Текст книги "Мечта пилота"

Автор книги: Михаил Водопьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Не торопитесь, Уткин. Подождите, пока мы точно определим место их посадки…

В репродуктор послышался голос:

– Тихая, Тихая… Говорит "Г-1". Как нас слышно? Находимся в районе полюса. Сели благополучно. Солнце закрыто облаками. При первой возможности приступим к астрономическому определению местонахождения самолёта.

– Поздравляю, – немедленно ответил Беляйкин. – Начинайте изучать открытую вами землю. Я вас пеленгирую. Буду вызывать каждый час…

***

Высадившиеся на неизвестном острове «блиновцы» начали налаживать свое «хозяйство». Легко раненый во время аварии «П-6» бортмеханик Коршунов взялся за лёгкую работу – приготовление обеда. Курочкин налаживал наземную рацию. Остальные принялись выгружать научные приборы. Работали быстро, но сгоравшему от нетерпения профессору Сутырину казалось, что люди едва двигаются. Он страшно торопился, словно опасаясь, что ему не дадут здесь поработать.

– Спокойнее, профессор, – улыбаясь, говорил Блинов. – В нашем распоряжении месяц. Вам хватит времени…

После удачной посадки на полюсе к командиру звена вернулось его обычное расположение духа. Посмеиваясь, он с видом победителя прохаживался около суетящихся людей, время от времени отдавая какое-нибудь распоряжение или отпуская шутку.

Откуда-то взявшийся ветер безжалостно рвал и разгонял тучи. Скоро выглянуло солнце. Штурман Курочкин бросился к приборам. Ему хотелось как можно скорее убедиться, что самолёт находится если не на самом полюсе, то по крайней мере в нескольких километрах от него.

– Что за чорт? – вдруг выругался он, нервно перечёркивая свои вычисления.

– Арифметику позабыл? Всяко бывает на полюсе, – с улыбкой обратился к нему Блинов. – Давай, я тебе помогу.

– Какая там арифметика, товарищ командир! Здесь дело серьёзнее.

– Что такое? – не переставал улыбаться Блинов.

– Мы не на полюсе…

– Как?! Что ты говоришь? Где же мы?

– На восемьдесят девятом градусе северной широты. До полюса ещё добрая сотня километров. Как видно, дул сильный встречный ветер…

– Чорт вас возьми!.. Чего же вы смотрели, штурман?

– Виноват, товарищ командир, не учёл…

– Немедленно сообщите Иванову, что мы летим дальше.

– Лететь нельзя, товарищ командир, – база выключила свой радиомаяк, а связь с ней у нас будет только через сорок минут.

– Подумаешь, напугал! Здесь и полёту-то на полчаса. Долетим и без маяка, зато на полюсе будем первыми.

Ускользнувший прямо из рук полюс с новой силой всколыхнул уснувшие было страсти Блинова. Он решил, вопреки запрещению начальника экспедиции, взлететь и достичь полюса. На острове был объявлен аврал, и скоро "Г-1" покинул гостеприимную льдину.

Почти сразу же после взлёта самолёт попал в тучи. Солнце пропало. Льдин не видно. Компасы завертелись, как карусели. Без спокойных сигналов радиомаяка, не видя льдин, Блинов с большим трудом держал прямую по жироскопическому компасу, стараясь подняться выше, чтобы не напороться на верхушки ледяных гор.

Не прошло и получаса, как Блинов, убедившись в собственном безрассудстве, решил вернуться обратно и сесть на старое место. Это оказалось труднее, чем он предполагал: покрытое густым туманом старое место ему обнаружить не удалось. Оставалось лететь наугад, что он и сделал.

Уже отчаявшись в благоприятном исходе полёта, Блинов заметил промелькнувшее под самолётом окно. Развернувшись, он отыскал окно и круто пошёл на снижение, с большим трудом выбрав более или менее подходящую льдину. Чёрные лохмы туч то и дело закрывали её. Но выбора не было…

С самого начала полёта Курочкин посылал в эфир свои позывные, пытаясь связаться с базой или Тихой. Он без конца повторял одни и те же слова: "База, база… Терпим бедствие, дайте маяк, дайте маяк". Но никто не слышал, никто не откликнулся на его призыв.

Бирюкова не узнавала своего лётчика. Они летали вместе не первый год, и молодой механик привык в блиновской манере летать, к его спокойным, округлым и точным движениям. Сейчас он резко рвал руль, и самолёт прыгал, как гигантская лягушка. Тучи беспощадно прижимали самолёт к земле, он беспомощно кружил на месте, непрерывно снижаясь. "С такой высоты на парашюте не бросишься", – с тоской подумала Аня.

Боясь потерять льдину, Блинов решительно пошёл на посадку. Но определить высоту никак не удавалось. Скрипнув зубами, он сделал круг. В это время льдину почти совсем закрыло облаком. "Э-э, будь, что будет!" – подумал Блинов и, убрав газ, стал выравнивать самолёт. Сверху, снизу, с боков – кругом однообразная, тоскливая серость. Определить высоту невозможно. Но и дальше находиться в таком положении тоже невозможно. Надо садиться, садиться, чего бы это ни стоило!..

Как и следовало ожидать, лётчик выровнял свою машину слишком высоко. Самолёт внезапно провалился. Толчок, удар, треск, и со сломанными шасси обезображенный "Г-1" лежал среди торосов.

К счастью, во время этой "посадки" никто серьёзно не пострадал. Отделавшись испугом и лёгкими ушибами, с трудом выломав заклинившуюся дверь, люди выпрыгивали из пассажирской кабины прямо на лёд. Выскочил и Блинов. Даже беглый осмотр полученных самолётом повреждений говорил всё.

– Гроб… – мрачно констатировал Викторов.

Когда окончательно рухнули последние надежды на ремонт самолёта, Блинов сжал кулаки и так стиснул зубы, что из дёсен выступила кровь.

– Нашёл полюс, болван, – в бессильной ярости ругал он себя. – Сидел бы смирно и изучал землю. Так нет, полюс открыть захотелось. Вот, получай, старый дурак!

Пользуясь широко распахнутой дверью, из кабины одна за другой выскочили забытые всеми собаки. Их было немного – всего двадцать две штуки. По торосистым льдам на них далеко не уедешь…

Вконец расстроенный Блинов, сжав кулаки, с налившимися кровью глазами, угрюмо ходил вокруг разбитой машины. Сбившиеся в кучку люди боялись с ним заговорить.

Метеоролог Грохотов, прижавшись к Викторову, дрожал от холода и страха одновременно.

– Что мы теперь будем делать? Что? – тихонько, чтоб не услышал Блинов, скулил он. – Погибнем наверняка. Как пить дать погибнем! Здесь-то уж нас не спасут. Это тебе не челюскинская льдина. Там всего сто километров до берега было, а здесь, почитай, тысячи две…

– Замолчишь ли ты, несчастный трусишка? – сжав кулаки, двинулась на него Бирюкова.

Грохотов увял окончательно и как подкошенный повалился на снег.

Остальные молча переносили постигшее их несчастье. Немного оправившись, профессор Сутырин полез обратно в кабину самолёта и стал выбирать из груды обломков оставшиеся целыми приборы. Курочкин и Коршунов восстанавливали порядком пострадавшую аварийную рацию. Попытки увенчались успехом, и скоро удалось связаться с Ивановым.

Блинов нашёл в себе силы лично доложить о катастрофе. Потрясённый Иванов официальным тоном повторил радиограмму и попросил связаться с ним через полчаса. В назначенное время радисты приняли с базы распоряжение начальника экспедиции:

– Сидеть на месте вплоть до моего приказания. Организовать наблюдение за погодой и каждый час передавать свои наблюдения на базу. При первой возможности попытаться определить местонахождение и сообщить свои координаты. Судя по результатам пеленгирования, вы находитесь на восемьдесят восьмом градусе тринадцатой минуте северной широты и на сорок третьем градусе восточной долготы. Это требует проверки.

Вторая радиограмма начальника экспедиции, адресованная Бесфамильному, требовала немедленного вылета на полюс.

ПОЛЮС НАШ!

23 апреля рация базы Иванова усиленно работала, принимая одну за другой сотни радиограмм из разных точек побережья Арктики. Эти радиограммы ничего не дали бы непосвящённому человеку: каждая состояла всего из десяти-пятнадцати цифр. Но метеорологам Байеру и Вишневскому они открывали заветные тайны. Анализируя полученные сообщения, они ясно увидели состояние и движение погоды огромного района Арктики. Особенно много им дала радиограмма, полученная из самого близкого к полюсу места – из лагеря Блинова. При её помощи удалось надёжно проверить правильность сделанного анализа погоды и получить действительно точную картину.

Но вот принята, расшифрована и нанесена на карту последняя радиограмма. Метеорологи располагают точными сведениями, необходимыми каждому лётчику, если он не хочет лететь с закрытыми глазами. Им известна видимость, направление и сила ветра, температура воздуха на земле и на разных высотах.

В восемь часов утра Бесфамильный получил подробную и точную карту погоды.

– Прекрасно, – заявил он. – Значит, летим!

Все приготовления давно закончены. Прощанье с остающимися на льдине занимает несколько минут. Бесфамильный усаживается в пилотскую рубку. Там настолько тепло, что можно лететь без шубы, в то время как на воздухе мороз достигает двадцати пяти градусов.

Взмах флажка – и красавец "Г-2" в воздухе. На его спине, как детёныш, крепко прицепился "ястребок" Шевченко.

Управление самолётом требует мало энергии, когда вокруг тихо и спокойно. У Бесфамильного много свободного времени, и он перебирает в памяти события последних дней. "Эх, старик, старик, – с укоризной думает он о своём старом друге Блинове. – Опять погорячился, опять несчастье. И когда только ты обуздаешь свою дикую натуру? Лётчик ты замечательный, а погибнешь ни за грош из-за своего безрассудства…"

Бесфамильному вспоминаются длинные разговоры по радио с начальником экспедиции. Нужно было решить вопрос – простой и сложный в одно и то же время: что делать с Блиновым? Бросить ему на помощь самолёты? Это значит сорвать всю работу экспедиции, свести на нет напряжённый труд сотни людей, до зубов вооружённых техникой. Нет, это не выход. Но ведь терпят бедствие наши, советские люди – самый большой и самый ценный капитал страны. Как же быть? Сотню раз задавали себе этот вопрос Беляйкин и Бесфамильный, пока не пришли к суровому, но верному выводу:

– Продолжать работу. В дополнение к имеющимся, доставить Блинову ещё двадцать две собаки с двумя нартами. Дать ему возможность самостоятельно двигаться на юг, к базе. И, если он не придёт на базу до окончания работы на полюсе, перебросить его в Тихую на самолётах. Причём эвакуация должна начаться лишь после того, как Бесфамильный достигнет полюса. До этого лагерь Блинова должен стать базой и метеостанцией, должен обслуживать полёт Бесфамильного.

Решение принято, сообщено Блинову; решение выполняется: Бесфамильный в воздухе, невидимые волны радиомаяка базы ведут его к лагерю потерпевшей аварию машины. В пассажирской кабине, кроме экипажа, – двадцать две собаки, которых сейчас с грузовым парашютом Бесфамильный сбросит терпящему бедствие товарищу и его друзьям.

Всё обдумано, всё подсчитано. Расстояние от базы до лагеря Блинова равно примерно трёмстам километрам. Двигаясь пешком, при благоприятных условиях группа Блинова может дойти до базы в пятнадцать-двадцать дней, то есть раньше, чем Бесфамильный вернётся с полюса. Ясно, что это лучший выход из положения.

Так размышляя, Бесфамильный приближался к лагерю Блинова. Через час с минутами впереди показались обломки большого самолёта, резко чернеющие на девственной белизне снега. Лагерь! В непонятной тревоге сжалось сердце лётчика. Как-то там товарищи? Может, кое-кого уже нет в живых, может, кое-кто болен или тяжело ранен, но мужественный коллектив не сообщает об этом, предпочитая лучше нарушить дисциплину, чем вселить уныние в тех, которым предстоит ещё немало работы и испытаний? Зная Блинова, Бесфамильный был готов верить всему. Но каково же было его удивление, когда он увидел внизу, неподалёку от разбитого самолёта, прекрасно оборудованный аэродром. "Ну, значит, у них не так плохо, если о нас позаботились, – подумал Бесфамильный. – Вот неожиданно и вторая база организовалась. Правильно говорит пословица: не бывать бы счастью, да несчастье помогло! Значит, можно смело садиться. Не придётся мучить собак и увеличивать количества парашютистов".

Шевченко но телефону предложил садиться, не разъединяя самолётов.

– Само собой, – буркнул Бесфамильный и повёл машину на посадку.

Сели хорошо.

На аэродроме машину встречал Блинов.

– Ну что, говоришь, не повезло, старик?

– Уж такой край – гляди да гляди в оба. Здесь нужно быть особо осторожным, а меня боженька плохо снабдил этим качеством.

– Ничего, брат, не поделаешь. Придётся тебе добираться до базы на собачках.

– Этого-то я не боюсь. Здесь не Чукотское море, где льды изломаны, словно камни. Там и тридцать километров труднее одолеть, чем здесь триста. Только вот с самолётом как?

– Что ж самолёт? Его на собаках не увезёшь. Придётся сдать под квартиры белым медведям, если они здесь водятся.

Лётчик криво улыбнулся на эту шутку.

Бесфамильный распорядился погрузить на борт своего самолёта всё ценное имущество и бензин, оставив в лагере на всякий случай четыре бидона. Когда погрузка кончилась, он обратился к Сутырину:

– А вы, профессор, намерены побывать на полюсе? Я могу вас захватить с собой.

– Нет, я проведу научную работу между восемьдесят восьмым и восемьдесят пятым градусами северной широты. Там тоже никто ещё не был.

– Как хотите, вам виднее. Желаю успеха…

– А меня, товарищ Бесфамильный, разве вы не возьмёте? – взмолился Грохотов.

– Вас? Почему именно вас?

– У меня здоровье плохое, ноги слабые, товарищ Бесфамильный. Я не дойду.

– Бросьте, Грохотов, – перебил его Бесфамильный. – Не возьму я вас!

– Товарищ Бесфамильный…

– Оставьте меня в покое!

С этими словами Бесфамильный направился к самолёту, оставив Грохотова наедине с его тяжёлыми переживаниями.

У самолёта, низко склонив голову, стоял Блинов.

– Ты что нос повесил, старик? – спросил его Бесфамильный.

Застигнутый врасплох, Блинов вздрогнул и быстро ответил:

– Это ничего, я так… Уже улетаешь?

– Не век же мне сидеть тут? Значит, договорились: ты двинешься после того, как я сообщу, что уселся на полюсе. Знаешь, всяко бывает – может, мне ещё раз придётся гостить у тебя из-за плохой погоды на полюсе.

– Договорились.

– Будь здоров!

– Желаю тебе счастливого пути, Миша, – тихо сказал Блинов, крепко пожал руку Бесфамильному и, не оборачиваясь, быстро пошёл к лагерю.

Проводив его взглядом, лётчик полез в кабину, занял своё место и кивнул Егорову:

– Полетели!..

***

В воздухе Слабогрудов соединился с базой Иванова.

– Садились у Блинова, – передал он. – У него все здоровы и готовы к переходу. Медленно передвигайте луч радиомаяка влево, до курса на полюс.

– Будет сделано. Внимательно следите за сигналами.

Управляя самолётом, Бесфамильный внимательно вслушивался в монотонные сигналы радиомаяка. Предстояла нелёгкая задача: придерживаясь его луча, взять правильный курс.

Несмотря на солидное расстояние – триста с лишним километров, Иванов лучом своего радиомаяка, как невидимым рычагом, осторожно подвигал влево громадную машину Бесфамильного…

Самолёт был уже у 89-го градуса, когда ему удалось прочно усесться на луч. До полюса оставалось всего сто двадцать километров – самый трудный, таящий в себе тысячу неожиданностей участок пути. Бесфамильный на оба борта выставил наблюдателей, рассчитывая вновь обнаружить землю, открытую Блиновым. Напрасные надежды! Она, вероятно, осталась далеко в стороне.

Что видел Бесфамильный, приближаясь к желанной цели?

Солнце какого-то странного красного цвета плыло вдоль горизонта. Создавалось впечатление, что оно вот-вот сядет. Лиловые лучи ярко окрашивали льды почему-то в ослепительный, как вольтова дуга, фиолетовый цвет, настолько яркий, что на лёд было больно смотреть даже через тёмно-зелёные светофильтры. Если бы на минуту перестать себя контролировать, то однообразие. пейзажа могло бы сыграть нехорошую шутку. Попавший в эту непривычную обстановку человек на самолёте уже через несколько минут теряет равновесие и чувствует себя беспомощно висящим в каком-то странном огненном пространстве.

Зная по литературе об этом неприятном свойстве здешних мест и не доверяя себе, Бесфамильный был вынужден отдать управление самолётом автопилоту. Контролируя по мере сил своего механического помощника, лётчик скоро разобрался в причинах этого странного состояния. Дело оказалось проще простого – машина шла строго против низкого солнца. Поэтому людей слепило, люди видели всякие фантастические миражи.

Минуты полёта, подходящего к концу, казались бесконечно долгими. Советский самолёт с трепыхающимся на носу красным флажком быстро приближался к полюсу. Радист, соединённый телефоном с Бесфамильным, непрерывно передавал в эфир все его сообщения:

– Чем ближе к полюсу, тем реже попадаются большие ледяные поля. Внизу сплошной, словно пропущенный сквозь гигантскую мясорубку, мелкобитый лёд.

Сообщения самолёта "Г-2" транслировали через Тихую, и голос человека, летящего на 90-м градусе северной широты, слышал весь мир.

– Штурман Канин определил по солнцу местонахождение нашего самолёта, – немного торжественно провозглашал Слабогрудов. – "Г-2" находится в десяти географических минутах от полюса. Внешняя температура минус сорок пять градусов, но все пять моторов, как бы не чувствуя этого, работают прекрасно…

– Подыскиваем льдину для посадки. Первым сядет самолёт "В-45". За ним – мы…

– Льдина найдена. Бесфамильный приказал Шевченко отделиться от нашего самолёта. Увеличив газ и нажав кнопку, Шевченко мягко оставил спину своей матки "Г-2". Вот он уже идёт самостоятельно, отходя вправо. Вдали от нас "В-45" проделывает несколько виражей, резвится, разминая затёкшие после долгого бездействия члены. Это Шевченко проверяет управление. "Ястребок" сейчас напоминает маленького шаловливого жеребёнка, отвязавшегося от оглоблей, в которых степенно ступает его мать…

– Слушайте разговор Бесфамильного с Шевченко. Включаю внутренний телефон.

И миллионы радиослушателей во всех концах земного шара, приникнув к репродукторам или прижимая к ушам раковины наушников, слушают этот разговор, происходящий высоко над северным полюсом.

– Алло, алло, "В-45"! Слышите ли вы меня?

– Да, я вас слышу хорошо.

– Говорит Бесфамильный. Садитесь на льдину, что между двумя айсбергами. Вон, видите, один из них, справа, похож на готическую церковь?

– Вижу, товарищ командир!

– Сбросьте дымовые шашки и пакеты с сажей. Я отхожу в сторону, чтобы не мешать вам. Будьте осторожны.

С замиранием сердца слушал этот разговор начальник экспедиции, ожидая, когда Слабогрудов сообщит о посадке Шевченко. Наступал решительный момент. Сумеет ли Шевченко сесть на полюсе? Сможет ли благополучно приземлиться тяжёлая машина Бесфамильного?..

В это время над полюсом, делая круг за кругом в стороне от выбранной площадки, Бесфамильный с тревогой следил за действиями Шевченко. "Вот он в центре площадки, – мысленно повторял он все эволюции "ястребка". – Вот он сбросил дымовую шашку и по отклонению дыма определил направление ветра. Ага, значит не придётся садиться против солнца – это лучше".

Последнее обстоятельство особенно радовало Бесфамильного. Против солнца, особенно когда оно так низко висит над горизонтом, садиться очень трудно – слепит. Когда же солнце светит сбоку или сзади – оно даже помогает лётчику: видимость становится лучше.

– Теперь дело за маленьким, – комментировал свои наблюдения командир звена, – трудно определить высоту. Кругом бело, глазу не за что зацепиться. Правда, на белом фоне кое-где ярко выделяются зеленоватые льды торосов и фиолетовые тени айсбергов. Но их мало, да и верить им особо нельзя. Нередко рефракция поднимает их над равниной поля…

Шевченко два раза деловито прошёл через центр площадки, сбросив ещё несколько дымовых шашек и пакетов с сажей. Пошёл на круг, непрерывно бросая пакеты. На белизне площадки возникло несколько грязных пятен. Они наметили границы будущего аэродрома. Зацепившись за них, намётанный глаз лётчика точно определит высоту самолёта над полем, а это – основное при посадке.

Между тем Шевченко, считая предварительную работу оконченной, зашёл далеко против ветра и смело пошёл вниз. Бесфамильный не мог оторвать глаз от этой картины. Ему казалось, что он слышит биение собственного сердца.

"Как он сядет? Как сяду я? – задавал он себе бесчисленные вопросы. – Куда? На северный полюс! Мог ли я, когда вместе с отцом шагал за сохой, мечтать о том, что когда-нибудь стану лётчиком и на мою долю выпадет счастье первым из живущих на земле прилететь и посадить свой самолёт на северный полюс?"

От радости у Бесфамильного сердце прыгало так, что он боялся, как бы оно не выскочило совсем.

"Только бы сесть, только бы сесть хорошо! А тогда… тогда мы привезём на родину кучу научных материалов. Тогда полюс будет наш, советский, большевистский!"

Самолёт Шевченко идёт очень низко, вот-вот коснётся лыжами аэродрома. Но что это? Очерченная сажей площадка уже кончилась, а он всё ещё не коснулся снега. Мажет?.. Нет, ему уже определённо не хватит площадки. Он сейчас попадёт в торосы. Неужели авария?

У Бесфамильного остановилось сердце. Но тут же страх сменился радостью. Он заметил, как из выхлопных труб "ястребка" вылетел клуб чёрного дыма. Лётчик догадался, что Шевченко дал полный газ и пошёл на второй круг.

Наблюдавший всё это Слабогрудов внимательно слушал, не вызовет ли его Шевченко. И он не ошибся. Лётчик сообщил, что сесть он не мог, так как сильно слепит. На площадке слишком мало тёмных пятен.

– Дымовых шашек и пакетов с сажей у меня больше нет, – заканчивал свой рапорт Шевченко. – Прошу вас, товарищ командир, пролететь через центр площадки и сбросить ещё несколько пакетов. Я отойду в сторону.

Бесфамильный приказал опустить стёкла окон с обеих сторон пассажирской кабины и на каждой стороне стать двум человекам, приготовив побольше пакетов с сажей. Затем он зашёл против ветра, убавил обороты моторов и с самой малой скоростью, на которую только был способен самолёт, – со скоростью сто сорок километров в час, – полетел через центр площадки. По сигналу Бесфамильного товарищи начали бросать пакеты. Они успели сбросить сорок пять пакетов.

– Можешь садиться, – передал через радиста Бесфамильный Шевченко. – Теперь хорошо пестрит. Смотри, не промажь!

На этот раз Шевченко самолётными лыжами коснулся снега в самом начале площадки. Пробежав сто – сто пятьдесят метров, самолёт остановился. Опасаясь, как бы лыжи не пристали к снегу, он прибавил газу и отрулил свою машину в самый дальний конец площадки. Там он остановил мотор и побежал выкладывать "Т" большой машине.

Бесфамильный сообщал начальнику экспедиции:

– Шевченко сел хорошо. Сейчас сажусь я. Связь прекращаю минут на двадцать-тридцать.

Тяжёлая машина легко коснулась поверхности льдины. Лишь высокое искусство Бесфамильного дало возможность так хорошо сесть.

Как бы пробуя крепость площадки под собой, осторожно пробежав, машина нехотя остановилась. Все почувствовали небывалую, ни с чем не сравнимую радость. Лыжи советского самолёта коснулись полюса. Мечта осуществилась. Полюс наш!

И, словно по команде, из десятка глоток вырвалось громкое, восторженное "ура".

Радостный человеческий крик впервые нарушил мёртвую тишину.

– Егоров, – закричал Слабогрудов, – давай масла!

– Зачем тебе масло?

– Смазать подшипники земной оси, чтобы она получше вертелась!

Егоров расхохотался, а профессор Бахметьев, приняв это предложение всерьёз, заметил:

– Если Земля завертится быстрее, то могут произойти неприятные вещи.

– Какие именно?

– Океаны выльются на сушу, живущие на экваторе люди потеряют почти полностью вес, и ещё многое в этом же духе.

– Тогда отставить смазку, – весело заключил Слабогрудов.

– За дело! – громко скомандовал Бесфамильный.

Все участники перелёта, как бы ожидая этого сигнала, бросились по своим местам. Каждый занялся своим делом. Слабогрудов приступил к установке своей наземной рации. Егоров вместе с командиром "В-45" Шевченко укрывал моторы, помня приказ командира: иметь самолёты в состоянии двадцатиминутной готовности. Штурман Канин и метеоролог Байер под руководством профессора Бахметьева приступили к астрономическому определению координат самолёта. Сам Бесфамильный принялся укреплять машины.

Закончив работу, Бесфамильный, Шевченко и Егоров привели в действие домкратики, смонтированные в лыжах "Г-2". Лыжи отделились ото льда, и под них были подложены масляные прокладки. Это предохраняло лыжи от примерзания и давало возможность в случае необходимости сразу же отправиться в полёт.

– Товарищ командир, – доложил Слабогрудов, – связь налажена.

Бесфамильный попросил соединить его с начальником экспедиции. Услышав голос Беляйкина, лётчик снова пережил волнение первых минут после посадки. С трудом овладев собой, срывающимся голосом он доложил:

– Сели благополучно. По нашим расчётам мы в районе полюса. Буду считать – пеленгируйте нас…

– Не надо считать, Бесфамильный. Мы вас запеленгировали ещё в воздухе. Ваши расчёты правильны. Тем не менее тщательно и осторожно проверьте это астрономическим способом… Разрешите вам, Бесфамильный, крепко пожать руку.

Лётчик промычал в ответ что-то невразумительное. Впоследствии, когда Беляйкин ему припомнил это, он всё свалил на Бахметьева. Действительно, в это время к нему чуть ли не бегом подходил сияющий профессор.

– Мы на самой макушке Земли! – кричал он ещё издалека.

Радостная весть была немедленно передана начальнику экспедиции. Благодаря вмешательству Уткина скоро об этом узнал весь мир. Узнал и Блинов, с нетерпением ожидавший разрешения начать трудный путь к базе.