Текст книги "Человек из февраля"
Автор книги: Милтон Эриксон
Соавторы: Эрнест Росси
Жанр:
Психология
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Эриксон: Привет.
Клиентка: Привет.
Эриксон: Скажи-ка, сколько тебе лет?
Клиентка: Девять.
Эриксон: А где я мог видеть тебя раньше?
Клиентка: (Очень сконфуженно) Не знаю.
Эриксон: Но ты ведь видела меня раньше?
Клиентка: Не помню.
Эриксон: Может быть, ты вспомнишь, когда меня видела?
Клиентка: В феврале. Теперь я Вас вспомнила! Вы – Февральский человек.
Эриксон: Я думаю, ты не откажешься сделать кое-что для меня?
Клиентка: Я должна для Вас что-нибудь сделать. Ведь Вы всегда все для меня делаете.
Эриксон: Но на этот раз твоя очередь.
Клиентка: Я знаю. Я собиралась рассказать Вам о мистере Смите.
Эриксон: Ну, так начни.
Клиентка: Даже не знаю, что рассказывать. Мы жили дверь в дверь, и у него было двое детей: Алисия и Барни. Они были такие славные. Он, кажется, был немец, блондин, высокого роста.
Эриксон.Я спрашиваю клиентку: "Где я мог видеть тебя раньше?" Она отвечает: «Не знаю» – потому что она все еще помнит, что ей четыре года. В такой ситуации каждый растеряется.
Росси.Вы хотите сказать, что хотя клиентка и сказала Вам, что ей девять лет, она все еще находится в четырехлетнем возрасте – а ведь в четыре года она еще не познакомилась с Февральским человеком. Вы подсказываете клиентке, что ей девять лет, задавая ей наводящий вопрос о месяце, в котором Вы встречались: «Может быть, ты вспомнишь, когда ты меня видела?» Вы так назойливы, потому что Вам необходимо, чтобы клиентка немедленно вспомнила Февральского человека и свое обещание рассказать о мистере Смите (см. постгипнотическое внушение в разделе 1.33). Потом она начинает Вам рассказывать, но с такой неохотой, с какой дети обычно говорят о чем-то неприятном.
Эриксон: Клиентка помнит, что мистер Смит совершил какой-то нехороший поступок. Но его дети – Алисия и Барни – маленькие друзья нашей клиентки, и конечно же, они не такие плохие, как мистер Смит.
Росси: «Они были такие славные».
Эриксон: С этого момента клиентка начинает изменять свои же воспоминания!
Росси: Такое изменение является одной из важнейших задач, которые ставит перед собой гипнотерапия. Первоначальное травматическое воспоминание о мистере Смите ассимилирует теперь более приятное воспоминание об Али-сии и Барни. Тем самым травматичность первого воспоминания значительно ослабляется. Можно образно сказать, что клиентка незаметно для себя перекраивает «карту» памяти. Каждый раз, когда под гипнотическим влиянием Вы несколько по-другому оцениваете свои травматические воспоминания, существует большая вероятность ослабления травматичности. Ослабление происходит за счет того, что Вы привносите в воспоминания какие-то новые, приятные для Вас детали. В итоге от первичной травмы останется лишь ее сотая часть.
Поскольку в состоянии транса изначальное травматическое переживание очень живо, то, добавляя к нему новое и приятное для Вас содержание, Вы имеете очень много шансов на то, что травма теперь будет восприниматься именно в таком обновленном варианте. Происходит заметное редуцирование травматичности. Если же попробовать переоценить травму в состоянии бодрствования и добавить к ней какие-нибудь приятные детали, то они не будут ассоциироваться с первоначальной травмой столь хорошо. В этом заключается эвристический подход к освобождению от посттравматических стрессов с помощью соответствующих терапевтических изменений «карт»памяти.
1.35. Как детская манера разговора подтверждает реальность возрастной регрессии: умение отвлекать и первые шаги психотерапевта
Эриксон: Расскажи мне что-нибудь о мистере Смите.
Клиентка: Он иногда заходил к нам и даже играл в карты. Но я его не любила. Он был такой вспыльчивый.
Эриксон: А еще что-нибудь ты о нем помнишь?
Клиентка: Он был очень большой.
Эриксон: А еще?
Клиентка: Он всегда хотел научить меня плавать, а я ему не разрешала. Но однажды он затащил меня в воду и я его ударила ногой.
Эриксон: И что ты тогда об этом подумала?
Клиентка: О чем? О том, чтобы научиться плавать? Я просто испугалась.
Эриксон: Как тебе кажется, ты вела себя как хорошая девочка?
Клиентка: Нет.
Эриксон: А что мама сказала по этому поводу?
Клиентка: Мама хотела, чтобы я научилась плавать. Но мне было наплевать, и я ударила его.
Эриксон: А почему ты это сделала?
Клиентка: Я не хотела учиться плавать.
Эриксон: Почему ты не хотела учиться плавать?
Клиентка: Я не хотела, чтобы он меня учил. Он меня чем-то очень пугал. Что-то вроде этого.
Эриксон: А чем?
Клиентка: Не знаю.
Эриксон: Он сделал тебе что-нибудь неприятное?
Клиентка: Нет. Но он всегда был таким хмурым.
Эриксон: Он затащил тебя в воду?
Клиентка: Да. И мне это не понравилось.
Эриксон: Ты пока мне об этом не рассказывала.
Клиентка: Он учил меня, как надо плавать, а когда я сказала, что не хочу учиться, он схватил меня в охапку и втащил в воду. Я набрала полный рот воды, начала пинать его ногами и реветь.
Эриксон: Почему?
Клиентка: Я не хотела учиться плавать.
Эриксон: «Я не хотела, чтобы он учил меня плавать».
Росси: Клиентка применяет словосочетание «учить меня» в том смысле, в каком его обычно употребляют дети. Стало быть, опять мы имеем дело с возрастной регрессией.
Эриксон: Да. Самым важным здесь мне кажется то, что клиентка переходит из состояния, когда она боялась мистера Смита, в состояние, когда она его смогла ударить. Мне вспоминается очень давний случай, когда я торговал книгами в своем городке. Там жил один чудаковатый фермер. Он натренировал своего пса бросаться на каждого, кто пересекал границу его владений. И когда я однажды забрел к нему, пес, злобно рыча, бросился на меня. Но я оказался умнее. Я выхватил из кармана носовой платок и резко выкинул руку в направлении пса. Собака подпрыгнула, раскрыла пасть и крепко-накрепко вцепилась в платок, сомкнув челюсти. Тут-то я и ударил ее ногой в глотку изо всей силы. Я думаю, у нее искры из глаз посыпались. Фермер был так поражен, что сказал мне: «Впервые вижу, чтобы моя собака так опростоволосилась». И, кстати, пригласил меня отобедать вместе с ним.
Росси: Как Вы умело переместили агрессию собаки с себя на платок! Надо бы опубликовать эту историю, чтобы весь мир узнал, как Милтон Эриксон изучал психологию в битве с собакой.
Эриксон: Вообще-то собака не очень-то умна. Всегда нужно стремиться к тому, чтобы узнать планы и намерения противника и при этом не дать ему догадаться о Ваших.
Росси: Это и впрямь история для будущего биографа. Послушайте только, как это звучит: «Первые шаги психотерапевта, или как использовать отвлечения в повседневной жизни.»
1.36. Диссоциация травматических воспоминаний: скрытые утверждения и терапевтические аналогии;разведение «обдумывания» и «прочувствования»; постгипнотическийрефрейминг эмоций; "двойной узел " времени (Time Double-Bind)
Эриксон: А ты можешь рассказать об этом поподробнее? Почему так произошло? Он схватил тебя в охапку и втащил в воду, а ты сначала упиралась, а потом начала задыхаться и кашлять. Это тебе ничего не напоминает?
Клиентка Наверное, я вспомнила о том, как уронила в воду Элен. И: не хотела посинеть так же, как она.
Эриксон: Попробуй описать свои ощущения.
Клиентка: Я была очень напугана.
Эриксон: Ты испугалась – и закашлялась. Элен тоже кашляла. И тоже была напугана.
Клиентка: Она была слишком мала, чтобы испугаться.
Эриксон: Но ведь это ей не понравилось?
Клиентка: Наверное, ведь она плакала.
Эриксон: Ты кашляла – и Элен кашляла. Она чувствовала себя несчастной – и ты тоже. Смотри, как все похоже. И что ты теперь будешь делать? Ты запомнишь это?
Клиентка: Я не хочу это помнить.
Эриксон: Не хочешь помнить. А помнить что-нибудь – это хорошо?
Клиентка: Нет. Мама говорит, что помнить надо только хорошее.
Эриксон: А тебе больно, когда удаляют зуб?
Клиентка: Не очень.
Эриксон: Но все-таки больно?
Клиентка: Конечно.
Эриксон: Но ведь тебе нравится, что ты это помнишь?
Клиентка: Конечно.
Эриксон: А удалять зубы – это хорошо или просто так должно быть?
Клиентка: И так, и так.
Эриксон: А может, это хорошо – помнить об этом уроке плавания?
И забыть все то неприятное, что с ним связано?
Клиентка: Но я боюсь это помнить.
Эриксон: А следует ли бояться своих воспоминаний?
Клиентка: Нет.
Эриксон: Не следует бояться того, что можно вспомнить.
Клиентка: Да.
Эриксон: Нет, в самом деле, не стоит пугаться того, о чем ты можешь вспоминать. Может, когда-нибудь ты посмеешься над своим страхом. Это ведь будет приятно, верно?
Клиентка: Да.
Эриксон: Когда-нибудь это непременно произойдет.
Клиентка: Не уверена.
Эриксон: А я уверен. Когда мы теперь увидимся? В следующем году или через год?
Клиентка: Если Вам так хочется, можете пропустить один год. Я тогда уже совсем вырасту.
Эриксон: А ты будешь высокая?
Клиентка: Такая же высокая, как мама.
Эриксон: В таком случае будет очень приятно опять с тобой встретиться.
Клиентка: Она и впрямь очень высокая.
Эриксон: Мы пока не знаем, какого ты будешь роста. Это выяснится, когда ты повзрослеешь окончательно. Как ты смотришь на то, чтобы встретиться, когда тебе исполнится одиннадцать лет? И ты должна придумать какую-нибудь шутку. Ну, согласна?
Клиентка: Пока не знаю. Я думаю.
Эриксон: Подождем. В твоем распоряжении еще два года. А о чем мы будем разговаривать, когда встретимся?
клиентка: Я перейду в следующий класс. Может быть, я вообще уеду отсюда.
Эриксон: Я тебя все равно найду. Ты в этом не сомневаешься?
Клиентка: Я думаю, Вы меня действительно найдете.
Эриксон: Это именно так. Каждый раз, когда я тебя посещаю, ты хорошо отдыхаешь, верно? А между этими посещениями мы никогда не встречаемся, так? Февральские люди всегда поступают именно таким образом. Правда, не исключена возможность, что когда-нибудь я превращусь в Мартовского человека. Ты видела майского жука? Может быть, я буду даже меньше его.
Клиентка: Гм.
Эриксон: Мне кажется, ты устала.
Клиентка: (Сидит в оцепенении.)
Эриксон: Обратите внимание на мои слова: «Ты кашляла – и Элен кашляла. Она чувствовала себя несчастной – и ты тоже. Смотри, как все похоже.» А теперь – на слова клиентки: «Мама говорит, что помнить надо только хорошее».
Росси: Именно здесь мы убеждаемся в очевидной связи между поведением клиентки во время урока плавания (когда она кашляла и задыхалась) и поведением Элен, когда ее уронили в воду. Но клиентка не желает ничего знать о своих переживаниях. Мы наблюдаем странное явление: с одной стороны, клиентка улавливает связь между этими двумя событиями, а с другой стороны – не желает о них помнить, потому что ее мать говорит, что помнить надо «только хорошее». Сила материнского влияния так подавляет, что ребенок совершенно не знает, как быть, и мучается от страха и ощущения собственной вины. Вы пробуете убедить клиентку пересмотреть эмоциональное отношение к событию, но она остается верна системе оценок своей матери. Чтобы повернуть ее в другое русло, Вы опять напоминаете клиентке о том, как больно и одновременно приятно удалять зуб. С помощью этой аналогии Вы пытаетесь выяснить, возможно ли разделить «обдумывание» от «прочувствования» для того, чтобы освободить когнитивный аспект обучения от угнетающего действия сопутствующих эмоций. Клиентка противится такому разделению, и тогда Вы говорите, что когда-нибудь она посмеется над своим страхом. Вы внушаете мысль о реф-рейминге своего страха: "Может, когда-нибудь ты посмеешься над своим страхом. Это ведь будет приятно?" Но клиентка все еще колеблется.
После этого Вы ставите клиентку в ситуацию иллюзорного выбора связанных между собой событий: «Когда мы теперь увидимся? В следующем году или через год?» При этом, что бы она ни выбрала, она дает согласие на следующую встречу с Вами. В данном случае она хочет пропустить год, потому что тогда «будет совсем взрослая». Это можно понять как намек на то, что к этому времени она несколько лучше справится со своими проблемами.
Вы кончаете свой визит, еще раз обращаясь к теме развития, но при этом акцентируясь на его юмористических сторонах. С точки зрения ребенка, чем выше становится он (или она), тем ниже становится взрослый. Отсюда и упоминание о майском жуке, а также о том, что сам Февральский человек станет меньше его по размерам. Здесь в скрытой форме содержится утверждение, что клиентка становится все более взрослой, все более умной и все лучше справляется со своими эмоциональными затруднениями. Вы согласны с таким анализом?
Эриксон: Да. Еще я говорю о возможности превращения в Мартовского человека, а это тоже в каком-то смысле ассоциируется с майским жуком, который будет фигурировать (в шутливых экзерсисах клиентки. Я поддерживаю в ней мысль о том, что она будет выше и старше. Я стараюсь довести это до ее сознания. Ведь именно там зарождается мысль.
Росси: Хотя порой то, что она выражает, только подразумевается. Для того, чтобы избежать возможного сопротивления, Вы используете такие скрытые импликации чаще, чем прямые утверждения.
Эриксон: Совершенно верно.
1.37. Пятый «визит» Февральского человека:успешныйрефрейминг эмоций в процессе психологического развития; более значительное изменение "карт " памяти по сравнению с оценкой первоначальной травмы
Эриксон: (После короткой паузы Эриксон пожимает клиентке руку
– начинается новая беседа, пятая по счету.) Привет.
Клиентка: Привет, а я помню, кто Вы.
Эриксон: Неужели?
Клиентка: Вы вспоминали обо мне?
Эриксон: Февральский человек ничего не забывает. А я ведь – Февральский человек.
Клиентка: Я об этом догадываюсь.
Эриксон: Ты сильно повзрослела.
Клиентка: Я уже могу стать невестой.
Эриксон: А ты об этом подумываешь?
Клиентка: Да нет. А вот Лиза – та да.
Эриксон: А сколько Лизе лет?
Клиентка: Четырнадцать. А замуж выйти можно уже в шестнадцать.
Эриксон: А Лиза этого хочет?
Клиентка: Не думаю.
Эриксон: Давай вспомним, о чем мы говорили в прошлый раз.
Клиентка: Гм.
Эриксон: О чем?
Клиентка: О мистере Смите.
Эриксон: Ты хотела забыть о нем.
Клиентка: Я думала, что забуду, но сейчас поняла, что не забыла.
Эриксон: А что ты теперь чувствуешь, когда думаешь об этом?
Клиентка: Что я не должна бояться мистера Смита.
Эриксон: И почему?
Клиентка: Наверное, он не хотел причинить мне боль. Он только хотел научить меня плавать.
Эриксон: А как ты теперь относишься к тому, что в припадке гнева ударила его ногой?
Клиентка: Наверное, я не должна была этого делать. Но ведь и он не должен был заставлять меня плавать, зная, что я этого не хочу.
Эриксон: Сейчас ты рассуждаешь совсем как взрослая. Ведь это лучше, чем бояться, правда? Взрослеть – это здорово, да?
Клиентка: Вот теперь я могу даже пудриться.
Эриксон: И ты, конечно, будешь класть толстый слой пудры?
Клиентка: Нет.
Эриксон: Ты должна всегда пудриться в меру.
Клиентка: Я и не собираюсь ею злоупотреблять.
Эриксон: Между прочим, как ты теперь относишься к плаванию? Все еще боишься воды?
Клиентка: Гораздо меньше.
Эриксон: А чего-нибудь еще ты боишься?
Клиентка: Нет.
Эриксон: Вспоминая м-ра Смита, клиентка говорит: «Я думала, что забуду, но сейчас поняла, что не забыла» – а потом добавляет: «Я не должна бояться мистера Смита.» Она заново переживает свое состояние.
Росси: Сущность Вашей психотерапии составляет вторичное переживание эмоционального состояния, приводящее к рефреймжгу.
Эриксон: Мы не изменяем первоначальный опыт, а добиваемся изменения восприятия, которое теперь становится воспоминанием об этом опыте.
Росси: Мы не можем изменить первоначальное восприятие, мы перестраиваем «карту» нашей памяти.
Эриксон: Клиентка говорит: «Наверно, он не хотел причинить мне боль. Он только хотел научить меня плавать.»
Росси: Следовательно, мы добились полного рефрейминга травматического инцидента.
Эриксон: Клиентка продолжает: «Наверное, я не должна была этого делать. Но ведь и он не должен был заставлять меня плавать, зная, что я этого не хочу.» Происходит радикальное изменение понимания ситуации. Клиентка теперь не испытывает страха и не сердится; она способна рассмотреть ситуацию с обеих сторон. Поэтому я говорю ей: «Ты рассуждаешь совсем как взрослая. Ведь это лучше, чем бояться, правда? Взрослеть – это здорово, да?»
Росси: Таким образом, повзрослеть – значит научиться более адекватно оценивать ситуацию.
Эриксон: И клиентка доказывает, что она повзрослела, когда говорит: «Вот теперь я могу даже пудриться».
1.38. Как в процессе психологического развития возродить запретное желание веселья и счастья; пропасть между поколениями; отрицание старого в пользу нового
Эриксон: Как тебе кажется, давно мы знакомы?
Клиентка: Очень давно.
Эриксон: Ты помнишь один из первых своих вопросов? Ты спросила, куда попал твой отец после смерти. Ну, а теперь, когда ты повзрослела, как ты относишься к моему объяснению?
Клиентка: Может быть, Вы смеялись надо мной? Смеялись, да?
Эриксон: Ты что, считаешь, что я насмехаюсь над тобой?
Клиентка: Но ведь не каждый попадает в Рай.
Эриксон: А как ты думаешь, кто туда попадает?
Клиентка: Не знаю. Но очень немногие.
Эриксон: Почему?
Клиентка: Я считаю, что люди слишком любят веселиться.
Эриксон: А что плохого в веселье?
Клиентка: Оно мешает нам попасть в Рай. Во всяком случае, так говорила моя бабушка.
Эриксон: А я думаю, что веселье приносит счастье.
Клиентка: То есть Вы считаете, что счастливый человек может попасть в Рай?
Эриксон: Я думаю, что не следует грустить.
Клиентка: Я знаю одну пожилую леди – она целый день читает Библию. Так вот она действительно попадет в Рай. Она никогда не веселится.
Эриксон: Я считаю, что Рай – для счастливых людей.
Эриксон: Здесь я стараюсь доказать клиентке, что веселье вовсе не грех. Она ссылается на авторитет своей бабушки. Но ведь каждый знает, как старомодны наши бабушки (смеется).
Росси: Вы незаметно заставляете клиентку усомниться в бабушкиной правоте относительно веселья. Таким образом, в своем психологическом развитии она проходит этап подросткового отрицания родительского авторитета. Своим утверждением "Я считаю, что Рай – для счастливых людей" Вы ориентируете клиентку на состояние веселья и счастья. Избегая прямого навязывания, Вы усиливаете возникший, но пока незаметный для самой клиентки протест против старомодных представлений о том, что нельзя одновременно быть веселым и попасть в Рай.
Ваше повышенное внимание к якобы незначительным высказываниям доказывает Вашу способность к расшифровке скрытого смысла психологического развития. Как правило, все – родители, воспитатели, учителя – закрывают глаза на те нюансы, которые свидетельствуют о переходе ребенка или подростка на следующую ступень развития. Именно из-за этого и возникают барьеры между поколениями, каждое из которых имеет свои «sturm und drang.» Мы видим трагическое разрушение отношений между поколениями: старшие продолжают придерживаться того, из чего молодежь уже «выросла», и молодежь в отчаяньи отступает перед лицом тупости и злой воли взрослых. Взрослые, как правило, не понимают, что скрывается за юношеской неуверенностью в себе и чувством неполноценности.
Точно так же большинство молодых людей и сами не осознают своего психического развития. Они не знают, как перейти к спонтанно возникающим новым уровням понимания. Наша система образования до сих пор строится на порке и зубрежке: вместо того, чтобы научить детей распознавать и развивать свои творческие способности, от ребенка требуют зубрежки, а затем воспроизведения заученного материала под страхом порки. Таким образом, учащийся не может осознать свой собственный способ обучения, а такое осознание особенно важно, если ему предстоит творческая работа. Эта внутренняя слепота приводит к так назьюаемой душевной болезни и к невозможности психологической адаптации, когда индивид не может выявить свои возможности на новом, спонтанно возникшем уровне развития. Психотерапия должна способствовать пониманию процессов развития для того, чтобы пациент смог сам решать свои проблемы.
1.39. Как моральные устои облегчают рефрейминг эмоционального состояния; гипотетическая связь терапевтических аналогиий и рефрейминга с правым и левым полушариями; объединяющая точка зрения Эриксона
Клиентка: Папа был счастливым человеком. Но у него было слабое здоровье, и поэтому, наверное, он все-таки был не очень счастлив. И возможно, он попал в Рай. Не знаю. А, все это пустое…
Эриксон: Мне кажется, что Рай для тех, кто умеет радоваться жизни, кто счастлив, кто старается работать как можно лучше.
Клиентка: Он очень много работал все время. Я все-таки думаю, что он был счастлив. С другой стороны, он очень кашлял. Это мешало его счастью. (Клиентка качает головой.)
Эриксон: Я думаю, что Иисус попадал в разные ситуации.
Клиентка: Но Он не очень-то веселился.
Эриксон: Тебе кажется, что Ему не нравилась Его жизнь? А я считаю, что Он был счастлив.
Клиентка: Но ведь Он никогда не смеялся.
Эриксон: А откуда ты это знаешь?
Клиентка: Это нигде не сказано. Он плакал, Он молился, но Он никогда не смеялся. И Он вознесся на Небеса.
Эриксон: Делал ли Он что-нибудь хорошее?
Клиентка: Безусловно.
Эриксон: Что ты испытываешь после того, как сделаешь что-нибудь хорошее?
Клиентка: Я чувствую удовлетворение.
Эриксон: Чувствуешь ли ты себя счастливой?
Клиентка: Конечно.
Эриксон: А случалось ли тебе смеяться – вслух или про себя – когда ты бывала довольна собой?
Клиентка: Конечно.
Эриксон: А как по-твоему, что чувствовал Иисус, сделав доброе дело? Я думаю, что Он испытывал радость. Тебя что-нибудь сейчас беспокоит?
Клиентка: Нет.
Эриксон: По сути, я морализирую. Я готовлю некоторую моральную почву для понимания того, что работа и желание сделать ее как можно лучше составляют основу счастья. Это совпадает с католической трактовкой данного вопроса. Клиентка считает, что путь на Небеса лежит через страдания. Жизнь, конечно, не сахар, но способность получать удовольствие и радость от своей работы всегда поддерживает в трудную минуту.
Росси: Вы обращаетесь к моральным оценкам для того, чтобы рационализировать чувство душевного комфорта. Вы утверждаете также и то, что отец клиентки чувствовал себя счастливым, несмотря на свои болезни, и что Иисус был счастлив даже тогда, когда сильно страдал. Таким образом, Вы помогаете клиентке изменить и ее отношение к смерти отца, и ее религиозные представления.
Эриксон: Да.
Росси: Намеки, содержащиеся в Ваших вопросах, позволяют проявиться подсознанию. Вы следуете за ассоциациями, которые направляют Вашу психотерапевтическую работу. Я думаю, что в рамках Вашего терапевтического метода вы пытаетесь найти простые ответы на вечные детские вопросы о смысле мироздания, которые задает клиентка, ощущающая себя ребенком. Эти вопросы, как правило имеют в виду терапевтические аналогии, метафоры, а также рефрейминг слишком строгих критериев и ограничений. Создается впечатление, что, прибегая к терапевтическим аналогиям, мы говорим на языке правого полушария, в то время как рейфрейминг ориентирован на левое полушарие.
Эриксон: (Протягивает Росси статью, написанную после одной из наших дискуссий о динамике гипнотического взаимодействия правого и левого полушарий.)
Росси: Вот Вы тут говорите: "Переживание, запоминание и восприятие суть совершенно различные процессы, и функционирование правого и левого полушарий в действительности сводится к составлению различных комбинаций из этих «трех переменных».
Эриксон: Я не думаю, что можно четко разделить функции правого и левого полушария. Кое-что может уйти в область подсознания еще до окончания процесса восприятия.
(Эриксон приводит примеры обучения людей и животных, подтверждающие невозможность полного разделения функций правого и левого полушарий.)
Росси: Существует мнение, что из-за большей «подсознательности» правого полушария «инсайт» нуждается в некотором «смещении» в сторону более «сознательного» левого полушария. Если бы это было так, то Ваш метод тем самым относился бы к «правополушарным». Или вы считаете, что работаете с двумя полушариями? Эриксон: Да, именно так я и считаю.
1.40. Двойной узел моральных обязательств; столкновение с банальными детскими привычками; как Эриксон осторожно "обходит стороной " некоторые вопросы, возникающие по ходу гипноза; иллюзорный выбор
Эриксон: На что мне следует обратить внимание?
Клиентка: Я отрастила длинные волосы. Но вот ногти я грызу.
Эриксон: А зачем ты это делаешь?
Клиентка: Они вкусные.
Эриксон: Они что, в самом деле вкусные?
Клиентка: Нет, конечно, но мне нравится их жевать.
Эриксон: А о чем ты думаешь, когда грызешь ногти?
Клиентка: Когда я бешусь, я сгрызаю их до основания.
Эриксон: Интересно, а грызть ногти и драться – это хорошо?
Клиентка: Драться нехорошо. Бабушке бы это не понравилось.
Эриксон: А ей нравится смотреть, как ты жуешь ногти?
Клиентка: Нет.
Эриксон: А ты собираешься когда-нибудь бросить грызть ногти?
Клиентка: Ну конечно. Я вовсе не собираюсь их грызть, когда стану взрослой.
Эриксон: Я как-нибудь изменился?
Клиентка: Нет.
Эриксон: А мне казалось, что я стал ниже ростом.
Клиентка: Может, и так. Не станете же Вы измерять рост, приставляя людей к стене. Я вот не помню, какого я роста. Но я все время расту. Бабушка говорит, что она узнает это потому, что я вырастаю из своих платьев.
Эриксон: Замечательный способ измерения роста. Так о чем мы поговорим в следующий раз?
Клиентка: Не знаю.
Эриксон: Может быть, ты мне расскажешь о чем-нибудь неприятном – о том, что делает тебя несчастной?
Клиентка: Не думаю, что буду несчастна.
Эриксон: Но все-таки если с тобой приключится какое-нибудь несчастье – как ты думаешь, ты сможешь мне о нем рассказать – все равно где и когда?
Клиентка: Конечно.
Эриксон: Вне зависимости от того, что с тобой стряслось?
Клиентка: Конечно.
Эриксон: И ты не станешь обращать внимание на то, сколько тебе при этом было лет?
Клиентка: Конечно.
Эриксон: Ну, и когда мы теперь увидимся?
Клиентка: Наверное, лучше всего в феврале.
Эриксон: В следующем феврале, в послеследуюшем, или в послепослеследующем?
Клиентка: Видимо, стоит немного подождать.
Эриксон: А сколько? В каком возрасте ты хочешь со мной встретиться?
Клиентка: Думаю, что… Вы не будете против, если Вам придется подождать, пока я не перейду в седьмой или, скажем, в восьмой класс?
Эриксон: Мы увидимся в любое удобное для тебя время и там, где тебе захочется. Я могу даже стать Октябрьским человеком.
Клиентка: Вы мне нравитесь и так – как Февральский человек.
Эриксон: Ты, наверное, немного устала от разговора, да? Теперь можешь отдохнуть.
Эриксон: Своим вопросом: "Но все-таки если с тобой приключится какое-нибудь несчастье – как ты думаешь, ты сможешь мне о нем рассказать – все равно где и когда?" – я связываю клиентку по рукам и ногам. Она отвечает: «Конечно» – и теперь неминуемо должна все мне рассказать вне зависимости от того, что именно с ней произошло.
Росси: То есть, Вы заставили ее сказать «конечно» для тотального обобщения. Вы вырываете у нее обещание рассказать Вам нечто неприятное. И это обещание действительно связывает клиентку по рукам и ногам, поскольку она – особа высокоморальная и всегда держит свое слово. Вы пользуетесь тем, как она относится к своему обещанию. Такие моральные обязательства со своей «метавысоты» заставляют клиентку поделиться с Вами своими неприятностями.
Я обратил внимание на то, что Вы оставили без внимания детскую привычку клиентки грызть ногти. Думаю, что Вы не заинтересовались этим потому, что клиентка и сейчас (в своем «регрессивном» состоянии) способна утверждать, что она бросит грызть ногти, когда вырастет (кстати, сейчас она и впрямь отказалась от этой привычки). В той перестройке отношения к жизни, для которой Вы обращаетесь к возрастной регрессии, Вы стараетесь как можно ближе подойти к тому, что более непосредственно связано со «взрослыми» проблемами клиентки – в частности, с ее страхом воды. Вы не обращаете внимание на привычку грызть ногти, потому что знаете, что с этим она справится сама. Может быть, Вы хотите еще что-нибудь добавить?
Эриксон: Нет. Я лишь сам удивляюсь своей осторожности в обращении с клиенткой.
Росси: Да. Это возвращает нас в 1945 год. (Когда Эриксон после лабораторных исследований гипноза начал свою работу в клинике. В его исследованиях осторожность играла не последнюю роль.)
Эриксон: Я спрашиваю: «Ну, и когда мы теперь увидимся?» Я завоевал полное доверие клиентки в роли Февральского человека, поэтому она хочет сохранить схему наших отношений и говорит: «Наверное, лучше всего в феврале». Я предоставляю ей иллюзорный выбор: «В следующем феврале, в послеследующем, или в послепослепослеследую-щем?» Упоминая об Октябрьском человеке, я заставляю клиентку признаться в том, что она предпочитает Февральского человека: «Вы мне нравитесь как Февральский человек.»
Росси: Ее устраивает то, что здесь она ничем не рискует.
Эриксон: Да. Я предоставляю ей полную свободу, но на самом деле клиентка не свободна в своем выборе.
1.41. Шестой «визит» Февральского человека: новые паттерны психологического понимания в юности; неуловимые намеки, рефрейминг, предписание симптома и временное связывание; метауровни у детей
Клиентка: О, Вы даже не поговорите со мной!
Эриксон: Нет-нет, поговорю. Я только хотел бы узнать, какой сейчас месяц.
Клиентка: Октябрь.
Эриксон: Я опоздал?
Клиентка: Да.
Эриксон: А какой год?
Клиентка: А Вы не знаете?
Эриксон: Я ведь только что спросил у тебя, какой сейчас месяц.
Клиентка: И Вы не знаете, какой год? 1939-й. (На самом деле 1945-й).
Эриксон: (Пожимает клиентке руку) Сколько тебе лет?
Клиентка: Тринадцать.
Эриксон: Как у тебя дела в школе?
Клиентка: Я там новенькая. Это ужасно плохо. Я почти самая младшая в классе. Это очень неприятно. Кого ни возьми – все старше меня.
Эриксон: Ну, не знаю. Они все уже будут старыми девами, а ты все еще будешь юной девушкой.
Клиентка: Теперь нет старых дев.
Эриксон: А кто же есть?
Клиентка: Одинокие женщины.
Эриксон: В глазах самого младшего все остальные обладают одним неоспоримым достоинством – они старше. Можно сказать, что возраст – это очень важная вещь. 15-летняя девушка описывает 25-летнего молодого человека как старика. Но когда я говорю: "Они все уже будут старыми девами, а ты все еще будешь юной девушкой", я сею сомнение в душе клиентки. И теперь для нее «старые девы» уже не «старые девы», а «одинокие женщины».
Росси: Такое различие в определениях указывает на то, что клиентка взрослеет. Ее нынешнему возрасту свойственны свои психологические тонкости, и она делится ими с Вами. Можно, кстати, высказать интересное предположение о том, почему язык постепенно меняется в зависимости от возраста. В едва заметных языковых изменениях закодированы уникальные паттерны понимания, новые способы осознания, характеризующие каждое последующее поколение. Новый способ изображения ситуации, новый общественный статус, новые взаимоотношения с людьми – это не просто эвфемизмы, это зарождающиеся схемы новой психологической адаптации. Препятствовать этому новому речевому стилю (т.е. слэшу) – все равно что препятствовать новому способу осознания. И поэтому молодежь всегда права, когда обзывает «языковых пуритан» «старыми дураками», хотя, конечно, именно эти «старые дураки» сохраняют традицию употребления слов в том значении, которое было выработано еще предшествующими поколениями.
Эриксон: (Эриксон рассказывает нам о тех неуловимых деталях поведения и речи, которые бросались ему в глаза даже в повседневной жизни его семьи.)
Росси: Получается, что Ваша психотерапия сводится к тому, чтобы объединить изменения, которые естественным путем происходят с человеком каждый день.
Эриксон: Гм. (Эриксон приводит пример из своей практики – как он лечил мальчика Джимми, который сосал большой палец. Родители Джимми обратились к Эриксону, чтобы он вылечил их сына с помощью гипноза). Я сел рядом с Джимми и сказал: «Ну, Джимми, твои папа и мама хотят, чтобы я отучил тебя сосать палец.» Джимми кивнул: он знал об этом. Тогда я продолжил: "Все маленькие мальчики в возрасте шести лет просто должны сосать свой большой палец – и никто не вправе им мешать! Но, конечно, когда им исполняется семь лет – они бросают эту привычку. Скоро день твоего рождения – и поэтому, наверное, тебе тоже стоит прекратить сосать палец." Весь этот разговор состоялся незадолго до того, как Джимми исполнилось семь лет – за шесть недель до дня его рождения. Вот вам пример использования идеи изменения!
Росси: Вы преподали нам очаровательный урок применения рефрейминга, парадоксального предписания симптома и своеобразного временного связывания.
Эриксон: (Теперь Эриксон пересказывает нам ужасно смешные «мудрые» замечания своих внуков. В этих высказываниях проглядывают метауровни их осознания – те способы, к которым они прибегают для комментирования своего собственного ментального опыта. К примеру, одна из внучек Эриксона как-то сказала: "Но, мама, в свои шесть лет у меня недостаточно опыта для того, чтобы судить об этом!)
Росси: [В 1987] По этим многочисленным экскурсам, вводящим нас в атмосферу семейной жизни Эриксона, мы можем судить о том, что его больше всего интересовало. Смысл Эриксоновской психотерапии сводится к использованию естественных процессов психологического развития, за которыми он так тщательно наблюдал в кругу своей семьи и ближайших знакомых. И эти наблюдения дали ему гораздо больше, чем те теоретические знания, которые он почерпнул в книгах. Поэтому, если мы хотим работать в ключе творческого процесса Эриксона, то простого копирования и вызубривания содержания его психотерапии явно будет недостаточно. Главные же уроки, которые нам преподал Эриксон, сводятся к следующему: никогда не уставать восхищаться своим собственным растущим осознанием того, как люди вокруг нас непрерывно развиваются; никогда не прекращать доброжелательно удивляться и смеяться, тем самым помогая своим пациентам извлекать пользу из жизненных уроков; всегда бороться за право каждого поколения на создание уникальных паттернов осознания и понимания действительности.
1.42. Как отделаться от чувства обиды и отрицания; двухуровневое общение на когнитивном и буквально-конкретном уровнях; как использовать импликации для косвенного внушения; поляризация