Текст книги "Саксофон Гавриила"

Автор книги: Михаил Земсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Да. Однажды он провёл со мной сеанс. Но это было ужасно и очень тяжело. Я больше не стала повторять.

– Ты попала в неприятное воспоминание из прошлого или тебе физически тяжело было?

– И то, и другое. В результате у меня случился приступ удушья – аллергического или психосоматического, не знаю – и Игорь Иванович экстренно вывел меня из состояния гипноза. Больше я в гипноз никогда не погружалась. Но Игорь Иванович помог мне в некоторых других вопросах. Он очень хороший психотерапевт.

– Приступов удушья у тебя больше не было?

– Нет.

– Какое это было воспоминание из прошлого? Или не хочешь рассказывать?

– Не хочу и не буду. Даже неприятно, что вообще вспомнила об этом. Какой-то вечер глупых воспоминаний сегодня… – Лена задумчиво отодвинула тарелку. – Знаешь, мне иногда кажется, что какая-то часть твоей сущности хочет моей смерти.

Я чуть не подавился:

– Что ты имеешь в виду?

– Это, наверное, нормально. Я читала в одной книжке по психологии, что у каждого человека бывают моменты, когда он желает смерти даже самым близким родственникам. Непроизвольно, конечно. По-моему, даже какой-то термин есть в психологии. Во всяком случае, у меня тоже бывали моменты, когда я желала твоей смерти.

Я ничего не ответил. Подумал, что Лена, наверное, права. Тем более, если даже в книжках по психологии такое написано. Во всяком случае, если быть честным с собой, я тоже иногда вдруг представлял, что было бы, если Лена умерла, и эта мысль не повергала меня в ужас, а, наоборот, где-то внутри на неё откликалось непонятное чувство то ли любопытства, то ли странного удовлетворения. Откликалось слабо, почти незаметно, но достаточно для того, чтобы его уловить; уловить и отмахнуться. Прислушиваться к нему внимательнее было страшно.

– И ещё в этой части твоей сущности я чувствую что-то от своей мамы – неопределённо, как в тумане. Как будто она там прячется, и, возможно, руководит тобой.

Зазвонил мой мобильный телефон. Я вздрогнул от неожиданности. Вытащив его из кармана, увидел на экране «Акрам». «Черт, этого ещё не хватало…» Почти забыв о том, что мы с Акрамом договаривались о поездке к плохим парням, обидевшим Машу, я замер в ступоре.

– Кто это? Почему ты не отвечаешь? – Лена как ни в чем ни бывало махнула пальчиком с красным ногтем в сторону моего мобильника.

– М-м… Акрам. Просто у нас с тобой важный разговор… Не хочется его прерывать… – Пробормотал я.

– Ответь, это же твой друг. Наверное, он все-таки хороший человек. Если бы только не напоминал мне папашу… У нас бы и этого разговора сегодня не случилось, – добродушно усмехнулась она.

Я нажал на кнопку.

– Привет. – Глухой голос Акрама.

– Привет. Как дела? – Я, наоборот, говорил громче и развязнее обычного.

– Хорошо. Готов ехать.

– Да, хорошо. Только, знаешь, у меня тут сейчас не получается. Появились кое-какие дела. Давай завтра.

– М-м… – В низком сонорном звуке в нос слышалось недоумение. Но после этого затяжного «м» глухая невозмутимость вернулась в его голос, – хорошо, давай завтра.

– Отлично, – вздохнул я с облегчением. – Позвоню тебе.

– Что такое? – Спросила Лена.

– Акрам звал пиво попить.

– В принципе, можно попозже. Почему ты соврал ему, что у тебя дела, а не сказал, что со мной?

– Ну… – Я неопределённо поднял руку. – Что ты пристаёшь, «почему» да «почему»? Сама тут какие-то ужасы рассказываешь, что я хочу тебя убить, а твоя мама мной управляет, и хочешь ещё, чтобы я в это время спокойно разговаривал по телефону…

– Да, – вздохнула Лена, – я что-то много всего вывалила на тебя сегодня. Сама не знаю, почему…

Не дослушав фразу, я перегнулся через стол и поцеловал её в губы. Она с готовностью ответила на поцелуй. Усевшись на место, я взял её за руку. Некоторое время мы молчали, потом Лена прервала паузу:

– Да, сама не знаю, почему… Теперь ты расскажи мне что-нибудь, – она подняла на меня глаза.

– Мой отец… – Я посмотрел поверх Лены на бразильские попы в телевизоре и подумал о том, почему у меня вырвались эти слова «мой отец». Ведь я вовсе не собирался их говорить…

7

Раз… два… три… четыре… пять… Щелчок пальцев.

– Сейчас ты снова попадаешь в один из важных дней своей прошлой жизни. Посмотри на свои ноги. Во что они обуты?

– Я обут в сандалии.

– Хорошо. Посмотри вокруг. Что ты видишь?

– Бородатых мужчин. Это мои братья. Не родные. Сыновья отца от прежнего брака. Здесь же отец. Он стоит передо мной и протягивает мне нож. Другой рукой он держит ягнёнка. Отец хочет, чтобы я убил ягнёнка и разделал его для приготовления пищи. Я беру нож, но не хочу убивать. Я отворачиваюсь, иду за большой камень, сажусь на землю. Ягнёнок прибегает ко мне. Я беру в ладони его тёплую мордочку с постоянно двигающимися губами, которые продолжают что-то жевать. Он испуганно пятится, отходит на пару шагов. Я думаю о том, что наверное неплохо быть бараном и не нести ответственность – ни за свою жизнь, ни за свою смерть. Быть простым и безобидным, ничего не желать и не причинять никому зла. А Господу ведь все одинаково дороги – и я, и агнец. И агнец в Его владениях имеет свою лужайку, и так же наслаждается жизнью в райском саду. Только, в отличие от человека, он никогда не грешил, не изгонялся из сада. Ко мне подходит отец, смотрит на меня.

– Ты почему ничего не делаешь? Разве не сказал я тебе разделать это животное? – Сердито говорит он. – Вот наказание моё!

Я иду прочь, ягнёнок – за мной. Отец поднимает с земли полено и бросает в меня. Я не хочу уклоняться. Полено острым краем задевает мой висок и сдирает кожу. По виску течёт что-то тёплое. Брызнувшие из моих глаз слезы смешиваются с кровью. Я хватаю ягнёнка за голову и резким сильным движением перерезаю ему горло. Капли моей крови на земле смешиваются с его кровью. Я плачу, но продолжаю вонзать нож в тело ягнёнка.

– Хорошо, хорошо… Давай теперь немного изменим эту ситуацию. Убийство живого существа всегда является психологической травмой для подростка. Но в то же время это определённая архетипическая модель инициации, некое символическое действие, которое превращает ребёнка в мужчину, даже если оно происходит в повседневной жизни для удовлетворения какой-то бытовой потребности. Роль отца в этой модели – стать проводником для сына во взрослый мир. Здесь важно абсолютное доверие между сыном и отцом. Посмотри на отца и поблагодари его за то, что именно он рядом с тобой в этот важный для тебя момент. За то, что он помогает тебе пройти через инициацию и стать мужчиной. – Игорь Иванович замолчал, выдержал паузу, – поблагодарил?

– Да, – неуверенно ответил я.

– Ты испытываешь огромную благодарность ему за это, – повторил Игорь Иванович. – И именно чувство благодарности вызывает в тебе доверие к отцу. Твоё доверие позволяет тебе полностью положиться на него и следовать его примеру и указаниям. Сейчас пока ещё он несёт ответственность за все, что ты делаешь. Ты готов следовать его примеру и указаниям?

– Да, – снова тихо произнёс я.

– Отец передаёт тебе нож, и ты с благодарностью принимаешь его. Принял?

– Да.

– Отец передаёт тебе ягнёнка и показывает, что и как нужно сделать, чтобы смерть его была быстрой и немучительной. Ты следуешь инструкциям отца и быстрым уверенным движением убиваешь животное. Твоя инициация проходит успешно. Отец и братья довольны тобой. Они поздравляют тебя, хлопают по плечу, обнимают, жмут руки и другими традиционными способами демонстрируют мужскую солидарность. Теперь ты стал мужчиной. Ты благодарен за это своему отцу, как проводнику во взрослую жизнь, как человеку, который инициировал тебя в мужчины. Что ты говоришь ему?

– Отец, я благодарен тебе за то, что ты стал моим проводником во взрослую жизнь.

– Отлично. Сейчас ты доволен этой ситуацией и твоей ролью в ней?

– Да.

– Хорошо. И теперь мы оставляем эту ситуацию и переносимся во времени в другой важный для тебя момент прошлой жизни. Раз, два, три, четыре, пять…

Щелчок пальцев.

– Посмотри на свои ноги. Во что ты обут?

– Я обут в сандалии.

– Хорошо. Посмотри вокруг. Что ты видишь?

– Я вижу холмы и наше селение невдалеке.

– Есть ли кто-нибудь из людей около тебя?

– Да. Передо мной сидит старик в большом тёмном тюрбане. Очень большой тюрбан – раза в три больше его маленькой сухой головы.

– Кем тебе приходится этот старик?

– Никем. Он чужестранец. Пришёл в наше селение с Востока. Ему никто не предоставил кров, и он или ночует под открытым небом, или возвращается за тот холм, из-за которого пришёл. Странно, мне кажется, что я знал его раньше. Сейчас, глядя на него, я почему-то вспоминаю Акрама, своего друга из нынешней жизни. Я чувствую симпатию к этому старику. Он любит петь и играть на странном ударном инструменте, состоящем из двух маленьких, соединённых нитью, медных тарелочек. Мы с ним немного сдружились за те несколько дней, что он провёл около нашего селения. Сейчас мы сидим на земле, друг напротив друга. Он достаёт небольшой мешочек и подмигивает мне. Показывает что-то жестом, сжав руку в кулак и отогнув мизинец и большой палец. Я не понимаю его. Он высыпает из мешочка на ладонь щепотку порошка и протягивает мне. Знаком показывает открыть рот. Я открываю, и он ловко, ногтем большого пальца, ссыпает мне на язык странно пахнущую смесь. Она сладко-горькая на вкус. Я проглатываю её. Чужеземец довольно смеётся. Снова подмигивает мне своим чёрным глазом, и сам тоже глотает щепотку. Потом ложится на землю и нахлобучивает тюрбан на глаза. Чему-то смеётся. Показывает мне палец, и опять смеётся. Я тоже ложусь на землю. Он достаёт свой музыкальный инструмент и начинает мелодично звенеть тарелочками, качая из стороны в сторону головой и продолжая улыбаться. Я смотрю на медные тарелочки, мне нравится их нежный звон. И мне нравится, как они выглядят. Они красновато-бурого цвета, колышутся после каждого удара. Постепенно красновато-бурый цвет светлеет, становится оранжевым, потом жёлтым, и медные тарелочки превращаются в золотые дороги. Эти дороги ведут к тюрбану чужестранца, превратившемуся в огромный, сияющий светом, храм. Вокруг храма – поля с чудесными цветами и порхающими над ними ангелами. Я понимаю, что это – Небесное Царство. В храме, в столпе света, сидит Он, сияющий золотом. Он ничего не говорит, но я понимаю все без слов. Я взлетаю, приближаюсь к Нему и касаюсь Его золотой руки, и в тот же миг сам весь наполняюсь золотом и превращаюсь в Него. Я вхожу в Его тело и заполняю Его собой полностью. Теперь уже я восседаю на золотом троне, и я огромен. Я знаю все. Жизнь каждой былинки на Земле. У каждой былинки своё движение, и в этом заключается прекрасный порядок, смысл и радость. Я знаю, что восседаю на троне уже вечность, и буду так же властвовать на нем до конца времён. Пока длится эта вечность, я чувствую, как золотые ножки трона начинают медленно осыпаться вниз. Трон разрушается, опадая тяжёлыми золотыми слитками. Вслед за троном моя золотая плоть точно так же начинает осыпаться вниз маленькими кусками, улетающими в бездну. Немного больно и холодно. Сияющие части моего тела, исчезнувшие в бездне, падают на землю и снова сливаются в единое целое. Я вижу смеющегося старика-чужестранца, показывающего мне указательный палец.

Я думаю о смысле этого невероятного откровения. Если я – золотая плоть от Его золотой плоти – значит, я – Его сын. И мой небесный отец хочет, чтобы я стал таким же, как Он. Он хочет, чтобы я занял Его место. Он хочет, чтобы я выполнял Его волю и звал всех в Его царство. Меня знобит, я дрожу всем телом. Неуверенно поднимаюсь на ноги. Меня всего трясёт. Приходит ясное осознание того, что именно в эту минуту вся жизнь моя переменилась. Как будто до этой минуты я спал, и только теперь проснулся и начал ощущать окружающий мир и себя. Новый мир и новый я так реальны и так ярки, что захватывает дух. Прошлая жизнь, точно так же, как ночной сон после пробуждения, начинает быстро забываться. Старик тянет меня за рукав вниз. Он хочет, чтобы я снова сел. Мне трудно стоять на ногах, но я не хочу садиться. Старик злится, что-то лопочет на своём непонятном языке, безумно вращает глазами и снова тянет меня за рукав, чтобы я опустился на землю. Его огромный тёмный тюрбан на голове качается из стороны в сторону – так и кажется, что он сейчас свалится. Я улыбаюсь. Чувствую золотого Бога-отца везде вокруг и безграничную любовь, которой Он наполняет мир. Я улыбаюсь и свидетельствую эту любовь. Ко мне приходит откровение, что если Бог-отец на небе являет любовь, то я здесь на Земле нужен, чтобы свидетельствовать эту любовь. Старик продолжает бормотать, пытается подняться на ноги, но как мешок валится на бок. Тюрбан наконец спадает с его головы. На маленькой, тёмной и сухой, макушке – несколько чёрных волосков. Я помогаю ему подняться с земли, удивлённый тем, что силы так неожиданно его оставили, и он не может удержаться на ногах. Старик, в свою очередь, как будто удивлён тем, что я могу стоять в полный рост и у меня есть силы помочь ему. Он удивлённо поднимает брови, его глаза становятся круглыми. Он восторженно покачивает головой, хлопает меня по плечу и смеётся. Потом видит на земле выпавший из чалмы небольшой мешочек, поднимает его, вручает мне и смеётся. В мешочке – порошок.

– Хорошо. Точнее, нехорошо, – с озабоченной хрипотцой в голосе проговорил Игорь Иванович. – Иностранец развращает юношу примитивным подсаживанием на наркотики, которое наверняка задало модель зависимости в последующих жизнях. Ну ничего, мы это исправим. Теперь мы немного изменим эту ситуацию в твою пользу. Вы сидите с иностранцем на земле. Иностранец протягивает тебе мешочек. Прежде чем брать его, задумайся, почему иностранец бесплатно угощает тебя? Что он делает в твоей стране? Почему в твоём селении никто не предоставил ему кров? И почему он, несмотря на это, не торопится уходить из селения, а хочет тебя чем-то угостить? Это все очень странно, и у тебя возникают закономерные подозрения. Ты чувствуешь подозрение?

– Да, – ответил я.

– Хорошо. Поэтому, когда он протягивает тебе мешочек с подозрительным веществом с предложением попробовать, ты уверенно отстраняешь его руку, встаёшь и уходишь.

Игорь Иванович замолчал.

Я смотрел на забавного добродушного старика, показывавшего мне мешочек. Мне не хотелось отстранять его руку, вставать и уходить. В его внешности и поведении было нечто очень симпатичное, вызывавшее безоговорочное доверие. Когда Игорь Иванович говорил, подозрение возникло во мне на некоторое время, но потом исчезло. Старик продолжает протягивать мне порошок, подмигивая и подбадривая нелепыми жестами и мимикой, показывая открыть рот. И я разжимаю губы.

– Ты ушёл от старика? – Спросил Игорь Иванович.

Я испуганно закрываю рот. Старик не успевает всыпать мне порошок своим ногтем.

– Нет, – честно признался я. – У меня до сих пор доверие к этому человеку.

– Хорошо, тогда начнём сначала, – в голосе Игоря Ивановича послышались нотки раздражения. – Вы сидите с иностранцем на земле. У иностранца очень недобрые глаза. У него не такой цвет кожи, как у тебя. Он говорит на языке, который непонятен и звучит грубо для тебя. Его одежда и манеры отличаются от того, что принято у твоего народа. От него неприятно пахнет – совсем не так, как от твоих родственников, друзей и знакомых. Он отвратителен и очень неопрятен. И за пазухой его одежды ты вдруг видишь… спрятанный нож! Ты видишь нож?

– Да, я вижу нож, – тихо подтверждаю я.

– Ты понимаешь, что этот человек опасен. Всеми фибрами своей души ты чувствуешь исходящую от него опасность. Чувствуешь? Этот человек чужой и враждебный для тебя.

– Да, чувствую…

– Поэтому, когда он протягивает тебе подозрительную смесь, ты уверенно отстраняешь его руку, встаёшь и уходишь. Быстро и уверенно отстраняешь руку, встаёшь и уходишь… Ушёл?

Старик вдруг становится чем-то похожим на Игоря Ивановича. Я понимаю, что они связаны, и что старик неким образом подчиняется воле Игоря Ивановича. И на самом деле все происходящее – возможно, только постановочная сцена, розыгрыш, в котором старик играет определённую роль. «Ах, так вы договорились…» – я понимаю, что мне нужно сделать так, как говорят, сыграть свою роль, и тогда все благополучно закончится. Я уверенно отстраняю руку старика, встаю и ухожу.

– Я ушёл, – подтвердил я Игорю Ивановичу.

– Отлично. Мы изменили эту важную для тебя ситуацию в лучшую сторону и спасли тебя от необдуманного поступка. Сейчас ты доволен тем как разрешилась эта ситуация?

– Я… Я не уверен… Чувствую какое-то неудовлетворение.

– Кхм, – недовольно кашлянул Игорь Иванович, – да, первоначальный триггер запустил сильный сценарий зависимости на последующие жизни, и все это не хочет теперь тебя отпускать, – негромко и вкрадчиво проговорил он. – Похоже на никотиновую зависимость, но только в психологическом и поведенческом плане. Поэтому тем более важно изменить самое первое действие – убрать триггер, вырвать его с корнем. – Его голос повысился. – Мы это сделали, и ты должен быть доволен тем, как это разрешилось. Мы спасли тебя от роковой ошибки, которая могла разрушить всю твою жизнь и наложить определённую модель поведения на все последующие жизни! Мы освободили тебя от многовековой зависимости! – Свою речь Игорь Иванович закончил в радостном возбуждении. – Так неужели ты недоволен тем, как мы изменили эту ситуацию?!

Я молчал, ожидая продолжения монолога психотерапевта. Но он больше ничего не говорил. Я начал ощущать неловкость в продолжающемся молчании, и, наконец, тихо произнёс:

– Я доволен.

– Ну отлично… – Облегчённо выдохнул Игорь Иванович. – Это значит, что нам пришло время выйти из этой ситуации и из состояния гипноза.

Игорь Иванович выглядел уставшим. Прошло минут десять после окончания сеанса. Он сидел за своим столом и задумчиво вертел в пальцах ручку. Я понимал, что сеанс прошёл не очень удачно, и мне хотелось выяснить, почему.

– Как-то не так прошёл сеанс? – Спросил напрямую.

– Что? – Он бросил на меня колючий взгляд, из которого исчезла обычная томная маслянистость. Я даже вздрогнул. Но уже через секунду темно-карие глаза вновь наполнились томностью. – Нет, все отлично. Интересная ситуация, конечно, попалась. Непростая ситуация. Но все разрешилось отлично. Ты что, у меня двадцать пять лет опыта гипноза, десять из них – регрессивного. Как что-то может быть не так? – Он мелко рассмеялся. – Так что не беспокойся. Я под локоток увожу тебя куда нужно и так же под локоток привожу обратно. Возвращаю куда нужно, но уже обновлённым и счастливым. Все отлично!

Наверное, Игорь Иванович ожидал от меня ответного оптимизма, но, не почувствовав его, вдруг продолжил погрустневшим голосом, запанибратски:

– Если ты вдруг во мне какую усталость чувствуешь или грусть, так это не связано с сеансом. У меня же и свои заботы есть. Я хороший и опытный психотерапевт, можно сказать, выдающийся, но даже самый выдающийся психотерапевт не может быть суперменом, или бэтманом, или там железным человеком. А окружающая жизнь все сложнее. Кредиты эти чёртовы… Дети растут… Выросли уже, а все деньги на что-то нужны то одному, то другому. Жена все с отпуском капает, в Америку к родственникам… В общем жизнь-таки – весёлая штука, – широко улыбнулся он, хлопнув ладонью по столу. – Скучать не даёт. Но ничего, Игорь Иванович своё дело знает. Клиентам своим помогает. Спасает жизни и судьбы! – Как ни крути… А это многого значит. Так ведь, Илья… как по батюшке?

– Владимирович.

– Так ведь, Илья Владимирович?

– Наверное… – смущённо подтвердил я.

– Что-то ещё тебя беспокоит? – Игорь Иванович тепло посмотрел мне в глаза.

– М-м, да, – задумчиво проговорил я. – Одна вещь… Давно уже, в общем… Я чувствую, что во мне как-то очень мало любви. К людям, к миру, вообще как-то… Должен же быть у человека какой-то объём любви внутри, ко всему окружающему. Мне кажется, он у меня такой маленький, этот сосуд.

– Мало любви? А у кого её много? Думаешь, у меня много? Любовь… Это такая штука… Не даётся так просто. И не бывает много. У всех этот сосуд маленький, поверь. Насмотрелся я людей. Так что все с тобой нормально, не беспокойся.

– Спасибо. Честно говоря, это не очень утешает, но…

Игорь Иванович рассмеялся:

– А что делать? Вот, кстати, у меня один клиент был. Тоже философствовали с ним иногда. Он бывший священник, кстати, расстрига отлучённый… У него интересная теория была. Утверждал, что христианство и все остальные религии, когда говорили, что главное – это любовь и любить ближнего, на самом деле пустили этой догмой все человечество по ложному пути. Более того, считал это коварным заговором сил зла и дьявольской ловушкой, в которую попали все мировые религии.

– Что не так с любовью к ближнему?

– То, что это слишком сложно для человека и на самом деле провоцирует его на духовное падение. Как если бы тренер неподготовленного спортсмена, новичка, погнал бегом на Эверест. Подчиняясь тренеру, спортсмен побежит, но, естественно, никогда не доберётся до вершины и только погибнет по пути. В современном уголовном кодексе такой случай могли бы даже квалифицировать как склонение к самоубийству. Это мой клиент так говорил – не я, – усмехнулся Игорь Иванович.

– И что делать? Отказаться от любви?

– Вместо понятия любви он предлагал понятие нежности. Опять же, по его словам, на нынешнем уровне развития человека проявить нежность к ближнему гораздо проще, чем заставить себя полюбить. Любовь более абстрактна и требовательна, а нежность – более проста и конкретна. Нежность можно проявить почти к любому человеку, даже не любя его. Даже испытывая гнев. Нежность может даже не зависеть от внутреннего состояния человека, разума или чувств. Когда же проявишь нежность – если даже искусственно и неискренне – то это уже многое поменяет, и в тебе, и в том, к кому ты её проявил. По его словам, если поменять во всех святых писаниях слово «любовь» на слово «нежность» – через несколько лет мы бы жили в другом мире, почти в раю.

– Да, интересная теория… – тихо проговорил я.

– Согласен, интересная. Я даже думал одно время в психотерапевтической практике её как-нибудь использовать, но потом побоялся – я все же православный человек, а такая теория для православия, как ни крути, ересь.