Текст книги "Беда с этой Мэри"

Автор книги: Милли Крисуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

2 фунта консервированной томатной пасты, 2 фунта

измельченного сыра, 4 зубчика чеснока и одна большая

луковица (мелко порезанная), базилик, орегано, соль и

перец по вкусу.

Потушить луковицу и чеснок, добавить тертый сыр и держать на маленьком огне, пока смесь не приобретет коричневый цвет. Добавить томаты, пюре, соус и пасту. Положить также базилик, орегано, соль и перец. Томить на маленьком огне, пока соус не загустеет, примерно 6 часов.

ЛАЗАНЬЯ

3 фунта лапши для лазаньи, 2-3 фунта сливочного сыра,

3 фунта свежего сыра, поджаренного с хлебом, сыр

пармезан.

Варить лапшу в соответствии с рекомендациями на пакете, В воду следует добавить чайную ложку оливкового масла. Отваренную лапшу подсушить. В большую кастрюлю для лазаньи вылить, половину соуса. Складывать слоями лапшу, добавляя между ними соус, сливочный сыр, сыр, поджаренный с хлебом, и пармезан. Укладывать слоями, пока верхний слой не окажется у самых краев кастрюли. На него вылить остатки соуса, посыпать измельченным пармезаном. Запекать при температуре 180 градусов в духовке в течение часа, пока сыр не расплавится, а лазанья не прогреется насквозь. Дать постоять 30 минут, прежде чем подавать на стол. Это количество лазаньи содержит 8-10 порций.

Глава 3

– Bastardo [9]9
  Незаконнорожденный, бастард (ит.). Употребляется как ругательство


[Закрыть]! Я плюю на могилу твоей матери!

Мэри только вошла в ресторан, когда услышала громкую тираду шеф-повара, за которой последовал смачный плевок. Она сжалась, гадая, посмел ли он и в самом деле осквернить плевком ее пол, выложенный итальянской плиткой, который, согласно дизайну, должен был выглядеть как вымощенный красным кирпичом. Отдел здравоохранения предъявлял строгие требования насчет чистоты полов, и плевать на них было вопиющим нарушением этих правил. Для того чтобы вымыть и вычистить пол, накануне Мэри оставалась в ресторане еще долго после полуночи.

По-видимому, Марко был чем-то очень расстроен. А когда Марко Валенти бывал не в духе, то и всем доставалось по первое число. Или скоро должно было достаться.

Он был блестящим шеф-поваром. Его шницель под соусом был просто фантастикой.

Даже если бы он и не был кузеном ее матери, Мэри готова была бы примириться с его частыми эмоциональными всплесками ради его кулинарного искусства.

– Человек с талантами Марко должен быть подвержен перепадам настроений, – пояснила мать, рекомендуя его дочери в качестве шеф-повара. – Твоя беда, Мэри, в том, что ты не можешь распознать в человеке гения, даже если он действительно гениален. Он невысок. Его родители были вообще пигмеями, но его способности не соответствуют росту. Талант его огромен.

Мэри уже тогда следовало бы понять, что Марко Валенти состоит в дружбе с самим дьяволом. Только этот дьявол не имел рогов. София предпочитала носить полиэстер.

И Мэри следовало бы отметить тот факт, что София, имевшая рост пять футов и три дюйма, не могла соперничать фигурой и статью с супермоделями. Да и никто из семьи Руссо не мог бы с ними соперничать. Невысокий рост был бичом всей семьи, кроме Джо, которому повезло, потому что он пошел в деда с материнской стороны, рост которого был больше шести футов.

Мэри утешала себя мыслью, что она, слава Богу, не толстая, а просто слишком маленькая для своего веса. Ну в конце концов, что за жизнь была бы без рационального к ней отношения?

Она поспешила через главный обеденный зал, украшенный фресками на садово-огородные темы. Приняв решение избежать традиционных красно-белых клетчатых скатертей, она увлеклась идеей расписать стены итальянскими ландшафтами, внести в убранство ресторана деревянные шпалеры и поставить везде терракотовые вазы с папоротниками и другими растениями.

В центре каждого инкрустированного мозаичной плиткой стола стояла ваза со свежими цветами. Цветы Мэри постоянно меняла. Сегодня букеты состояли из красных гвоздик, белых цветов стефанотиса с дурманящим ароматом и нежных, почти прозрачных, кружевных веточек аспарагуса. Зелено-красно-белые букеты должны были вызывать ассоциацию с флагом Италии. Это была блестящая идея Энни, которая уже сэкономила Мэри кучу денег на стирке скатертей.

Мэри считала, что общее впечатление весьма привлекательно и вызывает ощущение уюта и покоя, но ее шеф-повар считал иначе и неистовствовал, размахивая над головой газетой и изрыгая проклятия.

– Глупец! У него дерьмо вместо мозгов! – кричал он, мешая английские слова с итальянскими.

По-видимому, ему не угодил какой-то скверный человек, злой и глупый, у которого голова была набита дерьмом вместо мозгов. Во всяком случае, так поняла его ломаную итало-английскую речь Мэри. К счастью, то, что она выросла в семье Руссо, давало ей большие преимущества. Она могла расшифровать большую часть цветистой итальянской брани. Мэри была почти уверена, что первое произнесенное ею слово было «puttana», а возможно, «bastardo».

– В чем дело, Марко? Неужели кто-нибудь из поставщиков опять не доставил заказанные продукты?

Вечер открытия ресторана был для нее кошмаром. Поставщики доставили меньше, чем она заказала, ящиков томатов и оливкового масла, зеленщик не доставил заказанный ею салат латук в нужном количестве. У них оказалось меньше чем предполагалось, вина кьянти, диетической колы и творожного торта.

Но самым ужасным было то, что засорились туалеты, а это по сравнению с недостатком нужных продуктов было подлинной трагедией. И все же они сумели пережить все это благодаря тем, кто помогал им вплоть до закрытия ресторана, включая и членов семьи. Даже миссис Фораджи помогала складывать салфетки и попросила оплатить потраченное ею время едой вместо денег.

Однако Мэри пришла к заключению, что для нее было бы дешевле платить этой женщине, чем кормить ее. Донателла Фораджи могла впихнуть в себя чертову уйму еды, если была голодна.

– В чем дело? – снова спросила Мэри.

Лицо Марко было живой иллюстрацией идеи ярости и отвращения. Марко покачал головой, потом погрозил кулаком, в котором все еще была зажата газета, и выпрямился во весь свой рост – пять футов четыре дюйма.

И Мэри подумала, что есть нечто неприятное в том, чтобы быть одного роста с мужчиной. Одетый в свой белый халат шеф-повара и в такой же колпак, из-под которого выбивалась обильная кудрявая шевелюра почти такого же цвета, Марко напомнил ей поваренка с торгового знака мукомольной компании «Пиллсбери».

Его выпирающий круглый животик так и напрашивался на то, чтобы в него ткнули пальцем, хотя Мэри никогда бы не отважилась на такой поступок. Она не знала сексуальной ориентации Марко, потому что, как ей казалось, он в одинаковой степени презирал и мужчин, и женщин.

– Madonna mia! Позор! О нас написали в газете! Меня смертельно оскорбили! – Он показал пальцем куда-то в сторону. – Я не могу работать в таких условиях!

Мэри с трудом удержалась от того, чтобы не вытаращить глаза и не прыснуть. Совершенно очевидно, что уроки драматического искусства он брал у Софии. Уж в этом можно было не сомневаться.

– Пожалуйста, успокойся и дай мне эту газету.

Он подчинился, шлепнул себя ладонью по лбу, потом, как ураган, ринулся на кухню, при каждом шаге изрыгая ругательства и проклятия, и, прежде чем скрыться из виду, изо всех сил хлопнул двустворчатой дверью, отделявшей обеденный зал от кухни.

В этот момент в ресторан гордо вплыла Энни, выглядевшая на миллион баксов в своей короткой и узкой черной юбке, простом белом вязаном свитерочке и черном кардигане.

Для столь эксцентричной женщины туалет ее был на редкость скромным. Но Мэри удалось убедить свою ослепительную подругу, что менеджер «У мамы Софии», встречающий гостей, не может выглядеть как уличная потаскушка.

– Эй, крошка! Что случилось? А, кажется, понимаю. Ты уже прочитала эту идиотскую статейку в «Сан»? Да?

Замечание Энни заставило Мэри переключить внимание с зелено-красных волос Энни – дань флагу Италии – на газету, зажатую в руке. Найдя раздел, посвященный кулинарии, она прочла:

«Балтимор нуждается в еще одном итальянском ресторане, как залив Чесапик в еще одном отеле „Пфистер“ [10]10
  Старейший и роскошнейший отель в США


[Закрыть].

Стоит заглянуть в ресторан «У мамы Софии» – новейшее дополнение к кулинарным достижениям маленькой Италии. Новейшее, но отнюдь не лучшее, как подсказывает нам орган вкуса.

Следует отдать должное усердию владелицы ресторана Мэри Руссо, однако ее отчаянные старания, увы, не увенчались успехом».

Мэри задохнулась от негодования и посмотрела на подругу, сочувственно качавшую головой. Потом возобновила чтение.

«Если судить о качестве лазаньи по ее весу, то, несомненно, следовало бы присудить ресторану все пять звездочек.

Слоистое тяжелое произведение кулинарного искусства весит больше, чем национальный долг нашей страны. Интересно было бы узнать, что скрывает шеф-повар под всеми этими слоями сливочного сыра, пармезана и лапши. Я полагаю, что всего лишь отсутствие вкуса!

И напротив, маринада будто и не существует вовсе. Он прискорбно жидкий и совершенно безвкусный, как и многие другие итальянские блюда. Сказать о них, что они обнаруживают полное отсутствие фантазии и ничуть не соблазняют, – значит не сказать ничего».

В статье говорилось и еще о чем-то, но Мэри не захотелось читать дальше. Ей было достаточно и того, что она уже прочла. К тому же трудно было видеть буквы сквозь огненную дымку ярости, застлавшую ей глаза.

– Ему понравилась пицца. Он даже сравнил ее с пиццей в «Пицца хат», – заметила Энни, гадая, потеряет ли на этот раз свою выдержку ее спокойная и невозмутимая подруга. Лицо Мэри пылало даже больше, чем тогда, когда в туалетах перестал работать слив.

Мэри изучала имя обозревателя ресторанной жизни и предпосланное статье фото, на котором был запечатлен красивый мужчина лет тридцати с небольшим. Уронив газету на стол, будто та могла запачкать или осквернить ее руки, с жаждой убийства во взгляде, Мэри сказала:

– Что он о себе воображает, этот Дэн Галлахер? Как он смеет писать такие вещи! Марко прав. У него вместо мозгов голова набита дерьмом!

В отличие от Энни Мэри редко употребляла грязные слова, и потому ее подруга сразу поняла степень ее досады и гнева.

– Он смеет это делать, потому что он ресторанный обозреватель и критик, дорогая. Всем известно, что эти люди – ничтожества, отребье. В Нью-Йорке эта братия хуже, чем где бы то ни было.

– Да ничего подобного! Он не больше ресторанный критик, чем ты или я. Он спортивный обозреватель. Или был таковым. Я читала его колонку много раз. И привыкла уважать его мнение, но теперь с этим покончено. Не имея ни достаточной квалификации, ни вкуса, он приходит в мой ресторан, пробует еду и отпускает пренебрежительные замечания, чтобы от меня отвернулся весь свет.

Зазвонил телефон, и Мэри глубоко вздохнула. Она и так уже кипела гневом и не хотела больше слышать ни от кого ничего неприятного. Во всяком случае, до тех пор, пока не изольет свой гнев на голову этого горе-писаки.

– Это твоя мать, – сказала Энни, держа трубку с таким отвращением, будто это была дохлая мышь, и скорчив брезгливую гримасу. – Она уже видела статью.

Мэри кивнула, покорившись своей судьбе и поняв, что ей не так скоро удастся утолить жажду мщения.

Получасом позже разгневанная владелица ресторана сидела на пресловутом зелено-оранжевом диване в гостиной родителей, окруженная членами своей семьи, столь же разгневанными статьей, как и они с Энни. Этот журналист разворошил осиное гнездо, и теперь все жужжали и шипели, никто и не думал о послеобеденном сне.

– Я собираюсь позвонить твоему дядюшке и рассказать об этом. Альфредо уж знает, как прищучить этого Дэниела Галлахера. – Губы Софии были сжаты в ниточку и выражали глубочайшее презрение. Она не переставая ходила по комнате и махала руками, как ветряная мельница. – Ирландец! Что взять с ирландца? У ирландцев нет вкуса. Они едят только вареный картофель и мясо. Mama mia! Как человек, питающийся таким образом, имеет наглость писать подобные статьи?

София никогда не питала особо нежной любви к ирландцам и не скрывала этого. Они слишком много пили, ели безвкусную пищу и, по ее мнению, слишком много внимания уделяли Дню святого Патрика. У итальянцев был свой святой День Колумба, но ему не придавалось такого значения.

Несмотря на нелюбовь ее матери к ирландцам, Мэри не ожидала, что София столь яро примет ее сторону в борьбе с пасквилянтом, хотя в значительной степени он выразил собственное мнение Софии насчет кухни Мэри.

– Ты должна была бы позлорадствовать, мама. Этот обозреватель считает, что мое меню составлено без должного вдохновения, а мои шоколадные вафли нетрадиционны для итальянской кухни. – Это было болезненно для Мэри. Она долгие часы провела, совершенствуя и улучшая рецепт вафель, и знала, что они удавались ей на славу, получались просто до неправдоподобия удачно! Чтобы доказать это, она была готова набрать фунты и фунты лишнего веса. – Я так понимаю, что Дэниел Галлахер полностью согласен с тобой.

– Я ведь пыталась убедить тебя не включать в меню пиццу. Она привлекает синие воротнички, простолюдинов, у которых пиво льется из ушей и ноздрей. Но разве ты послушала меня? Правда и то, что у меня были сомнения насчет вафель. Мы должны поддерживать традиции нашей итальянской кухни. Именно они и делают нас тем, что мы есть. Зачем портить хорошее?

– Так, значит, ты согласна с этим обозревателем и считаешь мою еду плохой?

Мать Мэри возвела очи к потолку, ища поддержки у Всевышнего. Когда оной не последовало, она только покачала головой.

– Нет. Еда очень хороша. Но тебе все-таки следовало прислушаться к совету матери.

– Если бы я слушала тебя, то никогда не открыла бы ресторан.

«И не выехала бы из этой квартиры». Но Мэри не собиралась вновь касаться этого больного вопроса. Ее мать расценивала ее переселение на новую квартиру как дезертирство и приняла ее поступок как личное оскорбление.

– Мэри права, – вмешалась Конни, подойдя к сестре и обвивая ее плечи рукой, украшенной браслетом с бриллиантами, тем самым выказывая ей свою поддержку. – А ты с самого начала была против. Поэтому теперь не имеешь права высказываться.

– Ах, твоя мать не имеет права на собственное мнение?

Фрэнк Руссо откинул голову назад и расхохотался. При этом двадцать пять фунтов его лишнего веса мерно заколыхались.

– Это прекрасно! А ну-ка попробуй заткнуть ее. Я потратил на это сорок три года, да так и не преуспел. Так что забудь об этом!

Следы бруклинского акцента иногда проявлялись в его речи, как и способствующая красноречию манера жестикулировать, что делало его похожим на дирижера симфонического оркестра. По правде говоря, почти все члены семьи Руссо изъяснялись таким же образом. Бытовало широко распространенное мнение, что если бы во время беседы итальянцев заставили сидеть, подложив под себя руки, они стали бы немыми.

– Тебе бы следовало побеспокоиться о манерах своей матери, а не о моих, – заметила София мужу, и взгляд ее таил обещание расправы.

Было весьма сомнительно, что она шантажировала мужа, грозя отказать ему в близости. Мэри была почти уверена, что супружеские отношения между ее родителями давно прекратились. Но независимо от этого она старалась не представлять их исполняющими мамбо, предназначенное для продолжения рода.

София всегда проявляла сдержанность, когда речь заходила о птицах и пчелах, очевидно опасаясь, что этот разговор наведет на опасную тему.

Мэри узнала о том, что у девочек бывают месячные, от подруг по школе, да и то только после того, как однажды испугалась, что истечет кровью.

А когда она отважилась спросить мать о сущности полового акта, ей было сказано, что жена должна выполнять свой долг и покоряться мужу. В завуалированной форме мать принялась разъяснять ей назначение «вишенок» и «шариков», и только значительно позже Мэри узнала, что это были иносказательные обозначения некоторых мужских и женских половых органов[11]11
  «Вишенка» – иносказательное обозначение невинности; «шарики» – обозначение мужских яичек


[Закрыть].

После такого невразумительного объяснения Мэри уже никогда больше не заговаривала с матерью на эту тему.

– Где твоя мать? – спросила София мужа. – Я не должна спускать глаз с этой безумной старухи. Клянусь Господом, из-за нее я поседею прежде времени.

– Мама задремала, – сообщил Фрэнк жене. – В глазах его плясали смешинки. – А что касается твоих волос, моя любимая, то они уже и так седые. И чтобы скрыть седину, ты пользуешься этой дикой рыжей краской.

София красила волосы хной с тех пор, как Люсиль Болл [12]12
  Популярная американская актриса кино и радио 50-х годов. Снималась в сериале «Я люблю Люси»


[Закрыть] начала ее рекламировать в 50-е годы, хотя бывали случаи, что она от этой краски становилась похожей на маску клоуна, а не на Люсиль Болл.

«И все же для женщины, которой перевалило за шестьдесят, – подумала Мэри, глядя на мать, – София выглядит и держится очень хорошо». И это внушало Мэри надежду на будущее.

Испепелив взглядом улыбающегося мужа, София сказала:

– У тебя разве нет никаких дел в подвале, Фрэнк?

По ее негодующему виду можно было заключить, что она хотела бы избавиться от него.

Поняв этот более чем тонкий намек, Фрэнк подмигнул дочерям и поднялся.

– Я знаю, когда мое общество находят нежелательным. Пойду-ка я в парк, погоняю шары и немного выпью. Увидимся позже, девочки.

Он послал им воздушный поцелуй и исчез за дверью.

– Ваш отец сведет меня в могилу. Я не переживу того, что он отошел от дел! – воскликнула София. – Сначала все эти безумства, которыми он отличался всегда, а теперь вот шары. Этот человек одержим игрой, Вы знаете, что он держит шары на полке в чулане в коробке, обитой бархатом, рядом с портретом Эдди Фишера, на котором есть его автограф?

Она сморщилась, и лицо ее выразило безмерное отвращение.

Жалобы их матери по поводу привычек отца были знакомы сестрам слишком хорошо. Мэри и Конни обменялись понимающими взглядами.

Потом Мэри сказала:

– Ты слишком сурова с папой. Тебе повезло, что он у тебя есть. Он безумно любит тебя.

– Ах вот как? Точно так же мне может быть предана и моя собака. А я не желаю слышать насмешек и оскорблений по поводу состояния моих волос.

Все три женщины сидели за длинным кухонным столом, застланным желто-белой клеенкой под цвет стен, желтых, как яичный желток. Солнечный свет лился сквозь двустворчатые окна. Его яркость смягчали только сильно накрахмаленные занавески того же желтого цвета. Свет падал на черно-белые квадраты линолеума, столь безупречно чистого, что с него впору было есть.

София была скрупулезно чистоплотна, чтобы не сказать одержима манией чистоты и порядка в доме. Вы бы ни за что не нашли ни одного пятна жира в ее духовке, а ее ванная комната произвела бы впечатление на кого угодно.

Мэри же ненавидела уборку и питала отвращение к любой домашней работе, и в этом отношении она ничуть не походила на мать.

Собственно говоря, теперь, когда она жила одна, Мэри намеренно оставляла в кухонной раковине горы грязных тарелок просто потому, что могла себе это позволить.

Мэри считала свою ванную чистой, но никому бы не посоветовала есть там с полу. Да впрочем, едва ли кто-нибудь и выразил бы такое желание.

Пока София наливала в фарфоровые чашки с узором из роз кофе, настолько крепкий, что оставленная в нем ложка так и продолжала стоять стоймя, она бранила Мэри за то, что ее кофе был слабым и якобы пах мочой. Конни тем временем передавала по кругу блюдо с бисквитами, купленными утром в булочной-кондитерской Фьорелли.

– Ну и в каком состоянии нынче заднепроходные дела? – поддразнила Мэри сестру между двумя кусочками бисквита, стараясь скрыть озорную улыбку. – Удалось ли Эдди в последнее время набрести на какую-нибудь по-настоящему интересную задницу?

– Мэри, такие темы за столом! Да еще когда мы едим!

Однако Конни предпочла пропустить мимо ушей протест матери и ответила:

– Я не имею права разглашать медицинские тайны. Это вопрос этики. – Но разумеется, такая мелочь, как врачебная этика, не могла ее остановить. Конни питалась сплетнями и расцветала от них. – Но миссис Сантини приходила недавно для ежемесячного обследования. И думаю, скоро она прекратит свои визиты, потому что Эдди говорит, что у нее все в порядке. Он утверждает, что ее толстая кишка настолько чистая, что могла бы вместить еду, предназначенную для нескольких празднеств.

– Ха! Да эта женщина уже многие годы переполнена дерьмом! – заявила мать. – Хотя со стороны Лу очень мило, что он продает мне телятину со скидкой, я сомневаюсь, что его мамаша знает об этом. Она дешевка, эта особа.

Неприязнь Софии к Нине Сантини имела глубокие корни. Это началось с того, что много лет назад жена мясника завысила цену на шесть отбивных из ягненка и вынудила Софию заплатить на пятьдесят восемь центов больше.

С тех пор София имела на нее зуб, то есть пребывала в том состоянии, которое по-другому называется вендеттой. Иметь что-то против кого-нибудь очень по-итальянски, и мало бы нашлось людей, способных годами питать ненависть лучше, чем это делала София.

– У тебя ведь с ним свидание, да? – спросила она, ткнув пальцем в Мэри.

– Боже тебя упаси, мама, платить за телятину полную цену!

– Так ты встречаешься с Лу Сантини?

Темные глаза Конни стали огромными. Потом она по-девчоночьи захихикала. Кого-нибудь это детское хихиканье могло бы неприятно поразить, но сестра Мэри походила на совершенную фарфоровую куколку. Она была прелестна и добра. Эти два слова полностью определяли сущность Конни. Когда речь шла о ней, невозможно было сказать о Конни ничего другого. И Мэри не могла испытывать к Конни ничего, кроме обожания. Правда, любимицей матери Конни была главным образом потому, что удачно вышла замуж и подарила Софии троих внуков, по которым та сходила с ума. Если у Конни и был недостаток, так это ее волосы. «Мятежные волосы» – называла их Мэри. Они не поддавались гребню, выбивались из любой прически и образовывали нечто вроде вороньего гнезда. Одним словом, они жили сами по себе, своей собственной жизнью. Однако Эдди нравилось, что они стояли над головой Конни облачком. Он считал, что это прибавляет ей роста, и не разрешал остричь их.

– Надеюсь, ты не будешь и дальше попрекать и дразнить меня профессией Эдди, – обратилась сестра к Мэри. – Особенно если сама собираешься замуж за сына мясника.

– Лу – славный малый. – Произнося это, София глазами подала сигнал младшей дочери, пытаясь заставить ее замолчать. – Мэри могла наделать гораздо больше глупостей и найти жениха похуже.

– Мы только собираемся куда-нибудь пойти вместе, мама. Поэтому не спеши договариваться в церкви о венчании.

По понедельникам ресторан Мэри был закрыт, и она договорилась о свидании с Лу в следующий понедельник. В течение двух недель она уже откладывала встречу, ссылаясь на занятость в связи с открытием ресторана, но теперь, как сказала бы Энни, пора было сбавить обороты. Мэри не имела намерения обменяться с Лу Сантини «соками тела», хотя подруга настоятельно советовала ей это.

Обрадованная этой новостью и на некоторое время умиротворенная, София ворчливо выразила свое одобрение.

– Это хорошо. Так что ты будешь делать с этим газетчиком? Напишешь протест и отправишь письмо в его газету? А лучше будет, если ты позволишь мне намылить ему шею.

Видеть Софию в роли Немезиды было для Мэри чересчур. Одна мысль об этом вызывала у нее крапивницу.

Покачав головой, она отодвинула свой стул от стола.

– Я сама отправлюсь туда. Но сначала мне надо немного остыть. Сейчас я слишком взбудоражена. Я навещу мистера Галлахера и скажу ему все, что думаю о его статейке.

«А на прощание, – решила Мэри, – я вручу ему визитную карточку Эдди».

– Я могу позвонить дяде Альфредо. Он… – Последовала многозначительная пауза, и Мэри расхохоталась бы, если бы ее мать не выглядела такой серьезной. – Ты же знаешь, у него связи

Я.не хочу перекладывать свои проблемы на других, мама. Не забывай что я итальянка. Я не стану беситься и метать громы и молнии. Я поведу себя достойно.

ПИЦЦА ДЯДИ ЛУИДЖИ

ТЕСТО ДЛЯ ПИЦЦЫ

2, 5 стакана муки, ] чайная ложка дрожжей, 1 чайная ложка сахарного песка, 0, 75 стакана теплой воды,

1 столовая ложка оливкового масла, 1 чайная ложка соли.

ТОМАТНЫЙ СОУС

2 фунта консервированного томатного пюре, 2 фунта

консервированного томатного соуса, 2 фунта

консервированной томатной пасты, чеснок и мелко

порубленный лук по вкусу, базилик, орегано, соль и перец

по вкусу.

Растворить дрожжи и сахар в теплой воде, добавить оливковое масло и соль, затем муку. Как следует размешать. Затем тщательно вымесить. Вымешенное тесто прикрыть чистой салфеткой и дать подойти. Приготовить соус. Потушить в оливковом масле чеснок и лук, добавить томатный соус, пасту, пюре. Приправить базиликом, орегано, солью и перцем по вкусу. Тушить на слабом огне 4-6 часов.

После того как тесто увеличилось в объеме вдвое, выложить его на доску, посыпанную мукой, и вымесить снова. Руками или скалкой раскатать тесто до размера дна большой сковороды для пиццы, чтобы оно покрыло ее полностью.

Большой ложкой налить сверху соус, добавить несколько видов сыра и любые овощи или копчености по вашему вкусу.

Выпекать при температуре 200 градусов в течение 15-20 минут, пока сыр не расплавится и на пицце не образуется коричневая корочка. Рассчитано на 8 порций.