Текст книги "Газпром. Новое русское оружие"

Автор книги: Михаил Зыгарь

Соавторы: Валерий Панюшкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Интересы государства и интересы Газпрома рознились, но, видимо, премьер-министр Виктор Черномырдин и председатель правления Газпрома Рем Вяхирев всерьез надеялись, что когда-нибудь в далекой исторической перспективе интересы государства и газовой корпорации сойдутся. Надо было только удержаться у власти, надо было хоть через пень-колоду, но довести реформы до конца.

Впервые интересы Газпрома и премьера совпали в апреле 1995-го, когда Черномырдин создал и возглавил политическое движение «Наш дом – Россия». Глава Газпрома Рем Вяхирев даже и не скрывал, что поддерживает новую черномырдинскую партию. Журналисты, не стесняясь, называли эту партию «Наш дом – Газпром», и мало кто сомневался, что эта партия победит на выборах в конце года. Губернаторы и директора крупных предприятий открыто сочувствовали новой черномырдинской партии. Деятели культуры и звезды шоу-бизнеса, как это им свойственно, поспешили вступить в партию власти. Города были завешаны предвыборными плакатами, на которых Черномырдин складывал руки домиком, словно защищая Россию от невзгод.

И все же Черномырдин, привыкший ценить реальную мощь своего газового концерна, явно недооценивал эфемерную мощь телевидения. Он совершил множество ошибок в качестве публичного политика. Вернее, что бы Черномырдин ни делал, тележурналисты искусно представляли это как ошибку.

Шла первая чеченская война. В июне 1995 террористы захватили больницу в городе Буденновске. Черномырдин вел переговоры об освобождении заложников. Вся страна слышала, как премьер кричал в телефон предводителю террористов: «Шамиль Басаев, говорите громче». Когда заложники были освобождены, только ленивый не пенял Виктору Черномырдину за глупость и неуклюжесть этой фразы.

На самом деле Черномырдин оказался единственным в новейшей истории России переговорщиком, которому удалось спасти заложников. Но над ним смеялись. Хотя в его фразе не было ничего смешного. На Кавказе принято обращаться просто по имени и на «ты». Но не мог же премьер обращаться к террористу на «ты» и по имени, как к старому приятелю. В Москве принято обращаться по фамилии и подставляя перед фамилией слово «господин». Но не мог же Черномырдин говорить «господин Басаев», потому что какой же он, к чертовой матери, господин, если захватил в заложники детей и женщин. А слова «говорите громче» значили всего лишь, что премьеру было плохо слышно по телефону. Но над ним смеялись. И этот эпизод был лишь одним из тысячи эпизодов, снижавших рейтинг черномырдинской партии, несмотря на всю мощь Газпрома в партийной кассе.

В сентябре 1995-го на вопрос о партии Черномырдина президент Ельцин махнул небрежно рукой и сказал, что партия эта несерьезная, на выборах наберет максимум 8—10 процентов. Таким образом Ельцин как бы лишил «Наш дом – Россия» президентской поддержки.

В декабре 1995 года партия «Наш дом – Россия» получила на выборах 10 процентов. Это было катастрофическое поражение. Получить большую фракцию в парламенте у Черномырдина не получилось. Он отказался от депутатского мандата и продолжал работать премьер-министром.

Глава 3
Трастовый договор

Вопрос президента

Черномырдин не помнит точно, когда произошел этот разговор, но разговор произошел на охоте. Дело было в ста километрах от Москвы, в заповеднике Завидово, который, кажется, ничуть не изменился с тех пор, как из охотничьих угодий генеральных секретарей превратился в охотничьи угодья президента новой России. Пост дорожной милиции посреди поля, шлагбаум, дальше поста могут проезжать только машины со специальными пропусками. В кишащем дичью лесу – асфальтированные и очищенные от снега дорожки. По полянкам между реками Лама и Шоша разбросаны заимки, удобно оборудованные для того, чтобы высокопоставленные охотники могли поджидать загоняемого егерями зверя.

Был конец зимы 1996 года. Года президентских выборов. Из-за либерализации цен, из-за огромной инфляции, из-за чеченской войны, из-за неуклюже начавшейся приватизации – за Ельцина, согласно опросу социологической службы ВЦИОМ, готовы были проголосовать всего 5,4 % избирателей, тогда как за лидера коммунистов Геннадия Зюганова – 11,3 %. И вот на охоте президент Ельцин спросил премьер-министра Черномырдина:

– Виктор Степанович, вы готовы идти в президенты?

Сейчас, вспоминая эту историю, Черномырдин говорит, что о возможном президентстве ему намекали все почти тогдашние губернаторы и директора крупных предприятий. Обещали поддержку. Но занять президентский пост Черномырдин готов не был: хорошо ориентировался во внутренних российских делах, но слишком неопытен был в международной политике. Еще Черномырдин говорит, что отчетливо видел, как хотелось Ельцину снова стать президентом, несмотря на катастрофически низкий рейтинг.

Черномырдин не рассказывает, что вопрос «хотите ли вы стать президентом?» Ельцин в то время задавал многим. И это был проверочный вопрос. Спикер Совета Федерации Владимир Шумейко ответил, что готов стать президентом, пообещал продолжить и довести до конца начатые Ельциным демократические реформы и через неделю лишился своего поста. К нижегородскому губернатору Борису Немцову Ельцин послал Егора Гайдара спросить, готов ли Немцов баллотироваться в президенты. Немцов ответил: «Нет, я считаю, что президентом должен остаться Ельцин» – и получил повышение.

Черномырдин тоже ответил «нет». Может быть, действительно опасался международной политики. Может быть, нажитое в советское время чувство номенклатурной справедливости подсказывало Черномырдину, что рано еще ему метить на главный пост страны, не по рангу. Может быть, Черномырдин просто Ельцина пожалел. Может быть, понимал, что президентский вопрос – ловушка.

Черномырдин ответил:

– Борис Николаевич, не беспокойтесь, мы вас изберем в президенты.

Примерно в это же время в швейцарском городке Давос на экономическом форуме после окончания заседаний миллионер Борис Березовский, прихватив бутылку вина, поднялся к миллионеру Владимиру Гусинскому и позвонил в дверь. Гусинский был в халате. Он открыл и опешил: Гусинский и Березовский много месяцев вели затяжную войну друг против друга как в принадлежавших им средствах массовой информации, так и посредством связей в правительстве и силовых структурах. В ответ на изумленный взгляд Гусинского Березовский сказал, что надо мириться и объединять усилия. Иначе на президентских выборах придут к власти коммунисты, и не будет ни реформ, ни частной собственности, ни Ельцина, ни, главное, их, Гусинского с Березовским.

С этого момента началась отчаянная предвыборная кампания Ельцина. Крупнейшие в стране бизнесмены, разбогатевшие благодаря ельцинским реформам, объединили ради избирательной компании Ельцина свои финансовые ресурсы. Глава Газпрома Рем Вяхирев открыто заявил, что на президентских выборах будет поддерживать Ельцина, потому что если коммунисты придут к власти, то ему, Вяхиреву, главой Газпрома не быть. Гусинский и Березовский настроили на рекламу Ельцина и антизюгановскую пропаганду свои телеканалы и газеты. В случае победы Ельцина банкиры ожидали получить (и получили) лучшие предприятия страны, нефтяные и металлургические компании на срежиссированных залоговых аукционах – по ценам значительно ниже реальных.

Гусинский ожидал получить (и получил) полностью частоту, на которой вещал принадлежавший ему телеканал НТВ, и деньги на развитие канала. Эти деньги, плата за политическую лояльность, оформлены были как покупка государственной компанией Газпром большого пакета акций частной телекомпании НТВ. Предполагалось, что Газпром никогда своими акциями не воспользуется, голосовать на собраниях акционеров не будет и вообще не станет вмешиваться в дела телеканала.

Березовский за поддержку Ельцина, кроме нефтяного бизнеса, ожидал получить (и получил ненадолго) огромную политическую влиятельность.

Главой ельцинского предвыборного штаба стал Анатолий Чубайс. Тяжело больной Ельцин стал разъезжать по стране с популистскими политическими шоу. Президент то танцевал на рок-концерте вместе с музыкантами на сцене, то в Чечне прямо на крыле военного вертолета подписывал указ о прекращении войны.

16 июня 1996 года Борис Ельцин и Геннадий Зюганов вышли во второй тур президентских выборов, причем Ельцин набрал больше голосов, чем Зюганов. 17 июня 1996-го на фондовом рынке в связи с обнадеживающими для Ельцина результатами голосования началась эйфория, за один день котировки основных ценных бумаг выросли на 12 %. 3 июля 1996 года Борис Ельцин победил во втором туре президентских выборов, набрав 53,8 % голосов. Состоявший в основном из коммунистов парламент был настолько деморализован, что даже не стал оспаривать вероятно фальсифицированные результаты выборов и по представлению Ельцина утвердил Виктора Черномырдина на пост премьера не 226-ю, как ожидалось, а 315 голосами. 22 августа Виктор Черномырдин назначил министром топлива и энергетики близкого ему газпромовского человека, бывшего директора «Лентрансгаза» Петра Родионова. В первых интервью Родионов называл Черномырдина «любимым руководителем» и говорил о необходимости снижать налоги на газ.

Это было лето политических и бизнес-иллюзий.

– Я же не знал, – говорит Черномырдин, – что после выборов Борис Николаевич сразу сляжет.

А он слег. Не выдержал напряженной избирательной кампании. В августе президент перестал появляться на публике. 5 сентября дал согласие на операцию на сердце. Черномырдин говорит:

– Я не знаю, как принимались решения. Мне приносили указы, подписанные президентом, и я не знал, кто ему эти указы готовил, и с кем президент советовался, принимая решения.

Вероятнее всего, из людей, занимавшихся политикой, доступ к президенту в то время имели только его дочь Татьяна Дьяченко и будущий зять Валентин Юмашев. А стало быть – Березовский.

Березовский дружил с Таней и Валей (их все тогда называли по именам, не считая нужным объяснять, о каких Вале и Тане идет речь). Татьяна Дьяченко, кажется, всерьез считала Березовского великим политиком, изрядным хитрецом и провидцем и, говорят, слепо соглашалась участвовать в его политических интригах и финансовых схемах.

Рассказывают, что в награду за успешное руководство предвыборным штабом Ельцина Анатолию Чубайсу обещали должность руководителя государственной компании «Роснефть». И уже был подписан приказ о назначении его председателем правления. Но Березовский и Гусинский заявили Чубайсу, что никакой «Роснефти» он не получит, что основной вклад в победу внесли они, поэтому государственная нефтяная компания тоже причитается им. Чубайс поехал к Ельцину и вернулся от него с новым указом. Он был назначен главой администрации президента. Ельцин уважал молодых реформаторов, но не мог сопротивляться напору Березовского и Гусинского.

– Полгода неизвестно кто рулил страной, – говорит Черномырдин, имея в виду, что страной рулил Березовский.

И Черномырдин даже не скрытничает. При упоминании Березовского на лице Черномырдина неизменно появляется презрительная улыбка. Для Черномырдина, большую часть жизни проработавшего в реальном секторе экономики, Березовский, первым придумавший, что в России не надо владеть компаниями, а надо контролировать финансовые потоки компаний – неизвестно кто. Вот Неизвестно Кто и рулил страной.

Ельцин бездействовал полгода, почти год. За это время прошли залоговые аукционы, банкиры, помогавшие Ельцину в избирательной кампании, получили свои нефтяные и металлургические компании, вопреки не столько даже воле народа, но, похоже, даже вопреки воле вдохновителя приватизации Анатолия Чубайса. Березовский, неожиданно даже для Черномырдина, получил компанию «Сибнефть», хотя такой компании вообще не значилось в плане приватизации нефтяной отрасли.

Газпрому, несмотря на сложившуюся практику, были предъявлены налоговые претензии. Председатель правления Рем Вяхирев писал депутатам Госдумы: «Да, Газпром должен бюджету 15 триллионов рублей, но 48 триллионов рублей должны Газпрому потребители газа». 3 октября 1996 года были арестованы счета некоторых дочерних предприятий Газпрома. Это было похоже на начало неизвестно кем осуществлявшегося захвата компании. Черномырдин говорит:

– Если бы Ельцин был в силе, я уверен, ничего этого не было бы.

Фактически Ельцин вернулся к активной работе только весной 1997-го. И сразу же начал с перестановок в правительстве. В марте 1997-го Ельцин назначил первыми вице-премьерами правительства Анатолия Чубайса и нижегородского губернатора Бориса Немцова. По совместительству Чубайс стал еще и министром финансов, а Немцов через месяц занял пост министра топлива и энергетики, сменив газпромовского человека Петра Родионова и усилив в правительстве позиции либералов-реформаторов.

План Немцова

Немцов, когда приехал в Москву по приглашению Ельцина, представил президенту план реформ, озаглавленный «Не хочу жить в стране победившего бандитского капитализма». Первым пунктом плана значилась национализация Кремля: Немцов предлагал отобрать у олигархов пропуска в Кремль. Вторым пунктом шла отмена залоговых аукционов. Ельцин, по словам Немцова, назвал этот его план гениальным (хотя «гениально» это не ельцинское, а немцовское словечко) и пожелал успехов в работе.

Теперь от тех полных иллюзий времен у Немцова остались только фотографии. Фотографии развешаны по стенам офиса, который Немцов снимает в высотке на Котельнической набережной. И если высотка являет собою символ тоталитарной сталинской эпохи, то четыре комнаты, арендуемые Немцовым без конкретной цели, а просто чтобы продолжать что-то делать, являют собою символ самых, наверное, либеральных в российской истории двух лет. Почти на всех фотографиях Немцов с Ельциным. Ну, иногда еще с Ричардом Гиром. На фотографиях Немцов молодой, подтянутый и улыбающийся. Оптимизм и хорошая спортивная форма – это пожалуй все, кроме фотографий, что удалось ему сохранить со времен вице-премьерства.

Немцов рассказывает, что по долгу службы он обязан был руководить государственными представителями в Газпроме. Подписывать директивы для голосования на совете директоров, принимать отчеты.

– Ситуация в Газпроме была такая, – Немцов принимается за орешки и сухофрукты, принесенные бессменной его помощницей Ириной Львовной. – Такая была ситуация, что государству принадлежало 38 процентов акций непосредственно через Министерство имущества и еще 10 процентов акций через государственную компанию «Росгазификация». «Росгазификация» считалась вотчиной Вяхирева и, несмотря на то, что номинально акции эти принадлежали государству, никому в голову не приходило, что этот пакет тоже может голосовать от лица и в интересах государства. Я стал министром топлива и энергетики в апреле, собрание акционеров Газпрома было назначено на июнь, и вдруг я узнаю, что, будучи представителем государства в Газпроме, я не могу голосовать акциями, принадлежащими государству, потому что эти акции переданы в трастовое управление Газпрому, вернее, физическому лицу Вяхиреву. Таким образом, в 1997 году весь Газпром принадлежал одному человеку. Его фамилия Вяхирев Рем Иванович.

Когда мы переспрашиваем у Черномырдина, правда ли это, Черномырдин смеется:

– Кто вам рассказал? Боря Немцов? Насколько я знаю, государственный пакет акций был передан в управление не Вяхиреву лично, а Газпрому. А Боря Немцов вам расскажет. Вы лучше расспросите его, как он пересаживал чиновников на «Волги».

Став вице-премьером, Немцов действительно выступил с такой инициативой, чтобы государственные чиновники ездили не на мерседесах и БМВ, а на отечественных автомобилях «Волга», которые производят в Нижнем Новгороде.

Черномырдин улыбается:

– Вот он один у меня и ездил на «Волге», никуда не успевал и все время просился к Чубайсу в БМВ.

Сам Рем Вяхирев через третьих лиц передал нам, что трастовый договор не был оформлен на его имя, что он всегда хотел скорейшего расторжения трастового договора, что, если нам угодно, трастовый договор нам покажут. Но так и не показали.

Александр Казаков, еще один молодой реформатор, которого правительство в 1996 году назначило председателем совета директоров Газпрома, говорит:

– Трастовый договор был сформулирован лично на Рема Иваныча. Это точно. Правда, должен признаться, что я договора ни разу в глаза не видел. А вот Немцов уверял, что держал его в руках. Но я всегда привык делить на сто то, что Боря говорит. В любом случае, в законности того трастового договора я сильно сомневаюсь. Ни на одном заседании совета директоров мы его не утверждали.

Егор Гайдар, если спросить его про трастовый договор, мрачнеет:

– Это, конечно, очень неестественно, – говорит Гайдар, – что премьер-министр Черномырдин был так связан с Газпромом. С трастовым договором Боря Немцов тяжело и долго разбирался, в результате чего совершенно испортил свои отношения с премьером и вообще загубил карьеру.

Немцов рассказывает так. О трастовом договоре и о том, что представитель государства не может голосовать от имени государства на собрании акционеров Газпрома, Немцову сообщил сотрудник аппарата правительства по фамилии Копейкин. Немцов попросил показать ему трастовый договор, но десять дней никто в аппарате не мог принести его первому вице-премьеру. Через десять дней другой сотрудник аппарата правительства по фамилии Тренога принес, наконец, вожделенный документ, и когда Немцов спросил, откуда, Тренога так многозначительно пожал плечами, что Немцов думает, будто документ был выкраден из сейфа премьер-министра Черномырдина.

– Я стал читать договор, – говорит Немцов, – и мне стало плохо. Кроме того, что государство отдавало Вяхиреву Газпром в управление, в договоре был прописал еще опцион, по которому в 1999 году в награду за управление государственными акциями Вяхирев получал право выкупить государственный пакет акций по цене один рубль за акцию. Воруют, конечно, в России, всегда воровали, – продолжает Немцов. – Но чтобы так! Чтобы акции компании, которые стоят сейчас 360 рублей, продавали за рубль? Это грабеж! Причем рубль в трастовом договоре имелся в виду неденоминированный, то есть он был в тысячу раз меньше сегодняшнего рубля! То есть почти 40 процентов акций Газпрома предполагалось продать Вяхиреву по цене в двести пятьдесят тысяч раз меньшей, чем справедливая цена. Понимаете? Предполагалось, что Вяхирев купит Газпром всего за миллион долларов! Газпром, который стоит сейчас около трехсот миллиардов.

Справедливости ради надо сказать, что акция Газпрома в 1997 году не стоила десяти долларов. Внутренний и внешний рынки акций Газпрома были строго разделены. На внутреннем рынке акция Газпрома стоила тогда 60 центов, на внешнем рынке – около 5 долларов.

Немцов позвонил Вяхиреву и предложил ему трастовый договор расторгнуть.

– Не стоит, – вежливо и спокойно (по словам Немцова) отвечал Вяхирев. – Трастовый договор позволяет мне крепко управлять компанией. Проблем с государством у нас никогда не было. А если расторгнуть трастовый договор, неизвестно, как пойдет.

Если рассказ Немцова достоверен, то это был шантаж. Глава Газпрома в вежливой форме объяснял министру топлива и энергетики, что расторгни тот договор, могут начаться проблемы: замерзнут города, остановятся предприятия…

– Рем Иванович, – сказал Немцов. – Мы очень уважаем вас как менеджера, но считаем, что покупать сорок процентов Газпрома за миллион долларов это преступление. Вы понимаете, Рем Иванович?

– Я не согласен с вами, – спокойно отвечал Вяхирев. – С 1994 года компания под моим руководством хорошо работает, а вы тут пришли и решили все с ног на голову поставить. У нас сложившаяся практика взаимоотношений с государством, и эта практика показала, что она дает позитивный результат как для компании, так и для государства. Мы производим газификацию, мы снабжаем Европу газом, мы платим налоги, и вы с вашими штучками насчет грабежа, мародерства и бандитизма – не надо мне…

На следующий день Немцов позвонил премьер-министру Черномырдину и сказал, что хотел бы зайти к нему. С самого начала работы в правительстве у Черномырдина никогда не было секретарш, только секретари. Черномырдин рассказывает, что еще в Газпроме секретарша считала своим долгом вынуждать шефа говорить бог знает с кем только потому, что человек этот был из родного черномырдинского Оренбурга. Помощники-мужчины способны были отсечь неважных посетителей от важных. Но когда вице-премьер Немцов входил в кабинет Черномырдина в Доме правительства на пятом этаже, помощнику в приемной даже и не пришло в голову Немцова отсечь.

– У меня один вопрос, – сказал Немцов, входя в кабинет премьера. – Трастовый договор.

– Давай без скандала, – ответил Черномырдин.

(Если только Немцов достоверно передает его слова: сам Черномырдин никакого подобного разговора вспомнить не может и вообще утверждает, будто история с трастовым договором высосана Немцовым из пальца.)

– Согласен, – Немцов сел. – Давайте без скандала.

– Чего ты хочешь? – спросил Черномырдин.

– Я хочу его расторгнуть, – отвечал Немцов. – Можем сделать это со скандалом, с вызовом в прокуратуру вице-премьера Сосковца, который этот договор от имени государства подписывал, а можем тихо сесть за стол и договор расторгнуть.

Дальше Немцов стал азартно говорить про грабеж России, про мародерство, про криминал. Черномырдин смотрел на своего заместителя спокойно. Помолчал немного и спросил:

– Как это скажется на энергетической безопасности страны?

И Немцов не понял, то ли премьер-министр шантажирует его, как накануне шантажировал глава Газпрома, то ли премьер Черномырдин и сам бессилен перед крупнейшей компанией-монополистом, которую сам создал и над которой теперь потерял контроль, будь он хоть трижды премьер правительства.

Еще через неделю Немцов попал на прием к президенту Ельцину. Эти встречи президента с министрами состоят из двух частей: из официальной, когда под объективами телекамер министр бодро докладывает какую-то ерунду, и неофициальной – когда журналистов выпроваживают вон, и президент с министром начинают говорить на те темы, которые действительно их интересуют и действительно определяют судьбы страны.

Так вот, как только журналистов вывели, Немцов положил перед президентом Ельциным трастовый договор и сказал:

– Борис Николаевич, прочтите, пожалуйста, полторы странички.

Ельцин читал долго. Прочтя документ два раза, спросил:

– Объясни, что такое опцион.

Немцов объяснил, что опцион – это право менеджера выкупить акции компании на особых условиях. Что согласно трастовому договору Вяхирев получает право выкупить 40 процентов Газпрома за миллион долларов…

– Я понял, – перебил Ельцин.

И прямо на трастовом договоре наискосок в левом верхнем углу написал: «Это грабеж России! Скуратову! Принять меры!» И подпись.

Резолюция, наложенная Ельциным, предназначалась генеральному прокурору Юрию Скуратову. Но надо понимать, что даже если указание дано лично президентом, любой чиновник, и в частности генеральный прокурор, способен сколь угодно долго президентское указание не выполнять. Во-первых, неизвестно, дошел ли трастовый договор с гневной президентской резолюцией до генерального прокурора, мог ведь и потеряться в дороге. Во-вторых, неизвестно, всерьез ли генеральный прокурор поручил своим сотрудникам с трастовым договором разобраться, мог ведь и спустить дело на тормозах. В-третьих, неизвестно всерьез ли проводил прокурорскую проверку следователь, которому было поручено провести ее, мог ведь бесконечно тянуть, перекладывать документы и максимально запутывать дело, пряча суть в многотомном бумагопроизводстве.

12 мая 1997 года Ельцин подписал указ, пересматривавший условия трастового договора с Ремом Вяхиревым. Согласно президентскому указу, Вяхирев лишался возможности осуществить опционную сделку и выкупить госпакет акций. Но указ игнорировали. Подписание нового трастового договора с Вяхиревым оттягивали как могли (и оттянули до декабря). Почти на полгода история с трастовым договором заглохла, да и Немцову стало не до нее: увлекшись (действительной или мнимой) попыткой Вяхирева захватить акции компании, министр топлива и энергетики прозевал попытку Бориса Березовского захватить финансовые потоки Газпрома.

Королевский прием

На июньском собрании акционеров Газпрома, среди прочего, предполагалось выбрать главу совета директоров. Немцов рассказывает, что в начале июня к нему пришел Березовский и сказал:

– Я тут хочу возглавить Газпром, ты не мог бы меня поддержать?

– В смысле? – не понял Немцов.

– Ну, – Березовский тараторил характерной своей скороговоркой, – в смысле я хочу возглавить совет директоров.

– Борис Абрамович, – слова Березовского продолжали представляться Немцову каким-то бредом или шуткой. – Вы в своем уме? Какое вы вообще имеете отношение к компании?

– Я тебе ничего говорить не буду, – тараторил Березовский. – Просто посмотри бумажку.

И с этими словами Березовский протянул Немцову проект решения собрания акционеров. Предполагалось, что собрание акционеров введет в совет директоров Березовского Бориса Абрамовича и предложит его кандидатуру на должность председателя совета директоров.

– Что это за бред? – Немцов опешил.

– Ты визы посмотри, – продолжал настаивать Березовский.

Проект решения был завизирован премьер-министром Виктором Черномырдиным и председателем правления Газпрома Ремом Вяхиревым.

– Борис Абрамович, – Немцов вспылил, – пока я здесь сижу, пока я представитель государства в Газпроме, вы не будете председателем совета директоров.

Уходя из немцовского кабинета, Березовский оглянулся:

– Позвони Вяхиреву, позвони Черномырдину…

Когда Березовский ушел, Немцов позвонил Вяхиреву и спросил, визировал ли тот проект решения собрания акционеров, которое фактические отдает в руки Березовского финансовые потоки компании.

– Визировал, – сказал Вяхирев. – Я же знал, что ты будешь против и решение не пройдет.

Черномырдин тоже, если верить Немцову, подтвердил, что бумагу визировал, но не в том смысле, что согласен фактически отдать Газпром Березовскому, а в том смысле, что ознакомился с этим проектом.

– Виктор Степанович! – взвыл Немцов в трубку. – Премьер-министр не визирует документы в том смысле, что ознакомился с ними!

– Ну, – парировал Черномырдин, – некогда мне этим сейчас заниматься. Разберись там…

– Я разобрался!

– Ну и хорошо.

Вероятней всего, Черномырдин и Вяхирев завизировали документ вовсе не потому, что всерьез собирались отдать Газпром Березовскому. Просто не хотели обижать влиятельного олигарха отказом и надеялись, что отказом Березовского обидит Немцов, в то время ходивший в ельцинских любимчиках и всерьез воспринимавшийся прессой в качестве возможного преемника Ельцина на президентском посту.

Перед самым собранием акционеров в конце июня Черномырдин с Немцовым отправились с официальным визитом в Китай. В пекинском аэропорту их встречал Березовский. Березовский никогда не ленился полететь хоть бы даже и в Китай, если это могло принести ему успех. Черномырдин вспоминает, что Березовский появлялся в самых неожиданных местах, как чертик из табакерки. Личные связи Березовского с семьей Ельцина, принадлежавшие Березовскому телеканалы и газеты заставляли государственных чиновников любого ранга общаться с олигархом, раз уж не удалось, прикрываясь плотным рабочим графиком, избежать общения.

– Что вы здесь делаете? – спросил Черномырдин.

– Вот, – затараторил Березовский, – прилетел поговорить с вами на троих с Немцовым о моем руководстве Газпромом.

Черномырдин тяжело вздохнул: теперь избежать прямого разговора с Березовским было невозможно. Поздно вечером Черномырдин, Немцов и Березовский приехали в российское посольство. Немцов вспоминает, что посольство произвело на него гнетущее впечатление. Огромное здание. Затхлый запах ковров, которые никто толком не чистил от пыли со сталинских, наверное, времен. В кабинете на столе – бежевый телефон правительственной связи – «вертушка», отвечать на звонки которой Черномырдин почитает своей непреложной обязанностью. Немцов косился на «вертушку», боялся, что вот сейчас позвонит Ельцин – и все, Газпром достанется Березовскому.

Но Ельцин не позвонил. В небольшом душном кабинете, напичканном глушилками, не позволявшими никаким спецсредствам прослушивать разговор, Березовский, обращаясь к Черномырдину, сказал:

– Виктор Степанович, вы знаете, что ваш заместитель Немцов против того, чтобы я возглавил совет директоров Газпрома.

– А ты против? – на голубом глазу переспросил Черномырдин Немцова. – Почему?

– Я, – отвечал Немцов, – против, потому что Березовский к Газпрому и газу не имеет никакого отношения, потому что свою должность в государственной компании Борис Абрамович станет использовать для поддержки личного бизнеса, потому что…

– Вот видите, – перебивая Немцова, обратился Черномырдин к Березовскому. – Мой заместитель не просто против, он аргументированно против.

– Виктор Степанович, – по словам Немцова, Березовский потерял самообладание. – Неужели вы не видите, что ваш заместитель издевается над вами и вообще в х…й вас не ставит!

Немцов засмеялся. Черномырдин тоже улыбнулся, пожал плечами и сказал Березовскому:

– Что же я могу сделать? Я не могу бороться с Немцовым, он преемник, – на лице Черномырдина была счастливая улыбка от того, что всесильный Березовский злится, сквернословит, но не может завладеть Газпромом, который, как ни крути, премьер считал своим детищем и вотчиной.

Во дворе посольства Березовский подошел к Немцову и тихо проговорил:

– Я тебя уничтожу.

Тогда Немцов только улыбнулся в ответ, вернулся в Москву, провел собрание акционеров и только через несколько месяцев заметил, что в прессе и на телевидении развернута против него пропагандистская война. Журналисты вменяли в вину вице-премьеру связи с проститутками, телеоператоры снимали его с заведомо невыгодного ракурса, так что даже самый симпатичный человек представлялся бы монстром. И рейтинг популярности ельцинского любимчика неумолимо пополз вниз.

Тем временем трастовый договор так и не был расторгнут. Газеты 1997 года пестрят сообщениями о переговорах министра топлива и энергетики Бориса Немцова с главой Газпрома Ремом Вяхиревым. Они торговались. У Газпрома была большая задолженность по налогам. Газпром не платил налоги, мотивируя неуплату тем, что не получил значительно больше денег с потребителей газа, чем задолжал налоговой службе. А Немцов понимал, что бюджет без налоговых поступлений задыхается. Поэтому переговоры Немцова и Вяхирева часто начинались с трастового договора и оканчивались тем, что Вяхирев обещал заплатить налоги даже несмотря на то, что потребители не заплатили за газ.