Текст книги "Убийца с лицом ребенка"

Автор книги: Михаил Ушер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Ты же знаешь, что дочь Ганапольского, сейчас живет с губернатором. Что ты лично против Ганапольского имеешь? – спросил его один из помощников губернатора.

– Лично я ничего не имею, – ответил Константин Петрович. – Против него ведут оперативную разработку офицеры СБУ. Районный суд встал на сторону Ганапольского. Я буду все тщательно взвешивать.

– А зачем ты дважды восстановил Западенца в должности мэра? Валентин Николаевич считает, что судебная власть нашей области находится в оппозиции к губернатору.

– Скажите Валентину Николаевичу, что это не моя прихоть. Мне приказали из Киева. Кто, я говорить не имею права.

Естественно, Константин Петрович умолчал о том, что партия Западенца «Самозащита» вносила за восстановление мэра на работе по миллиону долларов каждый раз.

«Нет, – решил для себя Ржапецкий, – это не губернатор. Надо копать дальше. Неужели кто-то из судей опаскудился?»

И в эти тревожные дни совсем ни к чему была эта ссора с женой.

Глядя на пришедшую в себя жену, Константин Петрович точно решил, что, если в этот раз все закончится благополучно, он вышвернет эту старую шлюху из своей жизни и заживет также счастливо, как и губернатор. Так он решал каждый раз, когда жена Лиза выходила из берегов и каждый раз, когда они мирились, он забывал о своем решении.

В этот момент запел на столе его мобильник. Он подошел к столу, поднял телефон и услышал голос Маши.

26

Василий Скоморох стучал в закрытые наглухо ворота базы общества активистов «Москоляку на гиляку.» минут десять. Сначала кулаком, потом ногой. Фонарь над воротами раскачивался под легким ветерком. И вдруг в тишине грянул сонный голос: «Кто стучится в дверь ко мне с толстой сумкой на ремне». Только теперь Скоморох увидел переговорное устройство, вмонтированное справа в ворота и покрашенное в тон ворот зеленой краской.

– Служба безопасности, – крикнул Скоморох. – Немедленно откройте ворота или мы снесем их к едреной фене наводящим взрывом.

Несколько минут переговорное устройство молчало, затем щелкнул затвор калитки и она открылась.

Скоморох и Ваня вошли в пустой неосвещенный двор. На пороге дома появились две фигуры мужчин с автоматами наперевес.

– Хенде хох! – крикнул кто-то из стоящих у дверей. – Идти по одному, с открытым удостоверением в руке.

Первым пошел Ваня. За ним Василий Васильевич, подняв руки вверх и держа в левой руке удостоверение.

– А где остальные? – спросил их один из мужчин.

– Ваша база окружена спецназом службы безопасности, – громко крикнул Скоморох, – опустите Калаши. У нас к вам есть разговор.

– А до утра разговор нельзя перенести? Утром прийдет начальство. Сейчас, кроме нас, на базе никого нет.

– Как никого нет? – спросил Ваня. – А где Перман, которого вы похитили из больницы?

– Стоять! – приказал один из охранников базы. – Сейчас к вам подойдет человек, проверит документы. Одно неправильное движение, и я открываю огонь на поражение.

Второй охранник включил фонарь и подошел к офицерам СБУ. Прочитал удостоверения и вернулся на свое место. Его напарник набрал чей-то номер и сказал:

– Геннадий Степанович, здесь у нас чепе. Приехал спецназ СБУ, требуют отдать им Пермана.

Видно Геннадий Степанович потребовал, чтобы телефон передали кому-то из спецназа.

– Кто из вас старший? – спросил мужчина с телефоном.

– Майор Скоморох, – выдвинулся Василий Васильевич.

Охранник передал ему телефон.

– В чем дело? – спросил Скомороха Геннадий Степанович.

– Я представился, – заявил Скоморох. – С кем имею честь говорить?

– Руководитель общества Москаленко, – ответил ему голос в телефоне.

– Слушай меня внимательно, Москаленко, – пригрозил ему Скоморох. – Из-за тебя мы не спим уже вторую ночь. Кто приказал тебе украсть из больницы Пермана?

– Я по телефону не обсуждаю такие вопросы, – ответил ему Москаленко, особенно, как видно не переживая. – Приходите утром и мы все обсудим.

– Если я сейчас не получу Пермана живым и здоровым, – сказал Василий Васильевич, – от вашей малины останутся только рожки да ножки. А ты у меня загремишь как пособник русской разведки.

– А что этот Перман натворил, что из-за него такой хибишь поднялся? – более миролюбиво спросил Москаленко.

– Это – государственая тайна, – объяснил Скоморох. – Отдай своим людям приказ, чтобы передали нам Пермана, и наши разногласия, можно сказать, будут устранены.

– У нас Пермана нет, – сказал Москаленко. – Заказчик к указанному времени не пришел и мы отдали его обществу «Самозащита».

– Кто заказчик? – спросил Скоморох.

– Этого я вам сказать не могу. Заказ был сделан инкогнито, по телефону. Сообщили, что Перман – представитель коренного населения Крыма, караим, человек с Майдана, а ему шьют дело. – объяснил Москаленко и Скоморох понял, что он врет.

– С заказчиком похищения Пермана мы разберемся утром, – сказал Скоморох. – А сейчас мы должны его забрать.

– Я еще раз повторяю, что его у нас нет. Пермана забрала у нас «Самозащита», говорят, он кого-то грохнул из ихних активистов.

– Я должен лично проверить вашу базу и убедиться, что его нет, – нетерпеливо сказал Скоромох. – Или я дам приказ разнести ваш притон нахер.

– Прежде, чем хорохориться, майор, и пугать, позвони своему шефу Червоненко. Он тебе объяснит и про малину, и про притон, и про русскую контрразведку. Я тебе русским языком объясняю: нет у нас Пермана уже шесть часов.

– Давай мы их тут на месте всех покрошим, – предложил Ваня, щелкнув огромными зубами.

Два охранника мгновенно передернули затворы.

– Товарищ пошутил, – остановил их Скоморох и спросил Москаленко, где находится база активистов «Самозащиты».

Возвращаясь к машине, Скоморох, скорее обращаясь к себе, чем к Ване, сказал:

– Обыкновенные чмошники, а как можно было погореть. Неужели наш шеф может иметь дело с такими рекетирами? Я чувствовал, что этот Перман парень не простой. Может, завезем его сначала на служебную квартиру и попробуем расколоть по поводу Петренко? Если он действительно кого-то грохнул, то почему он не может быть его убийцей? А утром привезем его к следователю Нестеренко с явкой. Это будет бомба! Два офицера СБУ за несколько часов размотали громкое преступление против активиста Революции достоинства…

– Ты, Васильич, ведешь себя по отношению к нашим врагам слишком либерально, – обидчиво ответил Ваня. – Дай мне десять минут, и этот Перман будет ползать в собственном говне и просить, чтобы мы его придушили.

– Я отдам тебе его только после суда, Ваня, – пообещал ему Скоморох. – А пока он должен быть жив и здоров. Правильно?

– Надоело мне ломать кости бомжам, – зевая, ответил Ваня. – Хочется настоящего дела.

27

Мэр города Коблевска, тридцатипятилетний мужчина с казацким чубом, свисающим вправо, бывший мастер по ремонту холодильников, с ненавистью смотрел в улыбающееся лицо Ильи Кордона, в его вытянутые трубочкой губы.

– Правда ли, Степан Симеонович, что у вас нет высшего образования? – спросил его Илья Кордон.

– А зачем городскому голове высшее образование? – вопросом на вопрос ответил Степан, изобразив улыбку на напряженном лице.

Камера выхватила лицо мэра крупным планом. На его широком лбу запеклись две горошинки пота.

– Слишком образованный мэр далек от нужд города. Народ нашего города избрал меня мэром потому, что разделяет программу и цели моей партии «Самозащита». Я один из вас, дорогие телезрители, я также страдаю от засилья местных олигархов, имеющих первоклассное образование, нацеленное на ограбление простого народа.

Люди в студии одобрили ответ Степана аплодисментами.

Подготовка к участию Степана в программе Кордона «Лица» шла два месяца. Руководящие деятели партии, приехавшие из Львова, где находилось правление партии «Самозащита» проанализировав стиль Ильи Кордона, составили сто восемьдесят вопросов, которые мог задать ведущий и написали на них столько же ответов, которые должен был выучить Степан. Среди этих вопросов был и вопрос о том, имеет ли Степан Овчаренко высшее образование. Один из руководителей партии, член парламента и психиатр по образованию, натаскивал Степана на активное противостояние с ведущим.

– Запомни, Степан. Этот Кордон ментально наш враг. Даже, когда он разделяет наши устремления и идеалы, мы должны знать, что он не является представителем коренного населения нашей страны. Не надо обольщаться и самообманываться. Рано или поздно это проявится в его поведении.

– Ну вы просто провидец, Тарас Илькович, – восхитился Степан. – Этот пропагандист наших идеалов проголосовал против переименования проспекта Ленина в проспект Бандеры.

Илье Кордону сотрудница принесла какое-то сообщение. Он взглянул на мэра без улыбки и сказал:

– Только что наши корреспонденты нашли в пятидесяти километрах от города сожженную «Таврию», в которой был адвокат полковника Снаткина Альберт Кемельман. Что бы это значило?

– Вы меня спрашиваете? – переспросил Степан.

– Нам интересно мнение мэра

– Я могу только выразить соболезнование родным и близким адвоката.

– Из конфиденциальных источников, – снова улыбнулся Кордон тонкими, как лист бумаги, губами, – мне стало известно, что ваша партия на прошлых выборах купила вам должность мэра в нашем городе за пять миллионов евро.

Сначала Степан захотел плюнуть в морду Кордона, но побоялся, что не попадет в него, потом решил бросить в него стакан с остатками апельсинового сока, однако тут же в его голове прозвучало предостережение Тараса Ильковича: ни в коем случае не показывайте, что вопрос вас задел, сделайте вид, что не поняли вопрос или продолжайте отвечать, как ни в чем не бывало, на предыдущий вопрос. Ни один из ста восьмидесяти ответов не предполагал такого коварного вопроса.

– А вы держали свечку при передаче пяти миллионов евро? – спросил Степан.

– Свечку не держал, – радостно оживился Илья, – но кандидат от Оппозиционной партии Иван Рябчиков после заявления об отказе от участия выборов во втором туре купил себе виллу в Италии, газовую скважину на Полтавщине, два супермаркета в нашем городе.

– Я хочу сделать заявление, – сказал Степан. – У нас ведь прямой эфир? – решил он уточнить.

– Конечно, – растянул свое лицо в улыбке Кордон.

– В связи с тем, что ведущий, и по совместительству, депутат городского совета, подозревает нашу партию «Самозащита» и меня лично в политической коррупции, я прошу соответствующие правоохранительные органы провести расследование и его результаты сообщить народу нашего города. Наш народ, к нашему счастью, не продается.

– Причем здесь народ? – удивился Кордон. – К вашему счастью народ просто был лишен выбора. По закону во втором туре при отказе второго кандидата от участия в выборах, достаточно голосов вашей жены, вашего брата, тещи и ваших домашних животных, чтобы стать главой города.

Только одна мысль пульсировала в голове Степана – встать, подойти к этому негодяю и ногой выбить у него изо рта эти белоснежные ровные зубы. Будучи активистом Майдана, еще до вступления в партию «Самозащита» и выборов мэра, Степан на телевизионной дискуссии, ногой с лета послал в нокаут начальника областной полиции, назвавшего его популистом. Эта акция подняла авторитет Степана не только в городе, но и в стране. Все дело, однако, было в том, что Степан перевел слово «популист» совсем иначе. А позволить даже полицейскому начальнику называть себя «жополизом» означало опустить себя добровольно. Но сейчас вместо мужского поступка Степан глупо заметил, что домашние животные не имеют права голоса. Он с холодным ужасом осознал, что тем самым как бы признал утверждение Кордона о том, что за него проголосовало ничтожно малое количество горожан.

– Про животных я сказал фигурально, – сжалился Илюша. – Но пойдем дальше. Не секрет, что в нашем городском совете депутаты голосуют за себя и за того парня. Эта традиция укоренилась после избрания вас городским головой. Какие планы у вас имеются, чтобы коренным образом изменить ситуацию?

– У нас в городском совете работают представители всех партий, – оживился Степан, – даже партии любителей жигулевского пива…

– Жигулевского? – уточнил Кордон. – Как это вообще допустимо после Революции достоинства?

– Я сказал Жигулевского? – со злобой в голосе удивился Степан. – Это вы сказали жигулевского. Вы манипулянт, – сорвался в крик Степан. – Вы хотите меня запутать.

– А давайте спросим у людей в студии, – предложил Кордон. – Кто из нас хочет запудрить людям мозги. Поднимите руки те, кто слышал, что Степан Симеонович назвал партию любителей жигулевского пива?

Камера показала лес поднятых рук.

– У нас нет такой партии, – сказал сконфуженный Степан. – У нас есть просто партия любителей пива, которая выступила недавно против запрета продажи в нашем городе жигулевского пива. Поэтому, наверное, я обозвал их любителями жигулевского пива.

– Как мне стало известно из доверительных бесед с депутатами, – продолжил Кордон, – ваша партия ввела ноу-хау. За решения, которые нужны вашей партии, депутаты получают от трех до пяти тысяч долларов.

– Вы, кажется, тоже депутат городского совета? – спросил Кордона Степан.

– Да, – ответил Кордон.

– Вы лично получали от меня или представителя нашей партии деньги за принятые решения?

– Лично я не получал, – ответил Илюша усмехаясь. – Потому что я не продаюсь. И сейчас я заявляю, что выхожу из коррупционного состава депутатов городского совета.

– Поэтому не надо вешать лапшу на уши нашим горожанам, – сделал вид, что не услышал заявление Кордона Степан.

– Мои друзья в вашей партии сообщили мне, что лично вы собираетесь инициировать переименование площади Богдана Хмельницкого в площадь Степана Бандеры?

Это был вопрос, на который Степан мог ответить, даже, если бы его разбудили в четыре утра после тяжелого похмелья.

– Богдан Хмельницкий – это враг нашего народа. Он привел нас в империю вместо того, чтобы соединиться с Европейскими народами. А вы знаете, что его можно назвать Гитлером семнадцатого века? Это он устроил на территории нашей страны настоящий холокост, вырезав двести тысяч евреев. Да, наша партия решила восстановить историческую справедливость. И мы надеемся, что Европа нас поддержит

Степан горделиво обвел взглядом притихших в зале людей.

– Так вы хотите поменять шило на мыло? – прищурился Кордон.

– Я не позволю оскорблять нашу национальную гордость, – с радостью встал Степан, срывая с себя микрофоны. Такое поведение было предусмотрено кураторами Степана, если речь зайдет о непочтительном отношении к Бандере. – Слава Украине, – крикнул он людям в студии.

Раздались редкие хлопки.

Степан Овчаренко презрительно посмотрел на Кордона и покинул студию.

– У нас есть новое сообщение, – как ни в чем не бывало объявил Кордон. – Полиция уточнила, что в сгоревшей «Таврии» никого не было. Наши корреспонденты пытаются дозвониться до адвоката Кемельмана, но он постоянно находится вне зоны досягаемости. Поэтому я хочу напрямую спросить Альберта Яковлевича, с какой целью он уничтожил автомобиль «Таврию», какие компрометирующие полковника Снаткина документы сгорели вместе с автомобилем? Наш телеканал продолжает свое независимое расследование. Мы не позволим полковнику взяточнику уйти от ответственности. С вами был Илья Кордон. Как всегда, нас рассудит наш зритель. До встречи.

28

Старший детектив НАБУ Борис Волошенко постоянно нуждался в деньгах. Один раз в месяц он отправлялся в Милан для покупки стильной одежды, дорогих духов, кожаной обуви. Никакая зарплата не могла покрыть расходы, связанные с потребностями Бориса. Ему было двадцать девять лет, он был не женат и чрезвычайно брезглив. После рукопожатия с незнакомым человеком или с коллегой по работе, он обязательно опрыскивал руку дорогим одеколоном, который всегда носил с собой. Переезд в Коблевск Волошенко воспринял как трагедию. Этот захолустный город на юге страны с преимущественно одноэтажной застройкой в центре города наводил на него тоску, особенно, когда тополиный пух покрывал тротуары, как снег, и это вызывало у него постоянный аллергический кашель и слезы. Начальство, наоборот, считало, что Борис Волошенко, дисциплинированный, хорошо образованный, коммуникабельный способен организовать в областном центре что-то наподобие филиала НАБУ с нуля. Поскольку бюджет НАБУ не позволял иметь в областном центре филиал во главе с директором, приказом по НАБУ Бориса Волошенко назначили старшим детективом с правами приема и увольнения необходимых сотрудников, набора спецназа НАБУ в количестве десяти человек, и организации агентуры для разоблачения высокопоставленных коррупционеров области. На работу с агентами выделялись неплохие средства. Отчет по расходам на агентурную сеть был простым и не требовал никаких подтверждений. В отчете ежеквартально следовало указать, какие суммы были потрачены в этот период на агента, который скрывался под агентурной кличкой и никто не мог потребовать от Бориса, чтобы он раскрыл настоящее имя агента или его местожительство или на какие цели были истрачены полученные деньги. Считалось, что таким образом никто и никогда не сможет узнать, кто является агентом. Завербованные Борисом люди делились на платную агентуру, которая получала деньги ежемесячно и агентуру под прикрытием, которая получала на своем предприятии законную зарплату и агентское вознаграждение на время работы. Поняв свое преимущество перед коллегами, работающими под присмотром начальства, Волошенко, не долго думая, создал агентскую сеть на бумаге и стал получать деньги, которые позволяли ему скрашивать свою жизнь в провинциальной глуши. В отчетах начальству он указывал, что для встречи с агентами использует съемные квартиры и прикладывал к ним договоры аренды этих квартир с настоящими хозяевами. На его карточку пересылались необходимые арендные платежи, которые он снимал для своих личных расходов, а сами квартиры он сдавал нуждающимся гражданам, которые рассчитывались с хозяевами квартир. Кроме того, он бесплатно завтракал, обедал и ужинал в ресторанах, предоставляя счета для оплаты руководству НАБУ. Так продолжалось почти полтора года. Борис уже обзавелся офисом в центре города, секретарем, бухгалтером и спецназом.

Никто из начальства не требовал от него конкретных разоблачений местных коррупционеров, поскольку в самом центре и городах-миллионниках была такая запарка с этими самыми коррупционерами, что до Волошенко просто не доходили руки. Кроме того в центре то и дело вспыхивали скандалы, которые всегда возникают при организации нового правоохранительного органа. То агент под прикрытием спала с начальником, которого должна была пасти и сдать, то депутат парламента показывал всем телеканалам видео, как детектив вырывал у него мобильник, подаренный ему бабушкой, и тем самым нанес ему, невосполнимый моральный и материальный ущерб, потому что мобильник стоимостью двести тысяч евро, облепленный камушками, упал и разбился в ходе потасовки с детективом, а дорогие камни подобрали и унесли любопытные граждане, поддерживающие детектива. Ничего подобного не происходило у Волошенко и о нем, казалось, все забыли. Но месяц назад Волошенко срочно вызвали в Киев и приказали организовать негласные действия в отношении председателя апелляционного суда Ржапецкого и его свата полковника полиции Снаткина, снабдили его необходимыми решениями Житомирских судов и посоветовали внедрить в круг общения Снаткина и Ржапецкого агентов под прикрытием и просто агентов. Сначала Волошенко пришел в ужас. Как можно было подступиться к таким неприступным скалам, как Снаткин и Ржапецкий, имеющих везде своих осведомителей и агентов. У него даже возникла мысль подать рапорт на увольнение и сбежать из страны. Но потом, прийдя в себя, Борис понял, что не боги горшки обжигают и можно спокойно служить двум господам, лишь бы платили деньги. Поэтому он прямо пришел к Ржапецкому и рассказал, что ему поручено поставить жучки в его кабинете и в кабинете полковника Снаткина. Судья Ржапецкий оценил откровенность Бориса в сто тысяч долларов, подсказал, куда поставить микрокамеру в его кабинете и кабинете Снаткина. Нанятая Снаткиным фирма приобрела необходимые микрокамеры и сама же их установила в кабинетах судьи и самого полковника. Полковник полиции Снаткин оказался более прижимистым, чем судья, отсчитал из гонорара Волошенко стоимость самих видеокамер, оплату их установки, сослался на сложности момента и из пятидесяти тысяч долларов сразу отдал половину, пообещав вторую половину отдать через месяц. Контактировать в случае необходимости решили через уборщицу Машу. Волошенко дал ей номер мобильного телефона, оформленного на умершего человека и предупредил Машу, что звонить она должна только в случае смерти кого-либо из подозреваемых, либо их ареста или задержания. Саму Машу Борис Волошенко без ее ведома тут же оформил как агента, присвоив ей кличку «Красотка». В центре рвение Волошенко оценили по достоинству, выделив ему премию в сумме трех окладов и снова забыли. Но беззаботная жизнь Бориса окончилась в тот момент, когда он увидел Машу. Он влюбился в нее с первого взгляда, хотя сразу и не понял, что с ним произошло. Всю ночь после встречи с Машей он беспокойно ворочался в кровати, просыпаясь от Машиных поцелуев. Он ругал себя, что обязал Машу ему не звонить и на следующий день, дождавшись ее в квартале от управления полиции, предложил ей отужинать в ресторане «Каравелла». Маша пыталась отговориться тем, что она не в форме, устала после работы, невинно опускала сумасшедше красивые глаза. Но Борис проявил чудеса красноречия и убедил, что разговор носит сугубо деловой характер и касается судьбы ее начальника. Пока официантка готовилась принести заказ, Волошенко не отрывал взгляда от Маши. Она была в узком красном платье, которое сдерживало, рвущиеся наружу, прелести девушки.

«Ничего себе не в форме, – восхищенно думал Борис, и предвкушал, какой фурор он произведет среди коллег, когда появится на ежегодном собрании детективов в самом дорогом ресторане столицы вместе с Машей.

– Я ознакомился с вашим досье, – сказал многозначительно Борис, пригубив бокал с бургундским вином.

– Это интересно, – улыбнулась Маша, ослепительно блеснув ямочками и сверкнув зелеными глазами. – Мне самой так хотелось хоть одним глазком увидеть, что же там про меня написано.

– Военная тайна, – улыбнулся Борис, – но одну деталь я могу огласить. Обладает удивительным даром покорять сердца мужчин.

– Спасибо за комплимент, – ответно улыбнулась Маша. – Может быть перейдем к делу?

– Как вам удается убираться с такими художественными ногтями? – спросил Борис.

– Я работаю в перчатках, – ответила Маша. – «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей»

– «Зачем бесплодно спорить с веком, обычай – деспот средь людей», – продолжил Волошенко.

Маша с удивлением подняла правую бровь.

– Любите Пушкина? – спросила она. – Это не опасно для детектива НАБУ?

– Что вы? – возразил Борис. – Это очень полезно для познания человеческой души. Коррупционеры, ведь, люди, как правило, образованные, с ними нужно вести беседу на одной резонансной волне. Вот, например, мы с вами оказались родственными душами. Готов поспорить, что здесь, в ресторане, никто не знает, кто автор этих строк и из какого они произведения.

Официантка принесла дымящиеся креветки.

Грациозно работая ножом и вилкой, Волошенко продолжил:

– После первой встречи с вами, я долго думал, почему начальник полиции так доверяет простой уборщице.

– Мы с вами увиделись только вчера, – уточнила Маша.

– А мне показалось, что прошла вечность., – расправляясь с креветкой, сказал Борис. – Вы со Снаткиным любовники?

– Вы мучились всю ночь, чтобы это узнать? – распахнула она глаза. – Нет, мы не любовники. Что еще вас волнует?

– Честно говоря, – признался Волошенко, – полковник Снаткин меня вообще не волнует. Можете расслабиться. Меня волнуете вы…

– Мы еще с вами не доели, а вы уже предлагаете мне переспать с вами, – прямо сказала Маша.

– Мне нравится ваша открытость, – похвалил ее Волошенко, вытирая руки мокрой салфеткой. – Так что после ужина едем ко мне?

– Мне тоже нравится, что вы не юлите и не придумываете всякие глупости, чтобы охмурить девушку.

– Я даже готов оплатить вашу уступчивость, – посмотрел Борис прямо в глаза Маши. – Сколько получает уборщица в управлении полиции? Можете умножить свой оклад сразу на десять.

– Я не помню, чтобы я согласилась, – рассмеялась Маша. – Но за такой гонорар половина женщин нашего города простят вам ваше хамство и вашу наглость.

– Я имел в виду совершенно другое, – покраснел и соврал Волошенко. – Я предлагаю вам стать моим агентом под прикрытием. Ваш гонорар составит ту сумму, что я предложил.

– Это что-то новенькое, – сказала Маша играя глазами. – Вы хотите трахать меня за счет государства?

– А мне нравится ваша наблюдательность, – заметил Волошенко и осушил бокал вина до дна. – Мы можем указать в договоре, что ваша работа на государство не предусматривает оказание интимных услуг.

– Так вы лишаете меня удовольствия спать с таким мужчиной, как вы? – посмотрела Маша прямо в глаза Бориса.

«Черт возьми! – вскричал внутренний голос Волошенко. – это же моя женщина. Красивая, умная, искренняя. Хватай ее, Боря, обеими лапами иначе ее завтра же уведет с собой кто-то другой.»

– Мы можем оговорить это в качестве бонуса за успехи в работе, – сострил он, но было видно, что слова Маши, как цветок сквозь асфальт, проросли там, где раньше это было невозможно и они так обрадовали его, что он как мальчишка потерял голову. – Я шучу, – тут же сказал он и положил свою руку на руку Маши. – Соглашайтесь, Маша. Я буду хорошим боссом. А если честно сказать, я просто хочу, чтобы вы постоянно были рядом со мной.

– Это все так неожиданно, – тепло сказала Маша. – Мне нужно подумать.

На следующий день Маша сказала Снаткину, что Борис Волошенко предложил ей стать агентом под прикрытием.

– Это просто удача для нас, – ответил ей Павел Иванович. – Этот пацан как трехслойный осетинский пирог. Его нужно стреножить так, чтобы он не смог от нас отпрыгнуть в несчастный для нас момент. Если ты решишь с ним переспать, сделай это перед нашими камерами, хотя бы один раз.

Но первый раз Маша переспала с Борисом Волошенко в шикарной миланской гостинице, с утра ходили по магазинам, покупали одежду, обувь, вечером на арендованном фиате они поехали в Венецию, переночевали там, пили спиртные коктейли, целовались в гондоле и казались счастливыми. Волошенко на обратном пути в самолете порвал договор о работе Маши в качестве агента под прикрытием и преподнес ей кольцо с бриллиантом.

– Выходи за меня замуж, – просто сказал он.

Ее сердце сжалось от боли.

Он нравился ей, но не более того. Она не могла представить себе их семейную жизнь, его постоянное нахождение под душем, его чудовищную брезгливость, когда ему приходилось салфеткой вытирать горлышко бутылки с минеральной водой, которую она только что пригубила или вытирать свои губы после поцелуя с ней. Она понимала, что это от него не зависит, что это, возможно, болезнь, что он влюбился в нее по-взрослому, что он готов ради нее на многое в этой жизни, но она не готова была сочувствовать его странностям, ей по-прежнему нравилась ее свободная жизнь и связывать ее с Волошенко совсем не входило в ее планы.

– Милый, – как можно нежно сказала она, – мы и так с тобой перед небом муж и жена. Давай не гневить Бога. Давай еще немного проверим наши чувства. Куда и зачем нам спешить? Я – твоя, ты – мой. Что еще нужно нам для счастья?

– Я хочу познакомить тебя с моими родителями, – сказал Борис.

– Нет проблем, – ответила она. – Я готова в любой момент.

Маша так и не смогла привести Волошенко в полицейский бордель и заснять секс с ним под самые современные камеры.

А когда микрокамера из аквариума попала к следователю Горпищенко, она позвонила Борису и сообщила ему об этом.

Волошенко тут же явился со спецназом, отобрал микрокамеру, отправился с ней в Киев, написал телегу на прокуратуру, которая незаконно вмешалась в оперативную разработку полковника Снаткина и передал микрокамеру в техотдел. Начальство чуть не целовало Бориса. Все заместители зачарованно слушали рассказ Волошенко о трудностях, с которыми он столкнулся, об успехах агентурной работы и о кознях провинциальной прокуратуры и какого-то следователя Горпищенко.

– Теперь Ржапецкий затаится, как мышь, – сокрушенно говорил Борис. – Все наши успехи коту под хвост.

– Почему? – удивился главный специалист по негласным разработкам. – Без нашей камеры они ничего не смогут доказать. Они сами передадут Снаткина нам, когда поймут, что у них ничего не получится.

«Не дай Бог, – подумал Борис и съежился, представляя себе встречу с полковником.

– А главного судью выдаст нам сам Снаткин на полиграфе. Ты, Борис, проделал огромную работу. В отдел вернуться не хочешь?

– В отдел? – повторил Борис.

– Разумеется, начальником отдела. Ты в Коблевске все организовал, все наладил, передашь людей новому человеку и вернешься к своим товарищам.

– Рано еще, – как можно тверже ответил Борис. – Привезу голову Ржапецкого, тогда и поговорим.

– Завидую тебе, – сказал мечтательно начальник. – Решение твое правильное, пока молод, надо вариться в котле настоящих дел, а протирать штаны можно и на пенсии. Перед отъездом зайди в техотдел и забери покадровую распечатку с микрокамеры, запечатлевшую Снаткина при получении им взятки. И понаблюдай за прокурорскими, чтобы не надумали полковника отпустить. В нужный момент раскадровку передашь вашим местным каналам, чтобы прокуратура не смогла отпрыгнуть ни вправо, ни влево. С Богом!

«Остается только одно, – подумал Волошенко, – грохнуть этого Снаткина, чтобы не путался под ногами.»

Однако в техотделе при передаче Борису пленки скептически помахивали головами.

– Неважное качество? – обрадовался Волошенко.

– Качество изумительное, – сообщил ему один из технарей, – содержание туфтовое. Сам увидишь. Мы, честно говоря, смеялись. Чувак, передающий взятку, требует от полковника расписку в получении денег. Такого раньше никогда не было.

«Теперь этот жмот Снаткин должен заплатить мне в два раза дороже, – развеселился в душе Борис. – Иначе ни один телеканал не увидит эту пленку.»

Вечером он вернулся домой в приподнятом настроении, но не увидев Машу, он каким-то шестым чувством понял, что она сегодня не придет. Ему нужны были сейчас эти пылающие малахитом глаза, эта удивительная покорность перед ним и одновременно восхищенность его словами и действиями, а самое главное ее потребность в нем, как в единственном на всем свете мужчине, покорившем ее необузданный характер. Жизнь без Маши теряла все свои прекрасные краски.