Текст книги "Араб Пётр Великий. Книга вторая (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Новые земли испанцы открыли, знаешь?

Даниил мотнул головой.

– А что земля круглая, знаешь?

Снова качание.

Я вздохнул.

– Далеко это очень. Даже от Англии. А от России.... За три девять земель.

– И там живут люди? – Подумал митрополит.

– Живут. Моих богатырей видел? Оттуда.

– Матерь Божья! То ж звери.

– Люди, владыка, люди.

* * *

– Вы действительно решили принять православную веру? – Спросил Василий Третий.

– Решил и давно мечтал. Вернуться к истокам, так сказать.

– Похвально, герцог, похвально. Король не обидится?

– В Англии грядут церковные реформы. Скажу по секрету, государь, католические традиции изведут напрочь и монастыри закроют.

– Что вы говорите?!

Царь засмеялся своим мыслям, оглянулся на писцов и очень тихо сказал:

– Я тоже хотел наши закрыть, но потом передумал... – Он помолчал и поморщившись, добавил: – И извёл бы их, да...

Он махнул рукой. Я знал, что главенствовавшие сейчас Иосифляне поддерживают его развод с предыдущей, бесплодной, женой. Развод, насколько мне помнится, произошёл едва ли не в декабре 1525, а уже в январе Василий Иванович должен жениться на Елене Глинской.

– Вы, знаете, Великий Государь, у всех властителей одна и та же проблема.

– Какая? – Удивился Василий Иванович.

– Передача власти.

Царь хмуро посмотрел на меня.

– И у моего брата Генриха?

– Я не раскрою тайны, но у моего короля тоже нет наследника и есть жена, с которой о хотел бы развестись.

– Вы уполномочены королём обсуждать его личные дела?

– В Англии дела короны, не дела короля. Дела короны – дела аристократии.

– Даже так?!

– Да, ваше величество.

– У нас не так. Я отрублю голову любому, кто будет обсуждать МОИ дела.

– Я учту это, ваше величество.

– Митрополит говорил о каких-то ваших землях в Новом Свете... Где это?

– Это очень далеко, ваше величество.

– И большие земли?

– Как Московия.

– Как Московия?! – Удивился государь.

– Немного больше, но без ваших окраинных земель.

Василий Третий поднялся с трона и спустившись по ступенькам, стал прохаживаться по тронному залу. Встал со стула и я.

– И какие бесы занесли вас сюда, герцог? – Спросил он останавливаясь передо мной.

– Я хотел увидеть родину моих предков.

– Ах да! Даниил говорил. И как вам «родина»?

– Холодно. У нас там жарче.

Царь нервно прошёлся до стены и обратно.

– Что у вас есть? На ВАШЕЙ земле, – спросил он нервно.

– Я торгую крепким тяжёлым деревом, красным крепким лёгким деревом, земляным яблоком, маисом. Последние – очень полезные для выращивания растения. Не растут нигде больше в мире. И специи.

– Золото, серебро? – Спросил царь буднично.

– Есть.

Царь крякнул и вскинул руки.

– Ну почему, Боже! – Почти простонал он. – Почему везде есть, а у нас нет.

Я промолчал. Царь еще прошёлся до стены и обратно.

– Какого рода были ваши предки, вы говорите? Расскажите вашу сказку.

– Шиловские, ваше величество. Так дед говорил. Дед Михаил Константинович Шиловский. Предки участвовали в крестовом походе и пришли из Рима и служили у Князя Даниила Романовича Галицкого.

– Галицкий был славный князь, правнук Владимира Мономаха, – тихо сказал царь, и я продолжил после некоторой паузы.

– Деда назвали в честь его деда, участвовавшего в битве киевского князя Мстислава с Гедимином. Прапрадед был убит в этом бою, а прадед и другие Шиловские перешли на службу к Великому Князю Рязанскому, у которого служили воеводами и окольничьими. Дед был захвачен крымским ханом и продан венецианскому купцу, а тот перепродал его португальскому мореплавателю Диашу. Дед воевал хорошо и Диаш усыновил моего отца, когда дед погиб. У Диаша не было своих детей. Он был воином и мореплавателем и не успел обзавестись наследниками.

Царь посмотрел на меня, скривив лицо, но я не замечая его эмоций продолжал.

– Мой отец, возглавив род Диаш, продолжил дело его приёмного отца, открыл проход в Индийский океан и те земли, о который я вам говорил. У меня есть с собой документ, подтверждающий мои слова. И я сам открыл острова «Пряностей». Я обошёл на корабле вокруг мира, великий государь.

И я не врал. Я, действительно, раньше Мартинеса прошёл до островов Пряностей Тихим океаном, и открыл всё открытое им. Только мне не нужна была слава, мне нужны были земли.

– Так вы знаете мир?

– Я знаю мир, как свой... кошель.

– И у вас есть... э-э-э... мапы? Так, кажется, у вас называют рисунки с реками и озёрами.

– Есть, государь.

– Так-так... И вы хотите принять православие?

– Да, государь.

– И вы хотели бы принять наше подданство?

– Э-э-э-э.... – Удивился я. – Это предложение?

– Почему бы и нет? – Спросил Василий Иванович.

– Видите ли, великий государь... – Протянул я, не зная, как выкрутиться. – Не будет ли сей шаг опрометчивым?

– Что вы имеете ввиду? Что вас смущает? Вы же перешли из португальского в английское подданство. Переходите теперь в наше.

– Ваше предложение, весьма лестно для меня, но вы меня совсем не знаете. Да и я совсем не знаю Русь. Я не знаю ваших законов. Вы мне отрубите голову, великий государь.

Иван Васильевич рассмеялся.

– И ещё... Португалия и Англия партнёры и связаны... э-э-э-э... Рыцарскими обязательствами. Я не могу... Я ограничен словом. Если я стану вашим подданным, я потеряю мои земли. Мы не сможем их защитить, великий государь. Это слишком далеко от Руси.

Царь снова прошёлся до стены и обратно.

– Вас сдерживает только это? – Спросил он меня.

Мне он нравился. Он держал меня за жабры уверенно и крепко.

– Ну так мы не будем никому об этом говорить, – сказал он, глядя на меня смеющимися глазами.

Василию Ивановичу на вид было около пятидесяти, а шёл 1525 год, а сын Иван у него появится только в 1530 году. И Елена не могла от него зачать четыре года. То есть, тут и так проблемы, а ещё и я нарисовался. А я ну очень не хотел, как-то повлиять на рождение Ивана Грозного.

– Ты, великий государь, дашь мне время подумать? Не хотелось бы нежелательных последствий. Я поживу у вас пока? Миссия моя посольская исполнена. Указаний на скорое возвращение я не получал. Разрешишь осмотреться.

– Лазить будешь?

– Буду, – согласился я, не понимая смысл слова, от которого произошло «лазутчик». Я только потом понял, почему брови царя удивлённо вскинулись.

– Смело, – сказал царь серьёзно, – но глупо. Я ж тебя могу и на дыбу, за лазуччество.

Я мысленно вздрогнул, но ответил.

– Что покажешь, то и узрю. Ни больше, ни меньше.

– И то... И чем займёшься?

– Торговлишкой. Я, царь-государь, заранее предвидя итог наших с тобой встреч, пустил себе вслед караваны с товаром.

– Что за товар? – Спросил царь.

– Серебро, золото в слитках и сера.

Царь с прищуром смотрел на меня.

– А что взамен?

– Волхов мне дашь на корм?

– Город? – Изумлённо спросил царь.

– Реку, – сказал я. – Вместе с городом.

Волховом, как я понял, царь назвал Старую Ладогу. Другого там города нет.

– И зачем она тебе? Морока одна с ней! Скоро путик сделам другой. Сподручнее буит товар возить. Через Ивангородскую крепость. Уже и путик пробиваем. У нас нет интереса чтоб Новгород рос. Слишком много он нам хлопот принёс.

– Он же чахнет! – Удивился я.

– И ладно, – спокойно сказал царь. – Без него управимся.

– Мне так не понравилось обходить пороги на Волхове, что мне захотелось сделать запруду и судоходный канал, чтобы торговля процветала.

– Вот ещё, – возмущённо сказал царь. – Хрен им, а не торговлю.

Я засмеялся, а Василий Иванович продолжил возмущаться.

– Они и в зиму неплохо торгуют.

– Думал себе торговлишку улучшить.

– Щас же прошёл?! Чего ещё?! Лучии – враги хороши.

Я не понял, что он сказал и задумался.

– Много торговли, тоже нехорошо. У тебя, вижу денги много. Девать некуда? Мне отдай, я найду куда деть, – сказал царь снова хитро на меня глядючи. – Я найду на что потратить.

Я тоже смотрел на него и думал, но старался на лицо мыслей не допускать. И что-то мне уже совсем не хотелось становиться подданным этого хитрована.

– Да ладноть, не боись, – рассмеялся Василий Третий. – Ажно лицом побелел. Как думаешь, заступиться за тебя Король, ежели я тебя в полон возьму? В полон возьму, да выкуп потребую?

Я улыбнулся.

– Думаю, что нет.

– То-то же. Здраво разумеешь. Здесь сейчас ни одного заморского гостя нет. Пропадёшь, никто и не узнает, где сгинул. Приехал ты самовольно и как пропал не знамо. А караваны мы твои встретим. А то ишь! «Заранее он предвидел итог наших встреч», – передразнил он меня, и хлопнул в ладоши.

К нам подошли четверо приставов.

– В Троицкую его, – сказал царь Василий Третий спокойно.

 

Глава четвёртая.

Я сидел в Троицкой башне пятые сутки. Ко мне никто не приходил, кроме «кормильца», как я его сразу прозвал. Мне было страшно и хотелось хоть с кем-нибудь поговорить, но «кормилец» молчал. Он даже не заходил, а просовывал в приоткрывавшуюся дверную щель большой медный котелок с жидкой похлёбкой. Воду не давали. У меня таких котелков скопилось уже пять штук. Я всё ждал, когда их потребуют назад и будет возможность поговорить.

Вокруг меня стояла абсолютная тишина и абсолютная темнота. Только дверная щель раз в сутки разрывала мрак колеблющимся от факела, или лампы лучом света. Я не успевал заметить, что это, так это происходило неожиданно.

Я ждал этого момента, но никогда не успевал понять лампа – это, или факел, и это стало меня мучить.

Сегодня мелькнул свет в отверстии куда я, извините, испражнялся. Я кричал туда: «Эй, люди!», но свет вдруг исчез. Я представил себя со стороны, кричащим в отверстие уборной и истерически рассмеялся.

Меня привели сюда четверо приставов, и в свете их факелов я успел разглядеть помещение с мешком сена в углу и дырой в полу.

Я изводил себя мысленными упрёками, то и дело прокручивая в голове нашу беседу с Иваном Третьим.

Коварство и вероломство – вот девиз каждого успешного правителя. Я это знал, но почему-то русских царей идеализировал. Ну как же, это где-то там похищают невест, «высоко в горах, но не в нашем районе», а здесь у нас все цари белые и пушистые. Бояре бывает попадаются злые и вороватые, а царь – эталон чистоты и совершенства. И пукает фиалками.

Так гнобил я себя и седьмые сутки и двадцатые. Да... На десятые сутки пустые котелки исчезли. Я поставил их так, чтобы они загремели, упав, когда дверь отвориться, но шума я не услышал.

Я отключался намертво. Изнуряя себя движением, я вырубался едва прикоснусь головой к тюфяку с соломой. Вероятно, это включилась защитная реакция организма.

На двадцать первые сутки дверь растворилась полностью и я почти ослеп от света факелов. Честно сказать, я дико обрадовался.

Вошедшие вытолкнули меня в коридор и заставили двигаться не в сторону выхода, а в противоположную. Я запаниковал и задёргался, но получив неслабый тычок под зад тупым концом алебарды, побрёл вперёд.

Коридор заканчивался распахнутой дверью со ступеньками, ведущими вниз, в освещённое факелами помещение. Увидев находившиеся в нём приспособления, я едва не потерял сознание.

– Доигрался хрен на скрипке, – внезапно осипшим голосом сказал я.

Слишком у меня всё шло гладко с момента моего падения за борт, как написал мне в письме один мой давний знакомый, когда прочитал про мои, описанные мной, приключения.

До этого мне порой катастрофически не везло, а здесь такой фарт и уже сколько лет.

Я вспомнил про принцип маятника. Чем лучше, тем хуже. «Несчастные случаи на стройки были? Нет? Будут?».

Этот бред заполнял мою голову, когда меня клали на дыбу, привязывали руки и ноги, и навивали верёвки на барабан, растягивая моё тело. Боль, боль, боль, боль и боль заполнили меня.

Не желая уходить из жизни беспомощным калекой, я согласился переписать свои депозиты на указанных мне лиц и рассказать про моё остальное имущество, и как им воспользоваться. Имена были вполне европейские, в основном италийские.

Таким образом я лишился всего своего официального богатства, но меня снова положили на дыбу, и мне пришлось рассказать о спрятанных кладах.

В конце концов мне уже всё стало безразлично. Меня не кормили, чтобы не загрязнять пыточное ложе. Судя по тому, что палачи уходили и приходили, а я отключался в забытьи, суток прошло несколько.

Потом меня снова отвели в камеру и я потерял счёт времени.

* * *

– Очнитесь, сударь, – сказал кто-то. – Очнитесь!

Меня трепали по растянутому дыбой плечу, и я очнулся от нестерпимой боли.

Я лежал в относительно светлой комнате. Для меня даже полумрак сейчас был как яркий солнечный день.

– Где я? Кто я? – Сорвалось у меня с губ, и я улыбнулся, вспомнив анекдот: «Могу ли я? Магнолия?». Уже то, что я был не в каземате и не на виселице, для меня было счастье. Что-то изменилось. И, скорее всего, я буду жить.

– Что произошло? – Спросил я склонившегося надо мной старика.

– С вами? Лихоманка приключилась. От истязаний. Руки ноги горели. Ужо гаснет жар то. Слава Господу не вывернули хрящи и не порвали жилы. Да тело заязвилось.

Я с трудом поднял ладони к глазам. От кистей до плеч руки покрывали мелкие раны.

– Я позову князя, – сказал лекарь и вышел, но пришёл не скоро.

– Сударь, – снова разбудили меня.

У моих ног стояли два человека. Один мне кого-то напоминал. Кого-то из далёкой прошлой жизни. Второй спросил меня.

– Как, живы?

– Не знаю. Вроде жив, да на долго ль?

– Теперь, надо думать, на долго.

Ко мне подошёл первый и спросил по-английски:

– Вы в порядке?

Я узнал его. Это был один из «инструкторов» ордена, натаскивавших меня в Лондоне.

– Теперь уже да.

Из глаз потекли тихие слёзы.

* * *

Я начал вставать только на десятые сутки и был сразу вызван к царю.

Юрий Иванович, второй сын Ивана Третьего, встретил меня сдержано.

– Вы, герцог, взяли на себя самую тяжёлую ношу во время моего пути к престолу и будете вознаграждены. Мы не станем обсуждать действия моего брата. Вот все, подписанные вами грамоты.

Царь показал на стоящий в углу стол, прям-таки заваленный бумагами.

– Вы очень богатый человек, герцог.

– Всё нажито непосильным трудом, Ваше Величество. Искренне желал укорениться и поделиться частью нажитого с Родиной предков. Но... Не судьба.

– Почему же. Вы можете принять наше подданство. Мы готовы передать вам в удел... Допустим – Рязань. Или Дмитров.

– «Оно мне надо?», – подумал я. – «В вашем болоте для вас карасей ловить?».

– Благодарствую, Великий Государь. Я бы торговлей занялся. Не сам, конечно. У меня хватает служилых негоциантов. Позволь открыть английскую торговую компанию. А лучше – англо-русскую торговую компанию.

– Мы обдумаем дело, – уклончиво ответил Юрий Иванович.

* * *

Я был зол на Говарда, но и понимал, что разыграв меня в тёмную, он не рисковал провалить операцию по замене царя. Получив «казус бели», коим является угроза жизни королевскому посланнику, Англия, используя рыцарей тевтонского и ливонских орденов вторглась на территорию Руси со стороны Нарвы.

Внутри кремля уже действовали сторонники князя и ворота закрыть не дали. В том числе освободили и моих великанов. Двое из шестерых патагонцев погибло, прорываясь к Троицкой башне

Оставшиеся четверо перебили стражу, удерживали башню до подхода основных сил мятежников и вынесли меня на руках. Санчес тоже был ранен: посечён вдоль и поперёк и спасся от кровопотери только нашим проверенным средством: молотым табаком. Я и свои язвы за неделю им залечил и патагонцев убедил воспользоваться. Те отказывались категорически.

Юрий сын Ивана Третьего сидел под присмотром шпионов Василия Третьего в Дмитрове, который рыцари взяли без боя.

Не имея наследников престола, Василий Иванович запретил братьям: Юрию и Андрею не только заводить детей, но и жениться, пока у него не родится наследник.

Я, честно говоря, этого не знал.

Юрий, будучи всего на год младше Василия, тоже хотел оставить после себя потомков, и подойдя к сорокопятилетию уже в том сомневался.

Сам он переворот не готовил. Ущербных царём Василием было предостаточно, коих рука Лондона вовремя организовала.

Мой арест стал последней каплей в бочке терпения оппозиции, которая, обвинив царя в государственной измене, захватила кремль. То были противники «пролитовской партии», возглавляемой Глинскими, в 1508 году сбежавшими из Литвы после неудачного переворота и сговаривавшиеся с Василием Третьим о его женитьбе на юной ещё Елене. На данный момент ей было семнадцать лет.

На досуге я пришёл к мыслям, что Иван Грозный, в общем-то довёл Русь до гражданской войны и захвату её антинародной династией Романовых.

Какие у него были замыслы, мы не знаем, но результат известен. Даже его война с Ливонским орденом привела к тому, что земли ордена разобрали все, кому не лень, но не Русь.

В Ливонии, как мне помнилось, собрались все нормальные, не поддавшиеся Лютеранской обработке рыцари Христа, коих стремилась победить Польша. И победила с помощью Ивана Четвёртого, погубившего за двадцать лет сотни тысяч своих крестьян и усилив землями ордена своего исконного врага – Польшу.

Как я понял, Англии была необходима сила, противостоявшая Польше и Римскому Императору. И они создавали в этом регионе так называемую точку бифуркации – нестабильности.

Я просматривал подписанные мной дарственные, доверенности и жаждал познакомиться с указанными в них людьми, но в то же время, предполагал, что их может и не быть в реальности.

Подписи и печати мной удостоверены, но подписей и печатей получателей на грамотах не стояло. Ставь свои, и иди закрывай депозит.

 

Глава пятая.

– Я понял причину бед России, – сказал я своему зеркальному отражению. – Всему виной своеволие русского человека. Он не подчиняется ни Богу, ни Чёрту. У него на всё есть свое мнение. На любой приказ, на любой закон. И к тому же это мнение может измениться от его настроения в любой момент.

Я сидел в своей каюте и пил уже третьи сутки. Начал пить сразу, как только мы вышли из Невы в залив.

– Мои иллюзии разрушились, брат, – сказал я. – Давай за это и выпьем.

Я «чокнулся» с зеркалом и выпил, но бренди уже не пьянило.

– Я никогда не смог бы жить в нынешней России и вылетел из неё, как пробка из бутылки шампанского.

Я поймал свой трезвый взгляд.

– Кстати о шампанском... Интересная мысль. Надо записать.

Я достал свой ежедневник, лично для меня сшитый в английской королевской канцелярии. Книга закрывалась на встроенный в переплёт замок.

Записав мысль о шампанском, я вышел на палубу. Август на Балтике уже прохладный, и я снова, как и в мае, накинул на себя овечий тулупчик. Мои трюма были набиты отборным соболем, лисой, белкой а так же медвежьими и волчьими шкурами.

В Дмитрове у Юрия Ивановича, где он княжил более двадцати лет, скопились несметные запасы мягкой рухляди.

Рухлядью называли многое. Существовала например кузнечная рухлядь, платяная. И когда я сказал, что готов на своё золото купить рухлядь, царь Юрий удивился и переспросил: «Какую?».

Вместе с караваном, о котором я говорил Василию Третьему, сидящему сейчас вместо меня в кремлёвской башне, прибыли и купцы, знающие толк в торговле с Россией.

Но и тех богатств, что имелись у Юрия Ивановича, не хватило, и были посланы гонцы на север и восток. Привезли вместе с хорошими шкурками и дряни всякой, но мои ревизоры были строги.

Мои предки, оказывается, совсем не чурались обмана. Неликвид и натурально гнилой товар они пытались сбыть в общей массе. Даже, оказывается, указы Ивана Третьего имелись о недопустимости жульничать, при торговле соболями и лисами, в том числе и красить меха.

Вот такие мои предки были «порядочными» торговцами, как их описывали в наше время, которые договаривались рукопожатием. Не все, наверное, жульничали, но на себе сию невзгоду я испытал.

Как принято во многих религиях, заповедь не обмани ближнего, трактовалась в отношении своего по вере, а иноверцев, было грех не обмануть. Иудеи, те вообще трактовали эту заповедь, как не обмани Бога. Ближе Бога никого нет, дескать. Подмена понятий. Недаром сами же евреи про себя говорят: «два еврея – три мнения».

Меня заполняла тоска по моему родному, сумасшедшему времени. Тут не с кем было обсудить за бутылкой вечные животрепещущие темы о бытие и сознании, кто виноват, и что делать?

– Я сопьюсь? – Спросил я себя. – Похоже на то.

Мой смысл жизни пропал. Исчез. Испарился. России я был не нужен. Моё золото – да, я – нет. Из моей груди вырвался стон, а потом я завыл.

* * *

– Вы успешно справились с заданием, сэр Питер, – сказал король, поигрывая золотой табакеркой. Он, то и дело, нажимал пальцем правой руки кнопку и крышка со щелчком откидывалась.

– Вам передали нашу дарственную на графство Стафордшир? Мы посчитали, что вы достойны этой награды. Как вам кремлёвский Тауэр?

– Мне его не с чем сравнить, Ваше Величество, но полагаю, все Тауэры одинаковы.

– Да? Возможно. Мне тоже не с чем сравнить, – он хохотнул. – Рассказывают, что вы скупили в Московии все меха?

– Так и есть, Ваше Величество.

– То есть, вы наполнили Московию золотом, на которое они могут купить порох и пушки?

– Получается, так.

– Это очень хорошо. Они смогут создать проблемы османам, а мы поможем, и тем, и другим.

Я слушал Генриха и мне было без разницы, кто, кому, когда и куда. Мне стало скучно жить. И я хотел в Бразилию. В голове звучала песня:

"Из Ливерпульской гавани

Всегда по четвергам

Суда уходят в плаванье

К далеким берегам.

Плывут они в Бразилию,

Бразилию,

Бразилию.

И я хочу в Бразилию -

К далеким берегам!"

Что это за песня, я помнил плохо. Что-то из моей прошлой жизни. Но я очень хотел в Бразилию. До тошноты.

– Вы меня совсем не слушаете! – Почти обиженно сказал Генрих.

– Слушаю, Ваше Величество. Вы говорили о необходимости сношения с султаном и найденных древних пергаментах.

– А мне казалось, что вы не слушаете меня, и даже что-то напеваете сквозь зубы.

– Я так обдумываю, то что вы говорите.

– И что вы думаете?

– Я думаю, чем прикрыть наш интерес к Тавриде? Правитель Крымского ханства, считающий себя главным наследником Золотой Орды, в вассалитете у султана и тот обязательно спросит: чего это нас несёт в Тавриду? Да и что-то сомнительно мне, чтобы Грааль в православном храме сохранился. Сколько раз его грабили, тот храм?

– Монах, у которого нашли древние пергаменты, сам видел. Присутствовал на вскрытии тайника.

– Что за монах? С ним можно поговорить?

– Уже нельзя. Он всё сказал, – ответил Генрих и посмотрел на Говарда. Тот утвердительно кивнул головой.

Я так глубоко вздохнул, что язычки пламени свечей качнулись

– Вы устали? – Спросил Генрих.

– Мне как-то нездоровится. Лихорадка.

– Говорят, вы много и долго пили. Это бывает и проходит. Почему вы не привезёте в Лондон семью? Рассказывают, у вас и дочь и жена, – обе красавицы.

– «Кто же тебе всё рассказывает?» – Подумал я, и сказал: – Дозвольте привезти, сир?

– Дозволяю, – сказал Генрих без раздумий. – И отправляйтесь немедленно.

* * *

Кабо Фрио... Эти два слова я повторял и повторял до тех пор, пока мои сорок пушек не отсалютовали моему флагу, развевавшемуся над моим фортом в лагуне. Все мои корабли легко прошли трёхмильным каналом вслед за лоцманской караккой.

– Хороший получился канал, – сказал я Магельяншу, пожимая ему руку.

Лорис и дети стояли молча и смотрели на меня с удивлением. Было чему удивляться. В Англии я пошил себе «нормальный» костюм-тройку из тонкого белого сукна и сошёл с корабля в нём, белой фетровой широкополой шляпе и белых кожаных туфлях.

По-моему, я был красив и элегантен, однако жене я явно не понравился.

– Я говорила, – сказала она, – что эти англичане собьют вашего отца с пути истинного. Гляньте, на кого он стал похож! – Она обращалась к детям, посмотрев сначала на дочь, а потом на сына. И это ваш отец?!

Дочь всхлипнула.

– Ну и пусть! – Сказала она, и бросилась мне навстречу.

Сын тоже кинулся ко мне, с трудом вырвав руку из ладони матери.

– Папа!

– Ах вы мои хорошие! – С трудом сдерживая нахлынувшие чувства пробубнил я, обнимая обоих. – Ну иди сюда, родная.

«Родная» подбоченясь и слегка выбрасывая ноги вперёд, подошла ко мне. На ней была надета лёгкая свободная хлопчатая блузка с завязками на груди и с каким-то рисунком, несколько широких цветных юбок до щиколоток. На ногах обуви не было. Её ступни при каждом шаге вскидывали края юбок и они взлетали резко, поднимая на ткани шторм.

Когда у моей Ларисы руки упёрты в бока, то, как говориться, ей совершенно «пофиг» в какую сторону повёрнута моя кепка.

Я улыбался. Она подошла совсем близко и остановилась. Наши взгляды встретились. Она улыбнулась и шагнула в мои объятья.

* * *

– Нам пора женить нашу дочь. Ей уже восемнадцать.

– Пора, то пора, да на ком? – Скептически вздохнула жена.

– Мы сейчас можем выдать её за какого-нибудь английского графа. Отдадим ей в приданое одно из графств. Стаффордшир, например. И сундук золота.

– Ты серьёзно? – Спросила жена, приподнявшись на локте на кровати. Ещё было темно и лица её я не видел. – Ты вывезешь нас в Англию?

– А ты хочешь? – Спросил я.

Она не стала торопиться с ответом.

– Тут хорошо. Тут уже всё родное. Тут безопасно. Там всё другое. И Там опасно. Я уже отвыкла от господ со шпагами. И от городской грязи отвыкла. В Лондоне не чище же, чем в Лисбо?

– Не чище, Лорис. Темза иногда воняет, как помойная яма.

– А в наших графствах?

– Немного получше. В Бекингемшире наши ребята уже почти всё устроили, как мы привыкли, а в Стаффорде сейчас занимаются. Там, конечно, авгиевы конюшни. Полагаю, к нашему приезду всё наладят по-нашему.

– А ведь и мы раньше так жили... Это ты, как из своего первого путешествия приплыл с зелёными глазами, так и перевернул нашу жизнь. Что-то с тобой произошло тогда, милый. Да?

– Я же тебе рассказывал. Поскользнулся, упал, закрытый перелом, очнулся... – Я рассмеялся.

– Какой закрытый перелом? – Возмутилась жена. – У тебя не закрытый, а открытый перелом... сейчас будет. Ну ка, колись, – сказала она грозно и тихонько сжала меня за шею, а потом поцеловала в губы.

– Набралась от тебя каких-то странных словечек, – сказала она, откинувшись на спину.

После такого поцелуя приподнялся и я, и, едва касаясь, скользнул пальцами правой руки по её телу, по лицу, губам.

Забрав с собой около шестисот индейцев тупи и гурами, которых все остальные провожали торжественно, как идущих на ритуальный убой.

Я не обманывал индейцев, обещая отправить их в иной мир, и регулярно увозил с собой их энное количество.

В Индонезии сейчас жило около шести тысяч «моих» индейцев. Больше половины из них на Яве, остальные по островам. Они плодились и размножались, увеличивая свою численность, живя по моим законам и ожидая моих команд.

Мы отплыли в Англию через три месяца, за которые я смог забыть ужас московского подземелья, нарыбачиться, наесться креветок и наваляться на горячем песке лагуны.

Команды кораблей, состоявшие в основном из индейцев, тоже получили отпуск и заряд бодрости в своих деревнях.

Сменные экипажи приняли корабли и за три месяца привели их в надлежащий вид. На верфях Магельянша непрерывно кипела работа. Кроме строящихся кораблей, на стапелях проходили профилактические осмотры и мелкие ремонты действующие суда нашего флота.

Дерево сукупира, из которого мы делали корабли, хоть и тяжело обрабатывалось, но не гнило и не становилось прибежищем червей-древоточцев, поэтому корабли можно было вытаскивать на стапеля. Обычные же корабли на воздухе червями съедались мгновенно.

* * *

– Его величество Король! – Объявил распорядитель мероприятия, здесь называвшегося «Королевский театр».

В зал вошёл Генрих Восьмой. Вслед за ним, отставая на два шага, шла молодая женщина в пышном платье, с диадемой на голове. Её милое личико, с маленьким острым подбородком, напоминало сердечко. Следом за ней ещё несколько юных дев.

– Анна Болейн, – шепнул мне жена.

Увидев, что король направился сразу к нам, я снял шляпу.

– А-а-а! Вот и вы, Питер! – Воскликнул король. – Наконец-то. Мы заждались.

Генрих подошёл ближе и я увидел его неподдельный интерес к моей семье.

– Позвольте, ваше величество, представить вам моего сына и наследника Серджио Диаша.

Сын шагнул вперёд поклонился и отступил назад.

– Мою супругу Лорис и дочь Крис, – продолжил я.

Жена вышла из-за сына, а дочь из-за меня, и присели почти до пола. Как они это делают, я никак не мог понять. Моё лицо непроизвольно расплылось в улыбке, и я развёл руки в сторону, как бы пытаясь их поддержать. Мой взгляд скользнул по лицу Генриха и я всполошился. Его взгляд впился в мою дочь.

– «Мама дорогая!», – воскликнул мысленно я.

Моя Крис ростом пошла в своего папу, то есть в меня, а я и в этом мире вымахал под два метра. Моего донора господь тоже ростом не обидел, но по здешним меркам, а жена пеняла мне после путешествия, что я «вымахал на старости лет».