Текст книги "У самого Черного моря. Книга III"

Автор книги: Михаил Авдеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Крысы бегут с корабля

Кто-то сравнил Крым с огромным кораблем.

Действительно, он – словно судне, вырвавшееся в Черное море, а перешеек, – как трап, переброшенный на материк.

Трап был уже вдребезги разбит мощными ударами советских пушек, и крысы бежали с корабля.

Бежали эсэсовцы с чемоданами, набитыми награбленными ценностями. Драпали чиновники «культурных отделов», прихватив лучшее, что можно было утащить из музеев Бахчисарая и Симферополя. Спасали свою шкуру полицаи, предатели и вещатели, бургомистры Ялты и Судака, Евпатории и Феодосии. Коменданту Ливадии и мерзавцам, наполнившим бечеровские рвы трупами женщин и детей, снились по ночам виселицы. Только почему-то в снах этих качались в петле не партизаны и комсомольцы, а сами палачи.

То, что творилось тогда на пирсах Ялты, Феодосии, Евпатории, Севастополя, Херсонеса, напоминало сумасшедший дом в часы землетрясения.

Каждый катер, каждый пароход брались с боем. Трусы здесь неожиданно оказывались храбрецами. А офицеры, вчера еще пытавшиеся остановить бегущих солдат, в отчаянии пускали себе пулю в лоб…

О чем бы мы ни говорили в те дни, каждый думал об одном: «Только бы не выпустить фашистов живыми из Крыма!»

Эта боевая формула вмещала в те дни весь смысл нашей борьбы.

Газета «Черноморский летчик» 3 апреля 1944 года на первой полосе сообщала:

«Штурмовики над Крымом. Потоплено 3 десантных баржи, 3 торпедных катера и сильно повреждены 1 десантная баржа, 4 торпедных катера».

И далее – более подробно:

«31 марта и 1 апреля наши летчики-штурмовики под прикрытием истребителей вновь появились над Крымом, нанеся по плавсредствам врага в порту Ф. массированный удар.

Ведущие группы летчики тт. Николаев, Пысин, Гургенидзе, Данилов, Тюрин, Морозов, Акаев и Борисов показали высокое боевое мастерство…»

Эту операцию обеспечивали мы. Ни один «мессер» к штурмовикам не пробился.

* * *

Запертые в Крыму немецко-румынские войска могли получать поддержку только морскими и воздушными путями – сухопутные дороги в Крым были уже в руках войск 4-го Украинского фронта. От Одессы, Очакова, Констанцы до портов западного побережья Крыма растянулись морские коммуникации противника. Помимо этого, противник осуществлял связь с крымской группировкой при помощи транспортных самолетов.

Кораблей у фашистов было немало: «На Черном море, – докладывала разведка, – противник сосредоточил свой военно-морской флот, который состоял из трех эскадренных миноносцев, трех миноносцев, вспомогательного крейсера, 10 канонерских лодок и сторожевых кораблей, 12 подводных лодок, 40 торпедных катеров и 34 катеров-охотников, 5 тральщиков, 7 мониторов, 180 катеров-тральщиков и др. Корабли базируются как на порты Крыма, так и на румынские порты – Констанцу, Сулин и болгарские – Варну и Бугае».

Сорвать снабжение вражеских войск в Крыму – такую задачу поставило тогда командование перед авиацией Черноморского флота.

Истребители нашего полка, как и летчики офицеров Токарева, Корзунова, Денисова, находясь в это время в непосредственной близости от морских коммуникаций врага, непрестанно наносили массированные удары по караванам противника. Лишь в ноябре и декабре черноморские бомбардировщики, торпедоносцы и штурмовики пустили на дно 53 фашистских судна.

Вылетая на свободную охоту, истребители-гвардейцы Герой Советского Союза Зюзин, Карасев, Кисляк и другие сбили в открытом море несколько десятков немецких транспортных самолетов.

К моменту наступления войск 4-го Украинского фронта и Отдельной Приморской армии в Крыму немцы лишились промежуточных приморских баз – Николаева, Очакова, Одессы, и коммуникации противника растянулись еще больше.

Черноморская авиация действовала в эти дни с максимальным напряжением. Перед ней были поставлены самые разнообразные боевые задачи: разведка на морских коммуникациях, уничтожение вражеских судов в море и в базах, подавление вражеских батарей, живой силы и техники противника на пути наступления наших войск.

Прокладывая дорогу нашей пехоте и танкам, штурмовики майора Трушина совершали по четыре-пять вылетов в день. Другие штурмовые части обрушивали свои удары по плавсредствам противника, настигая вражеские корабли далеко в море, атакуя в портах Крыма.

Так, 11 и 12 апреля в результате налета штурмовиков на Феодосию были потоплены 9 вражеских кораблей, уничтожено 22 автомашины, 10 железнодорожных вагонов, взорвано 2 склада боеприпасов.

Сокрушающие удары были также нанесены по стоянкам вражеских судов в Алуште, Судаке и других портах.

Невосполнимые потери понес противник от ударов черноморской авиации. Только в апреле наши летчики потопили 68 фашистских судов общим водоизмещением 76 880 тонн, повредили свыше трех десятков немецко-румынских кораблей. За этот же период в воздушных боях было сбито 48 вражеских самолетов.

* * *

Густой, беспорядочный муравейник – таким мы увидели с воздуха второй причал Феодосии.

Шла погрузка на две самоходные десантные баржи.

Собственно, погрузкой назвать это было нельзя: вероятно, так в древности штурмовали крепости, если во главе осаждавших оказывался на редкость бездарный и тупой военачальник.

С бреющего полета видно, как валятся в воду оказавшиеся слабее тех, кто кулаками и чемоданами прокладывал себе путь к спасительным палубам.

Все было ясно: весть о прорыве наших армий у Перекопа докатилась сюда.

Оглядываю воздух – «мессеров» нет.

Решаю рискнуть и передаю по радио ведомому:

– Беру на себя левую баржу. Ты атакуй правую.

– А как же прикрытие?

– Мы мигом. «Мессеров» вроде бы не видать. Пошли…

Мы зашли со стороны солнца, и потому наше появление было громом среди ясного неба.

Ударили одновременно из пушек и пулеметов.

Первая баржа запылала. Через минуту густой дым повалил из второй. И – трупы, трупы врагов. На палубах судов, на пирсах, в воде.

Скольких эсэсовцев и их прислужников не досчитался в тот день фюрер – не знаем. На подсчеты у нас, естественно, не было времени. Во всяком случае – не один десяток.

В первой половине апреля наша авиация продолжала бомбить вражеские корабли и скопления войск в портах Севастополя, Ялты, Феодосии, Судака. Только 13 апреля в этой операции участвовало 84 наших бомбардировщика, прикрываемые 42 нашими истребителями. Три самоходные баржи, переполненные немецкими солдатами и офицерами, у пристани Судака пошли ко дну. Румынские же солдаты, напуганные налетами нашей авиации, наотрез отказались садиться на баржи.

Пленный румын рассказывал: «На причалах поднялась невообразимая суматоха. Приказы офицеров не выполнялись. Между немцами и румынами произошли кровавые стычки. Немцы также прекратили погрузку. Они бросили вооружение и военное имущество и бежали по направлению к Алуште. Когда я вернулся в свою роту, меня окружили не менее 300 солдат из разных подразделений и заявили, что они решили сложить оружие. Я также вместе с ними сдался в плен к русским».

То же самое творилось в Ялте. Вражеский гарнизон здесь оказался под ударом с нескольких сторон. Видя безвыходность создавшегося положения, неприятельские части не выдержали и стали отходить в направлении на Севастополь. Часть сил гарнизона противника начала поспешно грузиться на суда, находившиеся в Ялтинском порту. Вскоре отход врага превратился в беспорядочное бегство. На узком приморском шоссе скопились пехота, артиллерия, автомашины и обозы. Паника еще более усилилась, когда с перевала Ай-Петри внезапно прямой наводкой ударила советская артиллерия, а из Ялты усилили нажим подразделения 16-го стрелкового корпуса. Нанося удары с флангов, наши части стали выходить наперерез отступавшему противнику, а полевая артиллерия открыла сильный огонь по вражеским плавучим средствам, стоявшим в порту под погрузкой. К утру 16 апреля Ялта была полностью очищена от врага.

Да, теперь гитлеровцам было уже не до вилл в Крыму. Считалось счастьем – попасть на отходящий к берегам Румынии транспорт.

Но ведь этому транспорту нужно было еще дойти до цели. А чтобы этого не случилось, заботились мы, черноморские летчики.

Морские коммуникации врага были превращены в ад. Так пришел час расплаты для гитлеровских изуверов, осквернявших родную крымскую землю.

Здравствуй, племя молодое!

Полк поднят и выстроен по тревоге.

– Дорогие друзья! – начал я. – Могу вас поздравить. Сегодня мы всем полком перебазируемся на крымский аэродром…

Что тут началось! Люди обнимали друг друга, бросали в воздух шлемы, кричали «ура!».

Не без труда восстанавливаю тишину:

– Я вас понимаю. Уже само по себе это событие радостное и счастливое: мы гоним фашистскую нечисть с нашей земли…

Снова – «ура!» Снова – объятия…

Нет, сегодня я, видимо, плохой командир: никак не могу навести порядок. Но ничего не могу и сам с собой поделать: переживаю то же самое, что и мои ребята.

И вот мы в Крыму.

Даже не верится! Бесконечными днями и ночами мечтали мы об этом. И наконец – сбылось!..

Сбылось, но хлопот у нас прибавилось столько, что вскоре времени для того, чтобы полюбоваться красотами крымской земли, у нас практически не осталось.

Во-первых, в полк прибыли новые машины – Як-9. Возможности наших летчиков качественно изменились. И насколько!

Уже после войны, рассказывая об истории создания этих машин, Генеральный конструктор Александр Сергеевич Яковлев вспомнит о памятном для него совещании в Кремле:

«Я доложил, что наше конструкторское бюро работает над решением этой проблемы и что дальность истребителя Як-9 можно увеличить вдвое. У нас уже есть образец самолета Як-9ДД, дальность полета которого без посадки равна двум тысячам километров.

Для увеличения дальности и продолжительности полета требуется дополнительное количество горючего на машине, что обычно достигалось подвеской под самолетом дополнительных бензобаков. Подвешивали их на специальных замках под крыло или под фюзеляж самолета. Выглядят они уродливыми наростами, а главное, вызывают дополнительное аэродинамическое сопротивление и снижают скорость истребителя. Крепление подвесных баков устроено так, что летчик, вступая в бой, может в любой момент сбросить эти баки.

Нам уже удалось почти удвоить запас горючего на Як-9 не за счет подвески баков, а разместив баки с дополнительным топливом в толще крыла, благодаря чему, увеличив дальность, мы в то же время отнюдь не снизили скорости нашего истребителя…»

И вот эти «яки» – в нашем полку. Теперь мы получили действительно мощные крылья. Их нужно осваивать не только новичкам, но и ветеранам полка.

Было и особое обстоятельство, заставляющее нас торопиться: часть пополнения должна была прибыть к нам из Ейского училища, и боевого опыта у молодых летчиков не было. А выпускать необстрелянных юнцов в бой с матерыми гитлеровскими асами – значило обрекать их на верную гибель.

Значит, молодежь нужно учить. Учить серьезно и последовательно. И не только тактике воздушных схваток – традициям полка.

Утром я собрал «большой хурал»: начальника штаба, комэсков, лучших наших летчиков-ветеранов.

– Давайте думу думать, товарищи, как нам молодежь в небо выпускать. К каждому новичку прикрепим опытного летчика, – приступил я к делу…

Командиры эскадрилий Феоктистов, Кологривов и Гриб согласно кивнули. Хлопот у них и так хватало. Но кто из нас не понимал: молодежь – это будущее полка, его боевой резерв и надежда.

Слово взял Гриб:

– Придется потрудиться и инженерам эскадрилий. Новички как таблицу умножения должны знать эксплуатацию системы охлаждения и смазки двигателя, уборки и выпуска шасси… Да и все остальное.

– Возьмем за правило, – поддержал его я, – и скажем новичкам: «Знаешь технику на отлично – полетишь первым. Что-то путаешь – сиди на земле».

– Правильно, – вмешался Феоктистов. – А после этого каждый из нас должен в полете сам проверить технику пилотирования молодых в воздухе. А уже потом – отработать с ними в небе технику и боя, и стрельб.

– Проведем показательные воздушные бои, – заключил я. – С подробным их разбором…

Долго заседал в тот день наш «большой хурал». Но программу подготовки молодых летчиков мы вроде бы продумали неплохо.

И вот новички начали прибывать. С каждым из них я знакомился лично. Потом устроили сразу для всех нечто вроде теоретической конференции. Я рассказывал о боевых традициях полка, о его лучших людях, об их опыте, о победах и неудачах.

– Высокий наступательный дух, – сказал я, – наиболее характерная черта советских летчиков-истребителей. Если немцы неохотно вступают в бой даже при равном соотношении сил, наши соколы, как правило, не останавливаются ни перед каким численным превосходством противника. Они всегда ищут встречи с врагом. Отрабатывая как-то со своим ведомым технику пилотирования, один из мастеров воздушного боя, выросший в нашем полку, Герой Советского Союза Гриб заметил значительную группу «мессершмиттов», прикрывавших бомбардировщиков, которые шли на бомбежку наших плавсредств. Оценив обстановку, Гриб вместе с ведомым Лазутиным прямо с ходу пошел в атаку. Связав боем группу прикрытия, смельчаки сбили двух «мессеров», а поднятые в воздух истребители схватились с бомбардировщиками и сбили еще четыре фашистских самолета. В результате бомбовый удар врага был сорван. Гвардейцы без потерь вернулись на аэродром.

Известен бой тройки истребителей, возглавляемой Героем Советского Союза Алексеевым, против 12 «мессершмиттов», в котором были сбиты три немецких истребителя…

– Вероятно, они до конца использовали технические, боевые возможности своих истребителей? – спросил один из молодых – Алексей Горелов (очень скоро он стал опытным, отчаянным храбрым летчиком).

– Да. Истребитель всегда должен быть уверен в исправности материальной части и особенно в точности пристрелки вооружения. Правильно пристрелянное оружие – это половина победы. Непрерывная тренировка в стрельбе позволяет летчикам убедиться в точности своего оружия, набивает глаз в упреждении, позволяет на любой дистанции безошибочно определить, где должны пройти трассы пуль и снарядов. Мы, например, даже в напряженные боевые дни стремимся выкроить время для тренировочных стрельб по щитам и конусам. Эта практика полностью окупается в боях. Как приятно потом бывает видеть, когда после меткой очереди отлетают клочья от фашистского самолета и гитлеровская машина камнем падает вниз…

– Товарищ командир, – спросил другой новичок, – а с какой дистанции лучше всего открывать огонь?

– Дважды Герой Советского Союза Борис Сафонов говорил, что победа истребителя лежит в 50-150 метрах от противника. Наши гвардейцы строго придерживаются этого совета и нередко сбивают немцев с трех-четырех очередей. Правильный расчет, меткость огня, наступательная тактика – все они вместе, как правило, и приносят победу.

Вопросов было много, и меня это радовало: значит, ребята рвутся в бой. А это уже хорошо. Но нужно предупредить их и о другом – легких побед не бывает. И я решился:

– А теперь я расскажу вам о подвиге Александра Котрова. Мы дрались вместе с ним в севастопольском небе.

* * *

Говорил я тогда довольно долго, но смысл и дух подвига Александра Котрова для вас, читатель, лучше всего передадут эти письма. Одно – самого Саши мужу сестры Андрею Леушкину, другое, через много-много лет – мой ответ сыну Андрея Леушкина.

Первое письмо Котрова с Кавказа датировано 27 апреля 1942 года:

«…Лежал в госпитале 4 месяца в г. Сочи, а сейчас снова воюю с немцами в Анапе, охраняю Новороссийск. Имеется много побед, за что представлен правительству к награждению. В боях от Очакова – Николаев, Херсон, Каховка, Скадовск, Перекоп, Евпатория, Симферополь, Севастополь – испытал многое. Сбил 4 самолета и пятый таранил, трижды горел в воздушных боях на „яке“, спасался на парашюте, дважды ранен и в последний раз – тяжело. Первое ранение в ногу, пробило кость, лечился, не покидая фронта. Второй раз пострадал в ночном воздушном бою в Севастополе (октябрь 41 год). Перебило правую ногу, левую руку, левую ключицу, получил сотрясение мозга.

Сочинские профессора все восстановили. Теперь уже полтора месяца, как я принимаю участие в боевых действиях, снова летаю, дерусь. Боялся осложнений, но пока все в порядке.

В госпитале пришлось перенести ряд операций, было чертовски тяжело. Все перенес.

Над Новороссийском часто встречаемся с противником. Покуда буду в Анапе, дальше ничего неизвестно…»

Но с июня 1942 года письма от Александра перестали приходить. Родные долго не знали ничего о судьбе Саши, разыскивали его.

И вот не так давно я получаю письмо от сына Леушкина. Получаю после того, как рассказал о подвиге его дяди по телевидению. Письмо преисполнено благодарности и теплоты от всех родственников за память о Саше Котрове. Я немедленно откликнулся на него:

«…Получил Ваше письмо. Оно меня очень тронуло, так как я воевал вместе с Александром Котровым, которого знал как отличного воздушного бойца. Прочитав Ваше волнующее письмо, я многое узнал о нем, как о человеке – скромном, мужественном. Я вспомнил, как командующий авиацией морских сил маршал Жаворонков приказал ему продолжать лечение, а он прилетел в самое пекло обороны Севастополя и доложил мне о единственном невыполнении приказа Жаворонкова, сказав, что косметикой займется после войны.

Погиб он в неравном воздушном бою между Севастополем и Балаклавой. Мы с ним летали в паре, прикрывали свою штурмовую авиацию. Я видел, как Саша покинул подбитый самолет, но парашют оказался поврежденным: пулей был перебит вытяжной тросик, а открыть парашют руками не позволил малый запас высоты.

Мы похоронили Александра со всеми воинскими почестями в районе Херсонесского маяка, где мы хоронили всех погибших товарищей. Сейчас останки всех героев перенесены в братскую могилу и на ней установлен памятник…»

Когда я рассказывал обо всем этом молодым летчикам, видел, как горели их глаза. Равнодушных среди слушателей не было.

Шли дни. Мы жестко выполняли всю нашу программу – максимум внимания подготовке молодых к боям. Орлята учились летать.

И очень скоро все они ушли во фронтовое небо.

После войны я получил письмо от Алексея Горелова: «Не знаю, как других, а меня зел в бой пример и образ Александра Котрова. Ваш рассказ о нем запал тогда в наши души…»

Впереди – Севастополь!

Работы у нас стало, действительно, «невпроворот».

Посадка – осмотр самолета – заправка горючим – и снова в воздух.

Стволы самолетных пушек и пулеметов не успевали остывать. Но люди не жаловались. Наоборот – они рвались в бой. Ведь впереди был Севастополь!..

18 апреля 1944 года. На всех зданиях служб – свежие, еще пахнущие типографской краской листовки:

«Товарищи гвардейцы! Мы 250 дней героически отстаивали наш родной Севастополь, мужественно отражали жестокие атаки врага. Так не пожалеем крови и жизни своей сейчас, когда настал час его освобождения от гитлеровских захватчиков.

Все свои силы, знания, отвагу – на разгром врага, на изгнание его с пределов нашей советской земли!»

Вечером у самолетов, у зданий служб собрались группы людей. Я обхожу аэродром, прислушиваюсь к знакомым, взволнованным голосам.

Вот из темноты доносится чей-то голос, резкий, с хрипотцой, вот-вот сорвется. Узнаю – Рекуха, техник.

– …Так все это и получилось, ребята. Взяли немцы Евпаторию. А у меня там – отец, мать, жена. Какой-то негодяй донес: сын – в советской авиации. Жену и мать расстреляли. Рядом с домом.

– А отец?

– Отца тоже прошила очередь из автомата, только умер он не сразу, долго мучился…

Вхожу в круг людей. В глазах у них ненависть. Нет, не позавидуешь гитлеровским летчикам, которые встанут на их пути.

В центре другой группы – капитан Степан Войтенко. Он только что сбил над морем, недалеко от Севастополя, «Гамбург-138» – морской самолет с двенадцатью гитлеровцами.

– Степан Ефимович, а как лучше «гамбурги» атаковать?

– Особых отличий от обычной атаки нет. Только «гамбурги» нам встретятся не часто. – Молодые летчики Бундуков, Воронов, Голиков не отрывают глаз от рассказчика. – Ориентируйтесь на «мессеры» и «фоккеры». А с ними… – и начинается специфически «авиационный» разговор, где столько же значат слова, сколько и «говорят» руки.

Степан не скупится на жесты. В руках у него пачка папирос и спичечный коробок. Папиросы – «мессер». Спички – атакующий «як».

Разбираются все вариации воздушных атак, У Степана новичкам есть чему поучиться: на его личном счету – одиннадцать сбитых фашистских самолетов.

Зажигаются в небе крупные, по-южному яркие звезды. Но никто не ложится спать.

Молодежь окружила Гриба, Тарасова, Кологривова, Москаленко, Маслова, Феоктистова, Акулова – наших «старичков». Атакует их бесконечными «как», «для чего», «почему».

У самолетов – Буштрук, Глушков, Осыка, Юдин, Южин, Гриль, Кокин, Волков, Григорьев – наши замечательные авиаспециалисты, золотые руки полка.

– Почему спать не идете, полуночники?..

– Разве сегодня уснешь, товарищ командир. Ведь для Севастополя машины готовим!..

* * *

С грозным ревом проносятся «ильюшины» над передним краем немецкой обороны.

И вдруг в эфире раздается знакомый властный голос:

– «Илы»! Западнее высоты 400 в лощине четыре танка, скопление пехоты противника. Бейте по ним!

Ведущий и остальные летчики группы штурмовиков немедленно разворачиваются и неожиданно для врага обрушивают на него бомбы и снаряды. Летчики знают, что команду передавала станция наведения, – верный помощник штурмовика.

…Где-то в непосредственной близости от переднего края обороны, у проходной рации сидит офицер, зорко и внимательно следящий за всем, что происходит в воздухе. В его руках разведывательные данные о противнике, – о скоплениях пехоты, танков, о перемещениях огневых вражеских точек. В процессе боя противник маневрирует, перебрасывает живую силу и технику, маскируется, создает ложные позиции. Все эти сведения немедленно поступают на станцию наведения. Руководствуясь ими, офицер, сидящий у рации, нацеливает штурмовиков на эти объекты, предупреждая о появлении самолетов противника, подсказывая нужный маневр.

Вот обнаружено, что вражеские зенитки открыли огонь по нашим самолетам. И в эфире вновь раздается голос!

– Маневрируйте, маневрируйте! Куда отвалили? Ближе к своим, выходите на нашу территорию!..

Если зенитный огонь ослабевает и истребителей противника в воздухе нет, раздается команда:

– Заходите на второй круг с набором высоты. Дайте «эрликоны»!..

Группа «ильюшиных» направилась штурмовать вражеские позиции. Когда наши самолеты легли на боевой курс, с запада появилась большая группа немецких бомбардировщиков «Юнкерс-87». «Лапти», как называют их летчики за неубирающиеся в полете шасси, направились бомбить правый фланг наших войск. Штурмовики открыли пушечно-пулеметный огонь по немецким самолетам. Беспорядочно сбросив бомбы, «лапти» бреющим полетом с разворотом на 180 градусов ушли на запад.

Немецкие истребители Ме-109 находились в это время выше «юнкерсов». Пара «мессершмиттов» шла на одной высоте с нашей группой истребителей, прикрывавшей штурмовиков.

Неожиданно один ястребок с изображением орла на фюзеляже стремительно атаковал немца, приблизился к нему и дал три короткие очереди. С высоты 1500 метров «сто девятый» вертикально пошел вниз и врезался в воду.

Наблюдавшие за этим скоротечным боем пехотинцы-гвардейцы Героя Советского Союза гвардии подполковника Главацкого дружно аплодировали летчику.

Не скрою: мне приятно вспомнить этот эпизод. Тем более, что этим летчиком был я.

* * *

В эти горячие дни перед штурмом Севастополя бок о бок с нами дрались гвардейцы Ивана Степановича Любимова. Он стал уже командиром дивизии, в воздушном бою под Перекопом в 1941 году лишился ноги, но по-прежнему не раз сам водил в атаку свои Краснознаменные полки истребителей и лично сбивал фашистские самолеты. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Для одного из них – 11-го Гвардейского, 11 мая стало днем воистину знаменательным: летчики полка сбили трехсотый гитлеровский самолет и, как они говорили сами, «распечатали» четвертую сотню. И не мудрено: летчики-истребители сражались с фашистами отчаянно храбро. Нередко у них были и личные счеты с гитлеровцами. Однажды летчик этого полка Сергей Ульченко вышел из землянки мрачный, словно почерневший от горя. Повстречался с другом Татарским.

– Что с тобой? – озабоченно спросил его Борис.

– На – читай! – Сергей протянул ему письмо.

«Дорогой мой сыночек! – писала Ульченко мать из Днепропетровска. – Не знаю, как теперь мне и жить. Горе у нас огромное. Плакать уже не могу – все слезы выплакала. Ты знаешь, отец наш был в партизанах. На днях и получила письмо от его командира. Нет уже в живых нашего бати, сыночек. Погиб в бою. Отомсти, если можешь, этим бешеным собакам, залившим кровью нашу землю…»

Борис молча обнял Сергея, увел в блиндаж.

– В таких случаях не утешишь, – прорвалось вдруг зло у Татарского. – А сейчас попробуй, возьми себя в руки, Серега. Через час мы идем на Севастополь. Там кое с кем счеты сведем…

* * *

Они пошли на разведку. Ведущий – Борис Татарский, ведомый – Сергей Ульченко.

И вот внизу ослепительной синевой сверкнула Северная бухта Севастополя.

– Сергей, засекай зенитные батареи, – передал по радио Борис. – Попробуем немного снизиться.

Вот уже ясно различимы корабли на воде, сожженный остов Владимирского собора, Малахов курган. И вдруг по рации раздался тревожный голос Сергея:

– Борис! Сверху атакуют два «мессера»!

– Прикрывай! Примем бой!..

Все произошло мгновенно: атака, молнии очередей, вспышка на одном из «мессеров», крутой вираж расхождения.

Подбитый самолет сорвался в штопор, но на высоте около 1500 метров гитлеровцу удалось выровнять машину.

– Сергей! Он не добит! Прикрывай! – Татарский камнем рухнул с высоты на выходящего из боя фашиста.

Очередь, вторая, третья… «Мессер» круто вильнул вправо. Борис ударил из пушки – и кстати. Через секунду над гладью воды в районе Южной бухты взметнулся столб пены, смешанный с гарью и пламенем: Ме-109 пошел ко дну.

Татарский огляделся. Ведомого нигде не было видно. Борис резко бросил свой самолет в набор. И здесь увидел второго фашиста: «мессер» спасался бегством. Но где же Сергей?

Татарский в крутом вираже обошел Северную и Южную бухты.

По сердцу словно ножом полоснули: в балке за Южной догорал «як»…

Татарский не видел, что, когда он повторил атаку, второй Ме-109 бросился спасать своего ведущего, ловя в прицел «як» Бориса. На пути фашиста встал Сергей… Ведомый своей жизнью обеспечил победу.

«Какой это был летчик, какой друг! – горестно думал Борис, возвращаясь на аэродром. – И еще это письмо… Что будет с матерью Сергея, когда она узнает, что потеряла не только мужа, но и сына…»

Ни с кем не разговаривая, стиснув зубы, около часа лежал Борис на летном поле около своего самолета. Механик топтался около, не решаясь подойти к летчику. Сердцем чуял: произошло что-то непоправимое…

– Ну, погодите, гады! – сорвалось вдруг с побелевших губ Татарского.

Он поднялся с земли и решительно зашагал к КП.

* * *

А в это время далеко в море эскадрилья капитана Бориса Абарина участвовала в атаке каравана судов. «Яки» сопровождали бомбардировщиков, но пробиться к кораблям тем было почти невозможно: «мессеры» наседали со всех сторон, караван огрызался бешеным зенитным огнем.

Абарин видел, как Ме-109, внезапно вынырнув из облаков, ринулся к машине младшего лейтенанта Гейченко. Ведомый Гейченко Драпатый бросился на выручку. Кто выстрелил первым – Абарин не понял. Все сплелось в огненный клубок, в вихрь крутящихся самолетов. И вот Ме-109 с ревом идет уже к воде. Всплеск – и все кончено.

Но почему отваливает в сторону Гейченко?

– Ранен в правую руку, – услышал Борис по радио голос друга. – Иду на аэродром. «Мессера» сбил Драпатый… Молодец, выручил!

– Тяжело ранен? Дотянешь? – тревожно спросил Абарин.

– Дотяну, а ты смотри, смотри – слева к тебе два фашиста заходят.

Абарин и его ведомый Фефилов бросили машины в крутой вираж и вошли в атаку.

«Мессеры» не приняли боя, разошлись в стороны. Словно для того, чтобы пропустить Абарина к другой паре Ме-110, ожидавшей их чуть дальше. А здесь, чуть ниже их, из-за облаков вынырнул «Фокке-Вульф-190».

– Атакуй «мессера», – крикнул в микрофон Абарин Фефилову. – Я беру на себя «фоккера».

Их пушки ударили почти одновременно.

Горящий «фоккер» и Ме-110, сраженные нашими летчиками, рухнули в воду метрах в ста друг от друга.

В это время бомбардировщики прорвались наконец к кораблям. Взрыв – и огромный транспорт раскалывается пополам. Еще удар – тонет второй корабль…

«Красиво работают, черти!» – с удовольствием подумал Абарин, наблюдая за слаженными действиями бомбардировщиков. И вдруг две огненные трассы прошли рядом с мотором его «яка».

«Шляпа! – обругал себя Борис. – Зазевался». Разворот влево, резкий набор высоты, и летчик уже отлично видит своего врага.

«Идет в атаку! Лобовую, – определил Абарин. – Ну, что ж, давай, Ганс!»

Две машины стремительно сходились в смертельном поединке. Борис, поймав врага в прицел, первым ударил из всех огневых точек. «Мессер», завалившись набок, клюнул носом и вертикально пошел вниз.

Рядом со «своим» Борис увидел второй падающий в море Ме-110.

– А этот откуда?

– Товарищ командир, – в шлемофоне послышался голос лейтенанта Буцкого. – Докладываю. Сбил один «мессер». Протасов и Жуков уничтожили два Ме-110…

– Молодцы! Так держать!

– Есть, так держать!..

Бой уже кончался, и нужно было возвращаться домой. Но в тот день Абарину, видимо, действительно везло: на обратном пути он «носом к носу» встретился с Ю-52, идущим из Севастополя, и, не раздумывая, атаковал его.

С горящим левым мотором и пылающей плоскостью «юнкерс» пошел на снижение и вскоре врезался в воду.

* * *

С воздуха мы видели многое. События развертывались воистину грандиозные.

Развивая наступление, войска 4-го Украинского фронта при поддержке авиации 8-й воздушной армии 15 апреля вышли к Севастополю, где встретили упорное сопротивление противника. А 17 апреля Отдельная Приморская армия вырвалась непосредственно к Севастопольскому укрепленному району.

Потерпев поражение в северной и восточной частях Крыма, гитлеровское командование стремилось любой ценой удержать район Севастополя, куда оно отвело остатки своих войск. Для их усиления по воздуху и морем было переброшено около шести тысяч солдат и офицеров. Подступы к городу превратились в мощные узлы обороны. Особенно выделялась в этом отношении Сапун-гора. Ее опоясывали шесть ярусов сплошных траншей, прикрытых противотанковыми и противопехотными минными полями, а со стороны моря – и противолодочными заграждениями. Очень сильно были укреплены Макензиевы горы, Сахарная головка, Инкерман. Севастопольский плацдарм имел протяжение по фронту 29 километров, а в глубину – до семи.