Текст книги "Зигмунд Фрейд"

Автор книги: Михаил Штереншис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Страстное ощущение Фрейдом своего еврейства не может быть поставлено под сомнение, и поэтому «Моисей и монотеизм» произвел тем большее впечатление на ортодоксальные круги.

«Мы начали с того, что вознамерились объяснить, как возник тот специфический характер еврейского народа, который, по всей видимости, помог этому народу выжить. Мы обнаружили, что некий человек Моисей наделил евреев этим характером, дав им религию, которая настолько возвысила их в собственных глазах, что они сочли себя выше всех других народов. В сущности, они выжили благодаря тому, что сторонились других. Некоторое неизбежное смешение крови ничего не меняло, потому что евреев объединяло нечто идеальное – некие общие интеллектуальные и эмоциональные ценности. Моисеева религия сумела создать это единство, поскольку она: а) приобщила народ к величию новой концепции Божества, б) утверждала, что евреи «избраны» этим великим Божеством и предназначены быть объектом Его особой благосклонности, и в) навязала еврейскому народу веру в чисто духовного, интеллектуально, а не чувственно постигаемого Бога, то есть прогресс духовности, а это открыло путь к почитанию интеллектуальной деятельности вообще (и тем самым – к дальнейшему подавлению инстинктов). Таковы полученные нами выводы, но хоть я и не намерен отказываться от чего-либо сказанного выше, я не могу не ощущать некую неудовлетворенность. Вспомним определенный пункт наших предыдущих рассуждений. Мы установили, что религия Моисея не оказала своего влияния немедленно, а действовала странным обходным способом. Было бы понятно, если бы ее воздействие потребовало просто длительного времени, пусть даже многих столетий, – ведь, в конце концов, речь идет о формировании национального характера. Но когда мы упоминаем «обходный способ», то имеем в виду совсем другое уточнение, извлеченное нами из истории еврейской религии. Произошло так, что евреи на некоторое время вообще отвергли Моисееву религию (неизвестно, впрочем, – полностью или сохранив некоторые из ее предписаний). Все долгое время завоевания Ханаана и борьбы с населявшими его народами религия Ягве не очень отличалась от поклонения другим «Баалим». Это утверждение покоится на твердой исторической почве, какие бы ни делались позже тенденциозные попытки скрыть это постыдное положение вещей.

Однако Моисеева религия не исчезла абсолютно. В устной традиции народа сохранилось своего рода воспоминание о ней, некий туманный и искаженный отголосок, поддерживаемый, по всей видимости, отдельными членами жреческой касты. И вот это-то воспоминание о великом прошлом продолжало исподволь наращивать свою власть над умами евреев; постепенно оно приобрело решающую власть над воображением еврейских масс, и тогда произошло превращение Бога Ягве в Бога Моисея, то есть возрождение той религии, которую Моисей провозгласил столетия назад».

Возможно, пойди история Европы по иному пути, книга Фрейда о Моисее и евреях не была бы написана. Понадобился приход к власти Гитлера с его теорией о евреях как об особой и зловредной разновидности людей, чтобы Фрейд всерьез задумался над вопросом о подлинной сущности еврейства, об особенностях его исторического развития и о причинах, традиционно ведущих к его преследованиям. Его ответом на эти вопросы было развитие гипотезы о том, что Моисей был египтянином, который разошелся с официальной религией фараонов и, собрав вокруг себя группу последователей, вывел последних из Египта. Арнольду Цвейгу он однажды сказал, что его книга будет называться «Этот человек Моисей», с подзаголовком «исторический роман», и добавил, что эта работа, видимо, никогда не будет опубликована.

Свой пессимизм Фрейд обосновывал тем, что Австрия находится под властью католицизма, а такая гипотеза оскорбит католиков, для которых любой персонаж Библии священен. К тому же, выдвинутая основателем психоанализа, она может привести к запрету этого учения и психоаналитических публикаций в стране. Вряд ли это было так, раз уж католики проглотили все фрейдовские размышления о роли секса в человеческой жизни и культуре.

Иное объяснение своих колебаний Фрейд дал спустя несколько недель в письме в Палестину тому же Арнольду Цвейгу. Он признавал, что ощущает шаткость своих исторических обоснований. «Специалистам, – писал он, – легко будет дискредитировать меня как профана». Цвейгу он писал: «Так что оставим лучше эту затею». Но она «мучила его, как бездомный призрак». В 1937 году он решил свою проблему тем, что довел до конца два из трех очерков, составляющих книгу, и опубликовал их в своем журнале «Имаго». В первом он снова выдвигал довольно простой тезис, что Моисей был египтянином, а во втором – «Если бы Моисей был египтянином» – изобретательно пересматривал библейскую версию истории, исходя из предположения, выдвинутого в первом. Как ни провокативна была публикация, она обходила главный посыл, содержавшийся в третьем и самом пространном очерке, который, по словам самого Фрейда, «был действительно открыт для возражений и опасен, «поскольку там содержалось приложение моих выводов к проблеме происхождения монотеизма и религии вообще». Этот анализ он тогда сохранил в тайне, видимо полагая, что не опубликует его никогда.

Заметим, что третья глава «Моисей, его народ и монотеистическая религия» была намного более резкой, чем «Тотем и табу». Там Фрейд исследовал зарождение религии в доисторические времена, здесь он одним ударом подрывал основы еврейской веры и христианской церкви. Но Гитлер – «новый враг, которому я не хотел бы способствовать ни в чем, куда опаснее старого, с которым мы уже научились жить в мире», – еще не подчинил себе Австрию. Под старым врагом Фрейд подразумевал католицизм. Следовало ублаготворить старого врага, и решение было очевидным. Последняя часть «Моисея и монотеизма» должна была остаться в укрытии до тех пор, пока не сможет безопасно появиться на свет или пока кто-нибудь другой, кто придет к тем же выводам, не скажет: «В те мрачные времена жил человек, который замышлял то, что я сделал».

Все изменилось после ввода германских войск в Австрию и эмиграции Фрейда в Лондон. «Едва лишь я прибыл в Англию, как ощутил неодолимый соблазн познакомить мир с моими результатами и начал пересматривать третью часть своего эссе, чтобы согласовать ее с первыми двумя, уже опубликованными», – писал он. Результат, как он сам признавался во втором предисловии, написанном уже в Лондоне, был художественно неуклюжим. Тем не менее, его влияние на еврейство представлялось слишком существенным, и когда планы Фрейда стали известны, его стали посещать многие еврейские ученые (в том числе самый выдающийся тогда библеист профессор Яхуда), уговаривая отказаться от публикации.

Это понятно. В очерках было мало утешительных выводов. Во-первых, они представляли новую историю евреев. Согласно этой версии, Моисей был египетским священником благородного происхождения, который вывел рабов-семитов из рабства, заставив их принять свою монотеистическую веру в абстрактного невидимого Бога, который требовал высоких моральных стандартов поведения. Это был «избранный народ», потому что его избрал Моисей. Евреи подвергались обрезанию, поскольку он хотел, чтобы они отличались от других. Кроме того, обрезание было египетским обычаем, и этот аргумент явился для Фрейда основным. Действительно, обрезание практиковалось египтянами еще до времени Авраама. Обрезание делалось, однако, не всем египтянам и было требованием лишь одного из десятков египетских богов.

Якобы устав от строгости Моисея и, предположительно, его высоких моральных стандартов, последователи убили его. Откуда Фрейд это взял, понять трудно. Евреи смешались с другими племенами и приобрели от них веру в «варварского бога вулканов и пустынь», Ягве, живущего на горе Синай. Вместе они стали евреями, молящимися грозному богу-вулкану. Библейский Моисей, по Фрейду, начинался с другого образа – местного мелкого священника, с которым позже объединился образ «настоящего» Моисея из Египта. Подавленные воспоминания об убитом Моисее и его религии сохранялись в памяти народа, передаваясь, как легенды согласно комплексу наследуемой вины, в который Фрейд все еще верил. Тени прошлого превратили бога-вулкана в первоначальное божество, того, кто верил в правду и справедливость и требовал обрезания. Моисей восторжествовал, посмертно. Можно представить себе мысли раввинов по поводу такого представления о древней еврейской истории.

Но «оргвыводов» не последовало. Набирающий агрессивность нацизм заставил отвлечься от пожилого больного психоаналитика. Фрейд отчетливо сознавал, на что идет. «Нечего и говорить, что я нисколько не хочу оскорбить свой народ, – писал он Чарльзу Зингеру. – Но что я могу поделать? Всю свою жизнь я отстаивал то, что считал научной истиной, даже когда это было неприятно и небезопасно для моих последователей Я не могу закончить жизнь актом отречения».

Он торопился. Хотя в Амстердаме уже было договорено о немецком издании, он непрерывно писал Эрнсту Джонсу, жена которого переводила книгу на английский, упрашивая ускорить работу. Напомним, что и поначалу его удерживал от публикации только страх за будущее психоанализа в Австрии, а не боязнь еврейского протеста, но он окончательно разъяснил свою позицию, когда встретился с президентом Еврейского научного института Яакобом Мейтлисом. Не теряя времени и, наверняка, побуждаемый гостем, который, как вся еврейская община, жаждал узнать, что готовит им Фрейд, он тотчас перешел к своей теории монотеизма: «Он не отдает предпочтения ни одной религии, – записал Мейтлис. – Все религии созданы людьми, и он не видит ни в одной следов святости. Задача науки – вскрыть эту истину и освободить духовную эволюцию от всех позднейших наслоений и чужеродных элементов. Он понимает, что его возненавидят за это. И тем не менее, он доволен, что его книга вскоре появится. Она рассердит евреев», – добавил он.

Как Коперник увидел свой труд о Солнечной системе на смертном одре, так и Фрейд взял в руки свою последнюю книгу уже под самый занавес жизни. «Моисей и монотеизм» появился на немецком языке в Амстердаме в марте 1939 года, и в день получения авторских экземпляров Фрейд написал Гансу Захсу: «Моисей» сегодня появился здесь в двух экземплярах. Мне кажется, это достойный уход». Однако Цвейгу (в числе самых немногих) он признавался и в другом, видимо, сожалея, что опубликовал книгу в столь ужасное для еврейства время: «Именно теперь, когда у них все отнято, мне довелось отнять у них самого великого их человека. Лишить народ человека, которым он гордится как величайшим из своих сынов, не является делом, предпринимаемым с охотой или легкомыслием, и тем более, если сам являешься представителем этого невроза. Но мы не можем позволить, чтобы какие-либо подобные соображения побудили нас отказаться от истины в пользу того, что принято считать национальными интересами».

«Когда мы слышим, что Моисей сделал свой народ священным, когда ввел обычай обрезания, то теперь нам понятно глубокое значение этого утверждения. Обрезание выступает как символическая замена кастрации, которой первоначальный отец однажды подверг своих сыновей в период расцвета своей абсолютной власти, и каждый, кто принимал этот символ, показывал тем самым, что готов подчиниться воле отца, даже если это вынуждало его к самому мучительному для него жертвоприношению.

Возможно, сама идея, что человек Моисей мог быть кем-то другим, а не евреем, казалась им слишком чудовищной. Однако, как бы там ни было, признание того, что имя Моисей – египетское, не рассматривалось в качестве достаточно убедительного доказательства его происхождения, и никаких дальнейших выводов из этого сделано не было. Если вопрос национальности этого великого человека считать важным, то было бы желательно привлечь к рассмотрению свежий материал, который помог бы ответить на него».

Фрейд, вероятно, видел в себе черты современного Моисея. Он был не уверен в своих национальных чувствах и искал утешения в переписывании истории и исследовании своего собственного бессознательного.

«Возможно, наше исследование смогло пролить немного света на вопрос, каким образом еврейский народ приобрел свои специфические черты. В меньшей степени была раскрыта проблема, каким образом евреям удалось сохранить свою индивидуальность до настоящего времени. Но исчерпывающих ответов на такие загадки, по совести говоря, не следует ни требовать, ни ожидать. Все, что я могу предложить, – это определенный вклад, который следует оценивать, учитывая ограничения, о которых я упомянул в самом начале…»

Бытующие представления о «пришлости» еврейского народа Фрейд считал несостоятельными, поскольку во многих странах, где существует антисемитизм, евреи принадлежат к исконным древнейшим слоям населения. Например, в ставший впоследствии немецким город Кельн евреи переселились вместе с римлянами, и это произошло до того, как он был захвачен германцами. Одной из причин антисемитизма Фрейд считал именно то, что евреи живут среди других народов в меньшинстве, к тому же отличаются от своих «народов-хозяев» и «упорствуют перед лицом любого гнета». Более глубокие причины антисемитизма коренятся, с его точки зрения, в бессознательных структурах массовой психологии людей. Среди них он выделял и ревность к народу, выдающему себя за любимое дитя Бога-Отца.

Фрейд не сводил свое понимание причин антисемитизма к одному страху перед обрядом обрезания, символизирующим кастрацию, как иногда писали, а выделял целый ряд других факторов, приведших к гонениям на евреев. Одни из них обусловлены самим ходом истории и не требуют, по его мнению, каких-либо толкований. Другие, напротив, коренятся в тайных глубинах человеческой психики и требуют истолкования именно с помощью психоанализа.

Одну из важнейших причин антисемитизма основатель психоанализа усматривал в том, что народы, ненавидящие евреев, лишь в относительно поздние исторические эпохи стали христианами. Причем часто их заставляли силой исповедовать христианскую религию. По-видимому, здесь сработал какой-то особый архетип коллективного бессознательного, который привел к массовой ненависти и агрессии против евреев. Другая из основных причин юдофобии – стремление еврейского народа, сохранившего, несмотря на многочисленные беды и гонения, свое лицо и свою национальную культуру, к самоидентификации. Естественно, это вызвало у тех, кто подвергся принудительной христианизации, зависть к евреям и резкое психологическое их неприятие.

Такой подход к пониманию причин антисемитизма созвучен идеям, выдвигаемым в свое время Н. Бердяевым. Он писал о поистине поразительном легкомыслии христиан-антисемитов: ведь христианство по своим истокам есть именно еврейская религия мессиански-пророческого типа.

Фрейд очень резко реагировал по поводу каждого отдельного случая неприязни к евреям. Уже в начале его дневника, 7 ноября 1929 года, сделана запись: «Антисемитские погромы». В этот день пронацистски настроенные студенты сорвали лекцию в Венском анатомическом институте, которую должен был читать профессор Юлиус Тандлер, еврей. Выйдя из института, они стали бесчинствовать на улице и в других зданиях, устроив там настоящее побоище. Теоретически Фрейд мог бы уехать в Палестину, как это сделал Цвейг, но он за другом не последовал. С Палестиной и сионизмом его мало что связывало, хотя с 1925 года он и был одним из попечителей Еврейского университета в Иерусалиме. Известны также его связи с еврейской организацией «Бней Брит».

* * *

В кабинете у доктора Фрейда.

– Доктор, мой сын – просто садист какой-то: пинает животных ногами, подставляет подножки пожилым людям, отрывает у бабочек крылышки и смеется!

– А сколько ему лет?

– 4 года.

– В таком случае, ничего страшного нет, это скоро пройдет, и он вырастет добрым и вежливым человеком.

– Доктор, вы меня успокоили, большое вам спасибо.

– Не за что, фрау Гитлер…

Третий и последний период – с 1927 по 1939 год – отличаются сложностью и противоречивостью исторических событий. Фрейд – уже старик. Прогрессирует его болезнь. Когда на 75-летие в 1931 году Фрейд получил в подарок от своей ученицы Мари Бонапарт (она происходила из рода Люсьена, брата Наполеона, и была замужем за греческим принцем Георгом) драгоценную античную вазу, он написал в благодарственном послании: «Надеюсь, я заберу это чудо с собой в могилу». Так и случилось. По завещанию Фрейда его прах был помещен в эту самую вазу.

В 1933 году книги Фрейда в числе прочих «неправильных» были сожжены в теперь уже нацистском Берлине «за растлевающую переоценку сексуальной жизни и попрание достоинства человеческой души». Фрейд по этому поводу заметил: «Каков прогресс! В средние века сожгли бы меня самого, а сейчас удовольствуются только книгами». Его куда больше расстроило тогда отступничество Юнга. Живя в нацистской Германии, тот был вынужден умолять власти отделить немецкий психоанализ от еврейского и ограничиться разгромом последнего.

1936 год, весна. В Германии правит Гитлер. Италия начинает агрессию в Абиссинии. В Испании пока еще не стреляют, а во Франции демократы даже победили на выборах. Австрия еще пытается ценой унизительных уступок Германии сохранить свою государственную самостоятельность. Зигмунду Фрейду восемьдесят лет. Его юбилей отмечается самым основательным образом. Перед торжественным вечером Томас Манн вручает Фрейду, кроме текста своего доклада, папку с приветственным адресом, под которым стоят подписи Ромена Роллана, Герберта Уэллса, Вирджинии Вулф, Стефана Цвейга и многих других писателей и ученых. Вечер проходит в переполненном зале Венского Концертхауса. Докладчика провожают овацией. Затем следует юбилейный банкет в гостинице «Империал».

Это, может быть, последний перед Второй мировой войной праздник европейской культуры. И на нем уже лежит тень флага со свастикой. Томас Манн три года назад покинул Германию и живет под Цюрихом. Формально он пока еще не лишен гражданства, это произойдет через семь месяцев, но его изгнание предрешено, после того как он недавно объявил в швейцарской газете о своей солидарности с писателями, эмигрировавшими из Германии. Фрейд, профессор Венского университета с 1902 года, навсегда покинет Австрию через два года после этих юбилейных торжеств.

Но еще до этого, в 1937 году, Фрейд получил грустное известие: умер его бывший ученик, а потом соперник Адлер. Альфред Адлер тоже был евреем. После разрыва с Фрейдом в Австрии и Германии Адлер основывал специальные клиники, в которых врач не только лечит, но и воспитывает, просвещает и практически разрешает социальные конфликты. В адлеровских клиниках проводились совместные консультации детей, родителей и учителей в присутствии большой аудитории. В 1928 году в Вене было уже 28 адлеровских клиник. Адлер принимает активное участие в реформе образования, проводимой первым правительством австрийской республики. Однако рост фашистских настроений и аншлюс Австрии Германией приводят к свертыванию воспитательных программ, построенных в либеральном духе. Уже в 1936 году все адлеровские центры были закрыты. Адлер со своей женой, бывшей его студенткой из России Раисой Тимофеевной Эпштейн, и детьми переезжает в Соединенные Штаты. Его дочь Валентина с мужем, решившие искать убежище от нацизма в СССР, погибают в сталинских лагерях. Адлер, будучи в Америке, постепенно отходит от науки в сторону пропагандистской и просветительской деятельности. Живя в США, Адлер много путешествовал, выступал с лекциями в разных странах. Неизвестная судьба дочери – это боль последних лет его жизни. Все силы Адлера были направлены на одну цель – воспитание детей и воспитание воспитателей. В 1937 году Адлер умер от сердечного приступа во время лекционной поездки в Шотландию. Ученик Фрейда умер на несколько лет раньше учителя.

Холодным мартом 1938 года немецкие войска бескровно заняли Австрию. К 14 марта в стране было более 100 тысяч фашистских солдат, за которыми последовали 40 тысяч работников тайной полиции производить аресты. К этому году около 2200 немецких евреев уже оказались в концентрационных лагерях, таких как Дахау и Бухенвальд, в качестве «асоциальных типов». Глава австрийской ветви Ротшильдов, барон Луи де Ротшильд, убежать не успел. Его банк в Вене работал до самого 11 марта. Зигмунд Фрейд убежать не успел. Ротшильда узнал в венском аэропорту офицер СС и конфисковал его паспорт, потом он сам был арестован и помещен в тюрьму. И вот теперь, когда фашисты вошли в Вену, Фрейду без всяких аллегорий грозило быть разгромленным и сожженным. Его посадили под домашний арест, а имущество конфисковали. Дочь Анну вызвали на допрос в гестапо. Она боялась пыток и положила в карман яд. К счастью, не пригодился.

После аншлюса Австрии Гитлером Фрейд фактически становится узником еврейского гетто. Его четыре сестры позже погибают в газовых камерах.

В этот период судьбы культуры, религии, цивилизации привлекают Фрейда. Его мировоззрение окрашивается в скептические и пессимистические тона. Он не стремится вырваться из венского гетто, где провел всю жизнь. Англия пока официально была в мире с Германией, и английские психоаналитики могли навещать Фрейда в Вене. Прилетевший из Лондона в Вену ученик и один из ближайших друзей ученого Эрнст Джонс настойчиво пытался убедить его покинуть страну, где бесчинствовали нацисты. А он отвечал: «Австрия – мой дом». Как-то в ответ на очередные уговоры Джонса эмигрировать Фрейд возразил: «Я не могу покинуть мою родную страну. Это было бы равносильно дезертирству». Только поддавшись уговорам друзей, имея в виду возможность лечения, он с семьей переезжает в Лондон. Семью Фрейда спасла его мировая слава. Мари Бонапарт подняла на ноги американских послов в Австрии и во Франции, испанского короля и датскую королеву, президента Рузвельта и диктатора Муссолини (оказалось, Фрейд лечил кого-то из родственников Дуче). В конце концов нацисты согласились отпустить Фрейда из Австрии, но за выкуп. А поскольку имущество у него отобрали, выкуп за Зигмунда, Марту и Анну – 100 тысяч австрийских шиллингов – заплатила Мари Бонапарт.

Выпуская Фрейда на свободу, фашисты потребовали от него написать предусмотренный формой документ о том, что в гестапо с ним хорошо обращались: «Я, профессор Фрейд, подтверждаю, что после присоединения Австрии к немецкому рейху власти обходилось со мною почтительно, и я не имею ни малейших претензий к существующему режиму». Перед тем как подписать, Фрейд позволил себе сострить: «Нельзя ли добавить от себя: мол, обещаю всем и каждому наилучшим образом рекомендовать гестапо?» К счастью, обошлось без последствий.

14 июня 1938 года Фрейд покинул Вену – город, в котором он прожил 78 лет. В Париже Фрейда торжественно встречали принц Георг и Мари Бонапарт. От ступенек вагона до «роллс-ройса» постелили красную бархатную ковровую дорожку – некогда по ней ступал Наполеон Бонапарт, возвратившийся в Париж после победы под Аустерлицем. Вскоре Фрейда с семьей отправили в Лондон, в дом на Маресфилд-Гардене. Но прожил он там чуть больше года…

Эмигрировав в Англию, Зигмунд Фрейд очень болезненно переживал свой вынужденный отрыв от немецкого языка и австрийской культуры, которые он считал родными. Несколько дней спустя после приезда в Лондон, 11 июня 1938 года, он писал французскому психоаналитику Раймонду де Соссюру: «…Возможно, вы обратили внимание на мучительные переживания эмигранта. Можно сказать лишь одно: утрата языка, которым он жил и мыслил и который, несмотря на эмпатию и сопереживание, никогда не способен заменить другой. Я замечаю, как в английском языке обычные термины обманывают меня и как даже It [Es] оказывает сопротивление обычному готическому шрифту». Здесь под It [Es] Фрейд понимает свое собственное бессознательное, которое оказывает непроизвольное сопротивление латинскому шрифту в английском языке.

Переселившись в Англию, Фрейд не потерял своей жизненной активности, поскольку обладал поистине феноменальными способностями к языкам. Английским он владел блестяще, читал на нем, вел переписку и многократно проводил сеансы психоанализа с английскими и американскими пациентами. Доходили до него вести и о Юнге. В 1930-е годы Юнг был удостоен титула почетного президента психотерапевтического общества, так как Фрейд был уже просто стар, к тому же, Юнг не был евреем. Последовал период временного вынужденного сотрудничества с гитлеровскими властями. Так удалось спасти немецкий психоанализ. Интерес к мировой политике возрос у Юнга в результате наблюдения массовых психологических процессов в условиях тоталитарных режимов Муссолини и Гитлера. В конце Второй мировой войны внимание Юнга все больше склоняется к общемировым проблемам.

Но это уже было после Фрейда. Едва треволнения с депортацией улеглись, страшные боли снова дали о себе знать. К тому времени состояние здоровья Фрейда стало безнадежным. Теперь Зигмунд почти совсем не мог есть. Как-то в полвторого ночи разбудил Анну и сказал, что голоден, но отщипнул лишь крохотный кусочек хлеба. Он страшно исхудал. Кроме боли и общей слабости, разлагающаяся челюстная кость издавала неприятный запах, который отпугивал даже его собаку. В щеке появилась гангренозная полость, и его кровать пришлось защищать от мух противомоскитной сеткой. Последней книгой, которую Фрейд держал в руках, была «Шагреневая кожа» Бальзака. Он читал и усмехался: «Это как раз обо мне»!

В эмиграции Фрейд сравнивал свое мироощущение с радостью Ганса, который избавился от имущества, но зато обрел счастье. Сказка братьев Гримм «Ганс в счастье» имела для него не только глубокое жизненное значение, он сравнивал ее поучительный смысл с практикой психоанализа. В анализе, утверждал ученый, пациент отказывается от своих аффективных чувств, эмоций, влечений и переносит их на врача-психоаналитика. «Наше терапевтическое лечение, – писал Фрейд Шандору Ференци, – есть обмен, как в сказке «Ганс в счастье». Лишь со смертью все прошлое сбрасывается в колодец».

В дневнике Зигмунд Фрейд составляет своеобразную диаграмму своего собственного движения к смерти. На этом пути он, подобно Гансу, щедро раздает свои сокровища, материальные и духовные, приобретая взамен лишь небольшой «кусочек счастья». Когда 7 декабря 1938 года Фрейд выступал по радио на «Би-Би-Си», он указал на свое открытие психоанализа как на «кусочек хорошего счастья».

21 сентября 1939 года Зигмунд позвал к себе доктора Шура и, взяв за руку, спросил: «Вы помните о нашем разговоре? Вы обещали не оставлять меня на произвол судьбы, если дело зайдет столь далеко. Сейчас я ощущаю только мучения, и нет никакого смысла в моем существовании». Решили подождать еще один день – не утихнет ли боль. Но боль, конечно, не утихла. И тогда доктор Шур ввел Фрейду смертельную дозу морфия. Страдалец заснул, некоторые историки пишут «впал в кому», и больше не проснулся.

Перед смертью Фрейд уничтожил большую часть своих дневников, но далеко не все, объяснив родным: «Я не хочу, чтобы психоанализ воспринимался как порождение поврежденного разума». 23 сентября 1939 года, по совпадению – в Йом Кипур, Фрейд умирает, перенеся 32 операции, в возрасте 83 лет.

В 1986 году в Лондоне в просторном доме на Маресфилд Гардене, где Фрейд прожил последний год своей жизни, открыли его музей. Здесь же до 1982 года жила его дочь Анна. В течение более 40 лет после смерти ученого его библиотека, кабинет не претерпели никаких изменений, были сохранены в точности, какими и были при его жизни.

Известно, что спасенное от нацистов имущество Зигмунда Фрейда ему доставили в Лондон в 1938 году. В частности, из Вены были перевезены письменный стол, часть библиотеки, знаменитая коллекция египетских, греческих, римских и восточных древностей, легендарная кушетка.

Что касается его дневника, то, обнаруженный за месяц до открытия музея, он был вскоре издан при активном участии музейных сотрудников, в особенности научного директора Мишеля Молнэра, под названием «Дневник Фрейда 1929–1939 гг. Записи последнего десятилетия».

Однако, несмотря на эти многочисленные ссылки и упоминания, полностью дневник опубликован не был. И только в 1992 году – с подробными разъяснениями, комментариями, архивными материалами и фотографиями – этот уникальный исторический документ был впервые издан на английском языке. В «Дневнике» собраны важные исторические материалы о жизни и творчестве Фрейда, документы, сведения о его визитах и встречах, о людях, окружавших его, о семейных делах, о политических и культурных событиях, о смертях близких друзей и родственников, годовщинах, праздниках и, конечно, о его научной работе. «Дневник» отразил одну из многообразных и неожиданных сторон деятельности Фрейда, выступившего в роли историка и хроникера.

Приступая к своей последней хронике, Фрейд был еще ближе к смерти, чем во время войны. Ему исполнилось 73 года, и вероятность смерти от прогрессирующего рака челюсти или же от сердечного приступа была весьма велика. После установления точного диагноза Фрейд должен был прожить, по уверению врачей, не многим более пяти лет, однако благодаря своей неистребимой воле к жизни прожил гораздо больше.

Читая последний дневник, можно выделить ряд важных аспектов жизни и деятельности Фрейда в период с 1929 по 1939 год. В нем отражены политические и культурные события, творческая и издательская деятельность ученого, пополнение его коллекции, болезни, визиты, семейные празднества, всякого рода домашние дела, смерть близких людей… Например, в октябре 1935 года он записывает: «Начало войны в Абиссинии», «Великий канон» (новая статуэтка в его коллекции древностей), «Тонкости ошибочных действий», «Операция Пихлера» (Ганс Пихлер, 1877–1949, известный австрийский хирург, специалист в области челюстно-лицевой хирургии, неоднократно оперировал Фрейда), «Торнтон Уайлдер» (американский писатель, вел с Фрейдом дискуссию по проблемам литературы и психоанализа), «Матильде 48 лет» (старшая дочь Фрейда).

Часто запись в дневнике – лишь одно слово, но сколько за ним!.. Так, в понедельник 28 октября 1935 года он записал: «Автобиография» – в этот день в США был издан новый, дополненный и переработанный вариант известной работы ученого под таким заголовком. Или запись от 7 декабря 1938 года: «Радиопередача». В этот день по просьбе Британской радиовещательной корпорации Фрейд выступил по радио с краткой речью, в которой подвел итоги своей творческой жизни и карьеры. Незадолго до этого он мучительно перенес свою последнюю операцию и был очень болен. И все же, несмотря на непрекращающиеся сильные боли, его приглушенный голос звучал четко и энергично: «Я начал свою профессиональную деятельность как невролог, стремясь принести облегчение своим нервнобольным. Под влиянием моего бывшего друга и в результате собственных усилий я открыл ряд новых фактов о бессознательном в психической жизни, о роли инстинктивных влечений и так далее. Из этих открытий выросла новая наука – психоанализ и новый метод лечения неврозов.