старые спортивные штаны с вытянутыми коленями и грязную футболку.
– Не опаздывай, – улыбнулась Зоя и помахала рукой Людмиле. – А то комсорг пропишет всем по первое число. Очень уж сердитый был сегодня, очень срочное что-то.
