Текст книги "Том 6. Проза, письма"

Воображение – канва, таланты – шерсть. Иный хорошею шерстию вышивает очень дурно и некрасиво; а у другого и с дурною шерстию выходит очень хорошо: все зависит от вкуса.

—

Вот процесс нынешнего образа писать или кропать стихи: Поэт садится в челнок мечтания,плывет по озеру воображения, доплывает до пристани вдохновения,выходит на берег очарованияи гуляет в странах самозабвения.Из описания такого путешествия выходит обыкновенная плаксивая Элегия; в ней поэт тужит о былом и прошлом, страшится будущего, проклинает свою судьбу и ничтожность, хвалит какую-то прежнюю удалость, ищет несуществующего, смотрит на невидимое, желает несбыточного, стонет о чем-то туманном, жалеет о горьких радостях, сетует о сладких горестях, и проч. и проч. и проч.

—

Женщины наполняют пустоты жизни так, как пшено промежутки в виноградном боченке: пшено ничего не сто́ит, никуда не годится, а между тем необходимо, чтобы виноград не испортился.

—

Французы очень верно переводят наших Поэтов; жаль только, что переводы их так же схожи с подлинниками, как Африканцы с Европейцами. Некто Héguin de Guerle [50]50
  Эжен де Герль (франц.). – Ред.


[Закрыть]так перевел начало пьесы Батюшкова: Тень друга.

Je hâtais ma course sur les flots vers la brumeuse Albion ^* , qui s'offrait de loin à mes yeux comme submergée sous un océan de brouillards. La voix des alcyons, rassemblés autour de notre barque, nous guidait sur les ondes. [51]51
  Я поспешал по направлению к берегам туманного Альбиона, который представлялся издалека глазам моим, как бы залитый океанами туманов. Голоса гальцион, собравшихся около нашей барки, были нашими путеводителями по волнам. (Франц.) – Ред.


[Закрыть]и проч. Боже мой! можно ли исказить удачнее? Батюшков говорит, что покидаетберега Альбиона, а у Г-на Герля он поспешаетв Англию туманную. Откуда взялся океан туманов?Каким образом корабль Батюшкова превратился в баркуу Г. Герля? Откуда взялось собрание гальцион около барки?Зачем из одной гальционы Батюшкова воображение Г-на Герля породило их множество? У Батюшкова они плывут за кораблем,а у Г-на Герля гальционы делаются путеводителями барки;и чем же ведут барку? – Своими голосами!Вот пример галиматьи на ходулях! вот верный перевод! Г-н Герль похож на того живописца, которого кисть писала Фоку Сидором, а Сидора Фокою.

—

Человек – карета; ум – кучер; деньги и знакомства – лошади; чем более лошадей, тем скорее и быстрее карета скачет в гору.

—

Как прежде люди были просты: они знали только то, чему учились. Ныне ничему не учась, всё знают. (Черта характеристики XIX столетия.)

—

99 Moutons et un Champenois font 100 bêtes, [52]52
  99 баранов и один шампенуазец составляют 100 скотов (франц.). – Ред.


[Закрыть]говорят добрые Французские остряки; удивительно, что у нас не заметили еще разительного сходства между некоторыми из наших критиков-самозванцев и этими пастухами-Шампенуазцами.

—

Стыдить лжеца, смеяться над дураком, просить взаймы у скупца, усовещивать игрока, учить глупца Математике, спорить с женщиною – то же, что черпать решетом воду.

—

Иностранцы отказывают нам в нежности и чувствительности сердечной. Русский, говорят многие из них, до самой свадьбы не видит своей жены; да ему и видеть ее не нужно: дай ему кусок хлеба, чарку вина, да теплую печь: так он со всякою женою поладит. Почтеннейшие ошибаются: где более чувствительности, как не у нас? – Если вся наша стихотворная братия в день напишет 1000 стихотворений, то верно из них 800 будет элегических; где же, в каком народе более чувствительности?

—

Наши грамматики очень ошиблись, когда отнесли слова: доброта, нежность и снисходительность, к женскому роду; а гнев, сумасшествие и капризы – к мужескому и среднему.

—

Нет худа без добра; вследствие сего положения и карточная игра будет полезна? спросил я в большом обществе. – О! очень полезна, – отвечал Бригадир Бедняков: она многих избавляет от труда делать завещания и платить пошлины.

—

Le style est tout homme. [53]53
  Стиль – это сам человек. (Франц.) – Ред.


[Закрыть]Загляните в Английских поэтов: все сравнивают с деньгами и богатствами; Итальянские видят везде брильянты, изумруды; Испанские – солнце, луну и звезды; Французские – животных, голубков, бабочек; а в наших поэтах – бури, вздохи, стоны, отвлеченности в сравнениях – что заключить об этих Гераклитах?

—

Во всякой стране по своему изъясняются в любви. Прошлого года Парижский модник показывал свою любовь барышне, прикладывая ее руки к своему уху: объяснение довольно странное! Однако ж Парижане в этом случае не превзошли Африканцев; там изъяснение в любви еще страннее. Молодая Африканка приносит своему суженому чистой воды; если он вымоет в этой воде руки, то она с восторгом выпивает нечистую воду и это служит знаком взаимной любви. Каково бы объясняться таким же образом брюзгливым Европейским красавицам?

—

Дружба теперь уже не чувство, а поношенная маска, которую надевает хитрость, чтобы обмануть простоту или скрыться от проницательности.

—

De mortuis non nisi bene, [54]54
  О мертвых ничего, кроме хорошего (латинск.). – Ред.


[Закрыть]золотое правило древних! Не оно ли причиною славы Горациев и Квинтилианов? Жаль, весьма жаль, что у нас оно не в силе; сколько бы родилось тогда великих мужей, и лириков, и критиков; Пинд превратился бы в толкучий рынок: туда бы прошел и худенький творец Эпической поэмы и полновесный переводчик обветшалых Водевилей; сколько бы полишинелей попало в Аполлонову свиту!

—

Всякая из наших красавиц хочет жить подольше, а ни одна не желает быть старою: как согласовать сии желания? Какая была бы жестокая борьба внутреннего с наружным, если бы не было вас, блаженные румяна, и вас, чудесные фальшивые пукли!

—

Время подобно непостоянной и капризной любовнице: чем более за нею гоняешься, чем более стараешься ее удержать, тем скорее она покидает тебя, тем скорее изменяет.

—

Дурак то же, что и старая красавица: его ученость – белила, его начитанность – румяна, а умничанье – кокетство.

—

Опытный лоцман никогда не отправляется в путешествие, когда на море буря; а искусный рифмач никогда не пустится на Пинд, когда море воображения спокойно.

—

Приятель мой, Француз П. П., весьма легко разрешает задачу Романтизма и Классицизма. Кто пишет без правил, и следственно пишет чушь, тот и Романтик; кто же пишет по правилам Буало, утвержденным веками, тот всегда пишет изящно, тот и Классик. Читателей он также делил на два разряда: кто судит о творениях по собственным чувствам и по впечатлениям, получаемым при чтении, тот всегда ошибается, и следственно Романтик; кто же судит и чувствует по непреложным законам Баттё, тот никогда не заблуждается, следственно тот Классик. Добрый П. П.! ты был знаменитый Романтик, по твоему определению.

—

Сколько любовь приятнее женитьбы, столько роман занимательнее истории.

—

Обида такая пилюля, которую не всякий с покойным лицом проглотить может; некоторые глотают, разжевав наперед; тут пилюля еще горьче.

—

Я где-то читал, то Барон Голбарих так определяет комедию и трагедию: цель комедии есть женитьба, а трагедии – убийство; вся интрига основана на том, будет ли свадьба и будет ли убийство? Будет свадьба, будет убийство: вот первый акт. Никто не женится, никто не умрет: вот вторый. Как бы женить, как бы убить: вот что занимает всех в третьем. Неожиданный случай, останавливающий женитьбу и убийство, наполняет весь четвертый; наконец в пятом Автор женит и убивает, кого ему заблагорассудится. Vive les théories! [55]55
  Да здравствует теория! (Франц.) – Ред.


[Закрыть]

—

Некто очень хорошо заметил, что тот самый пустой человек, кто наполнен собою.

—

Есть престранные люди, которые поступают с друзьями, как с платьем: до тех пор употребляют, пока износится, а там и кинут.

—

Почему Французы не терпят Романтизма? – Потому что не во время гость хуже Татарина.

—

Река поворачивает в сторону, когда встречает возвышенности; так и фортуна поворачивает в сторону, когда на дороге встречает людей с благородными мыслями и возвышенными чувствами.

—

Прошлого года издатель Франкфуртского дамского журнала провозгласил: Il est peu d'ouvrages écrits dans la langue russe que l'on puisse comparer, sous le rapport de l'harmonie et de l'élégance, aux productions sorties de la plume féconde de Soumarocow. [56]56
  Мало трудов, написанных на русском языке, можно было бы приравнять по изяществу и гармонии к сочинениям, вышедшим из-под пера плодовитого Сумарокова. (Франц.) – Ред.


[Закрыть]Эх, Г-н Издатель! видно вас не заставляли учить наизусть тирад из Сумарокова в наказание, как делывали с нами грешными? Тогда бы иначе заговорили вы о гармонии и изяществе стихов Сумарокова!

—

Как бы ловко ни был сшит плащ тщеславия, он никогда не прикрывает совершенно ничтожности.

—

Херасков заимствовал у Вольтера, Вольтер у Виргилия, Виргилий у Гомера; кем пользовался Гомер? – Жаль, что тогда не было книгопечатания!

—

Нет чудес в наше время, говорят некоторые: но они весьма ошибаются. Наша знаменитая Эльвира – чудо из чудес! она с трудом говорит по-русски, с трудом может написать записочку своему приказчику о присылке денег из деревни; но вдруг – написала Русские стихи.Вот чудо в Поэзии – Крючков, никогда ничего не читавший, ничему не учившийся и видевший только Памятник из Законов Правикова, поправляет расположение Юстинианова кодекса: вот другое чудо! Бралкин занимает место Вице-Губернатора – и ничего до сих пор не имеет: вот третье чудо… и сколько еще других чудес!

—

Женщины злы, кричит угрюмый философ; женщины несносны, ворчит легкомысленный юноша; женщины скупы, говорит молодой расточитель; женщины неверны, твердит старый муж… Только одни пылкие, еще не разочарованные любовники уверяют, что женщины сотворены для нашего утешения. Кто в заблуждении?

—

У всякого свой конек; иные прельщаются эполетами и золотыми висюльками; другие – плюмажем на шляпе; третьи – серебряными пуговицами на зеленом виц-мундире. Некоторые восхищаются благосклонною улыбкою барышни; иные снисходительным взором замужней: последние глупее первых.

N. N.