Текст книги "Если судьба выбирает нас…"

Автор книги: Михаил Валерин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

7

Поход в лавку за конвертом вылился в небольшой шопинг.

Помимо конверта я приобрел жестяную банку мармелада, такую же банку монпансье, коробку «Лучшего чаю от С. А. Спорова», душистого мыла и бутылочку [68]68
  В буквальном смысле. Фирменная емкость – 1/40 ведра = 0,307475 литра.


[Закрыть]одеколона от фирмы «Чепелевецкий и Сыновья».

После этого услужливо-прилизанный Власий соблазнил меня «офицерскими шальварами с кожаными вставками на коленьях, аккурат как на меня сшитыми». Действительно удобно: на передней части снизу от голенищ к колену и выше вшит клин из коричневой кожи. По окопам ползать – самое то!

Еще я купил перчатки из тонкой кожи, тоже коричневого цвета. Дабы не чувствовать себя белой вороной среди коллег-офицеров: все они в боевой обстановке носили перчатки. Подобрав подходящие по размеру, померил – неплохо, но надо привыкнуть… Можно, конечно, пальцы на перчатках отрезать…

Но не стоит, пожалуй…

Не поймут-с…

Выйдя из гостеприимных дверей с вывеской «Военное экономическое общество. Отделение Московскаго 8-го гренадерскаго полка», я направил свои стопы к скорняку – заказать нормальный подсумок для автоматных магазинов. Решил заказать что-то вроде того, что носили немцы для магазинов «шмайссера» во Вторую мировую. А то ведь так и таскаю их в большом парусиновом подсумке для винтовочных обойм – жутко неудобно.

От скорняка, поразмыслив, двинулся к оружейнику – узнать, есть ли автоматные магазины. Все же три запасных – это маловато.

Магазинов у мастера как бы «не было», но, поторговавшись, за три рубля все-таки приобрел парочку «случайно завалявшихся».

В общем, считай, как в супермаркет сходил.

По возвращении я обнаружил у себя в комнате томящегося в ожидании Генриха.

– Добрый день!

– А! – обрадовался мой друг, вскакивая со стула. – Вот и ты!

– Я тоже очень рад тебя видеть! Какими судьбами?

– Есть достоверные сведения, что тебя представили к ордену! Совершенно случайно столкнулся у радиоузла с Шевяковым. Так вот он под большим секретом сообщил, что направил в штаб корпуса список на награждение, и твоя фамилия, друг мой, там фигурирует.

– Ух ты!

– За прорыв линии обороны, ночной бой и взятие Штрасбурга тебе теперь причитается «клюква»! Поздравляю, Саша!

– Не за что пока! Вот когда вручат, тогда и поздравишь, – поскромничал я.

«Клюквой» называли орден Святой Анны 4-й степени. Носить сей орденский знак полагалось на холодном оружии в виде красного темляка и красного Анненского креста на эфесе, за что награда и получила свое прозвище. Кроме того, на ободках эфеса гравировалась надпись «За храбрость».

Меня наградили! Приятная неожиданность!

– Я тебя полчаса ждал, чтобы сообщить эту новость, – возмутился Генрих. – А ты, я вижу, не рад?

– Что ты! Я рад до полной потери соображения. Просто растерялся немного…

– Ты – и растерялся? Ни за что не поверю! – Литус помахал в воздухе указательным пальцем. – Твой «triple Kazimirsky» вчера тебя хвалил как раз за находчивость, что для него совершенно нехарактерно!

– Это когда это?

– Когда ты скрылся, дабы похитить гитару! Так и сказал Ильину, что весьма тобой доволен, особенно твоей находчивостью и рассудительностью.

– Приятно, черт побери!

– Презрев скромность, я небескорыстно поинтересовался иными счастливчиками.

– И что же?

– Шевяков, как обычно, скорчил кислую мину, но потом смилостивился и сообщил, что меня представили к «Станиславу» [69]69
  Орден Святого Станислава.


[Закрыть]третьей степени!

– Поздравляю, Геня! – Я был искренне рад за друга. Кстати, для Литуса это была уже вторая награда. Почти год назад он тоже удостоился «клюквы».

Орденоносцы, однако…

Ближе к вечеру в городе объявились первые ласточки из штаба дивизии, а на следующее утро волна вестовых, адъютантов, прикомандированных и прочих, прочих, прочих просто захлестнула городок.

Мы с Казимирским, от греха, загнали всех наших подчиненных во двор нашей «квартиры», оставив только караулы у городских ворот.

– Чем меньше их попадется на глаза штабным крысам, тем меньше нам с вами хлопот, барон! – пояснил ротный после того, как мы вернулись из офицерской столовой, организованной при собрании. – Если вдруг кто-нибудь из их братии будет требовать от вас каких-либо срочных мер, ссылайтесь на меня. Я умею с ними разговаривать!

– Слушаюсь!

– Не спорьте с ними, просто изобразите из себя эдакого Митрофанушку. Глядишь, немного покричат да быстро отстанут.

В целом же пана ротного больше всего удручал тот факт, что в присутствии штаба дивизии резко ужесточится дисциплина. Ни выпить, ни погулять, ни даже в картишки перекинуться. А вот дрючить будут по поводу и без повода.

Теперь, наблюдая за улицей в окно, я сравнивал проявившееся суетное движение с нашествием на город полчища крыс, как в старой сказке…

Где бы теперь найти героя с дудочкой, который выведет их и утопит в море-окияне?

8

– Пополнение прибывает! – Зычный крик пронесся по узким средневековым улочкам Штрасбурга. Подобно петушиному «ку-ка-ре-ку», пробуждая городок из сонного оцепенения первых дней июня.

Я поднялся из резного деревянного кресла, в котором коротал время за чтением бессмертной классики – «Фауста» Гете в оригинале. Причем в редком «посмертном» издании 1832 года.

Книгу мне притащил неугомонный Савка, раздобывший сей раритет по случаю.

– Ваше благородие! Ваше благородие-э-э! – В дверь уже стучался вестовой командира роты рядовой Пафнутьев.

– Чего тебе?

– Господин поручик велел передать вам свое приказание: идти и принимать пополнение!

– Иду! Савка, ты где есть? Найди мне Лиходеева!

– Эге… – Кузьма Акимыч задумчиво обозревал топающих мимо нас солдат маршевого батальона, присланного нам для пополнения.

Мы расположились у моста, соединяющего берега реки Дрвецы, в ключевой точке, так сказать: мимо нас не пройдешь, дабы заранее оценить потенциальных сослуживцев.

– Воевамших-то совсем мало, – вздохнул фельдфебель, провожая взглядом ротные колонны. – Остальные все увальни деревенские да щеглы желторотые. Будет нам с ними потеха…

Действительно строй состоял в основном из пожилых степенных дядек и молодых обалдуев, таращившихся по сторонам, как дети в зоопарке. Кое-где мелькали лычки унтер-офицеров, но маловато для такой толпы.

Я насчитал четыре роты по двести человек под командованием поручика и двух прапоров.

– Пойдемте, вашбродь! – окликнул меня Лиходеев. – Сейчас их построют и делить будут – кого куда…

– Пойдем…

Собственно отбор происходил по следующему сценарию: для начала новоприбывших построили и просветили по поводу славного прошлого и великих традиций нашего полка. Потом волевым решением две роты вместе с офицерами определили во второй батальон, как понесший наибольшие потери.

Еще рота отправилась в первый батальон, а последняя была передана в чуткие руки нашего батальонного адъютанта подпоручика Цветаева.

Штабс-капитан Ильин забрал себе восемьдесят человек, нам с Лиходеевым отсчитали сорок голов вместе с лопоухим младшим унтер-офицером. Остальных же поделили между одиннадцатой и двенадцатой ротами в пропорции тридцать на пятьдесят.

– Фамилия? – задал я первый вопрос новоприобретенному унтеру.

– Матросов, вашбродь! – поедая меня глазами, гаркнул тот. От усердия у бедняги даже кончик носа покраснел.

– Хоро-о-ошая фамилия, – только и смог я выговорить, с трудом сдерживая смех. – А звать как?

– Ляксандр, Ипатьев сын, вашбродь!

– Ну и откуда ты, Александр Матросов, родом?

– Тульской губернии, деревни Бородинка, вашбродь!

– Служил где? За что произведен в унтер-офицеры? Воевать приходилось?

– Призван в пятнадцатом годе в Двести семидесятый гатчинский пехотный полк второй очередью. Воевал в шестнадцатом под Инстербургом, там же получил ефрейтора. От нашего гатчинского, почитай, сводная рота осталась, а меня в запасный полк перевели. А перед отправкой сюда аккурат младшего унтера дали, вашбродь!

– Хорошо! – Я обернулся к Лиходееву: – Принимай людей! Рассчитай по взводам, поставь на довольствие. После обеда я их в книгу перепишу.

– Слушаюсь, вашбродь! – Фельдфебель развернулся к новобранцам: – Слушай мою команду! Нале-во! Шаго-о-ом! Арш!

Н-да… Народец прислали, как говорится, «не фонтан», но унтер вроде вменяемый.

Ладно!

Будем решать проблемы по мере их поступления. А самая насущная моя проблема на данный момент – очень кушать хочется!

Так что пойду-ка я обедать!

9

– Ну вы хоть что-нибудь поняли, обалдуи? – усталым голосом проговорил прапорщик Бриз, командовавший нашей полковой газовой командой. Он только что закончил лекцию о применении противогазов и о действиях в случае газовой атаки и теперь стоял перед выстроенными в шеренгу новобранцами девятой и десятой рот, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок.

– Так точно! – нестройным хором загундели «студенты».

– Не слышу!

– Так точно, ва-ше-бла-го-ро-дие! – грянул строй.

Лекция происходила в рощице за замком, где на полуразрушенных немецких позициях младшие офицеры батальона натаскивали пополнение.

Мы с Генрихом сидели в тени развесистой липы, отдыхая от трудов праведных и вполглаза наблюдая над мучениями коллеги. Сегодня – его очередь отдуваться.

– Разойдись! – наконец гаркнул «лектор» и направился к нам.

Подошел, присел на траву, извлек из кармана бриджей носовой платок и, сняв фуражку, вытер вспотевший лоб.

– Пекло!

– Ну как успехи, Ипполитушка? – ехидно поинтересовался Генрих.

– Бесполезная трата времени! – возмущенно отозвался Бриз. – Половина потравится при первой же атаке, а вторая половина задохнется от неумения пользоваться маской! Смотрят на меня своими телячьими глазами, моргают, кивают. А я по рожам их тупым вижу, что они ни черта не понимают. Им бы еще хвосты – от мух отмахиваться – я бы совсем себя пастушком перед стадом коров почувствовал.

– Ты, Ипполит, не пастушок, а ПАСТЫРЬ! Несущий идеи прогресса в заблудшие крестьянские головы. Голос разума! – продолжал веселиться Литус.

– Оставь, Генрих, – отмахнулся Бриз, обмахиваясь фуражкой, как веером. – Им это слово разума надо как гвозди в голову забивать. Одним ударом – и чтобы по самую шляпку! Иначе не доходит.

– Господа, вам не надоело? – Я наконец решил вмешаться в разговор. – Жарища дикая! Давайте-ка лучше морсу выпьем!

Вот уже второй день мы возимся с пополнением. Гоняем отдельной группой – для того, чтобы они хотя бы азы усвоили.

Все, чему их обучали в запасном полку, – это шагистика, устав, стрелковка, метание гранат и атака цепью.

Шагают более или менее, устав знают в основном дисциплинарный, а не полевой. Стреляют хреново, гранаты кидают – как бог на душу положит. Знать не знают, что перед броском надо выдернуть чеку, – их на деревянных колобашках обучали. Про системы немецких гранат я уж и не говорю. Кое-как их научили развертываться в цепь и атаковать в рассыпном строю. Штыковой бой – на уровне трех приемов.

В общем, сплошное развлекалово.

Нам – геморрой.

Им – Диснейленд.

Это вот Кузьма Акимыч у нас педагог хоть куда. Чуть что – сразу в морду. Это они понимают – усваиваемость военной науки сразу резко повышается.

Но ненадолго…

Сейчас вот сгоняю свое «стадо» на стрельбище и разошлю поотделенно. Пусть их унтера дрючат, до полного автоматизма. Сначала на своем уровне, потом на взводном, а там, глядишь, и всей ротой развлечемся.

Если я, конечно, не пристрелю кого-нибудь из этих баранов за доведение меня, толерантного московского юриста начала XXI века, до белого каления.

– Антипкин! В-Господа-Бога-твою-душу-мать!!! Ты как патронташ нацепил, олух царя небесного!

Элитный гренадерский полк, однако…

И смех и грех…

Среди всей этой серости все-таки было одно светлое пятно – кроме унтера Матросова, конечно.

Я наблюдал, не вмешиваясь, за тренировками новобранцев в составе взводов. Целью было научить их действовать совместно с остальными и постараться довести приемы боя до уровня рефлексов.

Унтеры уже полдня гоняли новичков сначала поодиночке, потом в составе отделений, теперь вот занимались целыми взводами.

После команды «Вольно! Разойдись!» солдаты группками расселись на траве и на брустверах, свесив ноги в окопы. Разговаривали, курили, смеялись.

Ко мне подбежал старший унтер-офицер Наумов, который временно исполнял обязанности ротного фельдфебеля вместо Кузьмы Акимыча, отправленного мною в санчасть с острой зубной болью. Дабы Лиходеев не слинял по дороге заниматься лечением народными методами, с ним был отправлен Савка с запиской к Нижегородскому.

– Ну что скажете, вашбродь? – спросил Наумов, кивнув на подчиненных.

– Еще пару раз сходите повзводно! Потом еще раз прогонишь олухов из пополнения сначала по одному, потом всех скопом. А после обеда позанимаемся всей ротой – и на стрельбище.

– Слушаюсь, вашбродь!

– Вот и ладненько! – Оглядев отдыхающее воинство, я обратил внимание на солдата, который, отделившись от общей массы, кругами ходил вокруг подорванной немецкой полевой семидесятисемимиллиметровой пушки, внимательно ее разглядывая. Там присел, тут осмотрел, пощупал и стал возиться с затвором. – Это еще что за фрукт?

– Где?

– Да вон, у пушки!

– Этот вроде из шмелевских, вашбродь, из четвертого взвода! Кажись, Степанов его фамилия.

– А ну-ка подойдем к нему.

Подобравшись поближе, мы увидели, что солдат уже ковыряется в открытом затворе орудия.

– Чем занят, гренадер? – поинтересовался я.

Тот дернулся, развернулся к нам и, вытянувшись, отрапортовал:

– Рядовой Степанов! Любопытствую устройством сего механизма, вашбродь! – и замер, глядя на нас сверху вниз.

Е-мое! Здоровенный-то какой! Как шкаф! Причем трехстворчатый…

Степенный мужик, лет около тридцати. Пышные усы, нос картошкой и прямой и бесхитростный, как у ребенка, взгляд.

– И как? Интересно?

– Так точно, вашбродь! Уж и разобрался вроде, как работает…

– Понимаешь в этом что-то? Учился где? Работал?

– Кумекаю маленько, вашбродь! Как положено, в приходской школе обучался. Кузнецом был…

– А почему был?

– Да как женка родами померла, так и запил… Кузню спалил спьяну. Да что уж теперь. – Степанов махнул огромной, как совковая лопата, ладонью.

– А дальше что?

– А дальше – брату моему молодшему гумага призывная пришла. А у него семеро по лавкам да родители на попечении. А у меня ни жены, ни детей, ни хозяйства путного. Вот вместо него и вызвался в армию идти.

– Как звать-то тебя, рядовой Степанов?

– Степаном величают, вашбродь!

– Вот что, Степан! Сейчас ты пойдешь с унтер-офицером Наумовым – он тебя к делу интересному приспособит. Как раз по тебе!

– Слушаюсь, вашбродь!

– А ты, Наумов, отведи-ка его к нашим пулеметчикам. Скажешь, я приказал. Мужик здоровый, к технике интерес имеет опять же. Пусть пользу приносит, а то во всей роте от силы человек десять знают, с какой стороны за бертье-федорова браться. А у нас еще и пулемет немецкий в хозяйстве образовался. Не пропадать же добру!

10

Вечером, вместе с ротой возвращаясь с занятий, я нарвался на штабного начальника. То, чего так опасался Казимирский, все-таки случилось. Причем начальство было очень высокое…

Рота строем пылила по дороге в сторону Штрасбурга, когда мимо нас пронесся кавалерист с криком: «Дорогу! Дорогу дайте!»

Оглядываюсь и вижу, что нас догоняет группа всадников, сопровождающих какую-то повозку. Пришлось отдать роте команду «Стой!» и свернуть на обочину.

Мимо нас в сторону города медленно проехала огромная…

Э-э… Карета? Фаэтон?

В общем, длинное и массивное сооружение в екатерининском стиле с большущими задними колесами, запряженное шестеркой лошадей тремя выносами.

Впереди – кавалерист-ординарец, позади – еще двое. На козлах два солдата с шашками и карабинами.

Проехав чуть вперед, экипаж внезапно остановился. Из фаэтона выглянул тучный седой генерал с пышными усами и бакенбардами и орденом Святого Владимира на груди. Пыхтя и отдуваясь, он выбрался на дорогу и зашагал к нам. Вслед за ним из антикварного транспорта выскочил юркий поручик в малиновых гусарских чикчирах [70]70
  Чикчиры– узкие кавалерийские брюки гусар и улан из цветного сукна, отделанные шнуром по швам, с кожаной прокладкой по внутренней стороне бедра. Название тюркское, а покрой венгерский.


[Закрыть]и высоких сапогах с серебряными розетками.

Ешкин кот! Только этого мне не хватало…

Я, откровенно говоря, растерялся: «Что делать-то?»

Но рефлексы, вбитые в военном училище, не подвели.

– Ро-о-та! Нале-э-во! Ру-у-жья снять!

Гренадеры сняли оружие, приставив его к ноге.

– Слушай! На кра-ул!

Четко взяли на «караул» и на счет «три» изобразили равнение на приближающееся начальство.

Я же встал перед строем посредине и, дождавшись, когда генерал приблизился на положенные уставом восемь шагов, откозыряв, доложил:

– Ваше превосходительство! Десятая рота Московского восьмого гренадерского полка следует с полевых занятий в расположение части! Младший офицер роты прапорщик фон Аш!

– Здорово, молодцы-гренадеры! – гаркнул генерал сиплым басом.

– Здра-ви-я же-ла-ем, ваш-прес-схо-ство! – проревел в ответ строй.

– Стремоухов, генерал для поручений штаба корпуса, – представилось мне начальство. – А это мой адъютант, – указал он на поручика-гусара. – Я направляюсь в штаб вашей дивизии с инспекцией по вопросам снабжения. А посему хотел бы задать вам несколько вопросов! Прямо здесь! Дабы избежать показных реляций со стороны ваших начальников. Отвечайте как на духу, прапорщик: как в вашем полку работает интендантство? Доставляет ли сено, овес, хлеб, сухари и прочие реестровые съестные припасы? Всего ли хватает? Как обстоит дело со снабжением военным снаряжением и огнеприпасами?

Я мысленно перекрестился и стал отвечать. Коротко и ясно. Мол, снабжают отменно всем необходимым, жалоб не имеется, и далее по пунктам. Чего мне скрывать-то?

Генерал слушал и кивал, а адъютант – записывал.

– Что ж, хорошо! Хорошо… – наконец произнес Стремоухов. – А что местные жители?

– Большинство покинули город, а немногие оставшиеся переносят наше присутствие смиренно и терпеливо, ваше превосходительство.

Адъютант прекратил писать, нахмурился и посмотрел на меня исподлобья.

– Понемногу привыкают? – переспросил генерал.

– Так точно, ваше превосходительство.

– Ну-ну… – усмехнулся в усы Стремоухов и махнул адъютанту: – Запишите: «Жители привыкают к нашим войскам». [71]71
  За основу взят реальный случай.


[Закрыть]

– Благодарю, прапорщик, за краткий и обстоятельный доклад! Продолжайте движение! – И, повернувшись к строю, прогудел: – Благодарю за службу!

– Рады стараться, ваш-пре-схо-ство! – слаженно отозвались гренадеры.

Погрузившись в экзотический экипаж, начальство степенно удалилось в сопровождении конвоя, а я облегченно вздохнул!

Обошлось! Слава богу!

Когда мы наконец дотопали до города, Штрасбург напоминал растревоженный улей.

Причем в варианте худшем, чем в день прибытия штаба дивизии.

На ротной квартире нас встретил Лиходеев, сияющий как медный пятак по причине избавления от зубной боли.

– Здравия желаю, вашбродь!

– Ну что? Излечили тебя наши эскулапы?

– Про эскалопа не скажу, не знаю! – честно ответил фельдфебель. – А вот младший дохтур Бусаров – вылечил! Зуб выдрал да на память подарил!

– Вот видишь! А ты идти не хотел! Одними травками здесь не поможешь! Тут хирургическое вмешательство нужно.

– Хто ж знал-то…

– А Казимирский где? – поинтересовался я, поднимаясь на второй этаж.

– Его благородие в штаб полка срочно вызвали. А зачем да почему – не знаю.

– Я – знаю! Генерал из штаба корпуса приехал. Мы его на дороге видели.

– Не к добру это, вашбродь! – нахмурился Кузьма Акимыч. – Видать, погонят нас скоро воевать. Кровь за Царя и Отечество проливать…

Появившийся спустя час ротный эту догадку подтвердил:

– Завтра выступаем!

11

Сумасшедший дом, характерный для сборов в поход, начался с раннего утра. Полк спешно свертывался, готовясь выступать. Единственным, что упрощало мою задачу по контролю и руководству процессом, было то, что здесь у нас не было полевого лагеря и большинство ротного имущества все время нашего пребывания в Штрасбурге так и оставалось в повозках.

Солдаты уже получали сухие пайки, когда пришел приказ к парадному построению на ратушной площади города.

– Черт знает что! – выразил свое отношение к воле начальства Казимирский.

И вот весь полк стоит выстроенный поротно по периметру площади. В центре квадрата под знаменем дивизии расположилось начальство: начальник нашей славной 3-й гренадерской – генерал-лейтенант Владимир Иванович Малинка, офицеры штаба и уже знакомый мне «генерал для поручений» Стремоухов.

Перед ними, напротив строя первого батальона, наш командир Николай Генрихович Беренс с офицерами и полковым знаменем.

Играет оркестр…

У меня возникла стойкая ассоциация с парадом на Красной площади. Не хватало только министра обороны на открытом лимузине, Мавзолея и традиционного «Гав-гав-гав! Ура-а-а-а-а!», которым участники парада отзываются на приветствие.

К слову о Мавзолее.

Торжественную речь нам толкнули и без использования этого архитектурного излишества. Сначала начальник дивизии, а потом и генерал-порученец. Особенно тяжко было выслушивать последнего оратора.

Сразу вспоминался фильм «Карнавальная ночь» и сакраментальная фраза: «Корот енько. Минут на сорок…»

Он говорил напыщенно и многословно, но настолько пафосно-туманно, что смысл сказанного терялся в славословиях.

К тому же я стоял довольно далеко от точки вещания, и до меня долетали только невнятные обрывки фраз. А в остальном торжественное выступление свелось для меня в выслушивание монотонного «бу-бу-бу», от которого клонило в сон.

У меня вообще с детства идиосинкразия [72]72
  Медицинский термин. Болезненная реакция, возникающая у отдельных людей на раздражители, которые у большинства других не вызывают подобных явлений.


[Закрыть]к подобным мероприятиям. С тех пор, как съездил в пионерский лагерь.

По-моему, я даже задремал, стоя в строю, но меня разбудил парадный марш, означавший, что «линейка» окончилась.

В заключение отец Серафим отслужил торжественный молебен…

А потом пошел дождь…

Голодные и мокрые солдаты даже не шагают, а бредут по дороге.

Сквозь шум дождя слышно чавканье ног, позвякивание амуниции и мат-перемат, сопровождающий любую потерю русским человеком душевного равновесия.

Сразу после завершения возвышенно-торжественной светотени поступил приказ: «Спешно выдвигаться на Госслерсхаузен».

Ну, мы и выдвинулись всем полком – ровно в полдень, под проливным дождем.

До железнодорожной станции Госслерсхаузен, где нам необходимо быть до завтрашнего утра, – двадцать верст.

Строй гренадер извивается по дороге подобно змее, голова которой теряется в струях дождя.

Я, по традиции, в конце ротной колонны. Еду верхом на выделенной мне из резерва смирной кобыле по кличке Сметанка. Почему лошадь зовут Сметанка – совершенно непонятно. Мое транспортное средство заурядной гнедой масти и никаких ассоциаций со сметаной не вызывает.

Хотя, конечно, дареному коню в зубы не смотрят. А уж казенному и подавно…

Когда объявили, что мне выдадут коня, я пришел в некоторое недоумение пополам со смятением.

Зачем мне конь? Я и ездить-то толком не умею…

А потом, как обычно, накатило приобретенное воспоминание. Во-первых, офицеры при долгих переходах едут верхом, а лошади выделяются из резерва, который также используется всеми гужевыми подразделениями полка – от роты разведки до обоза второй очереди. Многие офицеры имеют своих личных коней. Если владелец не в состоянии содержать лошадь за свой счет, он может передать ее, так сказать, на баланс полка, и она тоже будет числиться в резерве.

Во время нашей стоянки в Штрасбурге конный резерв был пополнен, и коня я получил без промедления.

Во-вторых, я, оказывается, прекрасный наездник – все-таки казацкий воспитанник. Что подтвердилось, как только мне подвели оседланную лошадь. На автопилоте похлопал ее по шее, проверил вальтрап и потник. Оценил, верно ли натянуты подпруги, сунув под них два пальца. Подогнал стремена.

По совету коновода, приведшего кобылу, угостил ее морковкой. А пока лошадка с удовольствием ею хрумкала, осмотрел уздечку. Все было в порядке.

Теперь вот еду верхом, как белый человек, только промок сильно.

Надо будет прикупить в лавке Общества дождевик. Видел там намедни прекрасный английский тренчкот [73]73
  От англ. trenchcoat – буквально «траншейное пальто». Фасон плаща, появившийся во время Первой мировой войны.


[Закрыть]из прорезиненного брезента. Мыслишка приобрести плащ промелькнула, но затерялась по причине удивительно хорошей погоды, которая держалась почти весь май.

Теперь вот страдаю из-за собственной глупости.

Хотя, конечно, солдатам еще хуже приходится.

Первые два батальона так размесили дорогу, что мои орлы с трудом выдирают сапоги из грязевой каши, в которую она превратилась.

Даже Сметанка иногда поскальзывается в этом месиве.

А артиллерии и обозам вообще несладко – им еще и пушки с зарядными ящиками, и телеги из грязи вытаскивать приходится.

Идем уже второй час, и они уже заметно от нас отстали.

Местность здесь вообще болотистая, так что общая скорость движения снизилась весьма заметно.

Нам теперь дай бог засветло до этого Госслерсхаузена дойти.