Текст книги "Неслучайная мама для дочки миллионера (СИ)"
Автор книги: Мила Дали
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
– Ольга Ивановна, я не сторонник конфликтов, но ваша дочь не оставляет выбора.
– Золотой ты наш, – тянется к рассерженному Богдану, – говорю же, Лерка с ума сошла. – Поворачивается к отцу, – Миш, сходите, продышитесь на улочку, а мы с Лерой тут вас подождем.
Папа кивает, а я возмущенно скрещиваю руки на груди и все еще смотрю на Царёва, который терпеливо выполняет просьбу престарелой матери.
– Не споткнись, предатель! – адресую ему.
– Майская!
Я вижу, как напрягает кулаки Царёв, шатко балансируя на грани самоконтроля. К счастью, папа быстро уводит мужчину, и едва входная створка захлопывается, я сдираю с себя притворную маску воительницы и со слезами кидаюсь к маме.
Она знала, насколько мне было тяжело пойти на шаг суррогатного зачатия, она поддерживала и после родов, когда я убивалась в депрессии. Недаром существуют специально подобранные женщины, у которых уже есть свои дети. Подготовленные и морально устойчивые, а меня просто вышвырнуло на берег как рыбу после расставания с доченькой, и я еще долго не могла дышать.
– Ты, Лерочка, остынь, – гладит по волосам, будто маленькую, – подумай против кого войну затеваешь.
– Обманщика и гада…
Всхлипываю, а мама дергается, настороженно вертится и боится, что Царёв услышит.
– Но! Скажешь тоже… это на тюфяков ругаться можно и под каблук загонять, а Богдан Александрович – лев. С такими мужчинами нужно быть хитрой. От ласки они гибнут, а не от гневных речей.
Отстраняюсь, захлебываясь негодованием, шикаю:
– И ты его защищаешь?
– Я хочу на старости лет успеть понянчить внучку, не дуркуй! Что мы можем против Царёва? Да и … Лерка, приглянулась ты ему. Я это сразу заметила, когда Богдан только на порог ступил.
– Богдан лишил меня дочери.
– И еще раз лишит, да еще по голове стукнет. Царёв даст тебе намного больше, если мозги использовать начнешь. Уж поверь мне, я пожила и знаю.
– У него невеста.
Не унимаюсь, но для мамы, кажется, это не аргумент.
– Не стенка пододвинется. Ты у нас девка видная, пригожая. Улыбайся Царёву, поддакивай и тогда с ладошки его кормить будешь. Вот! Я все сказала!
В шоке хлопаю глазами, простите, но мама выдает и наповал меня сшибает. Утираю слезы и сопли, пока родительница капает для меня в стакан сердечные капли. Залпом выпиваю и прошу еще.
Через минут двадцать мама со всей строгостью щурится на меня, а я леденею. Дверь в квартиру снова распахивается. Я вижу спокойного как удава папу и все еще мрачного Царёва, улавливаю запах табака, всегда осуждала вредные привычки и Богдан, кстати, тоже. Мама притихла и радушно натягивает улыбку по своему же рецепту в укрощении львов.
Но Царёв ее будто не замечает, его внимание полностью принадлежит мне. Краснею, теряюсь, внутри еще царапает обида. Делаю глубокий вдох.
– Богдан Александрович, – несвойственным для себя голосом пищу, -простите. Я бы хотела попросить вас взять меня обратно на работу.
Царёв, как всегда, победитель, благосклонно ухмыляется, оглядывает меня с головы до ног.
– Признаться, лучше вас, Валерия Михайловна, кандидатов я не нашел… вы вернетесь в мой дом, но пока с испытательным сроком.
Уголки моих губ стремительно ползут вниз. Черт бы побрал Царёва, он еще испытывать меня собирается после всего того, что наворотил. Даже сердечные капли не помогают, все тело окатывает жаром, а на ладонях проступает влага. Сбито, часто дышу и у меня не получается улыбаться от уха до уха, как это делает мама стреляющая глазами, то на взъерошенную дочь, то на доминанта-Царёва.
– Богдан Александрович, миленький, – мама наподхвате, четко и быстро действует согласно инструкции по дрессировке львов, – а вы любите борщ?
Кажется, мама зашоривает бдительность Царёва, чтобы тот не заметил, насколько неучтиво скорчилась я, обманутая роженица.
Как и любой мужик, Богдан заинтригован, не каждый день ему предлагают домашний борщ, а не изысканные ресторанные кушанья. Он переводит внимание на мою маму, которая, владея ситуацией, шагает к нам и становится между.
– Давно не ел, но попробовал бы.
– Вот и ладушки, я лично наварю завтра целую кастрюлю и привезу к вам домой.
Опираюсь на кухонную тумбу, как сторонний наблюдатель пялюсь на низенькую, но хитрющую маму и высоченного манерного Царёва. К слову, он сомневается, ему не хочется принимать гостей в лице моих родственников, в силу такта пытается отказаться:
– Полагаю, Ольга Ивановна, в вашем возрасте будет неудобно тащиться с бадьей за город. Я очень далеко живу.
– Ничего страшного! – отмахивается мама. – И пирогов напеку.
– Кхм… с чем?
Давит, давит на гастрономические жилки Царёва мама. Будто знает, что в роскошном особняке миллионера есть целый штат поваров, которые в состоянии приготовить все – от клубничного Гаспачо до запеченных улиток. Улитки… бе… невольно морщусь, вспоминая, как Инна выковыривала их из раковинок на ужин.
Но ни один искусный повар, каким бы профессионалом он ни был, не сможет вложить столько души, стараний в блюдо и сделать его по-настоящему вкусным. Как это умеют наши женщины. А уж у мамы стаж на кухне достаточный, и у нее есть особые секретики.
– Два вида, с капустой и с мясом.
Без ножа режет Царёва мама. Он сглатывает и думает, что мы не заметили.
– Хорошо, я пришлю за вами водителя к шести. Устроит?
– Конечно-конечно, драгоценный ты наш! – С видом, точно перед ней, не бизнесмен, а зять родной она проглаживает Царёва по плечу. – Сынок, ты иди машинку прогрей, а мы сейчас Леру соберем и к тебе отправим.
Мужчина кивает, задерживает на мне холодный взгляд и, пожав отцу руку, скрывается в подъезде. Мама с облегчением выдыхает, точно перетаскала вагон кирпичей, вместо беседы с Царёвым. Оборачивается ко мне:
– Лерка, смотри мне, – грозит пальцем, – без финтов. У тебя дочка, поэтому будь терпеливей.
Краем глаза замечаю, как папа под шумок уже покует в чемодан мои вещи. Пока снимаю пижаму и переодеваюсь в джинсы и свитер, жалуюсь:
– Ты даже представить не можешь, мама, что за змеи окружают Богдана. Ужасные люди…
– Не волнуйся, мама съездит в гости, познакомится, – бойко отвечает.
Когда у матушки в голове зарождается идея, ее ничем не остановить. То же самое было и при покупке соболиной шубы, с которой и началась наша непростая история.
Вот и сейчас мама заботливо кутает меня в пуховик у порога, натягивает капюшон и крепче завязывает шарф, чтобы не простудилась. И ее не волнует что на улице еще не зима.
Обуваюсь в ботинки на плоской подошве, обнимаю родителей, качу багаж. Спускаюсь на лифте, а в сердце закрадывается тревога, ведь по ту сторону меня ждет Царёв и теперь все изменилось.
Я не знаю, как мне удастся изображать роль няньки, ведь Александра моя родная дочь.
Толкаю подъездную створку. Под скудным освещением лампочки рядом с домом я вижу серебристый Мерседес и горделивого Богдана, спрятал руки в карманы, прожигает глазами асфальт. Едва успеваю сделать шаг, как Царёв тут же поднимает лицо, оглядывает меня исподлобья и двигается навстречу.
– Я надеюсь, Инна не сильно расстроится, узнав о моем возвращении?
– Хм, нет, – забирает чемодан и укладывает его в багажник, – Инна съезжает от меня.
– Ого…а почему?
Хлопаю ресницами. Вообще, я не зловредная, но сейчас мне хочется улыбнуться. Сдерживаюсь, пока Царёв открывает для меня переднюю дверцу авто.
– Я искал для Александры достойную мать. Она сама явилась к нам в дом… Валерия Михайловна, никак остолбенела? Садись давай.
Богдан обходит Мерседес и занимает место у руля. Поворачивает ключ и заводит мотор. Впервые вижу, чтобы Царёв сам управлял машиной, обычно за него это делают водители, а здесь такая честь. Как ни странно, сейчас чувствую себя более свободно.
– Ты, правда, считаешь меня достойной?
– Скорее особенной. Ты, Валерия, даешь мне то, чего не могли другие – эмоции. Настоящие. Сложно объяснить, – Богдан напрягается и крепко сжимает руль, – но с тобой, Майская, хочется жить.
Он говорит сдержанно, снова скрывается за выдвинутой защитной крепостью. Это постоянная ипостась Богдана, однако, я знаю какой он на самом деле. Доброе слово и кошке приятно, а мне вдвойне.
Сегодня ночью я возвращаюсь в особняк как мать и если упустить на секунду обман, то и восторженная девушка.
Время далеко за полночь и дороги почти пустынны. Богдан не чопорный водитель и за рулем позволяет себе превысить скорость, он топит педаль газа в пол и салон заполняется драйвовым гулом. Я визжу, впиваюсь в ремень безопасности, ощущая, как внутри меня взрываются маленькие адреналиновые бомбы на каждом резком повороте.
– Не думала, что ты умеешь веселиться Богдан.
– В порядке исключения.
Царёв с запалом беседует, отодвигая на второй план различие в социальных статусах, он позволяет себе пошлые шуточки и нелепые истории из прошлого. Да, Богдан тоже человек и его поведение не всегда было безупречным. Я забываю о положении служанки и искренне наслаждаюсь редкими минутами простоты Богдана.
Хохочу и утираю слезы, когда наш Мерседес въезжает на территорию частного сектора, Царёв сбавляет обороты и, минуя улицу, паркует машину у помпезного дома. Я не барыня-сударыня, поэтому сама открываю дверцу, Богдан глушит мотор и выходит следом, достает чемодан.
– Подожди, Валерия Михайловна, – собирался идти со мной внутрь, но его телефон гудит вибрацией, – Алло?
– Ничего, Богдан, – кокетливо шепчу, – справлюсь…
Выдвигаю ручку на багаже и разворачиваюсь. Нажимаю на кнопку у ворот, и створки без промедления разъезжаются. Делаю первый и неуверенный шаг.
А во дворе Царёва горит внешний свет, настолько ярко что, кажется, будто уже настало утро. Сегодняшняя ночь выдалась бессонной не только для нас с Богданом, я вижу всех. Всех проживающих в королевском особняке: невзрачных домработниц, поварих и охранников, деда-садовника, ближе к ступеням Наура. Черный шакал оскалился во всю пасть, не моргая, уставился на меня, нетерпимо дергается, но с места не двигается, точно прикован цепью.
На первой ступени у входа ядовито корчится Самара, от раздражения теребит белый фартук. По центру Инна, облаченная в новое лисье манто. Женщина догадалась, куда средь ночи сорвался Богдан и теперь встречает меня с ненавистью.
Десятки глаз пялятся в мою сторону, от чего к горлу подкатывает горький ком. Растерянно оборачиваюсь, но хозяин все еще занят телефонным разговором. Ладно. Выпрямляю спину и шею, крепко сжимаю рукоять, иду. Во дворе настолько тихо, что слышится отдаленный голос Богдана за воротами и как колесики моего чемодана стучат по каменной дорожке.
Продолжаю шагать, не обращаю внимания на толпу, осторожно огибаю поварих, проскальзываю между охранниками и садовником. Подхожу к Самаре и, женщина ошарашенно бросает взгляд на невозмутимую госпожу, но все же отступает, освобождая для меня дорогу.
Поравнявшись с Инной, замираю, она продолжает смотреть на ворота, однако ее ладонь ухватывает меня за локоть и останавливает.
– Гадюка. Как ты посмела снова приехать?
– Думаю, уже поздно развязывать войну, госпожа Инна. Вы проиграли, корысть она ведь всегда чувствуется…
Инна напрягает руку и впивается в ткань куртки, резко тянет на себя.
– Заткнись, закрой свой поганый рот! – Замахивается, хочет меня ударить, но Самара кидается и успевает задержать Инну. Прихвостня говорит, чтобы Инна не допустила ошибку, и они попытаются исправить положение. Госпожа фыркает, – пусть тогда идет на задний двор, я не разрешаю слугам посещать мой дом с парадного входа! – топает ногой.
Я бы могла потешиться над Инной и при всех назвать себя матерью Александры, полюбоваться на их морды и надменностью затмить саму госпожу. По стенке, так сказать, ее размазать, но делать этого я не буду, вспоминая сердечные наставления мамы. С другой стороны, волочиться с тяжелым чемоданом не собираюсь, поэтому затаив дыхание проскакиваю мимо Инны и суетливо забегаю в дом.
Скрипнув сталью, гремят ворота, стало быть, Царёв закончил обсуждения и сейчас направляется следом.
Двигаюсь к лестнице и с грохотом пру багаж наверх, на третий этаж, где и место служанкам. Пыхчу, ощущая дрожь в руках и ногах, потею. Едва оказываюсь на втором, как слышу тоненький писк из детской.
– Сашульку разбудила.
На автомате произношу, бросаю чемодан посреди коридора, сначала заскакиваю в ванну и мою руки с мылом. Бегу в детскую, запыхаясь, осторожно толкаю полотно.
Маленькая наследница… так странно и непривычно, что становится плевать на всех, кто сейчас бунтует. Александра уселась в кроватке и требовательно размахивает кулачком. Прям как папа. Я улыбаюсь, и…доченька улыбается мне в ответ.
– Ку-ку.
– И тебе привет.
Я подхожу к колыбели, беру Александру и прижимаю к груди, убаюкиваю, целую, оглядываюсь по сторонам и шепчу:
– Больше никто нас не разлучит.
Александра показывает мне язык и настроение у нее, как всегда, игривое. Усаживаюсь на большой резиновый мяч для фитнеса, качаю доченьку, дабы не нарушать режим сна. Только в детской я могу расслабиться, здесь очень спокойно, ведь всем известно – если кто-то посмеет учинить ругань в этой комнате, Богдан на куски порвет.
Когда дочь закрывает глаза, аккуратно возвращаю ее в кровать и включаю мобиль, чтобы маскировал посторонние шумы. Я обязательно дождусь восхода солнца, чтобы снова поздороваться с малышкой. Шмыгаю носом и роняю слезы, они будто сами катятся из глаз, на цыпочках выхожу в коридор, плотно закрываю дверь.
А на первом этаже скандал, особняк Царёва терпит вопли госпожи Инны. Подкрадываюсь, останавливаюсь у колонны и выглядываю. Рядом с камином размазывает люксовую тушь по щекам и блажит склочная Инна, Богдан возвышается подле, с нулем эмоций наблюдает, как госпоже до колик в боку сложно расставаться с его деньгами.
– Уймись, вылет в Сыктывкар отменяется. Я куплю тебе квартиру в городе. – Бесстрастно парирует Царёв на истерику госпожи. Словно прочувствовав меня, резко поднимает взгляд. – Валерия, уйди в свою комнату!
Ох, как он сердит, жаль мне не удастся быть свидетелем до конца, но уверяю, завтра утром сплетни расползутся по всему дому и я все равно узнаю о самом интересном. Делаю невинное лицо, мол, случайно здесь оказалась, забираю чемодан и топаю на третий этаж.
Спальня няньки не заперта и ключик лежит на тумбочке внутри. Я закрываю дверь, устало растираю виски, штор до сих пор нет, поэтому, не включая люстру, раздеваюсь до белья.
В доме Царёва даже у слуг кровати не хуже, чем в любом добротном отеле. Привычно подпрыгиваю и валюсь ниц на матрас.
Валюсь и тут же вскрикиваю от острой боли. Кожу щиплет так, что сложно пошевелиться, подо мной что-то хрустит и еще сильнее вонзается в тело. Кричу и вопреки всему упираюсь ладошками, приподнимаюсь, с ужасом замечаю, что белоснежную простынь окропило алым. Лихорадочно сползаю на пол, трясусь, дотрагиваюсь лица.
Глава 19.
Мне страшно, потому что правая щека тлеет, надо бы подняться и взглянуть на себя в зеркало, а ноги словно парализовало. Я не знаю, что было рассыпано на постели или чем пропитано белье. Всхлипываю, заглатывая воздух, кричу, в голосину вою и реву. В ушах звенит от собственного визга, но я ничего не могу с собой поделать.
Щурюсь и трясусь еще больше, когда спальня озаряется яркой вспышкой потолочного света. Моргаю, смахивая ресницами слезную пелену, и на пороге вижу ошарашенного Царёва.
– Что случилось?!
– Богдан, меня убить хотели… они облили постель кислотой…
Сидя на полу и прижимаясь спиной к шкафу, быстро-быстро машу руками от паники, разбрызгивая по сторонам маленькие капли крови. Царев хмурясь, бешено срывается и подходит ко мне, осторожно берет запястья, встряхивает:
– Посмотри на меня! Ну же! – задерживает взгляд, а я замираю в неведенье. Вдруг мое лицо теперь обезображено… – Это не кислота. Успокойся.
С низким хрипом заключает Царёв, отпускает меня и становится рядом с кроватью. Рывком сдергивает простынь и комната наполняется звоном. Осколки стекла разлетаются по полу и переливаются в искусственных лучах как алмазы. Рассерженный Царёв давит их ботинками и оборачивается к двери.
Только сейчас я замечаю Самару, прекрасную артистку судя по ее округленным глазам и охам.
– Богдан, это она сделала! Она в сговоре с Инной!
Служанка оправдывается:
– Да что ты такое говоришь? – на воре и шапка горит, поэтому Самара кидается к Богдану. – Господин, у нее шок. Валерия бредит.
Взмолившись, сцепляет ладошки, смотрит на Царёва как на святой образок. Богдан же, таким уловкам не поддается и держится нейтрально вопреки всеобщему хаосу. Кто-то же должен рассуждать здраво.
– Как ты могла допустить, Самара, произвол в моем доме?
– Простите господин, я всю ночь разрывалась между Инной и Александрой…
– Значит, найди и приведи мне виновника. А если не сможешь, отправишься вслед за Инной в Сыктывкар. Ты меня поняла?
Самара кивает, вздыхает, изображая полное сожаление и беспокойство. Суетливо бежит к шкафу, распахивает створку, которую я не подпираю спиной, и достает оттуда казенный халат. Как заботливая накидывает мне на плечи и помогает встать.
– Не переживай Валерия, тебе оплатят больничный. Ты скоро поправишься и сможешь опять приступить к обязанностям няньки.
То ли от испуга, то ли от морды Самары у меня зуб на зуб не попадает. Одергиваюсь от ее сухих рук и в следующее мгновенье, голос Царёва режет мой слух:
– Валерия Михайловна больше не будет работать в качестве няньки. – У меня трясутся поджилки и земля уходит из-под ног, растерянно отшатываюсь, а Самара, что отвернута от Богдана и прожигает меня отравленными глазами, ухмыляется. Богдан продолжает, – она мать Александры и вернулась сюда не в качестве прислуги.
В комнате повисает тишина, кажется, даже Самара различает, насколько сильно бьется мое сердце. А у женщины дрожит подбородок и шея, только сейчас Самара медленно отступает и ушам своим не верит.
– Как это? Вы хотите, чтобы Валерия удочерила Александру?
– Нет. Она ее родная мать. Вопросы остались?
– Ой…
Всегда бледная и хмурная служанка краснеет. Пятится, будто услышала смертный приговор. На ощупь лапает косяк, юркает вон.
Я пялюсь на окровавленные руки и колени, набираюсь смелости, и все же решаюсь взглянуть в отражение. К счастью, лицо не сильно пострадало, щека в мелких проколах, думаю, заживает. Могло быть и хуже, но качественная простыня выступила неким барьером между телом и пакостью сумасбродной Инны.
Богдан подходит со спины, касается моих плеч.
– Больно?
– Скорее напугалась.
Царёву неловко и стыдно, он приподнимает бровь и легонько целует мою кожу, так что дух перехватывает. Я вся подтягиваюсь, невольно закрываю глаза, и по телу от его губ разносится холодная приятная волна, эхом отзывающаяся в груди. Мне снова хочется плакать, но уже не от страха, дискомфорт притупляется и на секунду мерещится, что все хорошо.
– Я отвезу тебя в больницу, промоем царапины. Жду тебя внизу. Справишься?
Сдавливая эмоции, прикусываю губу. Не открывая глаз, молча соглашаюсь. Едва осознав намек, Богдан железно и твердо марширует из комнаты, его громкие шаги доносятся вплоть до самой лестницы.
Как получается, завязываю халат, на босые ноги натягиваю ботинки сверху пуховик. Выхожу следом за Царёвым, минуя коридор, спешу на первый этаж, и он снова переполнен раздором.
– Прямо сейчас ты выметаешься из дома, Инна!
– Я подарила тебе себя и жизнь, как ты можешь вышвырнуть меня за ненадобностью? Я осталась без копейки...
Замираю посреди лестницы, придерживаясь за перила. Вы меня извините, но прибедняется. За время пока Инна была в отношениях с Царёвым, она столько успела отхапать шуб, драгоценностей, даже коллекцию антикварных статуэток выпросила. Если мадам это все продаст, то сможет без труда купить новую квартиру и еще лет семь плевать в потолок. Однако, жалко. И жадно.
– Не провоцируй, Инна, – рычит Богдан и отмахивается от госпожи. – Наур?! Соберите ей чемоданы и отправьте в аэропорт.
Черный охранник ловко и грамотно скручивает Инну, она по привычке визжит и указывает Науру остановиться, но больше у нее тут нет власти. Жмусь к левому борту лестницы, пока Наур силком тащит Инну в комнату. Спустившись, ковыляю к Царёву, от замотанности и нервного истощения утыкаюсь лбом в его грудь, чувствую, как Богдан гладит меня по волосам.
– Простите, – раздается за спиной голос Самары, – я нашла виновницу.
Повернувшись, недовольно фырчу.
Всё конечно.
Подле служанки замерла, склонив голову самая безликая из всех невзрачных помощниц. Тощая, серая, лет восемнадцати. Девочка совсем. Она просто убирала кухню после поваров и, к сожалению, оказалась слабым звеном в ядовитом клубке из гадов.
– Причина?
Сквозь зубы цедит Богдан, и я вижу, как напрягаются его кулаки. На всякий случай дотрагиваюсь его живота, чтобы придержать. Со львами шутки плохи.
– Мне стало обидно за госпожу Инну… это я сделала… разбила хрустальные бокалы и пока никто не видел, прокралась в комнату Леры…
Запугали, оболгали, шантажировали ведьмы такие, но ничего.
– Уволена. – Не в компетенции Богдана выяснять интриги среди служанок, этим же Самара занимается. – Следующая наша встреча, Тося, пройдет в суде.
Царёв никогда не был милосердным и сейчас с полным хладнокровием взирает на слезы помощницы, не сводя с нее глаз, касается моей талии, подталкивает к выходу.
– Стой, – вопреки логике Царёва и Самары протестую, – я прощаю Тосю. Слышишь?
– Нет, Валерия Михайловна.
– Богдан, пожалуйста, ясно же что девушка оступилась, ошиблась, я на нее не обижена. – Вполоборота намекаю Тосе, чтобы бежала отсюда к чертовой бабушке. – Просто уволь и этого достаточно.
От греха подальше увожу разъяренного Богдана, по пути заговариваю зубы. У ворот нас поджидает водитель.
Мы садимся в авто, Царёв набирает номер знакомого доктора и называет водителю адрес круглосуточной частной клиники. В больнице мне промывают и обрабатывают раны достаточно долго, врач успокаивает Царёва, объясняя ему, что отделалась я практически легким испугом, хотя тут можно поспорить.
Мы возвращаемся домой лишь утром. Богдан несет меня на руках, потому что ноги уже перестали слушаться. Именно на руках со мной он ступает за ворота во двор и у охраны падают челюсти, перешагивает порог особняка, так что прислуги к стенке жмутся. Проносится мимо Самары прямиком в свою комнату.
Ослаблено улыбаюсь, когда Богдан, уложив меня на постель, целует в ранки и, сменив рубашку, пренебрегает сном, отправляется на работу. Пару раз шевелю пальцами, а потом отрубаюсь. Проваливаюсь в забвение и не слышу будильника.
Однако меня простреливает и словно вышвыривает в реальность, когда дверь в комнату скрипит. Вздрагиваю, распахиваю веки и замечаю Самару. Женщина держит в руках серебряный поднос, впервые она смотрит на меня с почтением. И рот у нее до ушей хоть завязочки пришей.
– Доброе утро, Валерия Михайловна! Моя несравненная госпожа!
Райской пташкой щебечет, а я, приподнявшись, морщу нос.
– Рехнулась?
– Нет-нет, таков приказ Богдана Александровича и я с ним полностью согласна.
Так значит? Ладно…
– Что ты принесла?
Хмуро киваю на поднос. Самара, услужливо хлопоча, ставит его на прикроватную тумбу и снимает две крышки. В нос тут же бьет очень знакомый и тошнотный запах. Сегодня организм реагирует на него с особенным протестом. Еле сдерживая позывы, отстраняюсь на противоположную сторону кровати.
– Сырный крем-суп, госпожа, профитроли с сыром, а на десерт сырный пудинг с малиной. Все как вы любите.
Еще на первом собеседовании с Царёвым ляпнула от волнения, что получаю удовольствие от сыра…
Кажется, Богдан решил меня удивить. Сделать приятно. Фантастическая у него память. Спасибо, дорогой.
– Великолепно…
Прикрывая нос тыльной стороной ладони, киваю Самаре, чтобы уходила. Но женщина будто остолбенела и с места не двигается, продолжает улыбаться. Непонимающе смотрю на нее снизу вверх. Самара поджимает и без того тонкие губы, невинно отворачиваясь, тянет мне руку и дрыгает пальцами, мол, дай-дай.
Тут же вспоминаю, как застукала их с Инной на первом этаже, когда госпожа сняла с себя золотые серьги и подарила служанке в уплату козней против меня. Сейчас Инны нет, и Самара не брезгуя мной, как ни в чем не бывало набивается в подружки.
Тяжко вздыхаю, претерпевая тошноту, гляжу на поднос, тянусь и беру одну профитрольку с вонючим сыром.
– На здоровье, Самара.
– Это что?!
Возмутившись, тут же прикусывает язык.
– Ты иди Самара, иди…
И главная прихвостня, к моему удивлению, подчиняется. Она недовольна, но не оскорбляет. Только служанка за дверь как я накрываю крышками завтрак, накидываю халат и выхожу следом. Топаю по коридору в ванну и подпрыгиваю от неожиданности, когда за спиной раздается звенящий голосок:
– Валерия Михайловна!
– Привет, Оксан…
Невзрачная помощница, что раньше с великим усердием делала вид, будто меня не существует, заискивает. Сгибается в реверансе точно перед ней королева-мать не меньше. Какого лешего происходит?
– Если желаете, я могу сделать вам массаж или помочь вымыть волосы.
– Откажусь.
Юркаю в ванную и запираюсь изнутри. Чищу зубы, корчусь и шикаю, когда приходится освежить тело. Мелкие порезы безбожно щиплют, словно не прохладной водой поливаюсь, а уже варюсь в котле адском. Наматываю на голову полотенце, меняю белье и халат.
Шагаю к створке и собираюсь посетить в спальню, но слышу в коридоре язвительный шепот Самары. Кажется, она вновь ругается только теперь не со мной, а с Оксаной.
– Что ты тут ошиваешься? – шипит непритворным и злобным голосом. – Валерию поджидаешь? Даже не думай, ей буду прислуживать я.
– А как же Инна? Ты была ей так верна, а теперь набиваешься к Лере?
– Какое мне до нее дело? Инна лишилась всего, и власть поменялась. А тебя, Оксана, чтобы я больше не видела рядом с Валерией или пожалеешь.
Господи. Меня делят служанки. Гадюшник продолжается и если это не розыгрыш, то пожалеют все.
Специально топчусь погромче, щелкаю замком и толкаю дверь. Прихвостни закрывают рты, пялясь на меня, фальшиво улыбаются.
Вихрем пролетаю мимо, двигаюсь к лестнице. Царапины и проколы на коже пощипывают сильнее, а в сердце накатывается тревога, когда мне приходится заглянуть в комнату для няни, ведь там остались мои вещи.
Ступаю внутрь и замечаю, что осколки успели вынести, постель разобрана и без матраса. Его выкинули. Наверное, Царёву теперь придется заказывать новый, не думаю, что Богдан поселит меня в своей спальне навсегда.
По привычке натягиваю темно-синюю униформу, сушу волосы феном и собираю их в балетную шишку. На правах госпожи позволяю себе подкрасить ресницы и нарисовать брови. Мне натерпится увидеть доченьку. Захватываю телефон и спешу на второй этаж в детскую.
Пока иду, усмехаюсь от поведенческих финтов коллег еще больше. Со мной здороваются, расступаются, повариха предлагает смузи из сельдерея и морковки по излюбленному рецепту Инны.
На ходу достаю телефончик, дабы позвонить Царёву и на свой риск отвлечь его важной работы по добыче миллионов. Перевожу внимание с экрана на полотно в комнату дочери, тяну ручку, делаю шаг и каменею.
– Отойди от колыбели, Самара.
– Ой, Валерия Михайловна, а что вы в таком наряде? – подскакивает служанка.– Я всего лишь приглядываю за наследницей, как и всегда…
– Больше ты этого делать не будешь. Сама справлюсь.
Забывая обо всем, подбегаю к постельке, забираю дочь. Александра слюнявит палец и пытается выткнуть им мой зрачок. Склоняю голову набок, а глазами прожигаю Самару. Женщина и раньше на дух меня не переносила, сейчас вдвойне. Пытаясь совладать с собственной злобой и дрожью, она встает со стульчика.
– Вам, госпожа, надо задуматься о будущем. О поддержке. Особняк Богдана Александровича как маленькое государство и в нем действуют свои законы, о которых вы пока не знаете.
Обнимаю дочь и становлюсь так, чтобы скрыть ее от нехорошего взгляда служанки.
– Не угрожай. Если ты о взятках намекаешь, то можешь не надеяться. Шиш, ты от меня получишь. На палочке.
Свободной рукой демонстративно показываю алчной Самаре дулю, этой же комбинацией указываю, чтобы убиралась вон.
– Зря вы так. Тут столько людей и у каждого в голове черт ногу сломит, не выживите без защиты. Я просто предлагаю свое покровительство…
– Хорошо Самара. – Киваю надоедливой прихвостне, наблюдаю, как она пятится, мышью выскальзывает за дверь. С облегчением выдуваю, обращаюсь к дочери. – Согласимся милая, денег у нас с тобой все равно нет, пусть Самара поскачет на подкрадульках, а потом сдадим вымогательницу папе. Найдем способ. Уж он-то чикаться не будет…
Так и не дозвонившись Царёву, до трех часов занимаюсь доченькой, надышаться ей не могу. Пока спускаюсь за кушаньями и в прачечную выслушиваю благодарности от персонала. Ведь сегодня только из-за меня взошло солнце.
На кухне, когда я брала мясное пюре, мне сказали, что сыр Рокфор уже заказан, лучшего качества.
Дед-садовник, сгребая сухую листву, заклинал, что ни одна из выращенных им роз не сравнится с моей красотой.
Подневольные охранники отдавали мне честь подобно генеральше и хором басили, что жизнь положат к моим ногам.
Лишь Наур черный пес держался поодаль, выслеживал, оценивал с расстояния. Вызывал по телу мертвенный холод, кружил под окнами, но так ничего не сказал…
В шестнадцать ноль-ноль я и дочка сидим на диване, собираем из кубиков слово вечность.
– Папа, – Александра поднимает кубик и кидает мне в руки.
– Я мама. А папа да, он у тебя сильный и смелый.
Улыбаюсь, как же непривычно говорить это слово. Мама. Душа тает, когда доченька смотрит на меня моими глазами. Расслабленно откидываюсь на спинку, до восторженных визгов Александры показываю этюд. Жонглирую двумя кубиками. Однако игрушки валятся из рук, а пальцы подрагивают, когда за порог детской наступает Царёв.
Глава 20.
Богдан.
– Какой замечательный вид. Тебе очень идет роль мамы, Валерия Михайловна, – стараюсь говорить мягче, потому что девушка вновь переняла образ ледяной глыбы. Медленно шагаю к дивану, внимательно рассматриваю Валерию. – Почему ты одета в форму?
У Майской краснеют щеки, она поднимает уроненные кубики, возвращает их на милость Александре. Останавливаюсь рядом, присаживаюсь на корточки и поглаживаю наследницу.
– Ткань практичная, легко стирается. Я же постоянно занимаюсь Александрой, малышка то в пюре измажет, то красками пятно посадит.
– Постоянство – это хорошо, – наблюдаю, как дочь сосредоточенно переворачивает кубики и по буквам собирает какое-то слово, – но, Валерия, нарабатывай другие привычки. Ты мать моей наследницы, а не пролетариат.
Майская не оценив шутку, дежурно улыбается и прячет глаза.
– Что все это значит, Богдан? Сегодня утром меня назвали госпожой…
– Верно. Мать Александры априори не может быть служанкой.
Когда-то я предупреждал Валерию об испытательном сроке и вот он настал. Только не в качестве няни, а хозяйки в моем доме. Я хочу подарить девушке статус и возможности, понаблюдать за ней со стороны. Не в моих интересах обжигаться, как это произошло с Инной, ведь выбираю спутницу для жизни, семьи.
