Текст книги "Из жизни Вадима Осипова"

Автор книги: Михаил Барщевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Напрягло Вадима всерьез другое. Врач – специалист по лечебной физкультуре, к которому его направила профессорша (остеохондроз-то имелся, и серьезный), видимо, чтобы стимулировать Вадима заниматься лечебной гимнастикой всерьез, напугала его. Она сформулировала приговор жестко:

– Неподвижность к тридцати пяти, летальный исход к сорока. Захочешь оттянуть – заниматься будешь каждый день!

Делать зарядку Вадим перестал через две недели, а вот об отпущенных сроках помнил всегда. Много лет спустя Вадим пришел к выводу, что, может быть, эти слова спортивного врача стали чуть ли не самыми важными, определившими его отношение к жизни и к тому, что он должен успеть сделать за столь короткое время.

Как бы там ни было, в военкомате все сработало. Вадим получил отсрочку по болезни на пять лет, сдал сессию и захотел отметить эти радостные события. Тем более что полученные от отца деньги позволяли шикануть.

Пригласить друзей в ресторан? Пошло. Примитивно. Вадим придумал кое-что поинтереснее.

Отец согласился с идеей Вадима сразу. Он вообще был человек веселый, авантюрный и любитель посмеяться и над собой, и над другими.

Маму пришлось уговаривать два дня. И Вадиму, и Осипову-старшему, и обоим вместе. Позиция Илоны Соломоновны была непоколебимой: любая форма вранья – это неинтеллигентно.

К концу первого дня она согласилась на проведение самого мероприятия, но наотрез отказалась принимать в нем участие.

Сдалась мама к вечеру второго дня.

Вадим обзвонил друзей – бывших одноклассников и некоторых ребят и девчонок из других школ, прибившихся к их школьной компании в старших классах.

Сообщение Вадима повергло большинство в шок. Он оказался первым и пока единственным, кого забривали в армию. И, что особенно обидно, на призывной пункт прибыть надо было 29 июня, то есть за два дня до окончания призывной кампании.

Все сразу стали советовать, кто – заболеть, кто – уехать, кто – ну, не знаю, придумать что-нибудь. Вадим отвечал, что сделать ничего нельзя и последняя радость – хорошо погулять у него дома накануне, двадцать восьмого.

На семейном совете решили, что стол должен быть достойным. Какие-то продукты сумел достать отец, а вот самый дефицит – мясные деликатесы (шейку, бастурму, карбонад и язык) взялся обеспечить Вадим. Родители искренне удивились – откуда у сына взрослые возможности? Вадим гордо ответил, что директор пищекомбината, заводной хохмач-украинец по фамилии Коробеец, дружит с начальником московской конторы «Росмясомолторга» и ему, Вадиму, не откажет.

Михаил Леонидович кивнул. Коробеец несколько раз в разговоре с Осиповым-старшим признавался, что парнишка за прошедшие восемь месяцев ему полюбился – соображает, честный и с выдумкой. К тому же сыпет анекдотами, которые он, Коробеец, пересказывает соседям на скучнейших партактивах, обретая благодаря этому новых друзей.

Все просчитали, обо всем договорились. Но одного семья Осиповых не предвидела. Как только Вадим закончил обзванивать друзей, Илоне Соломоновне и Михаилу Леонидовичу, последнему, правда, в меньшей степени, начали названивать родители бывших одноклассников Вадима, Выражали сочувствие, умоляли крепиться, спрашивали, нужна ли помощь, просили звонить не стесняясь.

У Илоны к концу второго дня звонков чуть не случилась истерика.

– Я не могу больше обманывать людей! Они искренне сопереживают, а я им лгу! Это неправильно! Так нельзя!

Отец с сыном еле успокоили ее. Но без слез не обошлось, Больше Илона до дня проводов трубку не брала.

Перезванивавшиеся родители друзей Вадима пришли к выводу, что дела обстоят совсем плохо – у несчастной мамы Вадика депрессия.

Гости приходили с подарками. Дарили кто что. Но девочка, влюбленная в Вадима с первого класса, толстая веснушчатая Ляля, переплюнула всех. Подарила сто почтовых конвертов, на каждом красовался ее домашний адрес. Чтобы не напрягать математические способности Вадима, она пояснила, что это из расчета письмо в неделю. На большее Ляля не рассчитывает. Пожалуй, это был единственный момент, когда Вадим почувствовал: затея не очень…

Сели за стол, действительно шикарный. И выпивки, и еды было вдоволь, даже салат оливье оказался представлен в трех вариантах – с мясом, с курицей и еще раз с мясом, но с добавлением яблок.

Никогда в жизни Вадим не слышал о себе столько добрых слов. И друг он – прекрасный; и все девочки (надо же!) любили его; и лучший спортсмен; и лучший собеседник; и советы его всегда правильные.

(Тогда-то Вадима посетила идея, не оставлявшая потом долгие годы, но так и не реализованная – организовать свои поминки, послушать, что будут говорить. А потом воскреснуть.)

Мама, умиленная словословиями сыну, периодически начинала плакать. Гости воспринимали слезы по-своему, обещая не забывать родителей, наведываться и, конечно, регулярно звонить.

Тут Илона Соломоновна разрыдалась по-настоящему, и даже Михаил Леонидович принялся тереть глаза и шмыгать носом.

Процесс приобретал неуправляемый характер. Вадим, которого подмывало насладиться эффектом розыгрыша, встал с бокалом в руке и попросил внимания.

Он поблагодарил за добрые слова. Сказал, что и его чувства к собравшимся не менее искренние и добрые. И что в такой ситуации он не считает для себя возможным оставить друзей. Решено, в армию он не пойдет!

Кто-то подумал, что Вадим перепил, кто-то – что он и вправду собрался пуститься в бега. Но когда гости увидели счастливые улыбающиеся лица родителей Вадима, наступила растерянность.

Но не надолго. Некоторые стали ржать, другие, не стесняясь присутствия взрослых, материться, Ляля же молча подошла к Вадиму и неуклюже ударила по щеке.

Рассказы об этом вечере передавались из уст в уста не меньше года. Однако повторить шутку Вадима не захотел никто.

На третьем курсе Вадим женился. Через год родилась дочь.

Денег не хватало категорически. Отец каждую сессию безропотно отсчитывал Вадиму заработанные им на экзаменах купюры, каждый раз вспоминая свою наивность – троечники в школе очень часто становятся в институте отличниками.

Однако Михаил Леонидович был доволен. Вадим продолжал его удивлять. Он вкалывал как проклятый и в институте, и на работе. Помимо Московского пищекомбината Вадим теперь имел два совместительства. Одно официальное – Мытищинский хлебокомбинат, и второе, естественно, нелегальное, где Вадима оформили ночным сторожем, хотя работал юрисконсультом, – Раменский маслозавод.

Как-то Вадим при отце разбирал свой портфель, и Михаил Леонидович с удивлением увидел, как сын вынимает будильник.

– А это что?

– Не поверишь, батя, будильник!

– Не идиотничай! Зачем тебе будильник в портфеле? – недоумевал отец.

– Понимаешь, – Вадим уже не улыбался, – я абсолютно не высыпаюсь. Ну что у меня остается на сон? Пять-шесть часов в лучшем случае. Так я, когда в электричку сажусь, ставлю будильник. Если в Мытищи – на двадцать пять минут, а если в Раменское – на сорок пять. Будильник звонит, я просыпаюсь и выскакиваю. Пока добираюсь до места, прихожу в себя.

– А если не зазвонит? – Михаил Леонидович вдруг понял, что его Вадюшка стал серьезным мужиком. Когда это произошло? Кем было заложено? Вроде ни он, ни Илона Вадима не учили такой требовательности к себе, такой ответственности. Сам Михаил Леонидович считал себя эпикурейцем, любил жить легко, беззаботно. Правда, не был бездельником. Однако…

– Было уже. Однажды то ли не зазвонил, то ли я не услышал. Короче, до Голутвина проспал. Меня там машинисты будили, а то в депо уехал бы.

Ближе к концу пятого курса Вадима в жизни Михаила Леонидовича выпал очень счастливый день.

Придя в арбитраж к новому, незнакомому ему госарбитру, Михаил Леонидович услышал:

– А вы не отец Осипова? Ну, этого молодого гения и нахала… О нем у нас столько говорят…

Слово «нахал» в таком контексте Осипов-старший воспринял как комплимент. Но главное заключалось в другом. Уже не Вадима спрашивали, «не сын ли он знаменитого Осипова», а у «знаменитого Осипова» выясняли – не отец ли он Вадима.

Вечером, когда на кухонном столе вроде без повода появилась бутылка «Киндзмараули», Илона удивилась:

– Что-то мы зачастили. Пяти лет не прошло, а мы опять вдвоем выпиваем.

Но, узнав причину, согласилась с ее вескостью и стала успокаивать мужа, что расстраиваться здесь нечего. Учитель должен быть счастлив, когда ученик превосходит его.

Отец не стал объяснять, что в утешениях не нуждается. Грустно, конечно, когда понимаешь: мечты не осталось. И даже тот факт, что не осталось мечты не потому, что не сбылась, а как раз наоборот, на настроение не влияет.

Лена

25 января. Начало каникул у студентов. И даже если остались хвосты – на пару недель о них можно забыть. Как-нибудь пересдадим. Потом. А пока отрываться!

Вадим с двумя друзьями ехал на пригородной электричке в дом отдыха «Руза». Оба спутника были студентами-математиками. Один, Саша, учился на мехмате МГУ, второй, Дима, на факультете математики Педагогического института имени В.И. Ленина. Раньше все они учились в одном классе.

Дима считался гением, выигрывал все олимпиады, но в МГУ, куда поступал с другом, баллов недобрал. Истинная же причина банальна до скуки – Дима по паспорту значился евреем. А в педагогический евреям поступать дозволялось.

Дима не унывал. Как ни странно, на Сашу он обиды не затаил. Да и Саша вел себя более чем корректно, искренне костылил антисемитов и был обижен на них всей душой за то, что разлучили с другом.

Вадим сошелся с друзьями-математиками в школе. На ниве преферанса. Он – шахматист, они – математики. Соперники достойные.

В этой поездке решили друг против друга не садиться, а, наоборот, сыграть «на лапу» и нагреть какого-нибудь лоха, у которого хватит ума играть против троих друзей.

Никто передергивать, подтасовывать карты не собирался. Просто где-то можно «ошибиться» на вистовке, когда-то на торговле – не загонять партнера на более сложную игру. Что объяснять – кто играл, и сам знает, а кто не садился за преферансный стол, все равно не поймет.

Вышли в тамбур покурить. В вагоне было потеплее, успели надышать, а в тамбуре холод пробирал до костей. Тогда в Москве зимы стояли не то, что сейчас. По ночам частенько переваливало за тридцать, а утром минус двадцать – норма.

– Значит, так, – начал Вадим, который любил во всем четкий порядок и ясные договоренности. – Первые два дня, ну, максимум три, играем, отбиваем стоимость путевок и сигарет и завязываем. Дальше – лыжи!

– А если попрет? – вскинулся Дима.

– С твоим еврейским счастьем? – поддел Саша.

– Кончайте балаболить! – попытался навести порядок Вадим. – Тишина в библиотеке! Я повторяю: два дня играем – и все!

– Слушай, ты, юрист полуфабрикатами, – задирался Дима, – ты же сказал – три! А собственно, что я придираюсь, ты ведь не математик, тебе точность чужда как буржуазная философия. Закон – что дышло, куда повернул…

– Завязывай, – встрял Саша. – Вадик дело говорит. А то будем все две недели сидеть с утра до ночи и дымить! Я – за! Три дня – и точка!

– За девочками побегать захотел? Хотя бы по лыжне? – Дима пребывал в прекрасном настроении и не собирался униматься.

– Не, мужики. Я девушке предложение сделал. Договорились – до пятого курса гуляем, а дипломы получим – женимся. Так что по девочкам я – пас!

Вадим и Дима вытаращились на Сашу.

– Ты что?! Офигел?! – заорал Дима.

– Не шутишь? – поразился Вадим.

Саша насупился и ответил:

– Я серьезно. Мы так решили. Но играть все каникулы с утра до вечера я не собираюсь.

– А у меня период острого херостоя! – вдруг радостно сообщил Дима. – Так что я на картах не настаиваю.

– Ну и ладушки, – заключил Вадим. – Я тоже с удовольствием от девчонок отдохну. В Москве достали. У нас на курсе неженатых парней – по пальцам пересчитать.

– «Тоже» – это как кто? Как я? – поддел Дима.

– Ты у нас донжуан-теоретик Нет, я как Саня – в монастырь! Все! Договорились! Докурили? Тогда пошли, а то окоченеем! – закончил разговор Вадим.

Когда московская электричка подкатила к платформе Звенигород, автобус, присланный из дома отдыха забрать заселяющихся, стоял с включенной печкой. Но помогало это не сильно. Как и в электричке, окна покрывали морозные узоры, Разумеется, студентам, рассаживавшимся шумными группками по салону, было не до художественных изысков природы. А Вадим стал разглядывать рисунки на стеклах. Все разные.

– Девочку высматриваешь? – поинтересовался Дима. Он мог думать только об одном и именно об этом.

– А? Что? – не понял Вадим, увлеченный мыслями.

– Девочку, говорю, приглядываешь, монах?

– Да иди ты! Посмотри, какие узоры! – Вадим был раздосадован, что его оторвали от созерцания нерукотворных красот. В Москве не хватало времени замечать прелести природы. Учеба, работа, учеба, работа…

Вадим зло добавил:

– Я понимаю, раз на стекле не математические формулы, это для тебя китайская грамота!

– Так! Оставим дискуссию. Действительно красиво! – согласился Саша.

– Да у вас антисемитский сговор! – не унимался Дима. – На моей родине, в Палестине, такого мороза не бывает. И автобусы даже в тамошние холода хорошо отапливаются. Так что у меня нет генетической предрасположенности восторгаться морозными натюрмортами.

– Слушай, потс, у тебя еврейской крови не больше, чем у меня и Сашки, – уже расслабившись, парировал Вадим. – Так что нос не задирай. Давай лучше посмотрим, какой кусочек сыру подойдет стае проголодавшихся сексуальных воронов.

– Без меня! – быстро отреагировал Саша, обращаясь скорее к самому себе, нежели к друзьям.

– Самовнушение – великая вещь! – заметил Вадим.

Саша надулся и демонстративно отвернулся к окну.

Минут через пять, когда обзор спутниц завершился, Дима сказал:

– Ничего интересного. Придется лицо платком накрывать.

– Ох ты, наш спермотозавр! – отозвался Вадим. – Ты еще пойди первый поцелуй выторгуй, «шпициалист».

– Замажем? – предложил Дима.

– На что? Кто первым из нас поцелуется? – Вадим тоже завелся.

– Ну! Только это не «на что», а «о чем». Ты, юрист недоделанный, мог бы точнее формулировать. А вот «на что», это надо решить.

– На блок «БТ», и заткнитесь! – подытожил Саша.

Очередь на регистрацию и расселение выстроилась длинная. Прямо за Вадимом, Сашей и Димой щебетали три девчонки. Одна из них, глазастая и высокая, привлекла внимание Вадима. Но ее неприступный вид и холодный взгляд, которым она одарила Вадима при первой же попытке заговорить, остудили интерес.

Неожиданно девушка, приглянувшаяся Вадиму, уронила кошелек Вадим наклонился и, подавая его, как мог ласковее улыбнулся.

Девушка смерила Вадима откровенно прохладным взглядом и, капризно вскинув голову, бросила:

– Благодарю!

Вадим подумал, что девица явно зазнается, причем без особых к тому оснований. Ну глазки красивые, ну фигура…

Вадим вспомнил другую девушку, с которой его дважды самым неожиданным образом сводила судьба. Знакомства не получилось, но он даже рассказ о ней написал. Вернее, не о ней, а о своих встречах с ней.

Первый раз Вадим увидел Девушку, когда пошел с родителями в «Современник», что находился тогда рядом с гостиницей «Пекин». В антракте его внимание привлекла девчонка с потрясающей фигурой и греческим профилем. В глаза бросалась седая прядь в черной до синевы челке. Может быть, волосы и не были такими уж необычайно черными, а казались вороньими благодаря седой пряди.

Когда спектакль закончился, Вадим с родителями сели в троллейбус. И, случаются такие совпадения, в этот же троллейбус вошла Девушка. Она была с молодым человеком. Вадим пожирал ее глазами. Но Девушка, увлеченная разговором, не взглянула в его сторону.

Воспоминания Вадима прервала стоявшая рядом надменная девица, опять уронившая кошелек. Вадим наклонился, поднял его и молча протянул девушке.

Та смущенно пробормотала:

– Спасибо! Извините!

Второй раз Вадим встретил Девушку в метро. Было это год спустя. Вадим уже учился в десятом классе и ездил по репетиторам – доучивался на деньги, занятые родителями у знакомых. Уставал ужасно и, садясь в метро, как правило, дремал. В тот день его маршрут пролегал от «Комсомольской» до «Юго-Западной», домой. Ехать минут сорок, и Вадим закемарил.

Что-то вывело его из состояния полузабытья. Поднял глаза и увидел напротив Девушку с седой прядью. Она вошла в вагон на станции «Парк культуры», села на свободное место и принялась читать книгу.

Как она была прекрасна! Смотревшие вниз глаза обрамляли длинные, нереальнодлинные ресницы. Овал лица – само совершенство. И пальцы! Длинные музыкальные пальцы с аккуратным маникюром. Ногти покрыты неярким, но очень идущим ей лаком. Одежда, не броская и не кричащая, точно подобрана по цвету и очень гармонировала с обликом Девушки.

Когда поезд подходил к «Ленинским горам», Вадим собрался подойти к Девушке, благо рядом с ней освободилось место, и можно было вроде как просто пересесть. Но именно в этот момент Девушка подняла глаза и, то ли заметив движение Вадима, то ли просто женской интуицией угадав его намерения, смерила таким холодным взглядом, что Вадим словно приклеился к сиденью и аж обмяк.

На «Университете» Девушка вышла из вагона, а проклинавший свою робость Вадим поехал дальше.

Добравшись до дому, Вадим, к огромному удивлению родителей, бросился к пишущей машинке и часа полтора стучал. Когда мама попробовала поинтересоваться, что происходит, Вадим грубовато ответил:

– Личное время. Прошу не мешать!

Вечером родители прочитали рассказ сына о его первой любви. Правда, концовка сильно расходилась с реальностью.

На этом моменте воспоминаний девушка, стоявшая рядом с Вадимом в очереди на регистрацию, снова уронила кошелек. Вадим выразительно посмотрел на нее, поднял кошелек в третий раз и, протягивая его, сказал:

– В следующий раз не отдам!

Девушка рассмеялась и тут же уронила кошелек. Оба одновременно наклонились и стукнулись головами. Однако Вадим был проворнее, и кошелек оказался у него в руках.

Девушка смущенно смотрела на Вадима. Он понимал, что сейчас от него зависит, как будут развиваться отношения. Если девица роняет кошелек специально, это способ познакомиться. Но девушка не была похожа на ту, что сама «клеится». Значит, случайно – тогда можно воспользоваться ситуацией и познакомиться.

Саша и Дима с любопытством наблюдали за ситуацией. И тут Вадим сообразил, что, когда они с Димой изучали пассажиров автобуса, выбирая достойные объекты для охоты, его внимание привлекла только одна мордашка, которую он не смог рассмотреть хорошо – всю дорогу та была повернута к окну. Но шубку-из кролика, крашенного под леопарда, – Вадим заприметил. И только сейчас он заметил, что именно этот кролик с претензией на благородную кошку был перекинут через руку девушки, потиравшей лоб после столкновения с головой Вадима.

– Возврату, но за поцелуй, – определился Вадим.

– Там, – девушка показала на кошелек, – слишком мало денег, чтобы считать такой обмен равноценным. – При этом ее щеки вспыхнули.

– Сколько нужно добавить? – подхватил тему Вадим.

Два друга Вадима и обе спутницы девушки с интересом наблюдали за происходящим.

– У вас не хватит. И вообще, я поцелуями не торгую! – начала злиться девушка.

– А я их не покупаю, – угрюмо ответил Вадим, отдал кошелек и отвернулся.

То, что девочек, стоявших за ними в очереди, разместили в соседней комнате, можно было объяснить тем, что комнаты давали подряд. Однако Вадиму больше нравилась иная трактовка: то был перст судьбы. И, кроме того, перспектива проиграть Диме пари была для Вадима неприемлемой. Вадим не любил проигрывать.

С этим связана история, случившаяся в девятом классе.

Сдавали зачет по лыжам. Забег на пять километров. Вадим лыжи ненавидел – скучно, азарта никакого, ноги потом гудят, дыхания ему, юному курильщику, не хватает. Короче, придумал, как схитрить, тем более что учитель физкультуры особым умом не отличался.

Освобожденного по болезни от зачета Сережу Щукина поставили на развороте, то есть через два с половиной километра от старта. Бежали по набережной Москвы-реки до поста Щукина и потом назад. Набережная в том месте описывала большую дугу, и плюс – кустов вдоль лыжни было предостаточно.

Вадим, стартовавший четвертым, как только увидел трассу, сообразил, что надо делать. Подозвал Щукина, сунул ему под нос кулак и сказал:

– Отметишь меня на повороте вторым!

Сергей спорить не стал, парень был разумный, с хорошо развитым инстинктом самосохранения. (Может, потому и поступил в Высшую школу КГБ СССР, где и прослужил потом аккурат до сентября 1992 года, после чего подался в бизнес.)

Стартовал первый, второй, третий. Пошел Вадим. Пробежав километр или меньше, понял, что больше ну совсем не хочется. Лыжня как раз ушла за поворот, и со старта его не видели. Шмыгнул в кусты и, скрестив под собой палки, сел на них, как на табурет. Вынул сигарету, закурил.

Спокойно покуривая, Вадим дождался, когда появился возвращавшийся после разворота первый стартовавший, и, встав на лыжню метров за десять перед ним, побежал к финишу.

Физрук, остановив секундомер, обалдело выставился на Вадима. Откуда Вадим мог знать, что со Щукиным договорился не только он, но и первый стартовавший.

И тот до разворота не добежал, посидел недолго в кустах. Потому время, с которым шел первый, тянуло на норматив кандидата в мастера. Вадим же, обогнавший, получалось, троих, пришел с результатом мастера спорта.

Спустя две недели Вадим узнал от физрука, что включен в сборную Москвы на Всесоюзные соревнования школьников-лыжников.

Пришлось срочно заболеть. Отец согласился помочь организовать оправдательный медицинский документ, и именно тогда в первый раз сказал Вадиму:

– Запомни, любая «липа» должна быть тверже дуба! Но эта история ничему Вадима не научила.

Вадим решил, что пора идти в атаку. За стеной на фоне голосов слышалось хлопанье дверок шкафов и ящиков тумбочек.

Вадим подошел к соседской двери и постучал.

– Да! Входите, открыто!

Вадим вошел. За дверью стояла глазастая. «Опять перст судьбы, – пронеслось в голове. – Ведь вероятность того, что именно она меня встретит, – один к трем».

– У вас соли, случайно, нет? – Вадим улыбнулся.

– И спичек тоже! – Глазастая сказала это не резко, а с кокетливой улыбкой.

– Намек понял. Не смею больше беспокоить, – собрался ретироваться Вадим.

– Да, с глупостями – не надо. – Девушка продолжала улыбаться. – Меня, между прочим, зовут Лена.

А это, – она указала поочередно на подруг: – Оля и Аня.

– Очень приятно! А я – Вадим. Минуточку!

Вадим в один прыжок подскочил к своей комнате, открыл дверь и со звериным выражением лица прорычал:

– Быстро сюда!

Дима сразу сообразил, в чем дело, и чуть ли не за шиворот поволок за собой замешкавшегося и ничего не понимавшего Сашу. Одернув свитера и пятерней проведя по волосам, они ввалились в девичью светелку.

– Не могу оставаться в долгу, – бодро заявил Вадим. – Мои друзья – Дима и Саша. А это Лена, Оля и Аня.

Английская традиция разговаривать только с теми, кому вы представлены, была, в общем и целом, соблюдена.

Вечером, после ужина, договорились вместе пойти погулять. И получилось, что, дыша свежим морозным воздухом подмосковной Швейцарии (настоящую-то в те времена никто и не видел!), молодежь разбилась на пары. Вадим – с Леной, Саша – с Олей и Дима – с Аней. Так, друг за другом парами, и ходили по домоотдыховскому «променаду», болтая о том о сем.

Вадим с Леной, вначале лидировавшие, по инициативе Вадима попробовали переместиться в конец колонны. Но этой позиции никто уступать не хотел. Начали смеяться, толкаться, бегать по кругу, отпихивая друг друга.

Лена поскользнулась и, падая спиной в сугроб, схватилась за Вадима, пытаясь удержать равновесие. Вадим тоже заскользил на утоптанном снегу дорожки и свалился на Лену. Именно в этот момент фонари, освещавшие прогулочную тропу, погасли. (Назавтра Вадим выяснил, что свет всегда выключали в 22.00.)

Посчитав, что это опять перст судьбы и что попытка не пытка, Вадим, прижимаясь к Лене, попытался ее поцеловать. Она увернулась, сказав что-то вроде традиционного «Не надо» или «Не так быстро». Вадим не слышал слов. Ее теплое дыхание, ее тело, ощущаемое им даже сквозь зимние одежки, вскружили голову.

Вадим прошептал:

– Но это же судьба, – и совершил вторую попытку поймать губы Лены. Эта попытка удалась.

Оля посмотрела на подругу (а светившая луна позволяла различать даже при выключенных фонарях, кто чем занят) и, схватив Сашу за отвороты куртки, тоже оказалась в сугробе. Аня же, напротив, резко увеличила дистанцию между собой и Димой. Его протянутые руки поймали воздух.

Через час, когда все оказались в своих комнатах, поскольку по радио грозный голос объявил отбой под угрозой досрочной выписки из дома отдыха, обозленный Дима швырнул на кровать Вадима единственный взятый из Москвы блок «БТ».

Девочки из-за стены услышали радостное ржание мальчишек (они не знали, что смеялись Вадим с Сашей, Дима дулся и молчал) и подумали, что те смеются над ними, обсуждая легкую победу. Сразу было решено, что с утра им устроят холодный душ. И что продолжения не последует. По крайней мере завтра.

А в это время Дима настаивал:

– Все, хватит дурью маяться! Завтра садимся играть. Надо деньги за путевки отбить. Устроили романтические вечера под луной!

– Тебе еще надо и на сигареты заработать, – заржал Вадим.

– А может, бросишь курить? – подхватил Саша.

– А не пойти ли вам… – потеряв чувство юмора, огрызнулся Дима и повернулся к стене, показывая, что собирается спать. – Разговор окончен.

После завтрака девочки отправились кататься на лыжах, а ребята, отловив лоха, сыночка богатенького внешторговского работника, сели играть в преферанс.

К обеду девочки вернулись разрумянившиеся, довольные и обескураженные тем, что мальчики не составили им компанию. Сами же мальчики, накурившиеся до одури и заработавшие на троих около ста рублей, хоть и довольные результатом, смотрели на лыжников со злобной завистью.

После обеда богатенький дурачок решил отыграться и, пока лыжники отсыпались перед вечерними танцами, увеличил бюджет ребят еще на семьдесят рублей. Однако этого ему показалось мало, и через полчаса лох привел своего друга, хваставшегося как-то, что в преферанс не проигрывает.

Девочки пошли на танцы. Тему отсутствия соседей не обсуждали, делая друг перед другом вид, что это их не волнует. Но настроения не было никакого. И музыка слишком громкая, и пол – неровный и шершавый, и вообще – все кругом козлы!

А ребята, озверевшие от досады на самих себя за упущенный для завоевания девичьих сердец день, подняли ставки в игре вдвое и на глазах пятерых друзей утреннего лоха и его приятеля, заменившего жертву на вечерней плахе, дочищали бумажник несчастного.

Достаточно было взглянуть на роспись вистов, чтобы понять: тут попахивало суммой, переваливающей за двести рублей.

Как ни старались зрители выследить, где и в чем троица жульничает, ничего не получилось. И это не странно. Игра шла без «ломки», без подтасовок. Просто все трое действительно очень хорошо умели играть, и вдобавок задача перед каждым стояла не выиграть как можно больше самому, а посадить как можно глубже четвертого.

К десяти вечера «избиение младенцев» закончилось. Двести двадцать семь рублей добавились к утренним девяносто пяти и семидесяти.

Вернувшись в номер, друзья разделили деньги и, подсчитав суммарную выручку, пришли к выводу: «Мы стахановцы преферансного фронта». Норма выработки оказалась превышенной вдвое, план по отработке стоимости путевок и сигарет, рассчитанный на два дня, выполнен за один, да еще с превышением.

Вадим предложил пойти к девчонкам и позвать на прогулку перед сном.

– Разбогател, и целоваться захотелось, – съязвил довольный добычей Дима.

– Димуля, не завидуй! Тебе тоже когда-нибудь повезет. Найдешь какую-нибудь подслеповатую – и она твоя! – беззлобно парировал Вадим.

– Добрый ты, Вадик! – заступился за друга Саша.

– А ты вообще молчи, игруля! Выпустил сегодня придурка на мизере с тремя взятками, а могли влить как минимум шесть!

– Это он прав, Сань, – вступил Дима, – лажанулся ты при определении сноса по полной программе!

– Так откуда я знал, что он полный идиот?! Такой снос вообще предугадать невозможно.

Найдя общего врага для осмеяния, друзья отправились к соседкам.

Девочки уже собирались ложиться спать, но громкие голоса за дверью и настойчивый стук в дверь вернули им любовь к жизни и веру в справедливость мироздания. Договоренность проучить самоуверенных мальчишек тут же забылась.

Гулять пошли парами. Сразу в разные стороны. Выбирали уголки потемнее. Возникли проблемы. Это был второй вечер студенческих каникул, и свободных темных мест на огромной территории дома отдыха почти не осталось.

Прошло еще два дня. На лыжах ходили вместе, на танцы вместе, до трех ночи просиживали в холле корпуса. Однако дальше поцелуев дело не шло. Оставалось восемь дней, и мальчишки не отчаивались.

Тему поднимали все трое. Ответы же девочек, как установили на мужском совете после очередных ночных посиделок, не совпадали. Это свидетельствовало об отсутствии бабского сговора.

Лена сказала:

– Я не готова. Подожди.

Оля призналась, что у нее раньше такого опыта не было и поэтому она боится. Аня заявила – только в Москве, только у нее дома, и не раньше чем через месяц после возвращения.

Дима пришел в бешенство. Саша посчитал доводы Оли убедительными, да и брать на себя ответственность в подобной ситуации был не готов.

Вадим закусил удила и пообещал друзьям:

– Победа будет за нами!

То есть за ним. И не позднее, чем завтра.

Однако «завтра» пришлось отложить. И по неожиданной причине.

Перед танцами мальчишки сидели в девчачьей комнате и болтали. Когда подошло время идти, девочки попросили мальчиков отвернуться и не подсматривать – надо навести легкий марафет.

Мальчики отвернулись. Наступила тишина. Вдруг за спиной Вадима раздалось шипение, Звук был столь неожиданным и громким в тишине, что Вадим невольно обернулся. Перед ним стояла девушка с седой прядью.

Вадим крикнул:

– Так это ты?

Все уставились на него. Вадим хватал ртом воздух, молча тыкал пальцем в сторону Лены, глядя на друзей и призывая их в свидетели. Никто не понимал, что происходит.

– Это серебрянка, алюминиевая пудра, – попыталась успокоить его Лена.

– А звук – от баллончика с лаком для волос, – подсказала Ольга.

Но Вадим вскочил и пулей вылетел из комнаты. При этом споткнулся о ножку кресла, и получилось, что дверь в коридор он открыл лбом. Потирая ушибленное место и не оборачиваясь, отмахиваясь от Лены как от нечистой силы, выбежал на улицу.

– Что это с ним? – спросила Лена, обращаясь к Саше.

– Не понимаю, – отозвался самый серьезный из троих друзей и отправился догонять Вадима.

– А если это любовь?! – произнес Дима и рассмеялся, но, поймав Анин взгляд, осекся.