355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Ахманов » Ассирийские танки у врат Мемфиса » Текст книги (страница 3)
Ассирийские танки у врат Мемфиса
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 18:48

Текст книги "Ассирийские танки у врат Мемфиса"


Автор книги: Михаил Ахманов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

«СЕКРЕТНАЯ СЛУЖБА

ЗВЕЗДНОГО ФЛОТА

Досье № 112/56-AF,

объект Пол Ричард Коркоран.

Строго секретно.

Закрыто в 2167 г.

Причина: гибель объекта наблюдения.

ИМЯ: Пол Ричард Коркоран.

ДАТА РОЖДЕНИЯ: 22 сентября 2088 г.

МЕСТО РОЖДЕНИЯ: Госпиталь Лунной базы ОКС.

РОДИТЕЛИ: Абигайль Макнил (см. досье № 122/56-AB), Рихард Коркоран (см. досье № 122/56-AC).

Примечание. Как установлено генетическими экспертизами в 2088 г., сразу после рождения, и дополнительно в 2099 г., Пол Ричард Коркоран не является сыном Рихарда Коркорана. Некоторые особенности хромосомного набора неопровержимо свидетельствуют, что он потомок бино фаата по мужской линии (см. досье № 122/56-AB, пункт «Эксперименты, проведенные над лейтенантом Макнил на инопланетном корабле»). В 2125 г. установлено, что биологическим отцом Коркорана является фаата высшей касты Дайт, Держатель Связи, группа правителей Роона (см. отчеты №№ 762/125—778/125, операция «Ответный удар»).

БЛИЖАЙШИЕ РОДСТВЕННИКИ: Мать – Абигайль Макнил (покойная); жена – Вера Коркоран, дочери – Надежда и Любовь (на 2167 г. жена и обе дочери живы).

МЕСТО ЗАХОРОНЕНИЯ ПРАХА: Отсутствует.

СТАТУС НА МОМЕНТ СМЕРТИ: Адмирал Звездного Флота, командующий Флотом Окраины.

СВЕДЕНИЯ О ПРОХОЖДЕНИИ СЛУЖБЫ:

2105–2111 гг. – курсант Байконурской Космической Академии.

2111–2113 гг. – пилот УИ класса «коршун», крейсер «Тайга», Третий флот ОКС. Присвоено звание лейтенанта в 2112 г.

2113–2114 гг. – Высшая Школа Навигаторов ОКС, Малага. По окончании присвоено звание лейтенанта-коммандера.

2114–2117 гг. – второй навигатор, крейсер «Чингисхан», Третий флот ОКС.

2017 г. – Спецкурсы ОКС, Лунная база. Специализации: «Работа с персоналом», «Стратегия и тактика космических войн», «Применение боевых роботов».

2118–2125 гг. – третий, второй, первый помощник капитана, крейсер «Европа», Третий флот ОКС. Присвоено звание коммандера в 2122 г.

2125 г. – капитан фрегата «Коммодор Литвин», участник операции «Ответный удар».

2126–2133 гг. – капитан крейсера «Марсель», Флот Окраины.

2134 г. – коммодор, а с 2136 г. – адмирал, командующий Флотом Окраины. Занимал этот пост в период Первой Войны Провала, 2134–2152 гг.

2153–2154 гг. – в отпуске по состоянию здоровья. Проживал с женой и семьей младшей дочери в Смоленске. Лечился в Смоленском военном госпитале, а также в госпитале Лунной базы.

2155 г. – вернулся в строй в прежней должности.

2155–2163 гг. – командующий Флотом Окраины в мирный период между Первой и Второй Войнами Провала. Место дислокации – системы Беты и Гаммы Молота.

2164–2167 гг. – до момента гибели оборонял силами подчиненного ему флота пространство в районе указанных выше звездных систем.

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА СМЕРТИ: Погиб на боевом посту, при взрыве флагманского крейсера «Темное пламя».

Участие в боевых операциях – см. Приложение A.

Список наград и отличий – см. Приложение B.

Результаты медицинских и психологических тестов – см. Приложение C.

ОСОБОЕ ПРИМЕЧАНИЕ: Знал тайну своего происхождения. В период с 2134 г. по настоящее время считался и считается одним из самых выдающихся военачальников Звездного Флота Федерации. Обладал уникальным паранормальным даром к эмпатии, перцептации[18]18
  Перцептация – от латинского «perceptio», что означает «восприятие» – подключение к разуму и органам чувств другого существа (человека, животного, растения, биокибернетического устройства).


[Закрыть]
и мысленному контакту, который, очевидно, унаследовал от предка-фаата. У дочерей Коркорана подобный талант не обнаружен».

Последнее не очевидно, подумал Марк, сворачивая запись. Дочери Коркорана – Надежда, его прабабка, и ее сестра Любовь – склонности к ментальным экзерсисам не имели, как и дед Николай Вальдес. Во всей своей силе дар проявился у отца, а затем у Ксении и самого Марка; возможно, еще у кого-то из коркорановых потомков – тех, что обитали на Земле. Но способности к ментальному контакту стали не единственным их наследием, и Сергей Вальдес, говоря о семейном проклятии, имел в виду не это. Надежда и Любовь родились в урочный срок, когда Коркорану было чуть за тридцать, что не вызывало удивления. Но затем начались странные вещи – во всяком случае, труднообъяснимые с точки зрения статистики. Надежда вышла замуж в девятнадцать за Иниго Вальдеса из Тихоокеанской Акватории, и сына Николая они прождали добрых два десятилетия. Николай, судя по старинным записям, был крепким и видным мужчиной, но с потомством что-то у него не получалось; наконец он взял в жены юную девицу, но отцом стал только за семьдесят – правда, Анна, бабушка Марка, оказалась плодовитой и родила пятерых. Их первенец Сергей покинул отчий дом, избрав военную карьеру, воевал с фаата в молодые годы, служил на Данвейте, встретил там Ингу, девушку своей мечты, и отправился с нею на Тхар. Дети у них появились не скоро: Сергею было пятьдесят, когда родился Марк, а четырьмя годами позже – Ксения. Марк повторил судьбу отца – Сашку они с Майей ждали тридцать лет. Ксения, однако, не подчинилась этой статистике – Павла она родила через семнадцать месяцев после замужества.

Ну, всякое бывает, размышлял Марк, глядя на пустой экран. Интересно, как там у Браничей? Прав ли отец, утверждавший, что в мужской линии Коркорана дети поздние, и причиной тому – долгая жизнь его потомков и долгое, долгое их созревание?.. Что касается долголетия, то на примере отца и прапрадеда эту версию не проверишь – оба они погибли, старший Вальдес за восемьдесят, а Коркоран в семьдесят девять. Но Надежда прожила сто одиннадцать лет, ее сестра Любовь – сто сорок, а дед Николай – чуть более ста двадцати. Даже для нынешних времен это считалось рекордом! И помнилось Марку, что говорили родичи с Земли про деда Николая: выглядел бодрым мужчиной до последних дней. И никаких ювенильных препаратов и процедур омоложения! Как этому не верить? Вот они, доказательства, перед глазами!

Марк вызвал на экран портреты старших родичей. Все братья и сестры отца благополучно здравствовали, всем перевалило далеко за сотню, но казались они людьми в поре зрелости – как он сам, как Майя, Ксения и Анте Бранич. Дядюшка Алонсо смотрелся будто его ровесник, а тетя Джулия, похоронившая трех супругов, была хоть сейчас под венец. Но дети у мужчин рождались поздно, подтверждая, что проклятие Вальдесов – не звук пустой и не досужий вымысел.

Вот она, кровь фаата! – подумал Марк, добавив к своим близким изображение Йо, сказочной красавицы, подруги коммодора Литвина. Фаата! Чужаки? Нет, чужими их не назовешь… Сходная физиология, тот же репродуктивный аппарат и внешний облик, отвечающий земным понятиям о красоте… Не у всех, конечно, так как фаата высшей касты практиковали инбридинг для выведения странных существ из своих соплеменников, подвергая их селекции и направленной мутации. Но эти существа, выполнявшие строго определенные работы, были, как правило, бесплодными и вряд ли их стоило считать людьми. Что до обычных фаата – или «базовой формы», в терминах космической антропологи, – то их генетика почти не отличалась от земного стандарта. Иными словами, фаата и люди Земли могли породить жизнеспособное потомство – что и было доказано на опыте с Абигайль Макнил.

С другими высокоразвитыми гуманоидами так не получалось. Кни’лина, несмотря на полное отсутствие волос, выглядели очень привлекательно и вполне годились в качестве сексуальных партнеров, но и только; генетические отличия были слишком велики, и зачатия не происходило. То же самое касалось хапторов, не говоря уж о лоона эо, которые, при внешней схожести с людьми, имели четыре пола и размножались с помощью ментальной контаминации.[19]19
  Контаминация – от латинского «contaminatio», что означает «смешение», «приведение в соприкосновение».


[Закрыть]
Возможно, думал Марк, когда-нибудь мы встретим расу, во всем подобную земному человечеству и не желающую враждовать; встретим таких созданий и породнимся с ними. Но первыми – ирония судьбы! – мы встретили фаата, братьев по разуму, телу и обличью – и, как бывает меж братьев, злейших недругов…

Отец говорил, что странности Вальдесов – их, фаата, наследие. Что под этим понимать, прояснилось в эпоху Вторжения и Войн Провала – разумеется, не в деталях, но кое-какие факты все же были установлены и послужили основой дальнейших гипотез. Стало известно, что правящая каста, очень малочисленная, владеет даром перцептации и способна к общению с квазиразумными системами, далеким аналогом биокомпьютеров; в Секретной Службе полагали, что мир фаата держался на этих устройствах, как сказочная плоская Земля на трех слонах. Жизнь правителей была долгой, не век и не два, а, по скромным оценкам, половина тысячелетия; впрочем, специалисты Службы не исключали, что данный период нужно удвоить или утроить. Несмотря на эти различия, физиология высшей касты совпадала с земным стандартом по большинству показателей, так что Коркоран мог унаследовать таланты Дайта Держателя Связи, оставив их своим потомкам.

А дальше что? Дальше, по прошествии столетий, чужая кровь должна была бы расточиться и исчезнуть без следа подобно капле в океане. Но временами законы генетики пускались в странные игры, пробуждая память о давно прошедшем и забытом, словно вдруг открывался ларец с древними тайнами или секретный манускрипт. Магическая книга наследственности… Страница – Надежда, дочь Коркорана, другая – Николай, ее дитя, и можно их перелистнуть, так как, кроме долгой жизни, ничем они не отличались. А вот Сергей Вальдес и его дети Марк и Ксения, и тут бы надо задержаться… Остальные страницы пока чисты. Что напишет на них время? Кто будет следующим? Александра?.. Павел?.. Никита?.. Один из Браничей?.. Или их еще не рожденный потомок?..

«Кто будет следующим? – думал Марк, разглядывая лица близких. – Кто прочтет эту хронику, кто ее продолжит? И когда? Через несколько лет или через столетия?»

За окнами стемнело, и он, вздохнув, свернул экран.

– Ужин, коммандер? – заботливо напомнил дон Оливарес.

– Да, пожалуй.

Марк встал и направился на кухню.

Глава 3
Марс. Коммодор Тревельян-Красногорцев

Реконструкция Марса, четвертой планеты Солнечной системы, началась в середине двадцать первого столетия и продолжалась в течение XXII–XXIII веков. Кроме традиционных приемов терраформистов, включающих изменение климата с помощью искусственных орбитальных солнц и создание водных бассейнов во впадинах планетной коры, значительные усилия были направлены на разработку таких элементов среды обитания, как растительный покров, циркуляция микроорганизмов и заполнение экологических ниш животными и насекомыми. В этом отношении Марс стал полигоном для проверки разнообразных методов, которые затем использовались на планетах подобного типа – в частности на Тхаре.

В настоящее время Марс является самым населенным, после Земли, миром Солнечной системы (более 200 млн жителей). На планете два океана, шестнадцать крупных рек, около тысячи поселений, три астропорта и обширные лесные зоны. Также имеется ряд крупных заповедников, в которых по мере возможности сохранены естественные марсианские ландшафты и пейзажи.

«Звездный атлас», раздел «Планеты Солнечной системы»

Пейзаж был еще тот: кроваво-красные пески, торчавшие там и тут черные глыбы, мрачный сумрак и небеса, затянутые плотными серыми тучами. В зените, где висела одна из солярных станций, обогревающих планету, тучи слегка отливали пурпуром. Что до настоящего солнца, то на сей счет и намеков не было, хотя, по утверждению хронометра, утро давно миновало.

Песчаную равнину – или Заповедник-4, лежавший между гигантским каньоном Титониус Часма и горами Фарсиды,[20]20
  Каньон Титониус Часма («гигантская пропасть») – один из самых любопытных объектов марсианского рельефа в западном полушарии. Протяженность этого разлома, который является основой крупнейшей рифтовой системы Марса, составляет более 2500 км, ширина – 75—150 км, а глубина достигает шести километров Фарсида – огромное вулканическое плато в том же западном полушарии Марса, с высотами от 4–5 до 8–9 км. В его северо-западной части расположен вулкан Олимп, ныне погасший. Вулкан возвышается над плоскогорьем на высоту 25 км, поперечник основания этого гиганта – 600 км. Аналогов этим феноменам на Земле не имеется.


[Закрыть]
– пересекала серебряная полоса дороги, абсолютно пустой, ибо любой марсианин в здравом уме и твердой памяти наземному транспорту предпочитал воздушный. Но Олаф Питер Карлос Тревельян-Красногорцев, прозванный Командором, не был жителем Марса. Это во-первых, а во-вторых, воздушным лайнером он мог добраться от Вавилона до базы «Олимп» минут за тридцать, что стало бы непростительной поспешностью. Нет, раз уж его отпуск прерван, то извольте подождать! Тем более что вызов, полученный из штаба Флота, не являлся срочным, а значит, нестись во весь опор не было нужды. И Командор, взяв наземный глайдер, поехал с неторопливостью, подобающей его должности и чину, – не гнал, не суетился, а делал примерно двести километров в час.

Однако к полудню, когда впереди уже замаячили склоны Фарсиды, он почувствовал утомление. Не по причине какой-либо затраты сил – машина не нуждалась в его заботах и шла на автопилоте, – а исключительно от тоски. Ландшафт, конечно, был унылый, несравнимый с зелеными Долинами Маринера[21]21
  Долины Маринера – часть рифтовой системы западного полушария Марса, примыкающая к каньону Титонус Часма. Названа в честь автоматической станции «Маринер-9», благодаря которой этот объект был открыт земными учеными в 1972 г.


[Закрыть]
и улицами Вавилона, но угнетали не столько камни, сумрак и пески, сколько груз воспоминаний. Шесть месяцев назад Командор расстался с Линдой Карьялайнен, третьей своей супругой, расстался мирно, ибо Линда, добрая душа, была не из тех капризных дам, что устраивают сцены – тем более в присутствии детей. Она обладала массой достоинств: очарованием и редкой красотой, покладистым характером, веселым нравом, и к тому же была преданной женой и матерью. Клад, а не женщина! Настоящее сокровище! Командор ее очень любил и не мог представить поводов к разрыву. Правда, за семнадцать лет их брака он провел с семьей месяцев девять или десять, но это вполне простительно для боевого офицера. Долг, долг и еще раз долг! Казалось, Линда это понимает. Но в последнюю их ночь она пересчитала шрамы на теле Командора и, вздохнув, промолвила: «Хватит! Ты воюешь уже сорок лет… Хватит, дорогой!» Командор в ответ заметил, что война еще не кончилась и уходить в отставку рано – особенно сейчас, когда атаки дроми в районе Бетельгейзе грозят сломать оборонительные линии. «Война не похожа на жизнь, – сказала Линда. – Жизнь кончается, а война – нет». Затем она перебралась в другую спальню, оставив мужа в одиночестве. Утром, когда Командор прощался с детьми, она к нему не вышла.

Печальные воспоминания! Унылый вид равнины и хмурое небо усугубляли их, так что Командор, как сказано выше, ощущал усталость. Вернее, душевное томление, что настигает человека зрелых лет на переломе жизни, когда частица прошлого потеряна, а новое еще не найдено – и кто его знает, найдется ли вообще… Как большинству мужчин в такой момент, Командору захотелось подкрепиться.

Там, где плоский участок дороги переходил в змеящийся по склону серпантин, виднелась некая постройка. Сложили ее из базальтовых глыб (их в марсианской пустыне было что грязи в болоте), вывели низкую широкую трубу, а стены, на случай бурь и ураганов, усилили контрфорсами. Здание было одноэтажным, приземистым, словно прильнувший к земле каменный холм; над трубой вился дымок, и ветер раскачивал пластиковый щит на металлическом столбике. Что там написано, Командор не разглядел, но доверился инстинкту, шептавшему о всяких соблазнах, звоне стаканов и бульканье жидкости.

Инстинкт не ошибся. Притормозив, он прочитал на щите: «Бар «Чтоб вы сдохли» – и вылез из машины. Судя по названию, кабак обслуживали не роботы, а некое вполне живое существо, не питавшее особого почтения к клиентам. Командору это понравилось. Он был человеком известным, одним из тех героев, которых порождает долгая война, и привык к вниманию прессы, женщин и досужих почитателей. Но это казалось таким утомительным! А от вывески бара в марсианской пустыне веяло свежестью и новизной. Но не только – он уловил запахи пива, рома и тушеной говядины.

Ледяной ветер нес мелкую пыль, оседавшую на его мундире, на серебряных коммодорских «спиралях» и высоких башмаках. Пыль завивалась крохотными смерчами, лезла в нос и глаза, заставляя их слезиться. Темная каменная громада Фарсиды и дорога, что извивалась по склону, дрожали под плотным покрывалом туч, как если бы, сотрясая землю, пробудились все вулканы Марса. Вне кабины глайдера воздух был слишком холоден и сух и резал горло, словно в скафандре с дефектным блоком жизнеобеспечения. Командор чихнул и, бросив взгляд на вывеску, пробормотал: «Как бы и правда тут не сдохнуть…» Затем быстрым шагом направился к дверям.

За силовой завесой был темноватый и безлюдный зал с камином, в котором – о чудо! – горели настоящие дрова, распространяя аромат сосновой смолы и дыма. Камин находился по левую руку, и над ним, на полке, стояли горшки с марсианскими кактусами и лежало что-то длинное, поблескивающее то ли стеклом, то ли металлом. Справа размещались три деревянных стола с табуретами, а в глубине – стойка бара с пивным бочонком и батареей бутылей и фляг. Сбоку от бочонка торчала голова в бороде, усах и бакенбардах. Над крайним столом висел плакат, и Командор, приглядевшись, узнал Олафа Питера Карлоса Тревельяна-Красногорцева в скобе[22]22
  Скоб – скафандр-оболочка на жаргоне астронавтов. Обеспечивает носителю надежную защиту, снабжен искусственными мышцами, может служить средством транспорта, нападения и обороны. В отличие от боевого скафандра не предназначен для эксплуатации в вакууме.


[Закрыть]
и шлеме с откинутым забралом – таким, каким Олаф Питер был лет тридцать назад, во время службы на «Свирепом». Удивляться этому не приходилось – после схватки с дроми на пятой луне Карфагена он так прославился, что его портреты висели во всех кабаках от Земли до Ваала и Гондваны.

Хмыкнув, Командор уселся под плакатом, стряхнул с рукавов мундира пыль и сказал:

– Какое пойло тут дают?

– А чего надо? – откликнулась голова за стойкой.

– Рому. Что у тебя за ром?

– «Ночь огня» с Ваала. Еще тхарский есть, из пьяного гриба… Зовется «Потерянная невинность».

– Тащи «Невинность».

– А тебе не поплохеет? – осведомилась голова.

– Ты, пень лохматый, с кем говоришь?! – рявкнул Командор, приподнимаясь. Он выпрямился во весь рост, и галактическая спираль на его воротнике сверкнула тусклым серебром. – Ты, часом, не обознался? Ни с кем меня не перепутал? Ну-ка, шевели задницей и неси, что заказано! Живо!

– Святые марсианские угодники! Да ведь это… это… – Бармен вылез из-за стойки, прижимая к груди стакан и пузатую бутыль. – Ну и гость у меня! Никак адмирал пожаловал?

– Еще не адмирал. Вот выпью, и «спирали» сразу будут в звездах.

Опрокинув в глотку содержимое стакана, Командор крякнул и уставился на бармена. Старик-коротышка, борода по грудь, ни губ, ни ушей в волосах не видно, глазки маленькие, серые, кожа – дубленная на марсианских ветрах… Выглядел он лет на сто двадцать и явно пренебрегал ювенильными процедурами. Хотя, с другой стороны, для кого ему молодиться? На шоссе пусто, в баре тоже, а до ближайшего поселения – семьсот километров и столько песка, что можно слепить приличный астероид.

– Ты кто? – спросил Командор.

– Папаша Эмиль из Салдуса.[23]23
  Салдус – городок в Латвии.


[Закрыть]
Где он нынче, мой Салдус… – Бармен задумчиво поскреб в бороде. – Я в небесах уже век без малого. Станцию на Ганимеде строил, Тритон обживал, копался в Астероидном Поясе… Да и тут пришлось постранствовать – в Исиде жил, в Аргире, в Мангала Вэли[24]24
  Исида, Аргир – области депрессий (впадин) на Марсе с ровным плоским дном. Мангала Вэли – низменность к западу от Фарсиды.


[Закрыть]
и Седьмом Заповеднике, что у Полярного океана. Теперь сюда удалился, на покой. А ты, коммодор, откуда едешь?

– Из Вавилона. Отдыхал.

– Из Вавилона! – Папаша Эмиль неодобрительно сморщился. – Какой там отдых! Девки, пьянки, пляски, жрачка… ни моря тебе, ни леса, ни солнышка… Отдыхать, так на Таити или Гондване!

Теперь сморщился Командор. Семнадцать лет Гондвана считалась его домом. Благословенная планета! Теплый океан, сады и пальмовые рощи, горы неописуемой красы, хрустальные реки, синее небо, свежий ароматный воздух… жемчужина среди миров Федерации… Там была база Флота «Лиловый Вереск» с региональным госпиталем, где он лечился – контузия, ожоги, сломанные кости после взрыва на «Свирепом». И там была Линда, красавица-врач… Она и сейчас на Гондване – Линда, с дочками и сыном… Анне, старшей, уже семнадцать…

Он скрипнул зубами.

– На Гондвану я не ездок, старина. А Вавилон с пьянками и девками как раз то, что мне нужно.

Земной Вавилон лежал в развалинах много сотен лет, и по нему сновали лишь ящерицы, археологи да туристы. Но марсианский Вавилон был живее некуда – огромный мегаполис в Долинах Маринера, на краю глубокого разлома. Город уходил от планетарной поверхности вниз на глубину в пять километров, туда, где по ущелью струилась полноводная река, а над ней, на широких уступах, вырубленных в склоне, стояли дворцы, отели, театры, спортивные комплексы и музей освоения Марса о тридцати этажах. Вавилон был административным центром западного полушария, а кроме того, считался одним из самых злачных мест в Солнечной системе. В женщинах, спиртном и прочих развлечениях недостатка там не наблюдалось.

– Похоже, крепко тебя приперло, – сказал папаша Эмиль, присев напротив гостя и подливая в его стакан.

– Жена бросила, – неожиданно признался Командор и хлопнул рому. – Тут или в загул, или залп из всех орудий. Пока пью, а вернусь на корабль, будут и залпы.

– Ты того… не увлекайся… пьяный гриб как-никак, – напомнил старый бармен. – Ты возьми в рассуждение, что жена у тебя была да сплыла, но лучше уж так, чем вообще никакой жены. Я вот, перекати-поле, ни единой не завел, о чем сейчас жалею. Хотя, конечно, есть что вспомнить… – Он со значением прищурился и спросил: – А эта, которая бросила, – первая, что ли, у тебя?

– Третья, – признался Командор.

– Ну, понятное дело! Ты видный мужик, весь в чинах и славе! – Папаша Эмиль покосился на плакат. – Третья, значит… А остальные где?

– Одна на Тхаре, другая погибла. Давно… – Командор поднял стакан. – Выпью! В память Моники-Паолы, боевой подруги! Что за женщина была! А вот за Ксюшку пить не буду.

Он отхлебнул и бросил взгляд на каминную полку. Вероятно, от спиртного его зрение обострилось – теперь он разглядел игру света на лакированном прикладе, граненый штык и длинный вороненый ствол. Сердце его замерло, он разом позабыл о Линде и остальных своих женах, как погибших, так и благополучно здравствующих. Кроме тяги к авантюрам и боевым подвигам, у Командора была еще одна страсть – старинное оружие, холодное и пулевое. В его коллекции были пистолет ТТ, дамасская сабля, испанская шпага, меч викингов (правда, ржавый), автоматы «узи» и «калаш», американская винтовка «М16» и другие редкости. Большей частью эти сокровища хранились в особом шкафу в его апартаментах на «Палладе», но кое-что украшало кают-компанию – как дань памяти славным предкам и для поднятия боевого духа офицеров.

Он вытянул руку к каминной полке.

– Что там у тебя, старина?

– Ружье, – сообщил папаша Эмиль. Должно быть, он не разбирался в военных делах и не знал, что ружей со штыками не бывает.

– Покажи! – велел Командор, отодвигая на край стола бутыль и стакан.

Конечно, то оказалось не ружье, а пятизарядная винтовка Мосина,[25]25
  Винтовка Мосина – основное оружие русской, а затем советской армии в период Отечественной войны. Разработана инженером Мосиным в 1891 г. и неоднократно модернизирована (в 1907, 1930, 1938 и 1944 гг.).


[Закрыть]
с патронной обоймой и в отличном состоянии. Отомкнув трехгранный штык, Командор проверил канал ствола и убедился, что там нет ни пыли, ни следов нагара. Затвор, подавая патрон, работал мягко, и не имелось сомнений, что оружие в работоспособном состоянии – хоть сейчас стреляй. На заводском клейме была выбита дата «1891»; значит, этот раритет изготовили в одной из первых партий, в девятнадцатом, а не в двадцатом веке.

Легендарная трехлинейка! Возрастом почти в половину тысячелетия!

Руки у Командора затряслись. Осторожно положив оружие на стол, он осведомился:

– Сколько?

Пожалуй, вопрос был риторическим – в его карманах зияла пустота. Конечно, звание коммодора сопровождалось неплохим довольствием, как вещевым, так и финансовым, однако он поиздержался в Вавилоне. Пить и гулять в одиночку Командор не любил – это с одной стороны, а с другой – не терпел всяких нахлебников и почитателей, кроме симпатичных женщин. Но женщины к нему слетались как пчелы к патоке, и все до одной симпатичные, ибо Олаф Питер Карлос обладал известностью, репутацией героя и неотразимым обаянием. Кроме милых дам, были еще соратники из Флота Фронтира в чине коммандеров и капитанов, находившиеся в отпуске или на лечении, которых нельзя не пригласить к застолью. Пригласить и вспомнить о былом, о битвах, великих победах и камерадах, ушедших в Пустоту… Святое дело, особенно под рюмку!

Обдумав вопрос Командора, папаша Эмиль расправил усы и сказал:

– Нисколько, потому как не продается. Семейная реликвия! Прадед мой Эйно был из латышских стрелков и с этим ружьем Зимний брал.

– Это какой еще Зимний? – полюбопытствовал Командор, лаская вороненый ствол.

– Царский дворец в Петербурге, в девятьсот семнадцатом, – объяснил бармен. – Тогда, видишь ли, революция у них была. Эта… как ее… большевистская и пролетарская.

Командор наморщил лоб, пытаясь освежить свои познания в истории. О революции в России вспоминалось немногое и большей частью личное – то, что далекий предок, казачий полковник Федор Красногорцев, бежал от этих безобразий в Париж, где полковничья дочь Мария обвенчалась с Пьером Тревельяном, французским лейтенантом, и стали они родоначальниками славной фамилии. Но было это так давно, так давно! Позже Наполеона, но раньше Гитлера и Сталина…

Наконец, сложив годы папаши Эмиля и трех поколений его предков, Командор усмехнулся и сказал:

– Брось заливать насчет Зимнего, старина. Твой прадед сражался в Первой Войне Провала и был, я думаю, не латышским стрелком, а бойцом десанта. Метатель плазмы таскал, восьмую модель… Тоже почтенная древность, но с этим, – он прикоснулся к винтовке, – и сравнить нельзя.

– Ну, не знаю, не знаю, – сказал папаша Эмиль, перемещаясь к стойке. Он нацедил себе пива, выпил, вытер усы и задумчиво произнес: – Кто-то в нашем семействе непременно Зимний брал – если не прадедушка Эйно, так его прадед. Все одно, ружье – семейная реликвия и историческая ценность. Грех такой штукой торговать.

– А ты не торгуй, ты обменяй, – предложил Командор. – Я тебе свой парадный мундир отдам со всеми регалиями. Закажешь мою статую из виниплекса, в форму оденешь и усадишь на этот табурет. А на столе надпись сделаешь: тут коммодор Тревельян-Красногорцев пил ром из пьяного гриба. Народ к тебе валом повалит!

– Неплохая мысль, – согласился папаша Эмиль. – Только поверят ли, что это взаправду?

– Я тебе подтверждающую запись пришлю со своим личным кодом, – пообещал Командор и принялся стягивать башмаки.

– Погоди! – взволновался старый бармен. – Как ты без одежки? Глайдер у тебя с подогревом, однако у нас тут не Таити. Опять же, думаю, на базу едешь, на Олимп… Добро ли туда явиться без штанов и босиком? Спросят, чего ж ты так, и что ответишь? Дескать, папаша Эмиль, старый злодей, напоил и раздел… Нехорошо! Ущерб для репутации!

– Не суетись, – произнес Командор, сбрасывая китель с серебряными «спиралями». – Не гони волну, старина, а сходи к машине и принеси контейнер с моими вещичками. Полевую форму надену. Раз вызвали меня, значит, есть приказы, а с ними лучше знакомиться в полевой форме.

– Почему? – спросил папаша Эмиль.

– Меньше времени на сборы. Ты иди, иди! Да приготовь мне две бутылки рома, с собой возьму. Крепкое пойло эта «Невинность», давно не пробовал… – Командор расстегнул пояс и снял парадные брюки, бормоча: – Крепкое и на душу ложится… Как ляжет, так сразу полегчает… А чтобы совсем полегчало, надо на мостик взойти и скомандовать залп из всех орудий! Жабам[26]26
  Жабами на Флоте обычно именуют дроми – за отдаленное сходство с земноводными. Флотский жаргон не обошел вниманием и другие расы: хапторов зовут рогачами, а кни’лина – плешаками.


[Закрыть]
в пасть, будь они прокляты, твари зеленые!

Папаша Эмиль притащил контейнер, и командор переоделся. Потом велел уложить бутылки, спрятал в контейнер штык и обойму с патронами, а винтовку надел на плечо. Допил ром, распрощался со старым барменом и зашагал к своей машине. Минут через двадцать шоссе сначала пошло вверх, а затем принялось взбираться зигзагом на каменную грудь Фарсиды, петляя, поворачиваясь, проскальзывая в извилистые тоннели. Ром плескался в желудке Командора, его голова свесилась на грудь, веки сомкнулись. Он позволил себе задремать, благо езды до базы «Олимп» было еще более семи часов.

И снилось ему, что стоит он в своей каюте на флагманском крейсере «Паллада», стоит и смотрит на переборку с портретом красавицы Линды, который он так и не снял, глядит в ее знакомое, такое милое лицо и не испытывает горечи – впервые за последние шесть месяцев. А после изображение Линды словно бы мигнуло и исчезло, и вместо него Командор увидел старинную винтовку, на том же самом месте, на серой стене из композитного сплава. Хорошо она пришлась, между голографией «Свирепого» и тактическим шлемом, что хранился, согласно правилам, в особой нише.

Там ей и висеть, подумал Командор и улыбнулся во сне.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю