Текст книги "Невеста"

Автор книги: Михаил Харитонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Харитонов Михаил
Невеста

МИХАИЛ ХАРИТОНОВ

Невеста

Снаружи было темно и шел дождь. Дохленький свет автобусных фар выхватывал впереди дорогу: жирное месиво из грязюки и раскрошенного асфальта, выбоины, колдобины и ямы, в которых лежала жёлтая вода, рябая от капель. Наверху дребезжал неплотно закрытый люк – "бры, бры, бры". Фиолетовые занавесочки на окнах чопорно вздрагивали. То и дело автобус опасно накренялся вправо, проседая к обочине.

Влад бочком пробрался по пустому салону и пересел на переднее сиденье – так меньше трясло. Попытался примостить между ног докторский чемоданчик с лекарствами и инструментом. Получилось нехорошо: от тряски чемоданчик елозил, норовя выскользнуть и шлёпнуться на грязный пол. Пришлось примотать его за ручку к поручню резиновым жгутом.

Он выбрал кладбищенский автобус, потому что это был единственный доступный транспорт, более-менее пригодный для перевозки тел. Вряд ли, конечно, это понадобится, да ведь заранее никогда не знаешь: в случае чего оно может пойти по-всякому. Стоило бы попробовать со "скорой". В конце концов, он мог бы повести её сам, посадив рядом кого-нибудь, знающего дорогу. Но, с другой стороны, подставлять коллег – Влад когда-то и сам работал на подстанции – не хотелось. Оставлять местный народишко без врачебной помощи – не хотелось тем более. К тому же водитель автобуса оказался единственным, кто ещё помнил проезд к старому кладбищу. И то пришлось полчаса толкаться на кругу, нудно базарить с бомбилами, потом сидеть в местной тошниловке, и, давясь засохшим бутером, слушать вторым слухом всякие разговоры... Хорошо, что нашёлся хоть этот. Жаль, что пришлось его куснуть. Можно было бы, конечно, договориться по-людски, да придурок упёрся: "не, не поеду". И поздно-де, и далеко, и место не пикничковое, да ещё ждать, да ещё ночью. Каша из денег, которую Влад насобирал у себя по карманам, показалась водиле недостаточно сытной. Пришлось проследовать за мужичком за гаражи – он там собирался отлить – и делать эксклюзивное предложение. Не обошлось, конечно, без кой-какого физического насилия: водила не хотел подставлять шею под клык и пытался сопротивляться. Ну да чего ж теперь-то.

– Аа-вто-радио! – неожиданно закричала в шофёрской кабинке магнитола и задребезжала дрянной музычкой. Похоже, водила чуток очухался после обезволивающего укуса. И, ясен пень, первым делом врубил бормотофельник.

От сорного звука в салоне стало как-то тесно.

Влад немного послушал новости, сообщение о московских пробках и песенку "яй-а, яй-а, яблоки йелла", но когда в ушах засвиристел хит Ангелины Аум "ах бананчик сладкий мой бананчик у тебя мой мальчик" – не выдержал и пошёл смотреть, что там да как.

Оказалось, вовремя. Шофёр был в том нехорошем промежуточном состоянии, когда воля всё ещё подавлена укусом, но в голове уже начинает что-то побулькивать.

– П-пидоры, – булькал мужик, на автопилоте крутя рулевое колесо. П-пидоры... Мы едем? Покойник в салоне есть? Нет? Тогда ничего, если музыка будет?

Держась за поручень, Влад наклонился над шофёром, примериваясь. Но тут автобус опять тряхнуло, да так, что он чуть не прокусил себе губу собственными клыками.

– Дорога, ёпта... Ёкарный бабай... Чего я тут сижу? Э, темно-то? Что-ли, ночь объявили, ёпта? Мы куда едем-то? – мужик приходил в себя, надо было быстро что-то делать.

– Веди себя спокойно, – пассажир положил руку на плечо водилы. Плечо было мягкое, покатое, потливое – что называется, бабье. Прикасаться к нему было неприятно даже через рубашку.

Водиле это тоже не понравилось. Он пробормотал "чё за дела" и попытался было стряхнуть руку. Пришлось прихватить его клыками за загривок и впрыснуть в мышцу дозу зобного секрета.

Ойкнув, шофёр выпустил баранку и сжался на сиденье. Секунд пять автобус шёл своим ходом, съезжая на встречную. Потом водила прочухался и с новой силой вцепился в руль, выравнивая тяжёлую машину.

– Мы едем на старое кладбище, – Влад склонился к волосатому уху водилы. – Ты везёшь меня на старое кладбище. Понял?

Обезволенный шофёр энергично затряс плешью и от дурного усердия газанул так, что из-под колеса с вырвалась толстая струя жидкой грязи и заляпала столб с перечёркнутой табличкой "Малафеево".

Влад рассеянно облизнул губы. Кровь была нехорошей, нездоровой. Он попробовал было разобрать, в чём там дело, но все оттенки забивал отвратительный привкус загубленной печени. Похоже, мужичонка сильно квасил... Снова пачкать рот не хотелось. Всё же он отсосал ещё немного – в последний момент ему показалось, что есть подозрение на онкологию. Оказалось – подгнившая простата и ещё кой-какие застарелые болячки.

– Когда вернёшься домой, – мягко, но властно сказал Влад, кодируя мужичка на будущее, – пролечись. У тебя гарднереллёз. Запомни гар-дне-рел-лёз. Это болезнь. Передаётся половым путём. Лечись. И обязательно заставь жену провериться.

Ангелина Аум закончила, наконец, с бананчиком. Вступил Розенбаум, просящий не будить казака вашеблагородие.

– Гар... – мужик попытался справиться со сложным словом, не получилось. – Гарденелёз... Гаднелёз... Гар... дар...

– Гар-дне-рел-лёз. Запомни. Иди в больницу. Лечись. Жене тоже надо лечиться. Ещё женщины есть? Партнёрши? Ну, баба на стороне у тебя водится?

– Бабы всякие... А я про них всё знаю, про сук... им денег надо... обезволенный человечек не мог лгать, но какая-то часть его маленького мозга всё-таки сопротивлялась, заставляя уходить от темы. – Денег им вынь да положь...

– У тебя есть ещё женщина, кроме жены? – Влад больно сжал плечо шофёра, так что у того дрогнула рука и автобус повело. – Есть?

– C Люськой, – выдохнул водила. – Она со всеми... я чего... я ничего... – похоже, в сознании водителя зашевелилось что-то вроде чувства вины.

– Так вот, скажи Люське, что она больна. И будешь с ней ещё – только в презервативе. Понял? – Здесь желательно было бы глянуть мужику в глаза, закрепляя внушение, но отвлекать водителя на такой дороге было опасно. Поэтому Влад ограничился тем, что повторил фразу, и заодно потребовал выключить звук.

– Презики... – протянул шофёр, послушно вырубая гавкалку. – Презики... Для Люськи. Поял... Жизнь – она, да, – в его бедовой голове опять что-то провернулось не в ту сторону. – Вот жена моя... Света... знаешь что... тебе скажу. Котлеты жарить не умеет. Двадцать лет любил. Веришь, нет... А она котлеты...

Влад поморщился. Похоже, мужик относился к той разновидности людей, которые реагировали на передоз зобной жидкости приступом безудержной логореи.

– Жена котлет жарить не умеет, слышь. Двадцать лет – и все не умеет. Да... Вот как так можно? Двадцать лет. Котлеты жарить не умеет. Вот такой вот женьшень, – слова лезли из водилы, как какашки из кролика. – И бегонию не пересадила. Теперь даже не знаю. А на балконе срач. И в доме. Денег ниххх... – мужик икнул. – Свято ж! Нет же, сукападла. Говорит, начальство задерживает... где она там щас... – он внезапно крутанул руль и автобус выехал на встречку.

– Вернись на правую полосу. Мы едем на старое кладбище, – Влад слегка выпустил коготь и ткнул им в жирную спину водилы.

Тот опять икнул, но пришёл в чувство и выправил курс. Потом вдруг почти осмысленно спросил:

– Зачем туда едем?

– Мне нужно на свадьбу, – усмехнулся Влад. – Сегодня ночью там свадьба. Я вроде как свидетель со стороны невесты. Ну или типа того.

– Невеста, – мужик снова провалился в свои смутные мысли. Невеста-хуеста... Бабы все грязные, – поведал он, понижая голос. – Люська тоже баба грязная. Потаёнку не бреет. Ты с неё трусняк стягиваешь... а тебе в лицо бах – такая... ну... своеобразная подушка безопасности волосяная выскакивает, – мужик меленько засмеялся, – мне лично это не любо... И пахнет. Я ей говорю, сбрей хайры, а она мне фры. Такая вот разножопица получается...

Он немного помолчал, потом затянул новое:

– Начальство всё ворьё, вор на воре. Людям, слышь, них-хера не дают. Я такой жизни не понимаю... гребись оно всё ладьёй, Гайдар-байдар, Путин-мутин, блядва вся эта наверху, только бы воровать. Им дай, они у народа воздух спиз... спис... – он поперхнулся и немножко посидел с открытым ртом, глотая воздух, потом сглотнул и дожал голосом фразу, теперь друг дружку едят без хлеба. Люська знаешь что говорит? Легче вскрыть на жопе вены, чем дождаться перемены! По жизни всё так и есть... Ну да Бог-то не тимошка, видит немножко... дожуются, дожиркуются суки... кровь нашу пьют... кровь пьют... Чубайс.

Влад скептически оглядел водилу и подумал, что уж его-то кровью Чубайс точно побрезговал бы.

Он вернулся в салон. До места оставалось ещё минут десять езды. Хотелось спать – не то чтобы сильно, а так, слегка. Он попытался было читать прихваченный с собой сборничек Веры Павловой, но книжка оказалась глупой и занудной, как и вся современная женская поэзия. В конце концов он принялся смотреть в окно, напрягая второе зрение. Увы, ничего интересного не было, кроме попадающихся костей на обочине: коровьи мосла, лосиный череп, какие-то засохшие перья, ещё что-то совсем уж мелкое. Все эти останки еле-еле подсвечивали жалобной зеленцой истощившейся ауры.

Они приехал, когда на улице уже стояла густая колодезная темень. Над старым кладбищем поднимались тонкие, невесомые паутины астрального света: очень много человеческих тел, давно отдавших остатки души Богу или Природе, кому что ближе... Свежих было мало. Спокойный сине-фиолетовый столбик свечения над старой могилой -скорее всего, семейный участок, куда совсем недавно внуки сгрузили зажившуюся бабушку. И несколько багровых пятен на краю, все с ядовитой оранжевой опушкой. Похоже, то были серьёзные люди: в зубах аурум, в грудине плюмбум, всё как полагается по жизни правильному пацану... Ярко сиял прикопанный с краешку – не на самом кладбище, а в лесочке рядом – труп. Судя по оттенкам свечения, человечка, прежде чем прикончить, долго истязали. Напрягая чутьё, Влад понял, что убитый был крутым и небедным, а последние годы прожил где-то далеко отсюда, в тёплом и безопасном месте. Небось, прилетел ненадолго, по бизнесу или просто родных повидать. Расслабился. Добро пожаловать домой.

Шофёр сидел на своём месте, сжимая баранку побелевшими пальцами, как утопающий последнюю соломинку. Ехать было некуда, новых приказов не поступало, и обезволенный мозг впал в ступор. Влад добыл из чемоданчика шприц со спокухой и пустил ему по вене подходящую дозу. В принципе, можно было бы обойтись своими средствами: защёчные железы вырабатывали прекрасное естественное снотворное. Оно бы и лучше, но тратиться сейчас не хотелось. Мало ли.

Он вышел, с силой раздвинув закрытые двери автобуса и направился к кладбищенской ограде. Дождь присмирел: не хлестал струями, а тихо накрапывал.

На кладбище было пусто и тихо, вокруг – тоже. Только где-то очень далеко, в загоризонтной темноте, дёргалось и порыкивало большое и очень тяжёлое – не то трактор, не то экскаватор.

Что-то зашуршало за спиной. Влад оглянулся, но увидел только мокрые красные огоньки автобуса. Присмотрелся. Почему-то обратил внимание на голубую полоску на мятом боку. Потом сообразил, что смотрит вторым зрением, а мёртвая вещь не излучает цветной ауры. Полоска, однако, почему-то упорно отливала в светлую синеву. Психика шутит? Или какая-то ассоциация? Напрягшись, вспомнил, чем навеяло: "...до отверстия в глобусе повезут на убой в этом жёлтом автобусе с полосой голубой" – это была строчка из журнальной подборки поэта Бориса Рыжего, и ещё что-то там было такое тра-ля-ля про ударные и безударные гласные: он читал это под белой больничной лампой после обхода, а рядом стояла вычурная кружка с кровью, точнее говоря – с кошмарной, совершенно несъедобной смесью, чего стоит хотя бы коктейль из Игоря Игоревича с его почками вкупе с леночкиной, приторно-сладкой от ранней беременности... нет, употреблять это по назначению было никак невозможно, но смотреть на кружку – по кайфу, потому что на ней написано "дорогому Владиславу Сергеевичу Цепешу в день рождения от коллег", и глаза пощипывало, и журнальные строчки расплывались: "похоронная музыка на холодном ветру... прижимается Муза ко мне – я тоже умру... духовые, ударные в ритме вечного сна... о, мои безударные "о", ударные "а"... и это были, чёрт возьми, хорошие стихи, и светила больничная лампа, и он знал, что находится на своём месте.

Всё-таки у меня правильная работа, думал Влад, осторожно пробираясь среди могил. Правильная работа и правильные ребята. Хотя сначала – когда он решил, что больше не будет скрываться – приходилось тяжело. Разговаривать с каждым, объяснять, убеждать, что-то доказывать, ужасно нелепо и унизительно... Но потом всё образовалось. День за днём, неделя за неделей, дежурство за дежурством – всё утряслось, всё встало на свои места. И теперь ему не приходится воровать краску из холодильника – холодную, невкусную, с лимонкой и цитратом натрия, или, того хуже, с гепарином, от которого его выворачивает... Или, скажем, устраивать кросс по солнечному коридору, на бегу отбрехиваясь от предложений покурить и поболтать. И много чего ещё не.

Ну конечно, над ним время от времени стебаются. Хотя бы эта вечная ресторанная хохма Генулика – "мне средней прожарочки, а вот этому господину, пожалуйста, прожарка ну са-а-амая минимальная... и красненькое подайте, он у нас по красненькому". Бесполезно говорить, что из человеческой еды он предпочитает ту, в которой нет даже следов крови животных, а свинину он теперь вообще не переносит ни в каком виде: свиная кровь похожа на испорченную человеческую и от этого особенно противна... А Фирочка презентовала ему диск с "Дракулой Брема Стокера" и тюбик с французским кремом для загара. А тот коктейль с краской и томатным соком?.. Да хрен ли. Медики – народ своеобразный. Чувство юмора у них, так сказать, сильно профессиональное.

Зато... Зато, скажем, питается он регулярно и разнообразно: ребята входят в положение и, так сказать, складываются. Правда, у Игоря Игоревича пиелонефрит, что изрядно портит вкус продукта, а у Виолетты Михайловны сложная женская судьба, сильно ударившая по гемоглобину. Но есть здоровый кабан Генулик, у которого высокое давление, так что небольшое кровопускание ему только на пользу. И Фирочка Отколупова, у которой в венах течёт настоящий нектар – однажды он не удержался и махнул зараз граммов двести... А теперь ещё и Танюша, которые в обеденный перерыв заходит к нему в кабинет, и, ужасно краснея, лепечет – уже расстёгивая пуговки и обнажая пульсирующую жилку на шее – "вы, Владислав Сергеевич, уж пожалуйста, засосов не оставляйте, я замужем"... Хотя он никогда не оставлял – только аккуратные точечки, заживающие буквально за пять минут. Танюшка, кстати, по секрету шепнула Михайловне, что её эта процедура ужасно возбуждает, а иногда – "ну когда он это... в шею... этими своими клыками... аж ноги подгибаются... если честно, кончаю". А недавно он нарвался на нахальную практикантку в готическом прикиде. Которая, когда ей про него рассказали, напросилась угостить своей краской. После чего заявила – "мне кажется, такие вещи должны быть взаимными". А пока он соображал, что она имеет в виду, встала на колени и расстегнула ему брюки... Хорошо хоть никто дверь не открыл. Н-да, молодёжь. Мы такими не были. А может, кстати, и зря, что такими не были, гм, гм...

Ладно, это всё фигня. Главное – на него рассчитывают. В самых тяжёлых, самых безнадёжных случаях. Как в феврале, когда они вытаскивали на этот свет детишек из-под обломков торгового центра. Тогда он дневал и ночевал в палате. Он не спал восемь суток подряд. Он колдовал над составами в капельницах, как средневековый алхимик – учитывая погоду, время суток, фазы луны и цвет ауры. У него болели губы и клыки от постоянных анализов. У него сводило скулы от голода, а он не мог поесть, потому что вкус нормальной свежей краски глушит тончайшие рецепторы... Но когда он вышел из палаты белый, иссохший, с окровавленным ртом и запавшими глазами – классический вампир, куда там киношному Дракуле – и сказал "всех в третью", он услышал вторым слухом шёпот: "надо же, все живы... не верю...". И ещё тише: "Сергеич он у нас один такой..." И тогда он понял, что готов снова войти в такую палату ещё на неделю. Или на сколько там оно понадобится.

Дело даже не в репутации, к ней он равнодушен... ну, скажем так, почти равнодушен. Просто работа была сделана как надо и оценена по достоинству. Впрочем... нет. Никто из обычных людей не сможет этого оценить – что это такое, когда окружающий мир скатывается грязной простынкой и перестаёт отсвечивать, зато удары чужого пульса отдаются в кончиках клыков громом небесным...

Хотя... зачем весь этот пафос? Людям нужен результат. Их драгоценные жизни и не менее драгоценное здоровье. Нужное, чтобы пить водку, смотреть телек и читать газеты. И вот мы возимся, становимся на уши, спасаем – чтобы очередной спасённый и выздоровевший мог пить водку, смотреть телек и читать газеты. Как будто, если он умрет, больше некому будет смотреть телек и читать газеты.

Лёгкий приступ самолюбования закончился, как обычно, мизантропическим делириумом. Что поделать, такой уж у него вредный менталитет. А то ж. Повкалываешь в московской больничке годочков этак дцать с гаком – тот еще менталитет себе отрастишь.

Он добрался до оговоренного места. Открыл чемоданчик, достал фонарь. Мягкий электрический свет осветил пятачок земли среди покосившихся оград. Участок был старый, непосещаемый. Тяжёлые мраморные кресты соседствовали с ржавыми звёздами на железных палках и гранитными утюгами с вмурованными фотокарточками. О добрососедстве, впрочем, говорить не приходилось: разнокалиберные памятники угрюмо наезжали друг на друга – во всех смыслах этого богатого слова. Некстати вспомнилось какое-то художественное воззвание, где кладбища сравнивались с музеями. Что-то там было про мрачное смешение множества тел, неизвестных друг другу... А, вот оно: "общественные спальни, где одни тела обречены навечно покоиться рядом с другими, ненавистными или неизвестными". Кажется, Маринетти. Основатель итальянского футуризма. Птичка божия незлая, любитель больших скоростей... Кстати о птичках: где наши претенденты на руку и сердце? Пора бы уж. Он напрягся, пытаясь различить следы вампирской ауры. Никого. И невестой вроде как тоже не пахнет... Ладно, ладно, подождём, мы терпеливые.

Влад поискал какой-нибудь пятачок, чтобы присесть, не сильно запачкавшись. Ничего подходящего не нашёл, но не слишком огорчился. В конце концов, и то хорошо, что дождь не хлещет.

На дороге сыто зарычал дорогой и мощный автомобиль. Влад мгновенно сосредоточился, напряг второе зрение. Так и есть, здоровенный "лендровер". А в нём сидит претендент номер один. Гость – не хуже татарина.

Судя по ауре, это был приземистый, массивный вампир лет сорока или около того. Он был упакован в какие-то дорогие тряпки, а в животе его плескалась свежая кровь. У него было оружие, скорее всего пистолет: чуялся холодный опасный металл у бедра. Цвета ауры свидетельствовали о самодовольстве, вскормленном хорошими деньгами, неплохими возможностями и очень немалыми амбициями. Но, похоже, человек уже давно не решал проблемы, полагаясь только на себя лично. Неудивительно, что он всё-таки боялся. Или, скажем так, немного беспокоился. Аура-то бледновата для таких понтов... н-да.

Тем временем претендент встал враскоряку, сложил руки лодочкой и закричал:

– Эй! Тут есть кто?

– Кричать не надо, – сказал Влад.

Тот дёрнулся – аура колыхнулась – потом взял себя в руки.

– Ты кто? – спросил он уже почти нормальным голосом.

– Я распорядитель свадьбы, – сказал Влад. – Я вам всё объясню.

– Точно распорядитель? – подозрительно спросил низенький. – Документ какой-нибудь есть?

– Документ сейчас ты предъявлять будешь, – раздражённо ответил Влад. И не ори так. Я тебя прекрасно слышу. – Он не любил тыканья, но чувствовал, что с этим набобом следует обращаться именно так.

Низенький, кряхтя, пробрался между могилами и подошёл ближе – не появляясь, однако, в пределах прямой видимости первым зрением.

– Да не прячься, – поморщился Влад. – Я тут один. Ждём остальных. Успеешь ещё промёрзнуть... Приглашение с собой?

– Ну, – претендент, уже не таясь, вышел из-за ближайшей ограды, внутри которой свирепо чернел мраморный монумент. – Лады. Будем знакомы. Я – Саша Швёдов. Швё-одов, не как "Швеция", а как "мёд", понял? – он упёр на "йо" в середине. – Куришь? – он достал пачку "Парламента".

– Вообще да, но сейчас не буду. Приглашение давай, – напомнил Влад. Он уже чуял запах верхним чутьём, но необходимо было убедиться.

– Вот, – Саша достал паспорт и лист бумаги, закатанный в прозрачный пластик. На листке было криво написаны цифры.

Влад сверил цифры с номером паспорта – всё совпадало – и осторожно надорвал край пластика. Запах, которым тянуло из-под пластика, обозначился в воздухе и приобрёл объём. Тяжёлый, животный аромат, манящий и возбуждающий.

– Фффу, – Швёдов потряс головой как лошадь. – Я когда эту бумажку получил, меня прям как по балде шарахнуло. Хрен вскочил, аж в пупок упёрся. Это что такое вообще? Она так пахнет?

– Ну да. Естественный запах вампирши, – объяснил Цепеш. – Нравится?

– Гы... – осклабился мужик. – Аб-балдеть. Я уже хочу.

– Хотеть не вредно, – Влад не улыбнулся.

– Кстати, а почему у обычных баб предрасположенности не бывает? поинтересовался Швёдов. – Я вот столько девок перекусал, не поверишь. Хоть бы одна оказалась из наших...

– Вампирессы бывают только прирождённые, – сказал Цепеш. – Мало их очень... Да ты кури, кури, я не хочу просто.

Мужик завозился с зажигалкой, укрывая сигарету ладонями от ветра.

– С официальной частью закругляемся, – Влад вспомнил, что ещё не представился. – На правах распорядителя я допускаю тебя к свадьбе. Меня зовут Владислав Цепеш, можно Влад. К тому Цепешу прямого отношения не имею. Папа выпендрился, сменил фамилию. И меня назвал Владом. Юмор, конечно, сомнительный. Но я привык.

– Это что, в советское время фамилию сменил, да ещё на такую? заинтересовался Швёдов. – Он у тебя кем был, папачиус твой?

– Большой шишк, – не стал уточнять Влад.

– Погодь, – до Швёдова, наконец, дошло, – так ты из потомственных? Если папа такую фамилию взял...

– Я прирождённый вампир в третьем поколении, – объявил себя Цепеш, надеясь, что это не прозвучит не очень глупо и надменно. – Если тебе сегодня повезёт, начнёшь свою династию.

– Ну, я сюда за этим и ехал... Ты, значит, прямо такой и родился. Круто. Слушай, а маманя тебя чем кормила, когда ты мелким был? Молочком, в смысле, или сразу ей родимой? Извини, если чего. Просто интересно.

– У меня была кормилица. Чем кормила... молоком с кровью, – грустно улыбнулся Влад. – Я же кусался. И ещё папу кусал за палец. Ма-аленькими такими клычками. Было очень вкусно, до сих пор помню. Говорят, я рос милым ребёночком, румяненьким... кровь с молоком, так сказать... Ладно. А ты как записался в наш клуб?

– Да как все... Был молодой да ранний. Денег нет, работы нет, делов в те времена никаких не было. А жить-то хочется. Парень я крепкий. Ну, сказал мне один жожик, что можно подработать, если кровь сдавать. Налево, в смысле. Сказал зачем, но я тогда не поверил. Я тогда вообще в вампиров не верил. Научный атеизм, то-сё.

– Не понимаю, чем вампиры противоречат научному атеизму, – заметил Цепеш, но Саша выслушал без интереса и тут же вернулся на своё:

– Ну а потом я уже и в доноры подался. Одному серьёзному дядьке. Сначала всё ничего шло, а потом бах. У меня, оказывается, предрасположенность... Кстати, она часто бывает?

– Редко. Статистики точной нет, – пожал плечами Влад.

– Ну, понятно... В общем, попал я. Но тот мужик оказался правильный. Ответственность какая-то у него была, понимаешь? Не кинул меня – кормись, дескать, сам, хоть бомжатину на улице пей. Нееет. Пристроил при себе, взял в дела... а потом я и сам раскрутился... Как-то так.

– Кстати, – свернул с темы Цепеш, – а почему ты так представляешься Саша? Несолидно звучит.

– Солидно, Влад, солидно! Сашу Швёдова кому надо все знают, будь спок. У нас типа фирма. Решаем проблемы. Свои проблемы, чужие проблемы, всякие проблемы решаем. Ты-то сам чем живёшь? По бизнесу или по разборкам?

– Ни то, ни другое. Я бюджетник. Больница...

– Знаем мы, какой у вас бюджет, – в голосе Швёдова просквозила заинтересованность. – Ну да, больничка. Классика. При краске, значит. Переливания, все дела. Удобно, конечно. Но я предпочитаю свежую. Знаешь, кстати, кем я сегодня ужинал? Топ-моделью. Аристократка потомственная. У неё краска прям голубая, полированная, аж светится. И всё в одном флаконе. В смысле пожрать и потрахаться.

– С топ-моделями у нас херовато, но кровь я пью из вены, – скромно заметил Влад. – У нас хороший коллектив. Делятся.

– Что, вот прям так? Ну ты устроился! Я нехилое бабло за это выкладываю.

– Коллеги меня ценят, – улыбнулся Цепеш. – И не дают умереть с голоду.

– Хм... верю. Значит, хороший врач. Слушай. Мы же должны помогать друг другу. Когда закончим с этими делами, надо будет перетереть вопросы сотрудничества. У наших ребят бывают проблемки со здоровьем, так что... Кшшш, пшла, дрянь! – что-то маленькое и тёмное шарахнулось за ограду.

– Кошка, – сплюнул Швёдов. – Не люблю я их. Меня в детстве вот такая киса покусала, помойница. Безобидная была с виду, сволочь. Я мелкий тогда был, жизни не знал. Хотел погладить. Так она меня уделала... Ладно, не буду тут из себя Шарикова давить. Но вообще я их серьёзно не люблю. Живность всю эту. Вот кто настоящие вампиры-то и есть, все эти домашние тварюки. Собачки, кошечки. Срут, ссут, кусаются. Воздух ценный переводят. Зачем живут – непонятно. Чёрт, сбился я с мысли... О чём-то мы говорили важном... А, ну да. Так вот, у наших ребят бывают всякие проблемки. Ты как насчёт помочь, если у наших чего?

– В пределах возможностей, – Влад хорошо знал, как принято отвечать на такие вопросы. – Крыша у нас хорошая, не течёт, а так – можно обсудить.

– Ага, вот так. Ну, ты, понял – по деньгам, если чего, не обижу. Если проблемы какие будут – тоже ко мне. Давай, что-ли, это... Визитка есть?

Влад рассеянным жестом протянул визитку, напряжённо вглядываясь в темноту.

– Да это кошка... – начал было Швёдов и осёкся.

– Нет, не кошка. Это второй, – прокомментировал Влад. – Подтягивается потихонечку.

От дороги донёсся громкий мотоциклетный треск.

– Точно к нам, – заметил Цепеш.

Помолчали. Швёдов бросил недокуренную сигарету на землю и аккуратно задавил окурок каблуком.

– Кстати, – его аура чуть съёжилась, выдавая беспокойство, – ты скажи: что у нас будет-то? Вроде я чё-та слышал про какой-то турнир...

– Ну, до этого может и не дойти, – Влад почесал нос. – Иногда невеста сама выбирает себе пару. А иногда приходится драться. На кулачках, так сказать. Но участие не обязательно. Можешь просто уйти. Если захочешь, конечно.

– Разберёмся, – заявил Саша. Аура грозно распрямилась, оранжевые сполохи растопырились веером. – Со всеми разберёмся.

– Да тут такое дело... – начал было Влад, но в этот момент услышал приближающиеся шаги.

– Вот он, второй. Идёт, кстати, прямо на нас.

Швёдов уставился в темноту, прищурился.

– Урод какой-то, – тихо сказал он.

– Ты кого уродом назвал? – донеслось из темноты. Похоже, Саша забыл, что второй слух тут имеется у всех.

– Не тебя. У нас тут свои разговоры, – погасил Влад начинающийся конфликт. – Давай сюда.

Второй претендент оказался молодым парнем с характерной вампирской внешностью: тощий красногубый блондин. Аура бодро попыхивала оливковым.

В руке у парня было свёрнутое в трубочку приглашение.

– Я распорядитель сегодняшнего мероприятия, – начал Влад. – Зовут меня Владислав Цепеш. Не родственник. А это господин Александр Швёдов, претендент...

– Саша Швёдов, – перебил тот. – Профессионально решаю проблемы.

– Ланшаков Валера, – буркнул новенький. – А также ди-жей Ланж. В смысле, это я – Ланж. Может, слышали?

Влад вспомнил про "Авторадио" и промолчал.

Зато Саша обрадовался:

– А, так это ты и есть? Тоже из наших? Не знал. Я тебя слушал в "Мальстрёме" на той неделе вечером. Круто забабахал.

Аура Ланшакова смущённо порозовела.

– Ну, в "Стрёме" ещё не круто было. Приезжайте все в пятницу в "Собаку Качалова", это клуб такой на Фрунзенской, недавно открыли... Там будем зажигать.

– Приглашение давай, – напомнил Влад. – И документ, удостоверяющий личность.

Он проделал всё то же: сверил данные, надорвал угол пластика, понюхал. Запах слегка ударил в голову, пришлось сделать несколько глотков сырого воздуха.

– Чем это пахнет? – задал ожидаемый вопрос Ланшаков.

– Запах женщины, – встрял свежеобразованный Саша. – Вампирессы то есть. У них там в этом месте...

– Нич-чёсики, – Валера демонстративно потёр ладонью у себя в паху.

– Слушай, я вот что хочу спросить: в музыке наших много? – перевёл разговор Швёдов. – Ну, в смысле, среди музыкантов?

– Не очень, – как бы оправдываясь, сказал парень. – Там геи в основном.

– Пидоры, – зашипел Швёдов. – Не признаю этого слова, "геи". Пидоры! Как телик включишь – там пидор кривляется. Я считаю – мочить их надо. Шлёпнуть в патоку – и все дела.

– Ну, как сказать... – пожал плечами Валера. – Они всякие бывают. Есть нормальные. Нас вот тоже многие не любят. Ну и чего? Я вот тоже, пока человеком был, к вампирам относился как-то не очень. То есть вообще в них не верил, конечно, но как бы не любил...

– Ты сравнил, – наёжился Саша, – кто мы и кто пидоры. Они же извращенцы, в очко долбятся. Ты вот долбиться в очко сможешь?

– Охренел? – Ланшаков даже слегка отодвинулся от Швёдова. – А хотя... ты вот в "Летучую Мышь" ходишь? С Москалюком краску квасишь? А Москалюк знаешь кто?

– Хожу, – признал очевидное Саша. – И с Жорой знаком. Ну, в смысле здороваемся. Хотя он пидор во всех смыслах. Но кабак у него знатный. Главное, донора там всегда можно снять.

– Если бабло есть, – завистливо вздохнул Валера. – С доноров, кстати, Жора имеет по полной. И хучь ты чего скажешь: точка-то его... Ну и дрючит, конечно, в попинс.

Стали обсуждать "Летучую Мышь" – дорогой московский вамп-клуб, о котором Влад много слышал, но ни разу не был. "Мышой" заправлял Жора Москалюк, известная сволота, вдобавок ко всему ещё и любитель жарить в фуфляк.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что Ланшаков стал вампиром где-то с год назад, по пьяной лавочке: с малознакомым приятелем припёрся на чей-то день рождения, потом оттуда попёрся ещё куда-то, заснул, проснулся на улице – без денег, без документов и без литра краски в венах. Для подавляющего большинства граждан такие истории кончаются просто скверным воспоминанием, но у Ланшакова была предрасположенность, так что через пару месяцев у него проклюнулись клычки. Хорошо, что на озвучке сидел один старый вампир, который быстро понял, что происходит с парнем, объяснил ему некоторые основные вещи, а главное – дал наводку на точки, где можно купить флакон консервированной или пообщаться с донором. На доноров у Валеры, правда, не хватает заработков и сейчас, но он не унывает – после открытия второго слуха он понял про музыку что-то такое очень важное и теперь профессионально растёт ни по дням, а по часам...