Текст книги "Тварь непобедимая"

Автор книги: Михаил Тырин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шамановский заметил, что Гриша с недоумением озирается, и усмехнулся.

– Тут у нас как бы подсобное хозяйство, – сказал он. – Растим понемногу четвероногих друзей человека.

– Подсобное хозяйство? – проговорил сбитый с толку Григорий. – Но ведь нам привозят готовые обеды.

– Свое хозяйство тоже нужно иметь, – туманно ответил главный. – Нравятся воспитанницы?

Он склонился над стенкой загона и почесал одну из хрюшек за ухом.

– Знакомься – это Брижит. Рядом – Элизабет, дальше – Патрисия. А вон там Мэрилин, Лайза. С черным ухом – это Софи.

В помещение вошел незнакомый человек в белом комбинезоне, с металлическим чемоданчиком в руке. Он увидел Григория и вопросительно посмотрел на Шамановского.

– Работай, – махнул рукой главный.

Человек разложил чемодан, зазвенел ампулами, приготовил шприц и сделал инъекцию свинье по имени Элизабет. Затем подошел к следующей, сверился с журналом и опять посмотрел на главного.

– Тут пометка – повышенный билирубин в моче, – сообщил он.

– Сейчас разберемся, – проговорил главный и взглянул на Григория. – Ну, давай, вон в ту дверочку. Иди, парень, работай. Вечером зайдешь.

Григорий оказался во дворике. Зеленела молодая трава, светило солнце. Две женщины тщательно выметали дорожку, еще одна красила скамейку. Неподалеку водитель копался в потрохах белого угловатого джипа, который здесь использовали в качестве грузовика.

На фоне ласкового весеннего спокойствия все, увиденное во флигеле, показалось ирреальным. Черт возьми, зачем им свинарник?! Свинья – это животное, более других подходящее для пересадки органов человеку. Ее ткани не так активно отторгаются, поскольку иммунный статус близок к человеческому. Но за все время работы Гриша ни разу даже не услышал слово «пересадка».

И в то же время его начальник, профессор Соломонов, – в прошлом специалист по трансплантации, разработчик иммунодепрессантов. Как тут разобраться?

Единственное, что Гриша мог сказать точно, – в «Золотом роднике» к свиньям относились куда лучше, чем в большинстве городских больниц – к людям.

* * *

В субботу Гриша снова навестил родителей. Он прошел на кухню, где мать и отец готовились обедать, и, не говоря ни слова, положил на стол две стопки купюр, перетянутые резинками.

– Что это? – немного испуганно спросила мать, уставившись на деньги.

– Зарплата, – ответил Гриша. – Это вам.

– Это твоя зарплата? – не поверила мать.

– Не вся, конечно. Я себе тоже оставил.

– Интересно, за что платят такие деньги? – проворчал отец.

– А за то, что утки выношу и клизмы ставлю.

Гриша с огорчением понял, что родителей деньги не порадовали, а скорее испугали. За долгие годы работы на государство они разучились верить, что можно работать честно и при этом зарабатывать достойно.

– Я их не украл, – тихо добавил он.

– Гриша... – растерялась мать. – Ты лучше купил бы себе что-нибудь.

– Я куплю, мама. Мне на все хватит. Я теперь хорошо зарабатываю.

– Спрячь подальше, в буфет, – сказал отец, подвигая обе пачки к матери. Он коснулся их кончиками пальцев, словно боялся испачкаться. Гриша понял, что обижаться незачем. Чужие деньги, а особенно большие, не жгут руки только ворам и кассирам.

– Садись обедать, – добавил отец. – По такому поводу не грех и четвертинку открыть. Слышь, мать?

– Да-да, сейчас принесу.

Родители вроде успокоились, но держались все еще настороженно.

– Дожила, – вздохнула мать, расставляя тарелки. – Собственный ребенок меня кормить начал.

– Ну, так радуйся! – усмехнулся отец.

– Оксану идешь встречать?

– Откуда? – удивился Гриша, отложив ложку.

– Ты разве не знаешь? Она сегодня приезжает, мы с ее мамой разговаривали.

– Я ничего не знаю.

– Теперь знаешь. Сходил бы, встретил.

– Конечно, схожу. – Григорий почувствовал себя жертвой заговора. Все знают то, что касается в первую очередь его, а он – нет. Впрочем, он сразу отмахнулся от этих мыслей. Мало ли что могло быть? Не дозвонилась или не застала...

– Во сколько она будет?

– На шестичасовой электричке. Смотри не опоздай...

* * *

Через час Григорий был на работе. Несмотря на выходной, Донской оказался на месте. Он смотрел телевизор, пил кофе и откровенно скучал.

– Андрей, разреши ненадолго взять дежурную машину – мне нужно Оксану встретить с поезда.

– Только при одном условии, – ответил Донской. – Если ты возьмешь меня в качестве шофера.

– Пожалуйста, но... Зачем?

– Хочу посмотреть на твою любовь. И не бойся, отбивать не стану.

Без пяти шесть они были на вокзале. Донской сел за руль собственного «Мерседеса-320», одолжив для смеха шоферскую фуражку и пиджак с монограммой у дежурного водителя. Он посмеивался, представляя, как Гриша ошарашит свою подругу помпезной встречей.

– Я пошел на перрон, – сказал Гриша, посмотрев в очередной раз на часы.

– Не спеши. Ты когда-нибудь слышал, чтобы поезд пришел раньше времени?

Григорий все же не послушался и пошел встречать электричку. Однако та пришла на другой путь, и, пока он бегал, по перрону уже повалил народ.

Высмотреть Оксану в толпе не удалось. Гриша помчался к троллейбусной остановке, но и там ее не было. Он чуть было не решил, что его подруга не приехала, как вдруг увидел ее на стоянке такси. Гриша с облегчением перевел дыхание.

– Привет, – выдохнул он. – Я тебя еле нашел.

Оксана выглядела удивленной и даже немного растерянной, но Гриша не придал этому значения.

– Ты меня встречать приехал? – почему-то спросила она.

– Кого же еще? Чего не позвонила-то?

– Я? Не успела...

Она выглядела не так, как обычно, но Гриша к этому привык. Оксана всегда возвращалась домой разной – внутренне, а иногда и внешне. Каждый ее приезд проходил с разным настроением. С широко раскрытыми глазами она обрушивала на него свои впечатления, рассказывая о том, как в Москве одеваются и как едят, как отдыхают и как тратят деньги. Гриша однажды поинтересовался, как там работают, но этого Оксана пока не знала. В богемной среде, куда она удачно вписалась, понятие «труд» имело какой-то особый смысл.

Гриша посмеивался, Оксана в ответ обвиняла его в занудстве и провинциальной заскорузлости. Ее можно было понять. Она просто слепла от многоликой и многоголосой Москвы, как плотва, которая из мутного пруда попала в мир тропического кораллового рифа.

Она менялась и внешне. Григорий с сожалением обнаруживал, что ее замечательные натуральные черные волосы в один из приездов оказались красно-рыжими. Она стала красить ногти в черный цвет, носить куртки раздражающе ярких цветов, ботинки с несуразными гигантскими платформами. С этим Гриша мог только мириться, поскольку воспитывать Оксану не мог и не хотел. Наверно, она лучше знала, какой ей нужно быть.

– Ты, по-моему, раньше на такси не очень-то каталась, – произнес Гриша, заметив, что таксист ждет, пока они поговорят. – Разбогатела, что ли?

– Нет, просто сумки...

– Ну что, Ксюха, поехали? – раздался вдруг незнакомый голос.

Гриша обернулся. Долговязый парень в черной лаковой куртке стоял рядом, перемалывая челюстями жвачку. Белые крашеные волосы, узкие очки-светофильтры, за которыми не видно глаз, наушники на шее, легкая «творческая» небритость.

– Привет. – Он небрежно кивнул Грише. – Ксюх, сумки с собой или в багажник?

– Не знаю... – тихо произнесла растерявшаяся Оксана. – В багажник. Познакомься, Гриша, это Артур. Мы вместе учимся.

– Я так и подумал, – так же тихо ответил Гриша.

– Да нет, ты не понял. Он на этюды приехал, я обещала ему наш монастырь показать...

– Ну... – Гриша пожал плечами. – Желаю творческих успехов.

Он поверил бы той Оксане, что была год или два назад. Но только не этой – растерянной, давно уже запутавшейся, потерявшей смысл их отношений, повисшей между небом и землей.

– Гриша, подожди, ты ничего не понял.

– Ну, поехали, – позвал ее парень, по-хозяйски усаживаясь на переднее сиденье.

– Не надо оправдываться. Ты ни в чем не виновата. – Гриша сказал это совершенно искренне.

– Я не оправдываюсь!

– Меня-то ты не обманешь. У тебя стрессовая ситуация. Зрачки расширены, дыхание учащенное, речь сбивчивая. Я все понимаю.

Раздался сигнал – Донской подкатил на своем «Мерседесе» поближе.

– Здравствуйте, – сказал он, с любопытством посмотрев на Оксану.

Та мельком взглянула на него, не подозревая, что между Гришей и этой шикарной машиной есть какая-то связь. Она снова перевела взгляд на Григория.

– Желаю удачно провести уик-энд, – сказал он и быстро сел в машину. – Поехали отсюда!

– А дама? – удивился Донской.

– Поехали, – настойчиво повторил Гриша.

– Ах вот оно что...

Уезжая, Гриша мельком увидел в зеркало изумленные глаза Оксаны. Вместо помпезной встречи вышло помпезное расставание.

Донской молча вел автомобиль, но надолго его терпения не хватило.

– Кинула? – поинтересовался он.

– Нет, что ты! Просто твой «мерс» не подходит под цвет ее помады.

– Ну, понятно... А что за персонаж с ней был? Ты его знаешь?

– Артуром зовут. Приехал город посмотреть, этюды порисовать.

– Этюды в постельных тонах?

– Наверно.

– М-да, неприятно. Девочка-то красивая, только размалеванная очень.

– Она не всегда такой была.

– И давно у вас эта любовь на расстоянии?

– Не знаю, как насчет любви... А вообще, давно.

– И ты ждал ее, как Пенелопа? Жизнь-то должна брать свое...

– Она и брала. Только не за то место.

– Выглядишь ты очень скверно, Гриша. Надо лечить.

– Водкой, что ли?

– Да нет, это лекарство симптоматическое, а тебе сейчас нужна интенсивная терапия. Вообще, когда тебе плохо, лучше всего – сделать что-нибудь хорошее. Старушку, например, через дорогу перевести или скворечник сколотить.

– Вот-вот, я как раз этого и хочу.

– Или давай вон ту девушку подвезем. Видишь, с мальчиком стоит? Наверняка ведь опаздывает.

Гриша увидел блондинку в темно-сером плаще, с сумкой в руке. Она стояла неподалеку от остановки, запруженной народом, и пыталась поймать такси.

– Ну, подвези, – безразлично сказал он. – Может, сшибешь с нее червонец на пиво.

– Червонец мало, – покачал головой Донской. – Минимум пятнадцать.

Он остановил свой белый «Мерседес» точно рядом с незнакомкой.

– Гражданочка! Вы лимузин заказывали?

* * *

Светлана опаздывала прямо-таки катастрофически. Только к вечеру она доделала наконец платье, которое срочно нужно было занести подружке на работу – та собиралась сегодня на какое-то торжество.

После этого следовало срочно забросить Пашку к другой подруге, пообещавшей посидеть с ним вечер. А затем отправляться на вторую работу, и как можно скорей. Сторож в школе имел обыкновение запирать дверь и включать на полную громкость телевизор.

Светлана понимала, что Люда в парикмахерской уже рвет и мечет, дожидаясь платья. Поэтому она и решила ехать на такси, хотя подобных расходов в ее скудном бюджете не предусматривалось. Она отошла от переполненной остановки и приподняла руку. И почти сразу рядом остановился роскошный белый автомобиль.

Она даже не поняла, что остановились ради нее, поэтому отошла в сторону и снова подняла руку. Но ее окликнули.

Светлану не однажды пытались таким образом подцепить на улице. Всякий раз она эти попытки игнорировала – отшивать липучих мужиков она умела очень хорошо. Но впервые на нее обратили внимание с ребенком. Это ее только возмутило.

– Куда прикажете ехать? – спросил водитель.

– Куда вам надо, туда и езжайте. Я такси дождусь.

– Барышня, откуда такое недоверие к людям? – укоризненно проговорил Донской. – Разве мы похожи на негодяев?

Светлана посмотрела внимательнее. Водитель был прав – оба парня выглядели вполне благопристойно. Однако, по мнению Светланы, людям с такой машиной нет необходимости заниматься частным извозом.

– Вы похожи на двух бездельников, которые не знают, чем заняться, – сказала она.

– О-о! – тихо произнес Донской. – Девушка-то с характером.

После подобных слов он уже не мог просто так уехать. Он вмиг стал серьезным и вышел из машины.

– Ну, ладно, перестаньте. Мы на самом деле хотим помочь вам, потому что... Потому что погода хорошая. Давайте вашу сумку.

Светлана еще раз с сомнением посмотрела на обоих незнакомцев. Ей захотелось поверить, что на «Мерседесах» катаются не только проходимцы, но и порядочные люди. Затем она взглянула на часы и даже ахнула. Людмила, наверно, уже проклинала ее.

– У меня денег всего... – проговорила она, отдавая в протянутую руку сумку.

– Гражданочка, только не надо этого пафоса! – попросил Донской. – Если вы еще не умерли с голоду, значит, деньги у вас есть. И зачем вы о них заговорили? Разве я хоть раз обмолвился о деньгах?

Он поставил сумку назад, помог Светлане забраться в машину.

– Куда едем?

– Сначала на Ломоносова, – сказала Светлана. – А потом, если можно, на Спортивную площадь, там все по пути. На Ломоносова – это где химчистка, знаете?

– Химчистка, – разочарованно повторил Донской. – Какая проза! Мы-то думали, вам в аэропорт, потому что до самолета в Лас-Вегас всего четверть часа...

– Какой еще Лас-Вегас? – Девушка была сейчас не слишком восприимчива к юмору.

– Ладно, едем в химчистку, – вздохнул Донской.

Пашка тем временем обнаружил блестящую кнопку на дверце и нажал на нее, завороженно наблюдая, как стекло поползло вниз.

– Павлик, не трогай! – Светлана схватила его за руку.

– Что, Павлик, нравится машина? – спросил Донской.

– Да, хорошая, – кивнул мальчик.

– Скажи папке, пусть такую же купит.

– А мне дядя Валера подарил вертолет! – похвастался Пашка.

– Вертолета у нас нет, – признался Донской. – А дядя Валера – начальник аэродрома, что вертолеты дарит?

Светлана молчала, оценивая парней женским чутьем. Тот, что в фуражке, действительно похож на веселого и говорливого шофера. Второй, хмурый и серьезный, вроде бы должен быть начальником, раз его шофер возит. Но для начальника он молод, да и просто не похож. И не стал бы шофер с начальником подвозить всех встречных, да еще так болтать...

– А вы, девушка, значит, в химчистке работаете? – продолжал беседу Донской.

– В парикмахерской.

– Честно сказать, не люблю ходить в парикмахерские. Там всегда морочат голову глупыми вопросами: «Тут снимать или не снимать? Пробор здесь или здесь?» Откуда я знаю, где должен быть пробор, – ты ж мастер, ты со стороны все видишь...

– Честно сказать, – не осталась в долгу Светлана, – я тоже не люблю клиентов, которые даже не знают, где у них должен быть пробор.

– Сдаюсь. Давайте, что ли, знакомиться. Я – Андрей, а это – Гриша. Он тоже работает в парикмахерской. Он – председатель совета директоров парикмахерской номер восемь, знаете такую? А я его шофер и телохранитель.

– Врете, – сказала Светлана и чуть улыбнулась из вежливости.

– Правильно, врем. На самом деле мы из бюро добрых услуг. Целыми днями катаемся по городу и подвозим опаздывающих граждан. Я машину веду, а Гриша пассажиров развлекает, истории рассказывает, куплеты поет. Видите, какой он у нас общительный?

– Пока не очень.

– Гриша, а ну, спой девушке частушки, а то она не верит.

– А не боишься, что от смеха в фонарь врежешься?

– Вот видите, какой веселый... Пашка! А скажи-ка нам, как маму зовут?

– Зачем? – задал мальчик недетский вопрос.

– Как – зачем?! Нам же отчитываться за добрые услуги! Вот спросит меня начальник, кого сегодня подвозили. А я скажу – Пашку и его маму. Как маму-то зовут?

– Светлана меня зовут, – ответила девушка, чтоб не вмешивать ребенка во взрослый разговор.

– Гриша, не забудь занести в журнал, – озабоченно произнес Донской.

Григорий совсем не был сейчас настроен на шутки, болтовню и флирт, поэтому только едва заметно кивнул.

– А вот и химчистка, – сказал Донской, прижимая машину к тротуару.

– Спасибо, – поблагодарила Светлана и взялась за сумку. – Сколько я вам должна?

– Вы должны нам ласково улыбнуться, – охотно ответил Донской. – Постойте, а разве мы дальше не едем? Вам же еще куда-то.

– Нет, спасибо, – замотала головой Света. – Тут уже близко, мы дойдем.

– Да нет, что вы! – запротестовал было Донской, но девушка уже вытащила из салона сумку и ребенка. Прежде чем уйти, она улыбнулась. Ласково, как и просили.

– Хороша куколка, – вздохнул Донской, выруливая на проезжую часть. – И ведь не замужем.

– С чего ты взял?

– А что, не видно? Какой-то дядя Валера-вертолетчик... Ты-то чего молчал, как пень? Мог бы поддержать диалог.

Григорий некоторое время молчал.

– Ты не обижайся, Андрей, – сказал он наконец. – Но я не пойму: ты издеваешься или дураком прикидываешься?

Тут настала очередь Донского задуматься.

– Наверно, дураком прикидываюсь, – решил он. – А теперь ты скажи: ты и в самом деле считаешь, что сегодня понес невыносимо тяжелую утрату?

– Да! – не задумываясь ответил Гриша. Но потом добавил: – Не знаю.

– А ты подумай. Ах, извини, влюбленным мысли неподвластны! Давай я за тебя подумаю. Скажи мне – ты давно свою художницу последний раз видел?

– Не очень, – с ходу ответил Григорий, но тут же понял, что, пожалуй, давно. – Месяца три.

– И ты думал, – продолжал Донской, – что молодая здоровая баба все это время никого перед сном не целует, кроме плюшевого мишки? Гриш, я удивляюсь, как ты не стал реалистом, проработав несколько лет в «Скорой». Там все такие наивные?

– Что значит «наивные»? Верить близкому человеку – это уже наивность?

– Да ладно, перестань... Просто знаю я этих художниц.

– Что, интересно, ты знаешь?

– Да ведь им, чтоб рисовать, адреналин нужен! Я с этой публикой встречался, ребята они веселые, но...

– Что «но»?

– Хочешь, расскажу? Знаю, например, одного парня, который свои картины задницей рисует. Пьет красители с фенолфталеином, потом присаживается над холстом – и водит анусом взад-вперед. Еще одна художница, тоже москвичка, устроила выставку своих выделений. Расставила баночки – в одной моча, в другой – сопли, в третьей – гной из ушей. И все культурно, на полочках, с табличками. И ведь огромные деньги за это получают!

– Ну, есть извращенцы...

– Нет, Гриша, что ты! Это называется не извращенцы, а концептуалисты! Хочешь, еще про них расскажу?

– Зачем? Я не понимаю, при чем тут задница, гной, извращенцы...

– Что ты можешь противопоставить им? Чем ты свою Оксану здесь удивишь – обходом кинотеатров? Или кафе-мороженым? Ты ведь для нее нудный парень, согласись. Днем – работа, вечером – книжки, писанина... Художница тебе не пара, ты червяк книжный, а они все – гении! Ты хоть раз видел гения, который меньше двух раз состоял в браке? Ну, кроме Ленина, конечно...

– Да дело не в браке...

– Ладно уж, молчи! Ты же сам все давно понимаешь, не дурак ведь, а признаться боишься. Разве не так?

Григорий промолчал.

– А вот скажи мне еще одну вещь, – безжалостно продолжал Донской. – Ты сам-то как эти месяцы жил? Любовь до гроба – это одно. А ведь работаешь в здравоохранении – кругом молоденькие козочки в белых халатиках. Улыбаются, глазки строят, попками крутят... Ты ничего не чувствуешь, ты железный?

– Не железный. Чувствую.

– Та-ак. И что делаешь?

– Что чувствую, то и делаю. Приходится...

– Ах ты несчастный! Приходится ему... Представляю, как ты мучаешься, бедный мальчик. Гриша, пойми – жизнь любит реалистов. А почему ты сегодня так рассопливился, я легко сказать могу.

– Ну-ну.

– Это все равно что кошелек с пятью рублями украли. Вроде и не жалко, а обидно, что кто-то на твою пятерку сейчас пойдет пиво пить. Была у тебя девочка-конфетка, а какой-то хмырь взял да и скушал. Ты согласен?

– Ты несколько упрощенно понимаешь мир.

– Зато ты любишь сложности! Загляни в себя, только реально, и реши, что ты на самом деле чувствуешь.

– Чувствую себя как после вскрытия. Ты меня так располосовал, что кусков не соберешь.

– А ты как думал! Лечение – это иногда больно.

– Эффективно лечишь. Все правильно, жизнь продолжается. Мне бы теперь сходить в кабак или в публичный дом, развеяться.

– Этот вариант мы уже обсуждали и отвергли. Давай-ка лучше дождемся Костика – у него дежурство до десяти – и закатимся в сауну. Посидим, пивка попьем, поговорим. Глядишь, и дышать начнешь свободнее.

Гриша неопределенно качнул головой.

– Нет, если хочешь, отвезу тебя домой. Сиди там один, пускай слюни, грызи батарею... Или в сауну?

– В сауну, – сказал Гриша. – Гулять так гулять.

– О! – радостно воскликнул Донской. – Жизнь налаживается!

Некоторое время он молчал, глядя на дорогу с непонятной улыбкой.

– Гриш, а все-таки хороша девочка Света, а? – произнес он. – И чего ты, дурак, телефончик у нее не попросил?

Григорий промолчал. Хотя в мыслях он был совершенно согласен с Андреем. Девушка в самом деле была очень хороша. Более того, сейчас она, а не Оксана стояла у него перед глазами.

* * *

Вначале был страх. Выплывая из беспамятства, Луков не испытывал ничего другого. Все пропало – свет, тепло, боль, голод, радость, память, мысль. Вначале был один лишь ледяной, ничем не объяснимый страх.

И от него нельзя было скрыться. Даже пошевелиться Луков не мог – он не чувствовал тела. Оно словно растворилось в гигантском океане, распалось на эфирные частицы, которые невозможно снова собрать и заставить действовать.

Он кое-что помнил. Как мела метель, как он шел по улице, жмуря глаза, и как занимал очередь в пивной. Все это было, хотя и очень далеко... А дальше...

Он не мог объяснить самому себе, что произошло. Раньше такого никогда не было. Сгустилась тьма, краски мира поблекли и поплыли друг на друга. Показалось, что земля под ногами становится мягкой, топкой, будто тает. И в эту холодную серую мякоть он стал погружаться.

Что это – смерть?

Он беспомощно уходил все глубже, глубже, стены пивной были как в тумане. Тяжелая завеса опускалась на глаза, отрезая Ивана Сергеевича от света. И никого рядом, кто мог бы вытащить, встряхнуть, развеять удушливый туман. Холод, полумрак, быстрые тени. Воздух стал густым, он совсем не приносил жизни. Твердь под ногами распадалась все быстрее, и вскоре Луков почувствовал, что падает.

Еще мгновение – и он увидел под собой пропасть – столь огромную, что края терялись в зыбкой дымке. И сразу услышал гул, похожий на шум водопада.

Дно пропасти приближалось, мертвый воздух сдавливал грудь – и вдруг Иван Сергеевич понял, что под ним – тысячи, миллионы людей, заполнивших дно огромного котлована. И он падал в этот котлован!

Шум в действительности был хором миллионов голосов, люди внизу кричали – то ли от боли, то ли от страха или ярости. Дно было все ближе, многоголосый крик – громче. Луков уже съежился и приготовился рухнуть в эту людскую массу и так же закричать, присоединив свой голос к общему яростному безысходному воплю.

И тут что-то случилось. Словно бы чья-то рука схватила его и повлекла обратно, наверх. В последнюю минуту какая-то неведомая сила спасла его от падения. И в этот момент крики внизу стали громче. Казалось, можно различить отдельные голоса, и, наверно, это были проклятия. Обращенная в крик ненависть к тому, кто избежал падения, спасся и ушел обратно, в сумеречное небо.

Это, без сомнения, был ад. Иван Сергеевич даже не допускал другой мысли. Ад кончился – но страх остался, отрезав все остальное, чему есть место в сердце человека.

Луков не помнил, как и почему все эти жуткие вещи произошли с ним. В памяти не отложились двое похмельных недоносков, избивших его в пивной. Поэтому казалось, что некая мистическая власть вырвала его из обычной жизни и бросила в мир одиночества и страданий. А теперь эта власть хозяйничала над ним, даже над мыслями, парализовав их страхом.

Иван Сергеевич попробовал последнее, что может человек, – кричать. Но ничего не получилось, ни звука не раздалось в мертвом пространстве. И все-таки что-то произошло. В самом Лукове что-то изменилось. Из пяти его умерших чувств выродилось какое-то одно. Он увидел, а скорее почувствовал вязкую холодную среду вокруг себя. В ней висели сотни светящихся частиц, некоторые медленно плыли – вверх, вниз, вдаль... Наверно, они были живыми.

– Кто ты? – обратился Иван Сергеевич к ближайшей частице-огоньку.

– А ты? – беззвучно отозвалась она. И поплыла прочь.

Ему стало горько, обидно, одиноко. Он знал, что когда-то будет наказан за все, что сделал плохого в жизни. Но не представлял, каким будет это наказание. Он бы завыл, заплакал навзрыд, если б мог. Кара оказалась воистину ужасной.

И вдруг все стало пропадать. Померкли светящиеся точки, остановилось их плавное перемещение. И даже мысль стала замирать, тускнеть и растворяться в безмолвии. Луков хотел бы сопротивляться, но не знал как. Он понял, что окончательно умирает.

Он не мог знать, что дежурный техник отметил по приборам небольшое возмущение магнитного поля в контуре и просто-напросто сдвинул ручку регулятора...

* * *

Пациент выглядел скверно. Прикрытый одеялом, он едва был виден над кроватью из-за ужасающей худобы. Над постелью грозно нависала стойка с капельницей, и казалось, что тонкая прозрачная трубочка – единственное, что связывает этого человека с миром. Оборви ее – и жизнь неслышно уйдет, как вода в песок.

С трудом верилось, что когда-то это был полнокровный здоровячок с жизнерадостной улыбкой. Именно таким Гриша видел его на фотографиях, вложенных в дело.

Но там были и другие фотографии. Этот же человек, совершенно голый, безвольно лежащий на цинковом столе анатомички. Голова и плечи залиты кровью, конечности вывернуты... Его выкинули из окна собственного офиса с седьмого этажа. Шамановский взялся вернуть его к жизни.

– Здравствуйте, – буднично сказал Гриша, не очень громко, чтобы не напугать. Пациент мог дремать, а реакции на внезапное пробуждение порой случались очень бурные.

Человек открыл глаза, которые на истощенном лице показались ненормально большими. Губы беспокойно дернулись, взгляд забегал.

– Это вы, – чуть слышно произнес он. – Я боялся, это опять...

Он так и не договорил, чего боялся, да и вряд ли сам знал это. У многих здесь отмечались необъяснимые навязчивые страхи перед шагами в коридоре, или дрожанием стекла, или голосом из-за двери. В «Золотом роднике» любой психиатр мог найти непочатый край работы, но такой ставки здесь не держали.

Гриша раскрыл чемоданчик, размотал сетевой шнур и вытащил излучатель – серебристую трубку на витом проводе с замком для магнитных насадок.

– Это зачем? – с подозрением спросил пациент, скосив глаза на прибор.

– Я объяснял еще в прошлый раз, – мягко сказал Гриша. – Это импульсный терапевтический лазер. Это лучше, чем лечить вас уколами.

– Толку от вашего лечения... – произнес мужчина, прикрыв глаза. – Сегодня опять всю ночь ломало, глаз не сомкнул.

– Вам нужно было вызвать дежурного медика. Если хотите, можем дать ночную сиделку.

– Не надо мне здесь никого...

У этого пациента были серьезные проблемы с пищеварительной системой. Недоразвитая мускулатура пищевода, разлаженные секреторные функции, дисбактериоз в толстой кишке и другие нарушения не давали его организму полноценно усваивать питание.

Донской пытался найти за границей специалиста, который гарантированно, пусть даже задорого, решил бы проблему, а пищевая лаборатория пробовала все новые и новые составы. И все равно несчастного мучили спазмы, рвота, несварение...

Впрочем, Григория эти проблемы мало касались, он занимался иммунитетом.

– Сможете перевернуться на живот? – спросил он.

– Конечно, смогу! – ответил мужчина с нотками раздражения. – Думаете, я сам уже ничего не умею?

Он заворочался на кровати. Капельки пота, выступившие на лбу, показывали, каких усилий это стоило. Гриша все же помог ему завершить переворот. Затем по схеме отметил маркером несколько точек на его спине и включил излучатель.

– Ну, скоро? – спросил мужчина через минуту.

– Я уже работаю.

– Да?.. Но я ничего не чувствую.

– Вы и не должны чувствовать. Я же говорил, это гораздо лучше, чем уколы.

Приходилось сюсюкаться с пациентами, как с малыми детьми, по нескольку раз объяснять им одно и то же. Шамановский требовал такого уровня вежливости, что это иногда принимало просто смешные формы.

Однажды, например, один выздоравливающий пациент как бы невзначай погладил по бедру врача-невропатолога по имени Карина – яркую голубоглазую блондинку. На нее многие заглядывались, а арабы – те просто слюной давились – и пациенты, и их охранники.

Он попытался и приобнять ее, но Карина, не переставая вежливо улыбаться, ловко увернулась и вышла из палаты. Пациент от досады даже сплюнул, и это засекла следящая телекамера.

Шамановский после этого потребовал от Карины, чтоб та извинилась перед огорченным пациентом и тактично объяснила, что она замужем. И не только объяснила, но и как-нибудь доказала.

Карина не была замужем. Донской уже начал было договариваться через свои связи о «липовом» свидетельстве о браке, но, к счастью, до этого не дошло. Девушка просто показала фотографию какого-то заграничного штангиста из журнала и сказала, что это ее муж. Пациент больше ее не беспокоил.

– Слышь, парень, вроде спину печет, – озабоченно проговорил мужчина еще через минуту. – Этот твой лазер – он не того?..

– Не волнуйтесь, это просто тепло от излучателя. Лазер очень слабый, он не может сделать больно.

Григорий уже собирался сматывать провода, когда пациент снова обратился к нему.

– Почему ко мне никого не пускают? – угрюмо спросил он. – Я сижу тут и ничего не вижу, кроме ваших халатов.

Такие вопросы задавались часто, но Гриша не был уполномочен на них отвечать.

– Наверно, этого требует режим лечения.

– Черт бы побрал ваш режим! Я хочу видеть дочь. И жену. Мне не дают даже поговорить с ними по телефону.

– Я спрошу у администратора, – пообещал Гриша, хотя точно знал, что ни о чем Донского спрашивать не будет.

– Слушай, парень, – продолжал пациент, делая попытки перевернуться обратно на спину. – Я чиркну записочку, скажу адрес. Ты отвези ее туда, хорошо? Только принеси мне ручку с бумагой.

– Извините, ничем не могу помочь. Я занимаюсь только лечением.

– Как это не можешь помочь?! – Мужчина даже приподнялся, но скривился и опять рухнул на подушку. – Вам деньги заплачены! Мало? Я тебе еще дам. Я напишу, чтоб тебе там заплатили. Сколько ты здесь получаешь?

– Вы увидитесь с родными, как только разрешит главврач, – терпеливо ответил Гриша, делая пометку в карточке.

Он догадывался, что люди, поместившие сюда этого человека, поставили условие: никаких звонков и записок за пределы клиники. Иначе в палату давно бы уже провели телефон.

– Да что ж ты делаешь! – простонал пациент. – Ты врач или пупок тюремный? Сволочи, – сказал он после небольшой паузы. – Как только встану на ноги – я их навещу. Приду, сам. Посмотрим, какие у них будут рожи. Слушай, я правда летел с седьмого этажа?

– Правда.

– Ничего не помню. – Он сокрушенно покачал головой. – Ни-че-го...

– Вы были в коме, а после этого некоторые даже свое имя забывают. Последние минуты перед остановкой сердца всегда стираются из памяти.

– Не говори «последние», говори – «крайние», – произнес мужчина, вспомнив старое суеверие летчиков и моряков. – Ничего у меня последнего нет. Я еще встану, я заявлюсь к ним, и тогда посмотрим, у кого будет последний раз...