Текст книги "Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто"
Автор книги: Михаил Рывкин
Соавторы: Аркадий Шульман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
Мы остались на берегу. Немцы и те из местных, кто им помогал, ходили среди толпы, выбирали молодых красивых девушек и уводили куда-то. Пошел слух, что девушек уводят, чтобы изнасиловать. С немцами ходили русские девушки. Эти подойдут, покажут немцам, какая вещь у еврейки им понравилась, и немцы тут же отбирали эту вещь. У меня забрали теплую леопардовую куртку. Мы взяли из дому самые лучший вещи. Думали, пригодятся. Да и жалко было оставлять, понимали, что разграбят наши дома.
Ко мне подошел парень и спросил:
– Жить хочешь? Тогда пошли.
Мне было четырнадцать лет. Мама сказала:
– Иди, останешься хоть ты жива.
Он вел меня, чтобы изнасиловать. Я плакала и кричала. Мой крик услышала наша учительница географии Г. Золотова. Она жила в доме на берегу.
– Ты чего плачешь? – спросила она. – Иди сюда.
Парень, который меня вел, еще, наверное, не до конца потерял совесть, и, когда увидел постороннего человека, убежал. Мама вслед за мной тоже ушла с берега реки. Мы зашли в дом к учительнице, она предложила у нее переночевать. Утром ее дети сказали: «Мы не сможем вас оставить у себя. Из-за вас убьют и нас тоже».
Мы пошли к Леле, жене моего брата Бориса. Оба наши дома по улице Куйбышева, где мы жили, сгорели. Леля (Элеонора Гузиковская) с двумя маленькими детьми, Мишей и Толей, жила в другом доме, у Смоленского рынка. Она была полькой, после замужества взяла фамилию Фрумсон. Леля боялась за детей, боялась, что узнают про ее мужа-еврея, который воюет в армии. Она сказала: «Спрячьтесь где-нибудь, а завтра я сама перевезу вас на тот берег». Рано утром Леля отправилась к реке, наняла лодочника. Когда мы подошли, он посмотрел на маму и сказал: «Эту не повезу. Жидовка». С большим трудом мы переправились на тот берег.
Всех собрали в овощехранилище. Туалетов не было. Жара стояла страшная. От духоты и запахов люди теряли сознание. Бункеров для хранения овощей было три. Крыша на уровне земли, и ступеньки вниз. Мать водили на работы: ее запрягали в оглобли, и она тягала бревна. На работы водили не всех, а выборочно. Немцы и полицаи издевались, как могли, просто так, ради развлечения. И еще, чтобы показать, кто в городе хозяин, кого надо слушать, чьи приказы выполнять.
Полицаи нашептывали немцам, что еврейские девочки очень красивые, и они сами не прочь бы заняться ими, но в первую очередь – все для господ офицеров. Немцы смеялись, принимали после трудного дня шнапс и, прихватив с собой полицая, шли к овощным складам: «Пошли, и тебе хватит». И тот бежал показывать местных красавиц.
Это были самые страшные минуты и для девушек, и для их матерей. Тех, кого забирали для развлечения, обратно не возвращались. Чтобы не приглянуться фашистам и полицаям, девушки расцарапывали лица речным песком. В царапины попадала грязь, и вся кожа воспалялась…. Но были и такие немцы, которые приходили по ночам, приносили нам хлеб и говорили: «Мы не виноваты. Мы солдаты».
Однажды к нам пришла моя сестра Надя (Эстер). Она жила с мужем и двумя детьми в городе Августово под Белостоком. Ее муж был кадровым офицером и погиб в первые дни войны. Когда Надя добралась до Витебска, в городе уже были немцы. Она стала нас разыскивать. Наши бывшие соседи сказали, что мы в овощехранилище. Там она и нашла нас. Надя приказала выбросить одежду с желтыми латами и все наши документы. Мы решили уйти из города, туда, где нас никто не знает. Пошли на запад, в сторону Бегомля. Почему на запад, а не на восток? Почему не попытались перейти линию фронта и прорваться к своим? Во-первых, мы не знали, где линия фронта проходит, а немцы уверяли всех, что их войска уже подошли к Москве. К тому же, люди говорили, что тех, кто идет на восток, немцы очень тщательно проверяют. Во-вторых, под Бегомлем, в деревне Горожанка Мстижского сельсовета, жили Тарасевичи, родители Надиного мужа. Они оказались очень хорошими людьми, и мы у них остановились.
Когда в Мстиже появились полицаи, они стали разъезжать по деревням. Пришли и к нам, но Надина свекровь успела спрятать маму в бане. Мама выглядела, как типичная еврейка. Она боялась, что из-за нее нас всех расстреляют, и решила уйти в Витебск. Я ее проводила до Бегомля. До сих пор не могу себе простить, что мы ее отпустили.
В Витебске мама пришла жить к Леле. Ее прятали под кроватью. Но однажды, во время обыска, немцы нашли маму. Вывели во двор, тут же расстреляли, а тело бросили за уборную.
Надя крестила своих детей и сказала мне, что если я хочу выжить – надо креститься. Меня повели в церковь и крестили. А соседям объяснили, что я была католичка, а теперь решила перейти в православие. Я стала Полиной Михайловной. Меня записали русской по фамилии Жданова.
У нас в доме бывали партизаны. Надя со свекровью пекли им хлеб. Я работала по хозяйству, пасла коров, делала все, что нужно было. Однажды к нам пришел полицай Сеульский и начальник местной полиции Николай Омелькин (говорили, что он работал на партизан). Полицай говорит: «Где тут жиды?». Начальник ему отвечает: «Какие тебе жиды?». Сеульский посмотрел на него, трижды выстрелил в пол, выругался матом и ушел.
После этого Полина уже боялась оставаться в деревне и попросила сестру, чтобы она переправила ее к партизанам. Это было летом 1942 года. Так 16-летняя Полина Жданова (Фрумсон) оказалась в отряде имени Чапаева бригады Дяди Коли. Она приняла партизанскую присягу и была зачислена в отряд. Полина ходила в аптеку в Мстиж за лекарствами для партизан, стирала, готовила, участвовала в охране лагеря. В ноябре 1942 года командование бригады отправило группу женщин и детей за линию фронта. «Шли пешком, очень долго, – вспоминает Полина Моисеевна, – главным образом ночами. В начале января 1943 года добрались до линии фронта. Нас встретили наши солдаты, посадили на машины и отправили в Москву, в штаб партизанского движения. Оттуда я попала в Уфу, там окончила ремесленное училище. Весной 1945 года я переехала к сестре Наде в Витебск». Здесь Полина Моисеевна окончила школу медсестер, работала в роддоме, вышла замуж, воспитала дочь и внука.
Брат Полины Моисеевны Залман погиб на фронте в 1941 году, брат Борис после демобилизации вернулся в Витебск, брат Мотл после лечения в госпитале остался в Омске. Все они отмечены боевыми наградами.
* * *
20 июля немцы приказали всем мужчинам-евреям от 15 до 50 лет собраться в саду, который до войны носил имя Ленина. Здесь их стали избивать, потом выбрали из каждого ряда по тридцать человек и расстреляли за то, что не все исполнили приказ прийти с нашитыми на одежде желтыми знаками [24]24
ВОКМ, инв. № 7789.
[Закрыть].
Гитлеровцы гоняли евреев на работу. «В настоящее время, – сообщалось в донесении в Берлин от 26 июля 1941 года, – их используют на очистке завалов. Для устрашения 27 евреев, которые не пришли на работу, были публично расстреляны на улицах». А чтобы начальству не показалось, что сделано мало, здесь же – коротко и многозначительно: «Массовые экзекуции евреев последуют потом».
* * *
Не только на расчистке завалов использовался труд евреев. Сотрудник НКВД майор В. А. Машканов, прибывший по спецзаданию в оккупированный Витебск, писал в рапорте в ЦК КП(б)Б: «Витебские фабрики не работают, и вообще никто ничего не делает… На всех тяжелых работах работают евреи, за что им не платят. Русским, которые работают, дают хлеб по 200 граммов».
* * *
Еще до 1917 года Исаак Кабищер был хозяином магазина, где торговали посудой, роскошными сервизами, столовым серебром. Как рассказывает Ревекка Шадхина (жена Исаака и ее мама были родными сестрами), большевики забрали магазин, но вскоре наступил НЭП. Исаак Кабищер снова оказался при деле – открыл мастерскую по ремонту примусов, кастрюль и прочей домашней утвари. И тоже, как говорят, жил безбедно. У Исаака и его жены Ханы-Гиты было двое детей – Циля и Ефим (Хаим). В 1934 году, во время родов, Хана-Гита умерла.
Циля окончила школу, поступила в мединститут. Там она познакомилась с Аркадием (Абрамом) Гольдиным, тоже студентом мединститута. Жили Гольдины и Кабищер одной семьей в его доме на Падло. Так называли витебляне район на правом берегу реки Витьбы.
За год до войны у Гольдиных родилась дочь Аня. В первые дни войны Аркадий Гольдин, едва успевший сдать выпускные экзамены, был призван в армию и отправлен на фронт.
Когда к городу подошли немцы, Исаак Кабищер, несмотря на уговоры родственников, эвакуироваться отказался. То ли жалко было оставить свою мастерскую, то ли надеялся, что его, как пострадавшего от Советской власти, немцы не тронут, и он сможет заниматься своим делом. Циля не знала, как поступить, потому что не хотела оставлять отца одного. Уступила лишь просьбам свекрови и сестер мужа, согласившись уехать с ними. Но вдруг перед самым отъездом у дочери Анечки поднялась температура, и Циля не решилась пуститься в дорогу с больным ребенком. Так она осталась в оккупированном немцами Витебске.
Циля была высокая, круглолицая, голубоглазая шатенка с длинной косой, уложенной вокруг головы. И те, кто ее не знал, не мог и подумать, что эта молодая женщина – еврейка. Вскоре после оккупации Витебска она устроилась уборщицей в немецкий госпиталь, который находился в здании бывшего обкома партии на площади Свободы. Сегодня мы можем только предположить, что произошло в дальнейшем. Возможно, Циля установила контакт с одной из подпольных групп и ей поручили взорвать госпиталь. Известно только, что однажды, придя на работу, она по неосторожности выронила из сумочки взрывчатку. Циля не была ни опытным конспиратором, ни подрывником. Гораздо привычнее ей было выписывать рецепты для больных или измерять давление. Может, поэтому взрывчатка выпала в самый неподходящий момент, когда рядом стояли немецкие офицеры. Цилю схватили, пытали, допрашивали и вскоре повесили на дереве у старого обкомовского здания. Тело несколько дней не разрешали снимать. Так погибла дочь Исаака Кабищера. А его самого, как многих других евреев, гитлеровцы загнали в гетто. Знакомые Исаака Кабищера, пережившие оккупацию, рассказывали после войны его родственникам, как он и еще несколько евреев тащили в гору телегу, уставленную бочками с водой…
Старшего сына И. Кабищера Ефима еще весной 1941 года призвали на срочную службу в Красную Армию. Всю войну он пробыл на фронте, был награжден. После войны вернулся в Витебск и узнал страшную правду о своей семье.
* * *
Семья Ароновых жила на улице Верхне-Набережной. 4-летняя Ада вышла из дома и, буквально в десяти шагах от порога девочку увидели немцы. Ребенка взяли за ручку и повели к овощехранилищу. То ли черные как смоль вьющиеся волосы выдали ее, то ли кто-то из фашистских прихвостней шепнул, что отец Ады – еврей.
Прасковья Николаевна Аронова – белорусская женщина, узнав, что дочку забрали фашисты, прибежала к овощехранилищу, умоляла, упрашивала отпустить Аду. Но ее никто не слушал. И тогда она собрала женщин, соседей по улице и вместе с ними пошла к немецкому начальству. Соседи, конечно же, знали, кто отец девочки, но сумели убедить гитлеровцев, что произошла ошибка и вместе с евреями сидит белорусская девочка. Аду Аронову отдали маме Прасковье Николаевне.
* * *
24 июля оккупанты собрали около 300 юношей и молодых мужчин. Якобы, для расчистки территории города от завалов. Их погнали в сторону еврейского кладбища на Улановичскую гору. Ничего не подозревавшие люди с лопатами, кирками и метлами, охраняемые небольшой группой солдат, подчинились приказу. На Улановичской горе им приказали рыть ямы. И снова никому в голову не приходило, что эти ямы станут их собственными могилами. И только когда застрочили пулеметы, люди поняли, что обречены на смерть.
* * *
На следующий день, 25 июля, по городу были расклеены объявления немецкого командования. В них сообщалось, что 300 евреев расстреляны за поджоги, учиненные ими в городе во время вступления в него немцев [25]25
Отчет главы полиции безопасности и СД. Берлин. 26 июля 1941 г., № 34.
[Закрыть].
Немцы хорошо знали, что евреи не имели к этому никакого отношения, но им нужно было провести массовую карательную акцию и заодно показать населению, кто его враг.
Старая истина: чем наглее ложь, тем она кажется правдоподобнее. В городе были люди, которые поверили, что казнены поджигатели, в том числе и их домов. Люди не знали, что немцы действовали по строго разработанным в Берлине предписаниям, которые гласили, что вначале необходимо уничтожить ту часть еврейского населения, которая способна оказать сопротивление: юношей и мужчин.
* * *
25 июля генерал для особых поручений Мюллер при Главном штабе сухопутных сил направил всем командующим тыловых армейских областей «Обращение с неприятельскими и гражданскими лицами и русскими военнопленными». В этом документе штаб предупреждал о недопустимости «снисходительности и мягкости» по отношению к деятельности «представителей еврейско-большевистской системы» и указывал на то, что «всякого рода нападения (на немецких солдат. – Авт.)… нанесения материального ущерба и даже попытки такого рода следует беспощадно пресекать при помощи оружия, вплоть до полного уничтожения врага».
* * *
В этот же день, 25 июля, полевой комендант Витебска издал приказ, по которому все евреи должны были переселиться на правый берег Западной Двины в район бывшего Клуба металлистов [26]26
Здание бывшего Клуба металлистов (архитектор А. Васильев) построено в 1932 г. на ул. Нижне-Набережной (ныне ул. А. Ильинского). Состояло из двух групп помещений: зрительного зала с двумя ярусами балконов и клубного, объединенных просторным вестибюлем. Каждое имело отдельные выходы.
После уничтожения гетто здание оставалось в разрушенном состоянии. К октябрю 1945 г. восстановлено и передано Белорусскому государственному драматическому театру им. Я. Коласа. 29 ноября – 3 декабря 1947 г. здесь проходил открытый судебный процесс над десятью немецко-фашистскими преступниками, действовавшими на территории Витебской области в 1942–1944 гг. С 1959 г. в этом здании находится Дом культуры Витебского района.
[Закрыть]. С собой было разрешено брать ручную кладь, по одному узелку. Переселиться необходимо было до 27 июля. Тех, кто находился в пунктах сбора на правобережье Западной Двины, под охраной отправили в район Клуба металлистов. Проживавших на левом берегу заставили переправляться через Западную Двину. Довоенные мосты были разрушены советскими войсками при отступлении. Немцы навели узкий понтонный мост, который соединил улицу Толстого и набережную в районе Клуба металлистов. Часть людей успела переправиться по нему. Большой поток перекрыл движение транспорта по этому мосту, и немцы закрыли его для евреев. Некоторая часть людей сумела перебраться через Западную Двину вброд. Лето 1941 года было особенно жарким и засушливым. Река обмелела настолько, что человек среднего роста мог перейти ее в нескольких местах. Об этом нам рассказывал А. А. Ромашевский, дом которого находился буквально в двух десятках метров от берега на улице Бакунина (бывшая Успенская набережная). Он видел, как еврейские семьи, отыскивая обмелевшие места, переходили на правый берег к Клубу металлистов. Маленьких детей и свои пожитки они несли на поднятых руках.
* * *
Пожалуй, никогда раньше берег Западной Двины в районе Успенской горки не видел такого скопления людей. Немцы ходили среди собравшихся, выбирали молодых девушек, уводили их и насиловали. Солдаты отнимали у людей понравившиеся им вещи. Одну пожилую женщину фашисты привязали к лодке и таскали по воде до тех пор, пока она не захлебнулась.
Страшные, жуткие истории рассказывали очевидцы тех событий. Вот свидетельские показания, которые были даны следователям НКВД для ЧГК [27]27
ЧГК (Чрезвычайная Государственная Комиссия) была создана Указом Верховного Совета СССР от 2 ноября 1943 г. для выявления и расследования злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников на временно оккупированной советской территории. По мере освобождения от оккупантов в республиках, краях и областях создавались комитеты ЧГК из числа государственных и общественных деятелей, представителей военных органов и местного населения. В начале 1944 г. создана Белорусская республиканская комиссия. Сотни тысяч составленных актов и протоколов, документов и вещественных свидетельств явились на Нюрнбергском и других судебных процессах, в том числе и в Витебске, доказательством при разоблачении злодеяний немецких военных преступников.
Здесь и далее использованы протоколы допросов свидетелей, составленные следователями ЧГК в 1944–1945 гг.: П. К. Бабочкина, Е. Н. Бавтуто, В. И. Бутримовича, X. П. Гавриленко, Е. О. Лагеня, Е. И. Лукина, Н. И. Мельникова, С. Д. Нижникова, В. Д. Орловой, Г. П. Оберенко, Ф. Т. Панкова, И. А. Порубова, М. И. Прохоровой, И. К. Прусова, П. Ф. Рыбакова, Е. Ф. Смоликовой, А. А. Солодухиной, А. И. Терещенко, М. Е. Федосеенко, Г. П. Феоктистова, Ф. А. Шабашова и других. – См.: Государственный архив Российской Федерации (далее по тексту – ГАРФ), ф. 7021, оп. 84, д. 3, лл. 108–194.
[Закрыть]сразу же после освобождения Витебска.
В. Д. Орлова: «Когда лодки с людьми отъезжали от берега, немцы, которые командовали переправой, начинали лодки раскачивать, и лодки переворачивались вверх дном. Сидящее в лодках еврейское население разных возрастов бросалось в воду. Физически более выносливые выплывали, а слабосильные, особенно старики, женщины с грудными детьми погибали. Выплывающих евреев немцы били веслами по голове с целью их потопления. Я сама видела, как немцы в момент переправы еврейского населения через реку связали несколько евреев веревкой во весь рост и связанных бросили в реку. Они утонули. Подобное повторялось несколько раз».
Потехи ради гитлеровцы заставляли беззащитных людей переправляться на бревнах.
Петр Кузьмич Бабочкин: «Я являюсь свидетелем того, как еврейское население переправляли через Двину от Куйбышева переулка к Клубу металлистов. На сколоченных двух бревнах плыли люди. Посреди реки немцы, ехавшие рядом на лодках, топили бревна, и люди падали в реку и тонули. Кто пытался выплыть, того в реке добивали веслами. Я сам в то время стоял на берегу и наблюдал происходящее».
«Таким способом, – рассказывал Гавриил Петрович Оберенко, – немцы уничтожили около 2000 евреев – детей, стариков, женщин. Остальная часть еврейского населения, примерно 13000 человек, были помещены в лагерь, построенный на берегу реки у здания бывшего Клуба металлистов».
* * *
Немало людей погибло в те дни, переправляясь через Западную Двину, но многие сумели выбраться на правый берег. Здесь уместно привести отрывок из письма Матвея Железняка: «Вся река от нас до самого моста была полна трупами. Вода была красной от крови, был такой крик и плач, что волосы становились дыбом. Эта картина не забудется никогда… Многие переплывали реку, однако на берегу их перехватывали и убивали» [28]28
Железняк Матвей Яковлевич родился в 1886 г. в г. Витебске. Работать начал с 13-летнего возраста. Имел троих детей.
После выхода из оккупированного Витебска вместе с женой оказался в Сибири. В том же году М. Я. Железняк прислал в редакцию газеты «Комсомольская правда» школьную тетрадь, исписанную убористым стариковским почерком, с надписью на обложке: «Что мы видели и пережили в оккупированным проклятыми немцами Витебске в 1941–1942 году». 27 ноября 1942 г. по материалам этой тетради была опубликована статья М. Я. Железняка «Ужасы Витебска. Письмо сыну на Ленинградский фронт». Тогда же свидетельства очевидца были выпущены издательством «Дальгиз» отдельной брошюрой «Зверства немецких оккупантов в Витебске».
После войны М. Я. Железняк жил в Ленинграде. В письмах в Витебск довоенному другу Иосифу Михелевичу Либерману он вспоминал пережитое в годы войны. Здесь и далее приводятся фрагменты этих писем.
[Закрыть].
Гитлеровцы, стоявшие на противоположном берегу – на Успенской горке, смотрели в бинокли на эту трагедию, кричали: «Juden kaputt! Alle kaputt!» «Евреям конец! Всем конец!» и хлопали в ладоши. Другие солдаты развлекались тем, что стреляли по лодкам.
* * *
О кровавом побоище, устроенном гитлеровцами при переправе евреев через Западную Двину, докладывал в упомянутом рапорте А. В. Машканов: «Всех евреев стали собирать в Клуб металлистов. Население рассказывает, что насадят полную лодку евреев и заставляют ехать по реке, а сами купаются. Когда лодка доезжает до середины реки, ее опрокидывают и топят всех…».
Известны фамилии нескольких лодочников, которых немцы использовали для «переправы» евреев. Это Сергей Тихонов, до войны сотрудник пединститута, и некто Богданов, живший около бывшего здания НКВД. Перевозили они евреев не бесплатно, а за одну принудительную поездку брали с каждого от 3 до 5 рублей.
С. Я. Сарак вспоминала, что евреев, которые добровольно не приходили в гетто, немцы и полицаи ловили и приводили туда. «Например, Шапиро с нашей улицы. Жена его на юг уехала и детей ему оставила, двойня у него была. Их нашли где-то в трущобе и привезли в гетто. Их привезли, и Шапиро пришел сам».
Вначале евреи еще могли выходить из гетто в город в поисках продовольствия. Они рисковали быть схваченными во время облавы, но голод гнал их в дорогу. В городе было все-таки несколько лучше: работающие получали 300 граммов хлеба пополам со свеклой.
* * *
Моисей Ефимович и Анна Вениаминовна Зарецкие со своими сыновьями – девятиклассником Зеликом и пятиклассником Юрой – ушли из Витебска 9 июля 1941 года. Пошли на Смоленск, надеясь оттуда эвакуироваться в тыл, но около города Демидова попали в окружение. Пришлось вернуться обратно.
В Витебск они пришли 18 июля, пошли в свой дом в Кропоткинском переулке, но там стояли лишь обгорелые стены. Несколько дней Зарецкие ютились где придется. 24 июля во время облавы немцы схватили Зелика и расстреляли вместе с теми тремястами евреями, которых потом обвинили в поджоге города.
«Поскольку дом наш сгорел и жить нам негде было, – вспоминает Юрий Моисеевич Зарецкий, – как только вывесили приказ о сборе всех евреев в районе Клуба металлистов, мы в тот же день перешли мост. (Он еще был открыт для прохода, это на следующий день людей заставили переправляться на лодках. – Авт.) и поселились недалеко от гетто в подполье сгоревшего дома.
На Марковщине (юго-западный район Витебска. – Авт.) была маслобойня. Во дворе маслобойни лежала большая куча старой подгоревшей сои. Я пошел с мальчишками и собрал полмешка. Таких, как мы, было много, и за несколько дней от старой сои и следа не осталось.
Я был похож на русского мальчика, или, вернее сказать, на лице у меня не было «написано», что я еврей. А значит, первый попавшийся немец не схватит и не расстреляет меня или не потащит в гетто. Я решил воспользоваться этим. Выбирался из подвалов и уходил в город, чтобы где-нибудь что-нибудь обменять или выпросить. Тем мы и жили. Родители из подвала не выходили. Все время шли облавы. Полицаи обшаривали все развалины, пустующие дома и сараи, даже канализационные люки – искали евреев. Кого находили, избивали до полусмерти. Однажды я видел, как в гетто вели бухгалтера Либермана, он был уже пожилой человек. Его избили так, что вместо лица было кровавое месиво.
Во время одной из облав полицаи зашли в подвал, обнаружили нас и дубинками погнали в гетто.
…Нижние этажи коробок сгоревших домов, выходивших на улицу, были затянуты колючей проволокой. Вдоль ограды ходили полицаи и стреляли по всем, кто пытался выбраться из гетто.
Основная масса людей располагалась под открытым небом. Вся территория гетто была занята сидевшими и лежавшими людьми. И если для стариков и детей еще находились места на узлах и узелках, что смогли принести с собой люди, то для всех остальных и креслом, и кроватью была голая земля. У большинства изможденных людей был голодный понос, и они испражнялись там же, где лежали…
Из гетто я выбирался практически каждый день – выпрыгивал из окон второго этажа, когда полицаи были подальше или полицай делал вид, что не видит детей, бегающих в город за едой. Этого полицая потом расстреляли якобы за взятки и сотрудничество с евреями. Вечером я возвращался обратно. Первые дни в гетто пускали через ворота. Позже мне приходилось пролезать под проволокой.
Когда мы попали в гетто, нас даже не зарегистрировали в юденрате. «А зачем? – спросили они. – Мы все равно вам помочь не сможем».
А когда начались расстрелы, юденрат вообще не мог вмешаться и спасти хоть кого-то. К воротам подходила крытая машина, полицаи хватали тех, кто был рядом, нагружали полный кузов и увозили. Немцы при этом даже не присутствовали».
* * *
Бывший бургомистр Витебска В. Родько во время допроса в августе 1945 года показал: «В подборе места для гетто и выселении еврейского населения из квартир принимал активное участие Л. Брандт, а в расстреле – местная полиция, во главе которой стояли В. Шостак и А. Туровский» [29]29
Протокол допроса арестованного В. Ф. Родько от 30 августа 1945 г. Далее факты о преступной деятельности В. Ф. Родько приводятся по материалам его уголовного дела из архива КГБ Республики Беларусь. В дальнейшем ссылки на этот источник не указываются.
[Закрыть].
На месте, отведенном для гетто, были сплошные каменные развалины. Оно занимало территорию в пределах улиц А. Ильинского (бывшая Нижне-Набережная) – Ф. Энгельса (бывшая Богоявленская) – Комсомольская (бывшая Верхне-Набережная) – Кирова (бывшая Вокзальная) до А. Ильинского. По периметру территория гетто была обнесена деревянным забором и опоясана колючей проволокой. С двух сторон набережной были установлены шлагбаумы. Со стороны улицы Энгельса, недалеко от шлагбаума, на небольшом возвышении находилась будка дежурного, примерно напротив нее был устроен узкий лестничный спуск, по которому узники спускались к воде. С двух сторон, напротив шлагбаумов, вниз по склону берега от набережной до самой воды были установлены заграждения из колючей проволоки. Ворота из гетто выходили на улицу Энгельса. Сюда подъезжали машины, увозившие на расстрел.
Узникам, согнанным в гетто, приходилось жить на развалинах под открытым небом, на берегу реки, во дворах разрушенных зданий, под навесами, в конурах из кирпичей, жести и обгоревших кроватей. Тысячи несчастных ютились в здании бывшего Клуба металлистов. Люди размещались на лестничных клетках и под лестницами, сотни набились на балконы и лоджии, был занят каждый сантиметр на полу в зале.
Даже трудно представить, что всего несколько месяцев назад этот клуб был одним из любимейших мест отдыха витеблян. Сюда в будни и праздники приходили на концерты, вечера отдыха, выставки, занимались в театральных и музыкальных студиях.
* * *
В оперативной сводке № 42, посланной в Берлин 9 августа 1941 года, гитлеровцы отчитывались: «Основной упор в карательной деятельности на первых порах делался на уничтожение еврейской интеллигенции. Белорусы уничтожаются только в том случае, если безупречно было доказано, что они являются убежденными большевистскими активистами или агентами…
Где было необходимо и возможно, по договоренности с соответствующими местными и полевыми комендатурами были созданы гетто, еврейские советы старейшин, проведена внешняя маркировка евреев, сформированы еврейские трудовые группы».
* * *
Рассказывает Лев Абрамович Флейш: «В первых числах августа я после неудачной попытки эвакуироваться вернулся в Витебск. Пришел на улицу Замковую к своему дому и увидел на его месте одни развалины. Повсюду были расклеены листовки с приказом, чтобы евреи шли в Клуб металлистов. Деваться мне было некуда, и я пошел туда…
Дома по теперешней улице Энгельса были разрушены. В клубе были теснота и грязь. Людей, как селедок в бочке. Кушать нечего. Дети плачут. Картина жуткая. Молодых гоняли на работу. Днем я обычно уходил на берег Западной Двины и отсиживался там в кустах, потому что по городу ходить было опасно.
Одна женщина, находившаяся в гетто, предложила мне сходить на Юрьеву горку к ее знакомым. Дала записку. Я должен был принести ей еду. Сказала, что поделится. Я сходил, принес. И это спасло меня от голодной смерти.
Иногда я уходил в город поменять что-нибудь из вещей на продукты. Вещи мне давали люди и, если я что-нибудь обменивал, они делились со мной едой».
* * *
Главным палачом Витебского гетто стал руководитель айнзацкоманды-9 доктор Альфред Фильберт, фигура одиозная даже для фашизма. Он появился в Витебске в первых числах августа 1941 года. На судебном процессе над группой военных преступников его же сослуживцы показывали: «Усердие в этой деятельности Фильберт проявлял не только по приказу, а также по своим убеждениям. Он заботился о том, чтобы каждый еврей, которого схватили, был расстрелян. Он не ограничивался тем, что расстреливал евреев в рамках возможного в городах, а даже посылал офицеров и сам ездил прочесывать маленькие деревни и убивал все еврейское население…» [30]30
Здесь и далее при характеристике ряда конкретных организаторов и участников геноцида в Витебске использованы материалы судебного процесса, состоявшегося в Западном Берлине в мае 1962 г. над группой офицеров айнзацкоманды-9. О решении суда по каждому из подсудимых, о которых идет речь в данной книге, см. ниже.
Копии материалов судебного процесса любезно предоставлены авторам работником берлинского музея Карлсхорст госпожой Ингрид Домероу.
[Закрыть]
На его совести тысячи евреев – женщин, детей, стариков, расстрелянных, повешенных, заживо закопанных в ямы в Витебске и Полоцке, Невеле и Сураже, Яновичах и Городке, других городах и местечках.
В своей автобиографии А. Фильберт писал: «Я родился 8 сентября 1905 года в Дармштадте в семье телеграфного инспектора Петера Фильберта и его жены Кристианы Кюннер. После перевода моего отца в Вормс на Рейне я посещал верхнюю ступень реальной школы. На Пасху 1922 года я покинул школу в Вормсе с аттестатом об ее окончании. 1 апреля 1922 года я поступил учеником в филиал частного коммерческого банка в Манхейме… Для завершения учебы работал год в торговле. С ноября 1925 года я готовился к сдаче экзаменов на аттестат зрелости, которые сдал экстерном на Пасху 1927 года в реальной школе Майнца».
А. Фильберт не забывает в своей автобиографии о Пасхе. Кстати, в персональном опросном листе, который он заполнил, когда решался вопрос о присвоении ему звания штурмбанфюрера СС, А. Фильберт напишет: «Конфессия – верующий». Но ведь, наверняка, не мать и не церковь научила его садизму, не ученые книги лишили жалости к детям и старухам А. Фильберт в Гиссене и Гейдельберге изучал государство и право. В университете Гиссена он сдал референтный экзамен по юриспруденции, а потом в этом же университете сдал экзамены на степень доктора юридических наук.
Высокообразованный палач и садист – гораздо страшнее, чем садист, не умеющий читать и писать. Причем, он не собирался ни перед кем оправдываться за содеянное. Был убежден в своей правоте.
С 1 марта 1935 года А. Фильберт начинает работать сотрудником службы безопасности Главного управления рейхсфюрера СС. За десять лет этот садист и палач сделал неплохую карьеру. Он понимал: чем больше крови и трупов оставит на своем пути, тем выше будет должность и звание, чем меньше жалости останется в нем, тем легче будет ему жить.
Как руководитель айнзацкоманды А Фильберт знал, что предстоит делать его подручным на территории Советского Союза. Остальным офицерам было в общих словах сказано, что «они будут действовать в особо трудных условиях, прежде никогда не пережитых ими». Но можно не сомневаться в том, что и они догадывались о характере будущей работы. И не только не стеснялись своей профессии – палача, но и гордились ею. До них уже донеслись слова, записанные Геббельсом в своем дневнике 16 июня 1941 года после длительной беседы с Гитлером: «Фюрер говорит: правы мы или не правы, мы должны победить. Это единственный путь. И он правильный, нравственный и необходимый. И если мы победим, то кто спросит нас о методах». Эти слова звучали как разрешение на убийства, пытки, насилия. И не надо ни о чем думать, ни в чем не надо сомневаться. Раздумья и сомнения не достойны сильных людей.
На судебном процессе, который состоялся в Западном Берлине в мае 1962 года над шестью офицерами айнзацкоманды-9 группы «Б», принимавшими активное участие в уничтожении еврейского населения, в том числе и Витебска, было установлено: «В последние дни июля, самое позднее 2-го августа 1941 года, айнзацкоманда-9 достигла сильно разрушенного Витебска. Она расквартировалась в достаточно хорошо сохранившемся здании политехникума. Отсюда было видно находившееся у Западной Двины гетто, огражденное забором… Айнзацкоманда-9 занялась тотчас тем, что стала вылавливать евреев, живших в окрестностях Витебска, доставлять их в и без того переполненное гетто. Этими акциями были затронуты евреи, жившие в деревнях. Их хозяйство, в том числе и скот, оставались без присмотра. Доктор Альфред Фильберт распорядился соорудить хлев, куда загоняли коров, лошадей, овец, отобранных у евреев».
На том же судебном процессе свидетель Вольтере показал: «Подвал дома, где была расквартирована айнзацкоманда-9, был постоянно переполнен арестованными евреями, которых пытали, а потом расстреливали».
Видимо, душераздирающие крики матерей, на глазах у которых насиловали их детей, предсмертные стоны и рыдания были настолько приятны и ласкали слух эсэсовцам, что они были готовы их слушать и днем и ночью. А в перерывах между вечерним кофе и сигаретой, между рассуждениями о музыке Вагнера и философии Ницше можно было спуститься в подвал и снять кожу с живого человека, или выколоть ему глаза, или просто расстрелять, если на другое не хватало садистской фантазии.
А. Фильберт любил демонстрировать подчиненным свою эрудицию. А в «еврейском вопросе» доктор юридических наук считал себя специалистом первой величины.
– Многие думают, что «гетто» – это итальянское слово. Мол, рядом с еврейским кварталом в средневековой Венеции был то ли пушечный, то ли литейный заводик. По-итальянски этот заводик назывался «ghetta» Но это не так, – повышал голос Фильберт. – Нас пытаются отодвинуть на вторые роли. Не получится. Мы, немцы, всегда были первыми в решении этого проклятого вопроса. И слово «гетто» происходит от немецкого «gitter» – решетка. Но наши предки были слишком сентиментальны с этим ползучим племенем. Они создавали гетто, чтобы евреи могли там жить. Это глупо. Мы создаем гетто, чтобы евреи могли там умирать.
* * *
На высоком берегу Западной Двины на Верхне-Набережной улице был установлен столб с табличкой «гетто».
