Текст книги "Ночь одиночества"

Автор книги: Микки Спиллейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Микки Спиллейн
Ночь одиночества

Глава 1

Наверняка никто никогда не переходил мост в такую скверную погоду ночью. Дождь, мелкий и частый, почти как туман, холодным серым саваном отгораживал меня от всего мира, от бледных лиц за запотевшими, мокрыми от дождя окнами автомобилей, пролетавших мимо меня, рассекая колесами воду на асфальте.

Даже яркие ночные огни Манхэттена еле светились желтым размытым пятном сквозь пелену дождя. Где-то там внизу я оставил свой автомобиль и пошел, подняв воротник плаща и втянув голову в плечи, в темноту расстилавшейся передо мной ночи.

Я шел и курил сигарету за сигаретой, бросал окурки перед собой и смотрел, как они, описав дугу, падают на мокрый асфальт. За окнами домов своим чередом шла жизнь, но я ничего не замечал. Те немногие люди, которые, подобно мне, оказались в эту ненастную погоду на улице, с любопытством смотрели из своих укрытий-подъездов на меня, человека, одиноко бредущего под дождем по мокрому тротуару. Я чувствовал их взгляды, отрываясь от своих тягостных мыслей.

Итак, я шел по мокрой цементной тверди тротуара, как по дну каньона, образованного громадами зданий, и не заметил, как стены из кирпича и бетона исчезли и я оказался окруженным паутиной металлоконструкций. Улица вывела меня на пешеходную дорожку моста, соединяющего два штата. Я взобрался на бордюр моста и, перегнувшись через ограждение и потягивая сигарету, смотрел на красные и зеленые огни катеров и лодок, проплывавших подо мной. Их огни подмигивали мне, а гудки словно пытались что-то сказать.

Будто глаза и лица. И голоса. Закрыв лицо руками, я ждал, пока видения исчезнут. Интересно, что бы сказал судья, увидев меня в таком состоянии. Возможно, он усмехнулся бы, поскольку все считают меня крутым, крепким парнем, а я стою здесь, потерянный и опустошенный, с ватными руками.

Он был всего лишь маленький старый судья, с глазами, словно две спелые вишни. С копной седых волос и ангельским голоском, со старческой морщинистой кожей. Но благородство и опыт делали его высшим судиею, выносящим приговор за твои грехи.

Его глаза, смотревшие на меня, говорили больше, чем те слова, с которыми он обращался в зал, переполненный людьми. Он говорил твердо и с горечью, как говорят правые, мудрые люди, обвиняя не правых. С отвращением и ненавистью судья поведал обо мне как об убийце, достойном кары, но которому закон сделать ничего не может, поскольку этот убийца работает по лицензии как частный детектив. Итак, по определению я убийца, но закону не остается ничего иного, как только погрозить мне пальцем.

К черту, пусть тогда государство уничтожит все оружие... Может, он думает, что я должен стоять и звать полицейских на помощь, когда какая-то сволочь готова выпустить в меня пулю?

Если бы все было так просто. Я и раньше проходил подобные процедуры. Но он разбередил мне душу, и всплыло многое из похороненного и забытого прошлого. Он не остановился на этом, сорвал с меня покров и оставил нагим перед самим собой. Ему следовало бы взглянуть вместе со мной на события пятилетней давности и сказать мне, как следует вести себя на войне, где царят сила оружия и непристойное удовольствие от жестокости убийства, санкционированного законом. Да, это был я. И мог бы куда как убедительно об этом рассказать, если бы заговорил. Там, в джунглях, влажных и темных, там, на песчаных берегах, пропитанных запахом разлагающихся мертвых тел, там, среди меркнущих закатов и восходов, исхлестанных пулями, я испробовал вкус смерти и настолько привык к нему, что уже не смог вкушать плоды нормальной цивилизации.

Черт, судья достал меня. Он резал меня живьем на куски, пока я не превратился в ничто, в ком грязи, в подонка. Его кулаки опускались на стол в такт фразам, которыми он, словно очистительными струями, собирался смыть меня в водосток вместе с другим дерьмом, оставив наслаждаться жизнью только хороших и послушных, живущих в чистоте законов.

Однажды я умру, и мир будет награжден моей смертью. Остается только один вопрос: почему я живу и дышу до сих пор?.. Какое есть оправдание моего существования, если во мне нет ничего хорошего? Он вернул мне мою душу со всей накопившейся горечью и тяжестью, ненавистью... Заставил меня убраться, не дав возможности ответить.

Судья начал читать новое дело еще до того, как я успел дойти до выхода из зала. Интересное, кстати, дело, но никто не обратил на это внимания. Все смотрели на меня с таким любопытством, ужасом и презрением, как смотрят люди на грязное, ужасное, необычное существо в клетке зверинца.

Только в глазах у некоторых я смог различить проблеск участия. Пат был в зале. Он подбадривающе кивнул мне, давая понять, что все в порядке, но ведь я был его другом. Однако судья сказал кое-что такое, что Пат и сам пытался говорить мне много раз. Там был также и Питер, слишком старый, чтобы гоняться за горячими новостями, и подбирающий их в зале суда. Он помахал мне с выражением участия. Питер был циником и любил парней такого типа, как я. К тому же я подкинул ему материал для нескольких историй.

Вельда. Очаровательная Вельда. Она поджидала меня у двери и, когда я подошел к ней, подставила губы для поцелуя. Десятки глаз, следящие за мной, мгновенно перекинулись на красавицу в коротком облегающем костюме, реагирующем на каждое движение ее великолепного тела. Глаза всех оценивающе пробежали по ее роскошной фигуре и остановились на лице, красота которого могла удовлетворить самый изысканный вкус. Она слегка откинула голову, тряхнув своими стриженными под мальчика волосами, и послала такой взгляд всем этим добропорядочным господам и седовласому представителю закона, который они долго будут помнить.

Конечно, Вельда была моей. Но сколько же прошло времени, прежде чем я понял, насколько сильно она любит меня, сколько времени! Но теперь я знаю это и уже никогда не забуду. Только одна она была чем-то достойным в моей жизни, и я дорожил этим.

– Пойдем отсюда, Майк, – сказала она. – Я презираю людей недалекого ума.

Мы вышли из здания и сели в мою машину. Она знала, что я не хочу говорить о происходящем, и всю дорогу сидела молча. Когда Вельда выходила из машины возле своего дома, было уже темно и начинался дождь. Она взяла мои руки в свои и слегка сжала их.

– Хорошая выпивка, и ты забудешь об этом. Иногда люди достаточно глупы, чтобы быть благодарными. Позвони мне, когда напьешься, и я заберу тебя.

На этом мы расстались. Она прекрасно знала меня, и ее не беспокоило, что я подумаю. Если даже весь этот чертов мир рухнет на мои плечи, Вельда будет рядом, готовая помочь. Я даже не попрощался с ней, просто захлопнул дверь и включил зажигание.

Нет, я не напился. Дважды я смотрел в зеркало и видел свое отражение, но не был похож на самого себя. Я привык смотреться в зеркало, не думая о том, как я, собственно, выгляжу. Сейчас, глядя в зеркало, я видел себя глазами тех людей в зале суда – этакий здоровенный парень, у которого нет никаких оснований жить в честном, нормальном обществе, как сказал судья.

Я взмок от пота, меня знобило. Может, я любил вкус смерти настолько, что больше мне уже ничего не нравилось? Может, я прогнил изнутри? Почему удача сопутствовала мне, когда я ходил рядом со смертью?

Нет, больше мне не хотелось смотреть в это чертово зеркало. Припарковал автомашину и пошел гулять под дождем. Так я и брел, куря одну сигарету за другой, так попал на мост и теперь стою, облокотившись о парапет, и смотрю на реку, где лодки, словно одушевленные существа, обращаются ко мне, человеку, закрывшему лицо руками в надежде спрятаться от всего мира.

Я убийца. Я легальный убийца. У меня нет оснований для жизни. Да, он именно так и сказал!

Сумасшедшая музыка, которая зачастую звучала у меня в голове с тех пор, как я вернулся из военных закатов и восходов, завладела мною вновь – низкие ритмичные удары, сопровождаемые перезвоном. Гремя все настойчивее, эта музыка перерастала в симфонию сумасшествия и разрушения, пока я, зажав уши руками, не оборвал ее. Теперь раздавалось только легкое позвякивание сотен колокольчиков, которые приглашали поддаться их очарованию. Но я не поддался, и они перешли в глухие, низкие, глубокие звуки одного большого колокола, резонансом отдававшиеся во всем моем существе. Этот звук не прекращался, он звал меня. Я открыл глаза и понял, что это был колокол с парохода на реке. Все встало на свои места, как только я осознал, откуда идет этот звук. А все этот судья, этот чертов белоголовый сукин сын довел меня до такого. Все-таки не такой уж я бесчувственный. Не может же быть все так плохо... А вдруг он был прав?

Пусть он тысячу раз прав, но я до тех пор не успокоюсь, пока сам не найду ответ. Если, конечно, он вообще существует.

Не знаю, как долго я стоял на мосту. В какой-то момент, кажется, после шестой сигареты, туман превратился в белый снег, который лепился к моему лицу и пальто. Вначале снежинки таяли, соприкасаясь с бетонной мостовой и металлическими конструкциями моста, затем снег повалил гуще, одевая все в белое. Через какое-то время все вокруг преобразилось. Фермы моста превратились в огромные сказочные деревья, раскинувшие свои ветви, а сам мост – в лес, населенный белыми чудовищами с резиновыми покрышками вместо ног, несущимися из леса в город. Я отклонился в тень от перекрытия фермы и смотрел на них, постепенно освобождаясь от тяжелых мыслей. Мне было приятно ощущать себя частью этого нереального мира.

Наконец мое напряжение спало. Ушла скованность из пальцев, всеми легкими я вдохнул сигаретный дым так, как любил это делать. Наконец-то я снова мог улыбаться и смотреть на исчезающие вдали корабли. И гудящий во мне колокол был всего лишь речным колоколом, который раздавался неподалеку из темноты.

Я должен взять Вельду и начать все заново в другом, спокойном месте, где нет ни убийств, ни ружей, ни пистолетов. Может быть, мне это и удастся. Это замечательно, стать способным вновь никого ни в чем не подозревать. Быть свободным от ненависти, не охотиться за подонками, которые готовы взорвать мир. Это была бы официальная полицейская работа. Исполнение закона во имя порядка. И никаких грязных дел, никакого дерьма. Вот что сделали со мной снег и тишина. Давно я не чувствовал себя так хорошо, как сейчас. Может, я не так уж испорчен и был убийцей в силу сложившихся обстоятельств. Может, мне вообще не по душе убивать.

Я собирался закурить еще одну сигарету “Лаки страйк” и полез в карман за спичками. Что-то заставило меня насторожиться, и я замер, прислушиваясь, так и не найдя спичек. Дул ветер. На мостовую валил снег. На реке в тумане гудел предупреждающий сигнал. Больше не было ничего. Передернув плечами, я достал спички, оторвал одну и снова услышал слабые назойливые звуки, уносимые ветром и различаемые яснее, когда тот стихал. Неровные шаги спешащего человека, заглушаемые снежным покровом. Я готов был зажечь спичку, когда понял, что человек пытается бежать из последних сил. Звуки шагов становились все ближе и ближе, пока я не увидел призрачную фигуру метрах в пяти от себя. Оказалось, что это девушка, закутанная в пальто с поднятым воротником. Она ухватилась за поручни, но руки ее соскользнули, и она упала лицом на тротуар. Она попыталась подняться, чтобы снова бежать, но силы оставили ее. Она глубоко и тяжело дышала, вместе с дыханием вырывались рыдания, сотрясавшие все ее тело.

Мне приходилось видеть испуганных людей и раньше, но такого выражения страха я не встречал никогда.

Она упала всего в нескольких шагах от меня, и я, подбежав, поднял ее на ноги и взял под руки. Ее огромные воспаленные глаза были полны слез. Она лишь коротко взглянула на меня и выдохнула:

– Господи... о нет, пожалуйста!

– Успокойся, девочка, успокойся, – сказал я и прислонил ее к парапету.

Ее глаза сквозь слезы изучающе бегали по моему лицу, с трудом стараясь рассмотреть меня яснее. Она хотела что-то сказать; но я остановил ее:

– Не надо слов, детка. Позже будет много времени для этого. А сейчас успокойся, никто не собирается причинить тебе вреда.

Вдруг что-то насторожило ее, она вздрогнула и, повернув голову, уставилась в ту сторону, откуда появилась. Я услышал шаги, уверенные и неторопливые, словно идущий знал, что настигнет свою цель, и очень скоро. Я тихо зарычал, глаза прищурились, всматриваясь в темноту. Ты можешь иметь женщину, ты можешь сделать ее жизнь чертовски несчастной, но доводить ее до смертельного испуга – это уж слишком. Этого я не могу позволить.

Она так сильно дрожала, что мне пришлось обхватить ее за плечи и прижать к себе. Я видел ее губы, которые пытались что-то произнести, но от испуга она не могла вымолвить ни слова.

Я потянул ее за собой, оттолкнув от парапета:

– Пойдем, мы сейчас во всем разберемся. Она была слишком слаба, чтобы сопротивляться. Я обнял ее за плечи, и мы пошли навстречу раздававшимся шагам.

Он появился из снежной пелены, приземистый, крепкий парень в длинном пальто, перехваченном поясом. Шляпа была сильно сдвинута набок, и даже с этого расстояния я видел его улыбку. Руки его были засунуты в карманы пальто, шел он походкой пижона. Увидев нас, парень ничуть не удивился, только одна бровь его слегка приподнялась, но это было все. Конечно, в кармане пальто он держал пистолет, и дуло было направлено в меня.

Мне не нужно было объяснять, что это именно он. Мне даже не нужно было замечать, что он вооружен. Достаточно было только почувствовать, как сжалось объятое ужасом тело девушки, чтобы все понять и обо веем догадаться. Думаю, мое лицо выражало все мои мысли и намерения, но парня, казалось, это не беспокоило. Он шевельнул рукой в кармане, и теперь я знал наверняка, что он сжимает в ней пистолет. Его голос, густой и отрывистый, очень подходил к его фигуре.

– Не так уж легко быть героем. Совсем не легко. – Его толстые губы искривились в усмешке.

По его разумению, все было очень просто и обычно, это слышалось в каждой его интонации. Девчонка бежала по мосту и встретила случайного прохожего. Ее мольба о защите, готовность мужчины помочь ей, но ведь не ценой собственной жизни, когда он увидит пистолет. Парень и не представлял себе, что все обстоит иначе. Еще шире улыбнувшись, он резко сказал:

– Так теперь завтра утром они найдут здесь вас двоих. – Глаза его светились холодным блеском.

Он был слишком самонадеян и видел лишь полное свое преимущество в этой ситуации. Если бы он всмотрелся в меня повнимательней, то, наверное, смог бы понять выражение моих глаз. Может быть, увидел, что я тоже крутой парень и знаю – он не станет портить свое хорошее пальто, стреляя через карман. Такой тип предпочтет вынуть пистолет, когда это станет действительно необходимо.

Но я не дал ему этой возможности. Я только шевельнул рукой и, еще до того как он успел выдернуть пистолет, уже сжимал в ладони свой пистолет 45-го калибра со снятым предохранителем и взведенным бойком. Только одну секунду дал я ему на осознание близкой смерти и затем стер выстрелом выражение с его лица.

Прежде чем я засунул пистолет назад в кобуру, девчонка отскочила от меня и, откинувшись назад, прижалась спиной к парапету. Ее глаза смотрели ясно. Они пробежали по телу на земле, по пистолету в моей руке и по моему лицу. Она закричала. Господи Боже, как она закричала. Она кричала так, словно я был чудовищем, вылезшим из бездны. Сквозь крик вырвались слезы:

– Ты... один из них... Нет, это все! Я понял, что она собирается сделать, и попытался схватить ее, но страшное возбуждение придало ей силы, достаточной, чтобы повернуться и перевалиться через парапет. Я лишь почувствовал, как ее тело ускользает из моих рук, остался только зажатый в пальцах клочок пальто, в то время как ее скрыл белый саван за мостом.

Боже, Боже, что произошло? Я вцепился в поручни парапета, уставившись ей вслед. Три сотни футов высоты. Маленькая глупышка, она не должна была этого делать! Она была в безопасности! Ей нечего было больше бояться, неужели она не поняла этого? Я кричал это во всю силу своих легких, и никого не было, кто мог бы услышать меня. Я кричал это мертвому телу, лежащему на мостовой. Когда я оторвался от поручня, то дрожал, словно лист на ветру.

Все из-за этой толстой сволочи, распростертой на снегу. Я стал с силой пинать его ногами, пока он не перевернулся лицом вниз.

Итак, я сделал это снова. Убил еще одного человека. Сейчас я мог бы стоять в зале суда перед судьей с белыми волосами и голосом ангела, позволить ему вынуть мою душу для всеобщего обозрения и вновь запачкать ее черной краской.

Покой и тишина – это было великолепно! Но я должен осознать, что происходит в моей голове. А ведь этот парень мог сделать в ней приличную дырку. Эта толстая свинья шла мне навстречу, держа наготове свой пистолет и рассчитывая разделаться со мной. Судя по всему, его ничто не волновало и он готов был спокойно отправить двух человек на тот свет не моргнув глазом. Однако он частично добился того, что хотел: девушка мертва. Он относился к той породе подонков, которые потешаются назавтра, прочитав о случившемся в газетах. А может, предполагалось, что он и есть тот самый очистительный поток, который смоет меня в сточную канаву со всей остальной сволочью?

По-вашему, судья, я лишь вонючий ублюдок, убийца. Но сейчас я вновь оказался первым, смерть обошла меня стороной, оставив жить. Жить, чтобы делать то, что я делал раньше, потому что у меня есть тренированные глаза и руки, которые сами знают, что делать, когда я еще не успеваю подумать. Мне наплевать, что вы делаете с моей душой, это зашло слишком далеко. Пошлите себя сами к черту, судья! Давайте посмеемся вдоволь. Я вывернул карманы его пальто и переложил его ключи и бумажник в свой карман. Сорвал все этикетки с его одежды, ногой расчистил тротуар от снега и стал тереть подушечки его пальцев о шершавый цемент, пока не стер с них всю кожу. Когда я закончил, он выглядел, словно потрепанное пугало. Затем я подхватил тело, поднял его и с трудом перевалил через перила моста и, когда через несколько секунд до меня дошел звук всплеска, улыбнулся. Ногой спихнул с моста его шляпу и пистолет. Мне даже не надо было искать пулю. Она лежала тут же, на ровном слое блестящего снега. Я отправил ее ногой вслед за пистолетом. Ну а теперь пусть попытаются его найти. Пусть попробуют узнать, кто это был и как все получилось. Пусть для всех будет потеха.

С этим было покончено, и я закурил сигарету. Снег продолжал мягко падать, закрывая следы и темное пятно, оставленное телом. Он почти засыпал лоскут от пальто девчонки. Я осторожно взял его, стряхнул снег и засунул в карман.

Теперь в тишине раздавались только мои шаги. Я возвращался с моста назад в город, убеждая себя в том, что сделал все правильно. Я таков, каков есть, и был бы таким, даже не будь войны. Я был прав, а все не правы. Полицейская машина, завывая сиреной, промчалась, обгоняя меня. Я почти не придал этому значения. Видимо, это была случайная машина. Они не были, не могли быть на мосту, когда все это произошло, там не было ни одной машины в это время. А если они и были, черт с ними.

Я дошел до города и, повернувшись еще раз, бросил взгляд на стальную громаду моста, вздымающуюся к небу. Нет, вряд ли, никто не пошел бы по мосту в такую ночь, как эта.

Глава 2

Я решил не ехать домой, а поехал в контору, уселся в большое кожаное кресло за столом и начал пить. Я пил, но не пьянел. Мой пистолет лежал у меня на ладони, вычищенный и полностью заряженный. Я смотрел на него так, словно он являлся частью меня самого. Скольких людей он отправил на тот свет? Мне не хотелось думать о прошлом, мой мозг был измучен: я засунул пистолет в ремни под руку и уснул. Мне снилось, что судья с белыми волосами и глазами, словно две спелые вишни, тыкал в меня пальцем, приказывая мне самому отправиться на тот свет. Я будто бы выхватил свой пистолет и пытался из него стрелять, все время нажимая на спуск, но пистолет никак не стрелял – одна осечка шла за другой. Только с каждым щелчком курка дьявольские голоса смеялись все громче и громче, и я бросил пистолет в судью, но он не отделился от ладони, он как бы прирос к ней, став ее продолжением, частью меня самого.

Ключ тихо щелкнул, поворачиваясь в двери кабинета, и этот щелчок разбудил меня. Несмотря на весь кошмар борьбы и движений во сне, я не изменил позы и только поднял голову, посмотрев на Вельду. Она заметила меня только тогда, когда стала класть почту на стол. На секунду Вельда испуганно замерла, затем, расслабившись, улыбнулась.

– Ты так напугал меня, Майк. – Она помолчала и спросила, поджав губы:

– Ты рано пришел?

– Я вовсе не уходил домой, детка.

– О, я надеялась, что ты позвонишь мне, не ложилась допоздна.

– Я не смог напиться.

– Не смог?

– Не смог.

Вельда нахмурилась. Она, видимо, хотела что-то сказать на мой счет, но промолчала. В рабочее время она относилась ко мне как к своему боссу. Я был ее начальником, она моей секретаршей. Очень красивой секретаршей. Я чертовски любил ее, но она не знала об этом и все еще оставалась частью моего офиса. Наконец она решила сменить гнев на милость и украсила мой кабинет своей очаровательной улыбкой, продолжая раскладывать почту на столе. Затем повернулась и направилась в приемную.

– Вельда...

Ее рука замерла на ручке двери, и, повернув голову, она посмотрела через плечо на меня:

– Да, Майк?

– Подойди сюда. – Я поднялся с кресла и сел на край стола, постукивая мундштуком сигареты по ногтю большого пальца. – Что я за парень, Вельда?

Ее глаза, казалось, прочитали мои мысли, и в них появилось недовольство. На какое-то мгновение улыбка сошла с ее губ и на лице проступило выражение, которое я видел у нее только однажды.

– Майк... этот судья – свинья. Ты нормальный парень.

– Откуда ты это знаешь? – Я сжал сигарету губами и закурил.

Вельда стояла, твердо расставив ноги и опустив руки по бедрам, словно мужчина. Ее грудь поднималась и опускалась чуть чаще, чем обычно, натягивая тонкую ткань платья.

– Иногда я люблю тебя чуть меньше, иногда чуть больше, но чаще чуть больше, чем следует. Ты хочешь, чтобы я это сказала?

– Нет. – Я выпустил целое облако дыма и уставился в потолок.

– Если бы ты был совсем не прав, я бы тебя не смогла любить.

– Расскажи мне обо мне. Скажи, что говорят другие люди.

– Зачем? Ты так же прекрасно это знаешь, как и я. Ты читаешь газеты. Когда все идет нормально, ты герой. Когда ты не прав, то просто удачливый убийца. Почему бы тебе не спросить тех, кто ведет счет твоим делам, тех, кто действительно знает все о тебе? Почему не спросишь Пата? Он думает, что ты отличный полицейский. Спроси гангстеров, которые стараются не попадаться тебе на пути. Они ответят тебе то же... если ты сможешь их поймать.

Я бросил окурок в металлическую корзину.

– Да, конечно, они скажут мне. Ты знаешь, почему я не могу схватить их, Вельда? Почему они больше смерти боятся попасться мне на пути? Я тебе скажу почему. Они прекрасно знают, что я такой же, как и они... даже хуже, и я прикрыт законом.

Она протянула руку и провела ею по моим волосам.

– Майк, ты такой крепкий и сильный парень и можешь наплевать на то, что говорят люди. Ведь они только люди, людишки с куриными мозгами, забудь ты все это!

– Но их слишком много.

– Забудь!

– Помоги мне! – попросил я.

Она бросилась в мои объятия, и я прижал ее к себе, чтобы почувствовать тепло ее тела. Влажные нежные губы коснулись моих губ, и я обо всем забыл. Прошло какое-то время, и я тихонько оттолкнул Вельду от себя, продолжая держать ее руки в своих и представляя, как бы все было, стань мы близки. Немного погодя я смог улыбнуться, вновь улыбнуться, как раньше. Женщина может без слов заставить мужчину почувствовать себя полноценным человеком и забыть слова, которые ему наговорили.

– Ты принесла газеты?

– Они на моем столе.

Мы вместе вышли в приемную. На столе лежали бульварная газета в четверть листа и солидная в полный лист. Бульварная газета была раскрыта на странице хроники из зала суда. Там была помещена моя фотография. В другой газете обо мне было написано побольше, но моей фотографии не было.

Не обращая внимания на статьи, посвященные моему делу, я быстро стал просматривать страницы газет, ища нечто другое. Вельда, заинтригованная моим поведением, внимательно всматривалась в перелистываемые страницы из-за моей спины. Но того, что я искал, в газетах не было. Ни малейшего упоминания о двух телах, найденных в реке.

– Что ты ищешь, Майк?

Я отрицательно покачал головой:

– Ничего, просто ищу возможных клиентов. Она, конечно, не поверила мне.

– Если ты ищешь клиентов, то есть несколько прекрасных предложений в письмах, они ждут твоего ответа.

– Как у нас с финансами, Вельда? – не глядя ей в глаза, спросил я.

– Все в порядке, по двум счетам вчера были получены деньги, а все наши счета оплачены. А в чем, собственно, дело?

– Тогда, может, я возьму отпуск и отдохну?

– От чего?

– От платной работы. Я чертовски устал чувствовать себя нанятым.

– А что буду делать я, подумай?

– Я и думаю. Ты также можешь взять отпуск, если, конечно, хочешь.

Она потянула меня за локоть и повернула к себе, наши глаза встретились.

– Майк, ты думаешь не о развлечениях на пляже, не морочь мне голову.

– Вот как? – Я постарался изобразить удивление.

– Конечно.

Она вынула сигарету из моего рта, сделала затяжку и вновь вставила ее мне в губы. Глаза неотрывно следили за мной.

– Майк, не надо дурачить меня, пожалуйста. Хочешь, говори мне, хочешь, нет, но не оставляй меня, отделавшись извинением. Что у тебя на уме, Майк?

Я сжал губы.

– Ты не поверишь тому, что я скажу тебе.

– Поверю.

Она так искренне и открыто сказала это, с такой верой в меня, что я ответил:

– Я хочу попробовать найти себя, Вельда. Она, должно быть, поняла, что происходит. Я сказал ей эти слова спокойно, почти ласково, и она поверила мне.

– Хорошо, Майк, – произнесла она. – Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти.

Я предложил ей сигарету и вернулся в свой кабинет. Интересно, насколько проницательно женщина может понимать мысли мужчины? Как можно без слов понять, что самые обычные вещи вдруг становятся для тебя такими важными? Что это, что дает им возможность выглядеть так, как будто они знают суть твоей проблемы и знают, как решить ее, но молчат, понимая, что ты должен открыть это для себя сам.

Я снова сел в то же кресло и вывалил на стол все, что собрал в карман ночью: ключи, бумажник, немного мелочи. Два ключа были от автомобиля. Один ключ был обычным, для входной двери, другой – от чемоданного замка и еще один либо от висячего замка, либо еще от одной квартиры.

Если я и надеялся найти что-либо в бумажнике, то ошибся. Там лежало шесть пятидолларовых бумажек и две долларовые, блок трехцветных марок, а в другом отделении маленькая карточка-календарь. Еще в одном отделении была простая зеленая, без всяких надписей, карточка с неровно обрезанными краями.

Ну что ж, и этого было достаточно. Хотя бумажник был не новым, толстяк не желал, чтобы кто-то мог установить его имя. Да, было предостаточно всего, над чем нужно подумать. Я откинулся на спинку кресла и стал размышлять, уставившись на бумажник из телячьей кожи. Вас бы подобное зрелище тоже заставило задуматься. Хотите проверить, возьмите свой бумажник и посмотрите на его содержимое.

Взглянув очередной раз на лежащие передо мной на столе предметы, я вдруг вспомнил о том, что положил в другой карман своего пальто. Я выложил на стол довольно большой лоскут твидовой ткани, невольно оторванный мной от пальто девушки. Видимо, я схватил ее, пытаясь удержать над мостом, и в руках у меня остался лоскут с боковым карманом. Больше из любопытства, чем преднамеренно, я засунул руку в карман и вытащил оттуда помятую пачку сигарет.

"Она даже не смогла напоследок покурить”, – подумал я. Ведь и преступники, осужденные на смерть, могут покурить перед казнью. Она не смогла. Только раз взглянула мне в лицо, и увиденное заставило ее захлебнуться криком и, собрав все силы, броситься через перила в реку.

Что же такое сидит у меня внутри и выходит наружу в подобные моменты? Что хорошего от того, что я живу? Почему я сначала спускаю курок, а затем разрываю свою душу на части?

Пачка влажным комом лежала у меня на ладони – пахнущие табаком и смертью сигареты, упаковка, целлофан. Я с силой сжал пальцы, и сквозь прорвавшуюся под ногтями пачку вдруг проступило что-то зеленое.

В пачку сигарет была засунута еще одна чертова зеленая карточка со странным образом обрезанными краями.

Два убийства. Две зеленые карточки. Или, наоборот, две зеленые карточки, два убийства. Что же считать первым? Зеленые карточки – символ смерти. Убийство и обрезанные края. Два убийства. Первое – толстяк. Из-за него и девчонка погибла, не важно как, но он хотел ее убить. Это ясно. В конце концов то, чего он хотел, случилось. Итак, я убил этого парня. Я был убийцей точь-в-точь, как они говорили, только у меня другое мнение. Я не убийца, а убил его потому, что обстоятельства вынудили меня. Интересно, как бы отнесся закон к этому случаю, смогли бы они сейчас уяснить эту разницу. Нет, я обязан быть осторожным и должен был сделать все так, как сделал. Конечно, можно было вызвать полицию. Они бы начали все выяснять, провели медицинскую экспертизу, завели бы дело, передали в суд, и я бы вновь был отдан на осуждение толпе. Нет, я сделал все ловко, правильно, и даже если тела будут найдены, никто не сможет предъявить мне прямого обвинения. Но я убил его не потому, что чувствовал свою безнаказанность. Нет, вовсе не потому. Я просто не мог позволить ему убить меня, и этим тупицам я тоже не позволю разделаться со мной. Пошли они все к черту, с их судьями, присяжными и всем остальным. Я до омерзения устал играть в их игры. К черту все их угрозы, я как-нибудь разберусь сам. Мне нравится работать и жить под угрозой смерти. Жаль, что нет специального ведомства с названием “Смерть”, пусть бы они узнали, что я их посылаю к черту.

Я достал зеленую карточку из пачки сигарет и приложил ее к первой, вынутой из бумажника. Они были словно близнецы. Я спрятал их в карман, взял пальто, шляпу и, уходя из офиса, осторожно прикрыл дверь.

Немного погодя, примерно в начале одиннадцатого, я вышел из машины у большого кирпичного дома. Здесь происходили незримые события, которые превращали просто людей в полицейских или преступников. Машина, припаркованная перед моей, была служебным седаном судьи. Я выкурил целую сигарету, прежде чем решил все же пойти к Пату, даже если придется встретиться с судьей. Мне следовало подождать еще хотя бы минуту. Только я взялся за ручку двери, как она открылась и судья оказался передо мной. Он вздрогнул, словно его обдало холодом. Какое-то подобие улыбки появилось на его лице.