Текст книги "Путь на Юг. Океаны Айдена"

Автор книги: Михаил Ахманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Одинцов пожал плечами. Целитель спрашивал о том, что он сам хотел бы знать.

– Там, на Юге, обетованные земли… Там счастье, покой, свершение желаний…

– Свершение желаний… Ха! – Старик резко выдохнул воздух. – Там власть, Рахи! Безраздельная власть над всем обитаемым миром! Там сила, добрая или злая, никому не ведомо… Там сказочное долголетие… возможно, бессмертие… Да, в каком-то смысле все это – свершение желаний любого из властителей… Вот что такое Юг для них!

– Но почему?

В нетерпеливом ожидании Одинцов уставился на бар Занкора. Остановившись у стола, целитель плеснул в чашу рубиновой влаги и смочил горло, потом повернулся к окну, уставившись немигающим взглядом на край багрово-оранжевого солнечного диска, торчавшего над западной стеной.

– Согласно официальной версии, – сухо произнес он, – на Юге обитает светозарный Айден, или Эдн, или О'дан, который одарит всем вышеперечисленным того героя, который, преодолев леса, горы, степи и Великое Болото, первым доберется в его пределы. Истина, однако, выглядит несколько иначе…

Он залпом допил вино и произнес медленно и негромко, будто страшился неясного смысла своих слов:

– Запомни, Рахи, мир очень велик… я имею в виду не только наш мир, а все… все это… – Бар Занкор вытянул руку к быстро темнеющему небу, на котором начали проступать первые яркие звезды. – Много поколений назад один из народов нашего мира… древний народ, обитавший в Хайре… достиг непонятного, нечеловеческого могущества… Представь, они даже летали за гранью неба! Потом исчезли, но рассеяли свою силу и знания в нашем мире… частью – на северном материке, в Хайре… частью, как думают, на Юге… Крупинку этой сказочной мощи унаследовали твои хайритские родичи. – Целитель многозначительно покосился на вазу, переливавшуюся на столе перламутровыми бликами. – Но на Юге должно быть больше, много больше всего, чем в северных землях! И тот, кто овладеет этим богатством, будет править и Айденом, и Ксамом, и… Всем, Рахи, всем! Понимаешь?

Это Одинцов понимал намного лучше, чем Арток бар Занкор, мудрец темных веков этого мира, не имевший понятия ни о космических кораблях, ни о компьютерах и лазерах, ни о разрушительной мощи атома. Отчасти он сам являлся представителем подобной же таинственной силы – может быть, не столь невероятно фантастической, как сила ттна, но вполне реальной и внушительной. Задумавшись, он просидел в молчании минуту-другую, потом поднял глаза. Целитель смотрел на него с какой-то боязливой надеждой, и чуть заметный вечерний бриз, проскользнув в широкое окно, шевелил край его черной туники.

– Твоему отцу были ведомы пути на Юг, Рахи, – тихо произнес бар Занкор. – Я знаю… знаю точно… он, почтив меня доверием, говорил об этом… И еще он сказал, что дорога на Юг – твое наследие, твое предназначение… Так что постарайся вспомнить и сохранить тайну. И пойми еще одно: я прошу тебя об этом не ради бар Савалта и даже не ради великого нашего императора, пресветлого Аларета…

* * *

Георгий Одинцов сражался с гигантским осьминогом. Голыми руками. И сам он был наг – без доспеха, без кольчуги, даже без набедренной повязки. И никакого оружия! Ни подаренного Ильтаром челя, ни сабли или боевого топора из баргузинских арсеналов, ни штыка… О чем-нибудь более основательном вроде базуки или «калаша» и мечтать не приходилось.

Разглядывая человека холодно поблескивающими глазами, многорукая тварь подтягивала его все ближе и ближе к ужасному клюву. Битва, странным образом, происходила не в воде, а на суше – Одинцов мог свободно дышать. Почему-то данное обстоятельство его не удивляло, как и то, что чудище, нависавшее над ним трехметровой громадой, устойчиво опиралось на четыре толстые волосатые лапы. Очень необычный сухопутный спрут, с неимоверно сильными щупальцами, и не с холодными и склизкими, а теплыми и бархатисто-нежными на ощупь. Такие монстры Одинцову никогда не попадались.

Тварь плотно оплела его зеленоватыми конечностями и медленно, словно баюкая, покачивала под самым клювом. Одинцов приготовился к смерти. В конце концов, когда-нибудь это должно было случиться. Враг застал его врасплох, нагого и безоружного. Но как, каким образом это произошло? Он ничего не помнил, и это вызывало безумное раздражение. Он желал знать, где прокололся, – хотя бы в компенсацию за то, что его сейчас съедят.

Но осьминог не спешил. Приподняв голову, Одинцов вызывающе уставился в холодные, опалово мерцающие глаза и вдруг обнаружил еще одно странное обстоятельство. Скорее даже два. Во-первых, одутловатая физиономия чудища непрерывно трансформировалась, принимая все более знакомые – и вполне человекоподобные! – черты. Чьи же? Кого напоминает эта кошмарная трясущаяся маска? Старого Виролайнена или Шахова? Или их обоих?

Во-вторых, под осьминожьим клювом обнаружились усы. Вернее, даже не усы, а пучки тонких и гибких, похожих на стальную проволоку щупалец. И тварь запустила их Одинцову под череп! Он почувствовал, как сотни иголочек одновременно кольнули мозг, и проснулся.

С минуту он лежал неподвижно, чувствуя холодок на влажных висках. Ай да Виролайнен! Похоже, он начал играть не по правилам! Впрочем, старик оказался довольно терпеливым – ждал почти полтора месяца… Или не ждал, а переделывал свою проклятую машину, чтобы извлечь посланца домой насильственным путем? И сегодня совершил первую попытку? Но кажется, решил Одинцов, такое вторжение в его разум возможно только во время сна… Стоило ему пробудиться, и кошмар рассеялся…

Он вскочил на ноги, ощущая потребность в движении, в действии, в чем-то таком, что заставило бы его позабыть и о жутком сновидении, и заодно о вчерашних откровениях бар Занкора. Собственно, он знал, чего желает сейчас. Но – увы! – то была лишь недостижимая мечта.

Миновав залитую первыми солнечными лучами веранду, что примыкала к опочивальне, Одинцов спустился в парк. Он любил этот утренний час, когда прохладный еще воздух живительным потоком вливался в легкие, ласкал нагое тело, а ступни чуть покалывал песок дорожек, еще не нагревшийся под солнцем. Цветущие деревья, покрытые капельками росы, сверкали, словно укутанные блестящей новогодней мишурой; тихий шелест фонтанов, первые птичьи трели и дивный аромат цветов плыли над садом. Что ж, за неимением лучшего, он пробежится километр-другой, изгнав дьявола-искусителя старым проверенным способом, с помощью физических упражнений. Вот только поможет ли это сегодня?

Внезапно Одинцов замер, прислушиваясь к едва различимому плеску воды. Похоже, он был тут не один! Но какой любитель ранних прогулок рискнул бы забраться в запретный сад?

Неслышно ступая по песку, он направился в дальний угол, к восточной стене, из-под которой струился мощный поток; вода шла по подземной трубе, из протекавшего неподалеку Голубого канала и наполняла большой бассейн, стекая потом в систему неглубоких прудов, разбросанных по парку.

Словно тень, Одинцов пересек лужайку с мягкой травой и раздвинул кусты. Конечно, это была Лидор; чего еще он мог ожидать? Золотистое обнаженное тело светилось под водой, когда она медленно плыла к каменным ступенькам бассейна, стараясь не замочить волосы. Одинцов, как зачарованный, следил за плавным скольжением ее рук, соблазнительным изгибом спины, полными бедрами; твердые груди девушки чуть колыхались, пунцовый рот был приоткрыт, словно она собиралась запеть или вскрикнуть; мечта становилась реальностью, приближавшейся к нему с каждой секундой. Не сознавая, что он делает, Одинцов вышел из-за прикрытия куста; чуть влажные травы покорно стелились под ногами.

– Рахи? Ты уже встал? – Похоже, она совсем не смутилась. Или, быть может, ждала его?

Оперевшись рукой на мраморную ступеньку спуска, Лидор выскользнула из воды. Одинцов, замерев, ждал; сердце, как в юные годы, стремительными толчками гнало кровь, отзываясь в висках колокольным звоном.

– Какое утро! – Ее ладони гладили нежную кожу, сгоняя капельки влаги. Вот они коснулись груди с розоватыми ягодами затвердевших сосков, пробежали по плоскому животу – ниже, ниже… Прозрачные зеленоватые глаза девушки смотрели в его лицо, губы улыбались, прохладная щедрая плоть манила обещанием. – Сегодня я хочу… – начала Лидор, и вдруг ее взгляд спустился вниз, к набедренной повязке Одинцова, его единственному одеянию.

Губы девушки округлились – то ли в изумлении, то ли в радостном ожидании; она чуть вздрогнула и сжала колени, прикрывая ладонями лобок. Одинцов, сквозь застилавший глаза туман, успел заметить, как на ее висках выступили капельки пота. Он шагнул вперед, распуская узел повязки.

– Рахи, нет… не надо… Рахи, что ты делаешь!

Его руки скользнули по упругой груди, потом Одинцов жадно, трепеща от желания, обнял девушку.

– Лидор, ласточка… моя суженая… – Его шепот был легче дуновения ветерка.

– Рахи, милый, нельзя… Мы еще не были в храме… – Голос Лидор оборвался, когда Одинцов приник к пунцовым губам. Его большие ладони легли на округлые бедра девушки, раздвинули их, и в следующий миг она сидела на нем верхом, обнимая ногами за пояс.

– Во имя Лефури и Айдена, Рахи… Грех… Рахи! О! Ооо!

Он вошел. Лидор была девственницей.

– Лефури и Айдена радует любовь, моя златовласка, – задыхаясь, прошептал он и опустился вместе с девушкой на траву. На миг перед его мысленным взором промелькнула полузабытая картина – мраморные фавн и нимфа сплелись в страстном объятии… Лидор напряглась под ним, вскрикнула, и бессмертная скульптура Родена уплыла в небытие. Кем он был в этот момент экстаза? Аррахом, непутевым наследником феодального рода, возжелавшим невесту до священного обряда? Или Георгием Одинцовым, землянином, умудренным опытом и годами? Какое это имело значение? Молодое тело Рахи повиновалось ему, и другая плоть, такая же юная, билась под ним, трепеща от наслаждения.

Потом они долго лежали рядом – молча, не двигаясь, истомленные взрывом страсти. Вдруг Лидор приподнялась на локте, пытливо заглядывая в лицо Одинцову.

– Ты не Рахи… Мне давно казалось, что ты – не Рахи… Теперь я уверена. – Девушка провела кончиками пальцев по его лбу, отбросила завиток с виска. – Вот… и волосы у тебя темнее… и губы… – ее ладонь легла на подбородок Одинцова, – губы другие… тверже… И, знаешь, ты меняешься! Сейчас ты немного другой, чем четыре дня назад… словно с каждым днем уходишь от Рахи все дальше и дальше… Кто ты? Наш родич из Хайры? А где же Аррах, сын Асруда? Он… он умер? – В глазах Лидор стояли слезы.

Что мог Одинцов ей ответить? Но иногда, чтобы утешить женщину не нужны слова. Он снова потянулся к ней, и на ближайшие полчаса они забыли о судьбе несчастного Рахи.

– Нет, ты не Рахи… – удовлетворенно кивая, произнесла Лидор. – Я поняла это еще вчера… Помнишь? Ты сидел в библиотеке, пил вино и все разглядывал этот кинжал Асруда… Ты был задумчив и в то мгновение совсем не похож на Рахи. Он… – девушка запнулась, – он временами огорчал меня… Я знаю, что у мужчины должно быть много женщин – такими вас создали боги… и я не ревновала, нет!.. Но Рахи… Рахи не дарил меня своей любовью и вниманием… Он знал, что я и так его собственность… если не сейчас, то в будущем… Ты другой. Вчера, когда я глядела на тебя, я поняла, поняла…

– Тогда-то ты и решила выйти в сад следующим утром, чтобы поплавать в бассейне нагишом? – с нежной усмешкой спросил Одинцов.

Пунцовые губы возвратили ему улыбку:

– Может быть…

И тогда Одинцов, обнимая Лидор за плечи, начал шептать ей в ушко про огромную, покрытую снегом страну в далеком нездешнем мире, про гигантские города и стальных птиц, бороздящих небо, про экипажи и корабли, движимые силой волшебства, про музыку и голоса людей, что стремительно несутся над континентами на невидимых крыльях, про машины, способные переместить душу одного человека в тело другого…

Полузакрыв глаза и улыбаясь, Лидор слушала эти чудесные сказки.

Глава 13
Таверна

Этот день, шестой после прибытия в Тагру, он провел с Лидор, но помнил, что есть у него еще одно дело, касавшееся приятеля-гвардейца. Даже друга – ведь именно так представился Ахар, упомянув о «наших» и назвав щедрейшего Савалта крысой. Это давало почву для серьезных размышлений, так как в понятиях Одинцова человек, ругавший власть, был либо трепачом, либо диссидентом. Возможно, даже заговорщиком, членом тайного союза… Опять же – «наши»! Кубок к кубку, меч к мечу! Или компания болтунов, или вольнодумцы, местные декабристы из служилого дворянства… Гвардеец Аррах бар Ригон был как-то связан с ними, и эту страницу его жизни – не исключалось, тайную даже для отца, – казалось полезным прочитать. Особенно если новый хозяин тела Рахи задержится в Айдене надолго, вступив в права наследства и законный брак с Лидор.

Кое-какую информацию о внутреннем и внешнем положении айденской державы Одинцов имел. Пару столетий назад, во времена Ардата Седьмого, империя продвинулась на запад и восток, аннексировав приморские королевства Джейд и Стамо. После многих лет кровопролитных войн и бунтов верхушка побежденных слилась с имперской знатью, перебралась в Тагру и никакого ущемления в правах с тех пор не ощущала. Неблагородные сословия, в первую очередь ремесленники и купцы, тоже считали себя айденитами, а Джейд и Стамо – имперскими городами. Рабов в империи было немного, причем не иноплеменных, а большей частью своих, либо потомственных, служивших уборщиками, золотарями и могильщиками, либо обращенных в рабство за долги, грабежи и убийства – эти трудились в каменоломнях и на рудниках. С крестьян, считавшихся людьми свободными, семь шкур не драли, ибо на них держалась армия: каждый третий сын в семье брал копье и меч, твердо зная, что после двадцатилетней службы может рассчитывать на приличный пенсион. Так что народ пребывал в спокойствии и согласии, а все интриги игрались в верхах, в совете пэров и близком императорском окружении. Император считался фигурой божественной, воля его являлась законом, а лицезрение – радостью и счастьем. Политический вес пэров и нобилей определяли три компонента: близость к владыке, богатство и древность рода, дававшая в некоторых случаях право на престол. Однако законы престолонаследия были четкими, и, когда усопшего повелителя сменял преемник, кровь обильно не текла. Обычно казнили сотни три-четыре дворян и чиновников, поставивших не на ту лошадку. Так что внутреннее положение империи было весьма стабильным, но, разумеется, не исключало тайного недовольства, соперничества и мелких заговоров.

Что касается внешней ситуации, то она была сложнее. При расширении на запад и восток держава столкнулась с двумя проблемами, которые уже больше века не удавалось разрешить. За Джейдом, западной провинцией, высились горы Диграны, населенные воинственными племенами; их князья жили грабежом, а от имперских войск скрывались в диких ущельях и неприступных горных крепостях. Но на востоке, в провинции Стамо, дела были посерьезнее; здесь тоже имелись горы, богатые золотом, серебром, медью и железной рудой, а за горами находился эдорат Ксам, главный соперник империи на континенте. Обширная страна, превосходившая Айден населением, тоже искавшая путь на Юг и, кроме того, перекрывшая все сухопутные дороги к Странам Перешейка, за которыми, на дальнем востоке, лежал Кинтанский субматерик, земли почти легендарные, с коими торговали через десятые руки. С Ксамом Айден мерялся силой уже целый век и пока что безуспешно. Кроме прямых столкновений, та и другая сторона засылала шпионов и вербовала падких на золото подданных чужой державы. Так что наши вполне могли оказаться не диссидентами, а ксамитскими агентами.

За час до заката, который в Айдене, южной стране, приходился часов на семь, Одинцов велел оседлать двух лошадей и вызвал к себе Чоса. Оруженосец в последние дни цвел, как майская роза, – похоже, наказывал Дию с вечера до утра со всем усердием оголодавшего солдата. Но о ратной дисциплине не забывал, явившись к хозяину через три минуты и в полном снаряжении: кожаный панцирь, меч, кинжал и два дротика. Осмотрев его, Одинцов довольно кивнул.

– Знаешь, где кабак «Под юбкой шлюхи»?

– Как не знать, мой господин! В Оконто, напротив храма Ирассы, да не оставит богиня нас своими милостями! Рядом еще лавка кинтанца Касса… Пасса… словом, кинтанского чернокнижника. Только это не простой кабак, а заведение для благородных. Там даже морских червей подают с Западного океана и обезьян с Перешейка, запеченных в коре дерева пьял.

– Название… – Одинцов пошевелил пальцами, – название не того… Не привлекает.

– Это смотря какая шлюха, хозяин. Там все девочки как наточенный клинок из самой лучшей стали. И разные! Есть ксамитки, есть с Ничьих Земель, есть даже с Перешейка… – Сглотнув слюну, Чос вздохнул. – Меня к такому заведению и близко не подпустят.

– На этот раз тебе повезло.

Одинцов поднялся, опоясался мечом, сунул, на всякий случай, нож в сапог и зашагал во двор, где конюхи уже прогуливали пару лошадей, жеребца золотистой масти для хозяина и серую кобылу для Чоса. Ильтар, стоявший у лестницы, глядел на четвероногих скакунов с плохо скрытым презрением – видно, они казались вождю мелковатыми.

– С приятелями надо повидаться, – сказал ему Одинцов. – Не держи обиды, что еду без тебя. Больно пугливые приятели – увидят настоящего хайрита, могут сбежать.

Ильтар усмехнулся.

– А ты разве не настоящий хайрит? Дай-ка я на тебя погляжу… – Он окинул родича внимательным взглядом. – Что у тебя в сапоге, Эльс?

– Нож.

– А в другом?

– Только моя нога.

– Это не годится! У настоящего хайрита в каждом сапоге по клинку. Вот, возьми мой. – Он протянул Одинцову кинжал, дождался, когда тот подымется в седло, и хлопнул жеребца по крупу. – Ну и кляча! Рога нет, шерсть короткая, и ног не хватает… Далеко на таком не уедешь!

– Мне близко, – успокоил его Одинцов и, в сопровождении Чоса, выехал за ворота. Конь у него был породистый и шел ровной иноходью, но после тарха любой лошадиный аллюр казался тряским. Животное чуть отличалось от земных аналогов: уши были не острыми, а закругленными, тело более длинным и по-змеиному гибким, грива короткая, щеткой, как у зебры, а седло и вовсе непривычное, целое кресло, а не седло. Но в главном конь был как конь: перебирал копытами и бежал резво.

Они добрались до Имперского Пути, где неторопливо разъезжали коляски с благородной публикой, проносились пышно одетые всадники, а по обочинам сновали слуги, рабы-уборщики и целая армия уличных торговцев с напитками и сластями. Тут надо было повернуть направо, к Голубому каналу. Водная магистраль с плывущими по ней плотами и баржами была не видна, ее закрывали кроны деревьев, но по сторонам дороги было на что поглядеть. Смутные воспоминания кружились в голове Одинцова, вдруг оборачиваясь реальностью: отделанным цветной мозаикой портиком бань, перед которым били два фонтана; триумфальной аркой с грозными масками богини Шебрет и колоннами, чьи капители были изваяны в форме боевого шлема; статуй клыкастых морских чудовищ – вероятно, саху, изогнувшихся на каменном гребне морской волны; других монументов, изображавших Айдена то в виде змея с солнечным диском в зубах, то в человеческом обличье, с челом, осиянным лучами. Кроме того, встречались роскошные особняки с изящными башенками, колоннадами, широкими лестницами и мозаичными панно; Одинцову мнилось, что некогда он побывал едва ли не в каждом из них, но имена и титулы владельцев выпали из памяти. Впрочем, помнилось другое: в какой из дворцов он поднимался днем парадной лестницей, а в какой лез ночью и тайком, прямо в спальню любвеобильной хозяйки. Рахи, несомненно, был изрядным шалуном.

Он загляделся на решетку из перекрещенных клинков с волнистыми лезвиями, смутно припоминая, что строение и круглая арена за этой оградой – фехтовальная школа, где Рахи провел немало дней. Ему хотелось подъехать ближе, но Чос за спиной кашлянул и деликатно присоветовал:

– Сюда нам не надо, мой господин, ибо ты – хвала Шебрет! – уже превзошел всю воинскую науку. Нам в тот проулок, что между винной лавкой Интаха Шестипалого и дворцом бар Фейдов из Линка.

Они свернули налево, в проулок. Солнце уже наполовину скрылось за винной лавкой, длинным кирпичным сооружением с галереей, где лежали на боку гигантские бочки. В этот час галерея была пуста – видно, Интах Шестипалый по мелочи не отоваривал, а отпускал продукцию оптом. В скором времени проулок вывел их на широкую площадь, полную народа, людей простого и благородного звания, купцов, мальчишек, нищих и важных старцев в темных тогах – не иначе как из сословия Ведающих Истину. Старцы, окруженные юными учениками, и нобили с женами и свитой слуг прохаживались по лавкам, которых вокруг площади было в изобилии, или двигались к высоким вратам храма Ирассы; торговцы вопили, зазывая покупателей, нищие клянчили подачку, вороватые мальчишки вьюнами шныряли в толпе, а прочий народ занимался полезным делом: кто зажигал масляные лампы на столбах, кто мел мостовую, кто разносил прохладительное, кто дежурил у портшезов и колясок, кто берег господ от попрошаек и воров. Площадь примыкала к восточной стене Оконто, местной обители мудрости, и прямо в эту стену был встроен храм богини удачи Ирассы, имевший подковообразную форму и обнесенный по фасаду квадратными колоннами. За храмом вдоль стены тянулись балаганы и увеселительные заведения, где можно было поглядеть на фокусников, акробатов и нагих танцовщиц. С трех других сторон стояли кабаки, ссудные конторы, лавки да дома свиданий, и было их превеликое множество – ведь Ирасса наделяла милостями всех ловцов удачи, торговцев, актеров, мастеров во всяком художестве и даже нищих с потаскушками.

– А вот и наш кабак, хозяин, – сказал Чос. – Видишь ворота рядом с лавкой? Те, на которых девка в одной юбчонке намалевана? Это он и есть. Заедем?

Но Одинцов глядел на лавку. Надпись над дверью извещала, что она принадлежит Пассабаламу из кинтанской страны Сайлор, торгующему благовониями, бальзамами и всевозможными редкостями. Как раз одна такая редкость была выставлена в открытой витрине: чучело зубастой здоровенной ящерицы с шестью ногами.

– Как ты думаешь, откуда этот зверь? – спросил Одинцов.

– О том лишь боги ведают, мой господин, – ответил Чос. – Но эта зверюга торчит тут для отвода глаз, и не иначе. А чем взаправду этот кинтанец торгует, так приворотным зельем и магическими амулетами. Небось хорошие взятки стражам дает, иначе гнил бы уже на рудниках.

Одинцов кивнул, припомнив, что волшебство и чародейство в империи под запретом. Еще раз покосившись на странную тварь, имевшую столько же ног, сколько у тархов, он въехал в ворота с изображением полунагой красотки. За ними был просторный двор с коновязью и скамьями для слуг, с цветными фонариками, подвешенными к шестам и забору, с дорожкой, выложенной камнем и обсаженной с двух сторон цветущими кустами. Фонарики уже горели, цветы упоительно пахли, и три дюжих молодца, подбежавших к гостю с поклонами, выглядели не хуже, чем вышибалы в дорогих московских кабаках. «Под юбкой шлюхи» и правда было заведением для избранных.

Спешившись, Одинцов направился к арке в конце дорожки, где его подхватил под руку хозяин, чтобы проводить Арраха бар Ригона к его столу. Хозяин, типичный рыжий айденит, без сомнения знал Рахи как облупленного и уважал в нем самого достойного клиента – видно, монет в его заведении было потрачено немало. Кланяясь и призывая к Одинцову милость всех богов, он успел посочувствовать потере родителя, щедрого и благородного Асруда, поздравить с вступлением в наследство и сообщить, что сегодня имеются южный бальзам, удав из Диграны, запеченный в чешуе вместе со сливами, а также пара новых плясуний-ксамиток, неподражаемых в постели. Слушая его вполуха, Одинцов осматривал заведение: круглую площадку с невысоким деревянным помостом под сводчатым потолком, задрапированным алой тканью; примыкавшие к этой площадке четыре глубокие ниши с диванами, обтянутыми кожей, и массивными столами; широкую лестницу, ведущую на второй этаж – очевидно, в номера, где ксамитки демонстрировали свое постельное искусство. Наконец, буркнув: «Все бордели одинаковы», – он позволил доставить себя к дивану.

Там его встретили радостными криками. Из четверых гвардейцев только Ахар бар Вальтах был знаком Одинцову, но в процессе дружеских объятий, похлопывания по спине и звона чар выяснились и остальные имена. Низенького и толстого звали Абрад бар Хантр, мускулистого, одетого в зеленый хитон – Ас бар Чес, а юношу с длинным носом и веснушками на щеках – Аттакар бар Дисталим. Этот происходил из Стамо, где были в ходу имена посложнее.

Удав, обложенный зеленью и сливами, уже исходил паром на столе, и Ахар, живо разлив по чашам южный бальзам, выкрикнул:

– За Рахи и его возвращение из Хайры!

– За Рахи! – поддержал упитанный Абрад, косясь жадным взглядом на удава.

– Кубок к кубку… – начал мускулистый Ас.

– И меч к мечу! – закончил длинноносый Аттакар.

Затем они выпили, а Одинцов осторожно пригубил. Напиток, как ему чудилось по запаху, оказался не вином, а более крепкой мальвазией – не водка, не коньяк, но что-то градусов под тридцать. Сделав еще один глоток, он отставил чашу и, по примеру сотрапезников, вытащил кинжал. Затем они набросились на удава, как стая голодных гиен, и в ближайшие полчаса за столом раздавались только хруст и чавканье, прерываемые регулярными тостами. Пили за успех Ахара у юной Литы, супруги старого хрыча бар Тока, за новый меч Аса бар Чеса, обошедшийся в двести монет, за повышение Абрада, ставшего младшим сардаром, и за здоровье неведомого Одинцову бар Жериза, которого Аттакар проткнул на дуэли, после чего раненый с ним помирился. Причина спора осталась неясной, так как кувшин с бальзамом опустел и языки уже немного заплетались.

Только не у Одинцова, который пил мало, говорил еще меньше и слушал в оба уха. Но никаких вольнодумных речей не велось, заговором не пахло, и с каждой минутой становилось все ясней, что выпивка, удав и женщины интересуют бравых гвардейцев много больше, чем крыса бар Савалт. Или Айден не дозрел до вольнодумства, или диссидентов надо было искать в другой компании, где-то поближе к бар Занкору и Ведающим Истину.

На площадке, покачивая бедрами и колыхая тяжелые груди, танцевали светловолосые и рыжие девушки. Бальзам был выпит, удав обглодан до косточек, и, вероятно, не только за столом гвардейцев – из ниш стали выныривать фигуры в богатых, но слегка растрепанных одеждах, выпученные глаза уставились на танцовщиц, кто-то начал отбивать такт кинжалом по медному блюду, кто-то швырнул девицам горстку монет. Но айденские красотки только разогревали публику. Не успели они скрыться, как раздался дробный рокот барабанов и на помост выскочили две новые стриптизерки, смуглые, гибкие и черноволосые. Ксамитки, понял Одинцов, разглядывая их с неподдельным интересом – жителей Ксама он еще не видел.

Но интерес скоро угас, ибо эти девицы показывали то же самое, что Одинцов уже видел в бесчисленных кабаках и стрип-барах в России и ближнем или дальнем зарубежье. К тому же техника у них хромала, а музыкальное сопровождение казалось слишком шумным. Зато удав со сливами был хорош, диван мягок, и Одинцов, растянувшись на нем, прикрыл глаза и погрузился в собственные мысли.

Думал он о Лидор и о том, что случившееся между ними – не мимолетная интрижка, а нечто более серьезное, такое, что хочется ему попытать счастья в третий раз; вроде бы попалась девушка из тех, что верят, ждут и не задают вопросов. А если так, если он свяжет с ней свою судьбу, то надо остаться в Айдене, остаться навсегда, а земное начальство известить о принятом решении. Каким конкретно способом, он и представить не мог, но полагал, что Виролайнен что-нибудь придумает и вступит с ним в контакт. Главное, чтобы не выдрали силой из этой реальности, которая пришлась ему впору, как хорошо разношенный сапог. Конечно, были и тут свои сложности вроде имперских амбиций, нелепых проектов, пыточных камер и хитрых чиновников, но все это присутствовало и на Земле, причем в стократных размерах. Тут он чувствовал себя более свободным, более защищенным, ибо в мире Айдена мужество, сила и меч решали многие проблемы, к которым в обществе цивилизованном не подступиться без связей и тугого кошелька. Что же до благ цивилизации, то они, в сравнении с любимой женщиной и полной приключений жизнью, казались Одинцову весьма сомнительными. Да, здесь он не имеет ни газовой плиты, ни телевизора, ни электрической лампы, зато в его владении огромный замок. Конюшня, парк, бассейн и винные подвалы, печи на случай холодов, огромная кухня, гранитные стены, мраморные лестницы и двести слуг… Вместо жалкого жилья, где можно доплюнуть от унитаза до кровати! Где шумных соседей, наглых сантехников и ленивых дворников не бросишь под плеть палача! Где он, ветеран-орденоносец, настолько мелкая вошь, что бар Савалт, изгнавший из гвардии Рахи, того и представить не может…

Нет, у Айдена масса преимуществ! Не говоря уж о его загадках, о тайнах Юга и об удаве, запеченном в сливах! Пожалуй, стоит его запить, да и на девушек ксамитских глянуть – зря они, что ли, стараются! В конце концов, в этом кабаке он единственный грамотный ценитель искусства…

Одинцов открыл глаза, привстал и ощутил, что его бесцеремонно схватили за плечо. Хищная рожа с рубцом во всю щеку склонилась над ним, тонкие губы шевельнулись, и их обладатель, испуская мощный запах перегара, пробурчал:

– Аррах бар Ригон, если не ош-шибаюсь? С-сын колдуна и из-зменника?

Стряхнув ладонь тонкогубого, Одинцов поднялся и положил руку на эфес меча.

– Аррах бар Ригон, сын нобиля империи. С кем имею честь?

– Н-не помнишь, уб-блюдок? – Незнакомец был определенно пьян. – Н-не помнишь Акрама бар Гайта, чью нареченную ты об… об… обесчестил? Не помнишь Мэл… Мэ-лини, дочь блаародного бар Ти?

– Не та ли это Мэлини, что живет недалеко от площади Согласия? – осведомился Ахар, подцепив кинжалом последнюю сливу.

– Та! – рявкнул бар Гайт, отступил на шаг, покачнулся и тоже стиснул пальцами рукоять меча. – Та самая! М-моя нар… нар… нареченная! Которую я с-собираюсь вести в храм, чтобы с-сочетаться… достойно с-сочетаться…

Ахар прожевал сливу и подмигнул Одинцову.

– Если та, то Рахи был не первым, кто ее обесчестил. Даже не вторым и не третьим.

– Не уверен, что можно говорить о бесчестье, когда речь идет о Мэлини, дочери бар Ти, – с задумчивым видом произнес Аттакар. – Слышал я, что ее окошко всегда открыто.

– А к окошку приставлена лестница, – добавил Ас, поигрывая мускулами.

Шрам на лице бар Гайта побагровел. Он обвел всех пятерых яростным взглядом, сделал жест рукой, и от дальнего стола, оттолкнув девушек-танцовщиц, двинулись шестеро его приятелей.