355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Леонтьев » Идеология суверенитета. От имитации к подлинности » Текст книги (страница 5)
Идеология суверенитета. От имитации к подлинности
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 23:22

Текст книги "Идеология суверенитета. От имитации к подлинности"


Автор книги: Михаил Леонтьев


Жанры:

   

Политика

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Жесткая сила

За «жесткой силой», как правило, скрывается то, что удобнее называть русским словом «мощь» (в английском это опять же не различается и находится внутри все того же power). Мощь армии, мощь ресурсов (в том числе и человеческих), мощь индустрии и экономики в целом. Применение (или угроза применения) этого комплекса или отдельных его элементов составляет содержание «жесткой силы». В политике (международной политике) эта форма силы являлась (и уверен, до сего дня является) основной формой установления отношений между субъектами. Это понимали прекрасно и в Древнем Риме, и позже, понимают это и в наши дни.

Квинтэссенцией этого осознания является выражение, приписываемое кардиналу Ришелье: Ultima ratio regum – «Последний довод короля», – отчеканенное на пушках, которые, по разумению великого кардинала, и являлись таковым последним «доводом» в политических (в том числе международных) спорах.

Вообще применение силы в качестве решающего аргумента для установления отношений власти является европейской нормой. Для американцев, например, достижение необходимых результатов с применением силы – это часть образа жизни, закрепленная в афоризмах и прочей «народной мудрости». «Добрым словом и пистолетом можно добиться гораздо большего, чем только одним добрым словом», – говаривал известный деятель из города Чикаго. А в широко известном романе Марио Пьюзо его персонаж дон Корлеоне формулировал ту же мысль, но несколько другими словами: «Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться». Как правило, если предложение не принималось, следовало применение силы. Таким образом, физическое воздействие или угроза такового являются важнейшим и основным содержанием «силы» («жесткой силы»).

Пространство идеального

Содержание «мягкой силы», как правило, не материально и не имеет физической сущности. Или, по меньшей мере, материальное в ней занимает сугубо вторичное и подчиненное значение. Содержание «мягкой силы» принадлежит пространству идеального. Собственно, это и есть идеи и представления (в т. ч. культурные), формирующие ценности, цели и приоритеты в жизни и деятельности людей, оказывающие управляющее воздействие на поведение людей через стандарты, нормы и образцы – в конечном счете, и задающие тот или иной образ жизни.

Тот, кто формирует идеалы и может передать (навязать) эти идеалы другому, получает власть (управление) над тем, кто эти идеалы принял и сформировал свой образ жизни в соответствии с ними. Возможность трансляции содержания во многом определяется уровнем и качеством этого содержания. Это должны быть идеальные конструкции масштаба цивилизационного проекта – по меньшей мере, они должны быть соразмерны такой претензии.

Содержанием «мягкой силы» являются конструкции, создающиеся в пространстве культуры, философии и идеологии, и, в конечном счете, именно они формируют человеческое мировоззрение. Для реализации таких конструкций в качестве «мягкой силы» важнейшим институтом является институт веры. Необходимо, чтобы люди верили в эти конструкции или верили им.

Образцы применения

История европейской цивилизации знает не так уж много примеров реализации «мягкой силы». Предельными формами «мягкой силы» являются как минимум две мировые религии – христианство и ислам, а также конкурировавшая с ними на протяжении последних 300 лет общеевропейская вера в науку, «светские веры» XIX–XX веков в коммунизм и либеральную демократию. Кстати, нацизм формой «мягкой силы» не является, поскольку не предполагает равного инкорпорирования неофитов. Когда предметом веры является расовое превосходство властвующих, то оно может быть доказано только путем физической реализации данного превосходства, и никак иначе. Какая уж тут «мягкая сила». Так что неправы те, кто пытается ставить на «одну доску» фашистский нацизм и коммунизм. Это либо от безграмотности, либо, скорее, от злонамеренности.

После Второй мировой войны Советский Союз обладал обоими компонентами (формами) силы. Победоносная Советская армия и признаваемое во всем мире звание победителя фашизма и спасителя человечества делали Советский Союз невероятно привлекательным. Всеобщие равные права, которые оставались к тому времени еще только мечтой для многих и многих живущих на Западе, категорическое неприятие расизма и национализма, большой объем социальных гарантий также были существенной частью «мягкой силы» СССР. Расширение социалистического лагеря осуществлялось не только штыками и танками, но во многом благодаря идеологии, реальной привлекательности для массового сознания советского образа жизни – а если уж не самого конкретного образа жизни, то, во всяком случае, благодаря тем ценностям и идеологемам, на основе которых он был сформирован. За всем этим содержанием в качестве управляющей надстройки стояла «светская вера» в коммунизм – светлое будущее для всего человечества.

«Жесткая сила» против СССР не сработала. Германский нацизм, попытавшийся установить над нами власть с помощью «жесткой силы», потерпел сокрушительное поражение. Американцам тоже не удалось запугать Советский Союз атомными бомбардировками Хиросимы и Нагасаки. Тем более что своя атомная «дубина» у нас появилась довольно быстро, и благополучный исход «жестко силового» подчинения СССР перестал быть очевидным.

Поэтому объявленная Западом холодная война на самом деле представляет собой программу формирования и применения против СССР так называемой «мягкой силы». В ходе этой войны была сконструирована на основе тщательной рефлексии марксистско-советского проекта новая «светская вера» – вера в либеральную демократию. Эта вера должна была стать исторической конкурентной альтернативой советскому проекту и его идеологемам.

Она, эта новая вера в Свободу, до сих пор является основанием и основным содержанием американской «мягкой силы». Эта вера уже сильно изношена и девальвирована реальной деятельностью США в роли мирового гегемона после распада СССР. Либеральная демократия теряет свою привлекательность с каждым днем по мере разворачивания системного цивилизационного кризиса. Пока она еще работает, но с каждым днем будет работать все хуже и хуже, поскольку «разрыв» между исторической практикой и провозглашаемой идеологией будет порождать рефлексию не только философскую, но и массовую.

То, что США и их союзники вынуждены все чаще применять в геополитике обычную «жесткую силу» (часто с контрпродуктивным результатом), говорит о том, что содержание «мягкой силы» уже не дает должного эффекта. Тем не менее, либерально-демократический проект как основное содержание западной «мягкой силы» пока еще остается действующим и, к сожалению, безальтернативным.

Россия в поисках твердой мягкости

Сегодня концепция «мягкой силы» стала одной из составляющих нашей внешнеполитической доктрины. Это активно, но не очень продуктивно обсуждается. Есть даже структура, призванная реализовывать эту концепцию, – «Россотрудничество». Поскольку сущность «мягкой силы» определяется ее содержанием, то логичным будет вопрос: какие именно идеальные конструкции, ценности, цели, нормы и образцы будут продвигаться в качестве инструментов установления отношений с нашими контрагентами по мировой геополитике? Без содержательного ответа на этот вопрос вся деятельность «Россотрудничества» будет как минимум безрезультатной.

Что мы хотим передать другим народам и странам? Чему мы хотим их научить? Какие идеологии, формирующие образ жизни, мы собираемся транслировать? Какие цивилизационные стандарты мы хотим создать и передать? Если мы просто принимаем западный образ жизни, вливаемся в «семью цивилизованных народов», то никакой «мягкой силы» у нас не будет. Эта либерально-демократическая «мягкая сила» уже находится у других, так же, как и мы, исторически принадлежащих к Средиземноморской цивилизации, и пока что она еще работает. И будет еще по историческим меркам довольно долго работать (пусть и плохо), если не создать ей достойной конкурентоспособной альтернативы.

Формально мне могут ответить, что структура «Россотрудничества» отвечает лишь за организацию «каналов трансляции». Хорошо. Но кто тогда отвечает за содержание? Министерство культуры? Институт философии РАН? Или, может, у нас есть партийные институты, аналогичные демократическому и республиканскому в США? Кто, как и почему будет критиковать современную геополитическую ситуацию? Какие продукты культурного производства (кино, театр, телевидение) будут работать на укрепление позиций России, а не представлять на Западе и в СНГ нашу страну в качестве убогой и неполноценной с чудовищной историей, как это происходит сегодня? Откуда такие продукты возьмутся, и почему? Какие рецепты предложит Россия для борьбы с мировым кризисом (поскольку он сегодня будет определять практически все содержание геополитики)?

Вопросы в большой степени риторические – по крайней мере, в рамках анализа ситуации. Список этих вопросов далеко не полон и составлен не в порядке их значимости. В то же время эти вопросы более чем принципиальны и в рамках проекта деятельности «Россотрудничества», и тем более в рамках реализации новой внешнеполитической доктрины. Без ответа на эти вопросы высока вероятность получить очередной фиктивно-демонстративный продукт. Такой вполне себе мягкий.

«Однако», 24.02.2013, 03.03.2013
На пятилетие осетинского конфликта: четыре стратегических вывода

О стратегических последствиях конфликта в Южной Осетии можно было говорить сразу и даже до него. Ничего не изменилось – изменилось только понимание, потому что история многое подтвердила. То, что ваш покорный слуга говорил 5 лет назад, сейчас разделяет гораздо большее число людей (во всяком случае, в экспертном сообществе).

По пунктам.

Первое: тогда и сейчас. Необходимо подчеркнуть, что непосредственная реакция на акцию Саакашвили была абсолютно верной. То есть Россия не просто поступила правильно – это был единственно возможный способ реакции. Россия выполнила гласно, публично и в соответствии с международным правом взятые на себя обязательства. Эти обязательства заключались в том, что Россия гарантировала недопущение решения проблемы силовым путём. Она обязана была это сделать. В случае, если бы мы умылись и воздержались от такой реакции, Россия перестала бы быть субъектом истории, субъектом мировой политики со всеми вытекающими отсюда последствиями – вплоть до неизбежной ликвидации суверенитета.

Собственно, в этом и был смысл конфликта. Мы прекрасно понимаем, что никакой Саакашвили не мог принять решение фактически о нападении на Россию. Саакашвили – сателлит, полностью контролируемый и оплачиваемый своими американскими хозяевами. Да, он рвался вперёд, он не совсем адекватен, он, безусловно, авантюрист и так далее. Но – он сидел на американской цепи, и спустить его с цепи мог только хозяин, Саакашвили цепью не распоряжался. Поэтому мы должны понимать, что это ещё раз в значительной степени подчёркивает акт политической воли, который Россия совершила, потому что и политическое руководство наше прекрасно понимало, что мы в качестве противника имеем не Грузию. И в этом смысле совершенно справедливо утверждение, что мы с грузинами не воевали. В данном случае грузины работали как американский штрафбат – это была разведка боем. Они проверяли нас на вшивость, проверили, и, кстати, это в дальнейшем имело чрезвычайно серьёзные, фундаментальные последствия для американских отношений с Россией. Безусловно, позитивные для нас. Это что непосредственно касается действия.

Второе. Реальными геополитическими последствиями конфликта – в том числе и официального признания Россией независимости Южной Осетии и Абхазии – были де-факто признание Южной Осетии и Абхазии протекторатом России (я имею в виду признание со стороны наших противников) и де-факто признание нами Грузии как американского протектората. Я хочу заметить, что даже нынешняя ситуация, нормализация российско-грузинских отношений, которая, как неоднократно я уже говорил, является по всем признакам российско-американской сделкой, – эта сделка включает в себя признание Россией американских интересов в Грузии. Если мы возьмём ситуацию накануне, то Абхазия и Осетия и так де-факто, в общем, признавались российским протекторатом. Де-факто, не де-юре, конечно. Но Россия ни в коей мере не считала Грузию американским протекторатом, а считала её традиционной зоной своих особых стратегических интересов.

То есть, в принципе, с геополитической точки зрения – это проигрыш. Проигрыш этот связан с отсутствием выстроенной, обеспеченной, содержательной и материальной политики России на постсоветском пространстве, в том числе и в Закавказье. То есть Россия практически демонтировала возможности свои (я не имею в виду военные возможности: они были, мы могли спокойно войти в Тбилиси и фактически сменить правящий там режим), она демонтировала политические возможности участия во внутригрузинской политике.

Поэтому можно сказать, что правильно, с точки зрения России, было бы принуждение Грузии не к миру, а к территориальному единству. Но понятно, что любое принуждение Грузии к территориальному единству связано с изменением политической парадигмы грузинской политики. Потому что единая Грузия может существовать только в контексте России. Никогда не существовала единая Грузия, сейчас не существует и существовать не будет без прямого российского протектората в той или иной форме, а форма – вопрос отдельный.

Третье. Признание независимости было единственным реально политически возможным для российского руководства способом в рамках правового режима гарантировать безопасность Абхазии и Южной Осетии в создавшихся условиях. Других реально очевидных возможностей не было. Это вынужденный шаг. Но при этом мы должны понять, что карликовые псевдогосударства создают колоссальные проблемы, причём не только стране-создателю, соседям или ещё кому-то – они в первую очередь создают проблемы себе. И я, с глубочайшим уважением относясь и к югоосетинам, и к абхазам и уважая их борьбу, их способность отстоять свою землю, своё существование как народов, хочу сказать, что существование в виде псевдогосударства, которое лишено всяких возможностей самостоятельного воспроизводства себя как государства и как социума, – оно абсолютно развращает. И это наша вина, потому что мы создали условия, при которых этот псевдосуверенитет начинает восприниматься элитами как инструмент решения каких-то своих проблем и задач, в том числе зачастую и в ущерб России.

Давайте честно. Никакой независимой Осетии и Абхазии быть не должно, как и многих других карликовых образований, – это всегда марионетки. Это всё равно что Палестинское государство, извините меня за сравнение, которое никогда не сможет существовать как самостоятельный субъект, а всегда будет объектом манипулирования со стороны разных сил. Я уж не говорю про Израиль – это отдельная проблема, не совсем связанная с вышеизложенным.

И наконец, четвёртое: чем дальше, тем больше. Понятно, что всё, что сейчас существует на Кавказе, в Закавказье, вообще в околороссийском пространстве, является паллиативом. Это промежуточная ситуация, которая не может сохраняться долго: она сама по себе потенциально нестабильна, она сама по себе потенциально уязвима и она должна развиваться либо к восстановлению единства постсоветского пространства – то есть исторического российского пространства, восстановлению полноценного имперского организма, – либо к уничтожению России. Уничтожению России как субъекта.

Вполне возможно существование каких-то территорий, административно-территориальных образований, одно из которых будет носить название Россия, но исторически к России это не будет иметь уже никакого отношения – ни в каком смысле: ни в территориальном, ни в историческом, ни в культурном, ни в этническом даже.

«Однако», 08.08.13

Русское чудо. Выученные и невыученные уроки истории

День народного единства – 4 ноября – праздник, над которым принято насмехаться и издеваться у нашей креативной элиты, по причине отсутствия веры, мозга и системного гуманитарного образования. Это праздник чудесного спасения практически сгинувшей, распавшейся, развалившейся страны, в которой все воевали против всех, жгли и грабили друг друга, в Кремле – поляки, а в каждом мало-мальски поселении – свой самозванец. Чудо спасения подчёркивается тем, что это праздник почитания иконы Казанской Божьей Матери, имеющей прямое очевидное отношение к его свершению.

Вот этот механизм избавления от Смуты, для которого необходимо Чудо, и есть повторяющийся, раз за разом воспроизводимый алгоритм русской истории. Русское православное сакральное государство, наследовавшее Византии и впитавшее в себя ордынскую управленческую традицию, выносило свой тип отношений с народом и элитами: государство легитимно тогда, когда оно, обращаясь к народу, «укорачивает» элиты, заставляет их работать на общий державный интерес. Когда и если государство ослабевает, элиты начинают добиваться политических прав, по сути, привилегий для себя, гарантий от «укорота». Когда и если они добиваются этого, государство теряет легитимность, потому что с народом так не договаривались. Политическая революция, как замечал Василий Ключевский, переходит в социальную, то есть истребление высших классов низшими, элиты обращаются за помощью и гарантиями защиты к внешнему врагу, разрушая государство. Для восстановления которого и необходимо Чудо. То есть нравственное мировоззренческое религиозное отрезвление страны. Таков механизм всех трёх русских смут. В первую Смуту вера, нравственные и религиозные скрепы сработали, и потому случилось Чудо. А во вторую все эти скрепы рухнули, и потому случилась неизбежная резня. То есть механизмом восстановления государства стала резня. В третью Смуту мы сохраняем шансы и на то, и на другое. Потому что государство наше будет всё равно восстановлено любой ценой. Но при этом не хотелось бы, чтобы эта цена была совсем «любая».

Есть ещё один механизм в новой русской истории, являющийся приобретением нашей исторической эволюции, точнее, петровских реформ. Западнообразный культурный слой был жёстко и искусственно имплантирован в Россию с разрушением традиций, уклада, всего строя – «синкретизма» национальной жизни в рамках форсированной принудительной модернизации. При всех проблемах и последствиях для развития страны эта модернизация представляется всё-таки необходимой (хотя о её формах можно поспорить). Поскольку с выходом России в пространство европейской политики вопрос стоял о сохранении России как субъекта этой политики или о превращении в объект, то есть, по сути, утрате самостоятельной государственности. Вот этот культурный слой, в дальнейшем воспроизводимый, и стал постоянной проблемой, «занозой» русской истории, унаследовав традиционное отношение допетровских элит к государству и прибавив к ним принципиальное «родовое» западничество.

Этот «культурный» слой и является в значительной своей части носителем той самой русофобии, о которой пишут авторы «Русского урока истории». Русофобии, которая является патологическим отражением ненависти к единственной в мире стране, которая не была покорена, побеждена, то есть «оцивилизована» в единственной доступной Западу манере. Поэтому эта страна не может считаться цивилизованной и подлежит неизбежному «оцивилизовыванию». Вот эту патологическую идеологию «недоевропейскости», «недоцивилизованности» России и разделяет известная часть западнического «культурного» слоя, превращая его раз за разом в «пятую колонну», инструмент в руках врагов России, её мировоззренческих и геополитических конкурентов. Этот слой, на современном этапе российской истории именуемый креаклами, и является самой серьёзной угрозой существованию России. Потому что победить её «снаружи» не удавалось никогда.

А изнутри… Это и есть, наверное, главный урок русской истории. Как обычно, невыученный.

«Однако» 8.10.2013.
Наша исключительность. Расстановка точек над модной темой По поводу популярной темы об американской исключительности, неосторожно поднятой Обамой

На самом деле идея мессианского предназначения Америки была заложена ещё отцами-основателями. Это, можно сказать, американская государствообразующая идеология.

«Мы должны помнить, что будем, как град, стоящий на верху горы, и взоры всех людей будут устремлены на нас», – писал Джон Уинтроп, лидер группы английских пуритан, высадившихся в Массачусетсе в 1630 году.

«Некоторые нации, можно сказать, рождены для власти, другие достигают её или пытаются сделать это. Только о Соединённых Штатах будет справедливым заявить, что власть возложена на них», – писал спустя 325 лет Джон Фостер Даллес, госсекретарь США.

Заметьте, божественная санкция осталась. Притом что санкционирующий всю эту историю американский бог радикально перестроился. Пуританский образец света и совершенства – такого совершенства, ради которого можно физически уничтожить не только его врагов, но и всех, кто случайно попался под руку, – претерпел за последующие годы такие изменения, что отцам-основателям в страшном сне не снились. Тем не менее, этот идол по-прежнему требует человеческих жертвоприношений.

«Продвижение свободы требует сначала сдерживания, а затем и ликвидации противостоящих ей сил, будь то отдельные лица, движения или режимы», – заявил в 2002 году Майкл Макфол, ныне посол США в России.

Надо заметить, что у нынешнего президента Обамы меньше всего охоты повторять эти американские мантры. Бедный Обама вынужден отбиваться и заискивать перед наседающими на него мессианцами, устроившими ему сейчас вот, например, бюджетный кризис (природа и последствия которого – отдельная тема. Здесь можно сказать только, что, конечно, сейчас Обаме дадут напечатать ещё денег. Но при этом – поизмывавшись по максимуму).

Если серьёзно, тут впервые, может быть, за долгие годы политические разногласия в Америке носят такой глобальный мировоззренческий характер. Обама как раз и пытается вернуть американцев домой к своим реальным проблемам. Хотя бы оттуда, откуда ему позволит обязанность нести невыносимое, в том числе и для бюджета, бремя глобального американского лидерства. На самом деле это, кстати, борьба не только против Обамы, но и внутри самого Обамы. И ненавидят его за саму возможность этой борьбы. Потому что никакой такой борьбы внутри Маккейна или, например, дамочки Клинтон в принципе быть не может.

Удастся ли Обаме вернуть Америку домой, сказать сложно. Но можно сказать одно: если это не удастся, Америка надорвётся под тяжестью своей миссии, как надорвался и рухнул СССР. Притом что миссия эта в нынешнем виде ничего, кроме исключительной самонадеянности и исключительного цинизма, под собой не имеет.

…На самом деле мы тоже исключительные. Наша исключительность в том, что мы единственная страна, которая не была покорена – насильно «оцивилизована» – западными миссионерами. Наша исключительность в том, что мы остаёмся, по сути, единственными открыто отстаивающими базовые европейские христианские ценности. Наша исключительность в том, что мы всех таких «исключительных» видели в одном месте.

«Однако, 03.10.13

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю